дом

      суровова горячо выдохнула и потянулась к сигаретным богам, купленным на развес. выкурив парочку и влажно проведя языком по губам, произнесла: — молодец, димочка, даже несколько я ожидали меньшего.       дима слепо улыбнулся, так, будто снял хирургические перчатки, завершив очередную операцию высочайшей сложности. культивировав тело. матвеев ползком отошел от сурововой, спрятав голову в змеиные мысли. адепты медленно, по какому-то внутреннему осознанию, покидали материю телесноглавной. как черви-глисты покидают тело-почву. и лишь влад оставался недвижим, он, словно кожистая кобра, застыл в циклической позе, распушив ауру словно капюшон, будто готовый броситься и забрать целый мир грез, лишить образа, оседлать. нежная рука тиамат оградила его коконом возбуждающего липкого света, а дима вроде и не видел происходящего за занавесом руки, но все равно, словно черная взъерошенная собака, он притаился за углом видимого, а на дживе его оттаптывал ноги анубис, четко контролируя действия мальчика.       череватый улыбался сурововой дьявольски, расстегивая стеснение по швам, он жался к всесильной, постанывая от желания, а алиса беззвучно смеялась, точечно трогая кайму его разума, оттягивая и заглядывая в самую суть помыслов, слегка поражаясь их незамысловатой испорченностью. — удиви меня.       и влад из кожи вон лез, старался, выращивал фаллических змей из заветной части тела, оскверняя спермой основы человеческой морали, но суровова сидела непроницаемо, скрестив ноги и лишь едва теребя ворот рубашки. влад осеменил множество вселенных, но ее это не впечатлило. — удовлетворительно, влад, удовлетворительно, — алиса жестко кивнула головой, и череватый вернулся в исконное положение, — это все уже было. пойми, мне скучно. я бы заменила тебя, да не кем, — фразы телесноглавной настолько задевали влада, что скупая горячая волна слез навернулась на его темные омуты глаз. — я стараюсь! я расту! — буквально выдавливал из себя полный обиды влад. — твой анимус перестает меня удовлетворять, а мне расти некуда, соотвественно, деградируешь ты, — суровова будто плетью секла, — досадно. — матвеев, — выдавил из себя череватый, будто сплюнув. — что матвеев? — спросила алиса. — он может. ну, поразить. тебя поразить, — цедил он сквозь зубы. — ему еще рано. или уже поздно. в общем, не его время, не его пространство. пока, — отмахнулась суровова. — а после жатвы? — после жатвы посмотрим. мальчик он способный. влад, ну неужели ты думаешь, что я не увижу, что ты хочешь сцепку разумов совершить, чтоб попробовать данное ему силой? поверь, от этого ты взорвавшимся в хиросиме будешь пару сотен вечностей завидовать и не испытывать иных чувств вовсе. не лезь. ты не диминого полета хтонь. — думаешь я не вижу?! — взревел череватый, — что ты только и ждешь, когда он порог шестнадцатилетия переступит, как ты ходила торговаться к Великому Часовщику, чтобы тот ускорил время в Доме на пять лет и предлагала ему взамен двести роскошных подвластных безвременных вселенных, где можно новый подвид времени создавать по щелчку пальцев? ты хочешь его трахнуть так, что даже не заметила моих результатов по змеиности сущности, в которых ты так меня поддерживала до его появления. — ты всегда лез в мои дела, владик, но позволь мне отрезать тебе левую руку за излишнее любопытство. я разрешала тебе быть одним со мной лишь из-за того, что ты казался мне способным и подобным самаэлю, что сейчас я наблюдаю все меньше.       влад отвернулся, чтоб сдержать накатившие слезы, импульсивно вытерев их кистью левой руки. — все, иди. у тебя урок. разочарование ты мое, — и алиса снисходительно поцеловала его в лоб, тут же исчезнув.       дима, подсмотревший это действо, потерялся в мыслях, которые внезапно почти полностью очистились от увиденного, и наугад брел в непонятную мистерию, полную ровных зеркал.       'открытие индивидуальных способностей' — так обозначался этот урок в сознании. дима будто плыл среди отражающих искажение света зеркал, по зову углов темноты ища свое. небольшое, примерно ростом с диму, элегантно потрескавшееся мутное зеркало стояло напротив, и густая материя мистерии будто вмиг затвердела и оставила диму напротив этого зеркала. сначала он просто видел свое отражение — ничего необычного, лишь несчастный одиннадцатилетний мальчик, полностью запутавшийся в себе и в окружающих. но спустя некоторое время зеркало начало претерпевать метаморфозы — у димы начали резаться рога и расти с небывалой скоростью, с такой, что вскоре вся внутренность зеркала была заполнена ими, словно локонами. димино лицо стало медленно вытягиваться, напоминая очертание собачьей морды и искрометно чернеть, над димой отражались непонятные ему иероглифы египетского алфавита, каждый из которых вносил в его облик видимое изменение — то серьги с опалами в песьих ушах, то мертвые скорпионы, вросшие в плечи, то песчаный мозг, растворяющийся в порывах ветра. матвеев завороженно наблюдал за метаморфозами за углом сверх-я. и вдруг на зеркале витиеватым почерком выгравировалось два слова, русских слова, как диагноз — анимус анубис.