Риндо пишет сообщение примерно в полдень следующего дня. Оно не очень информативно, но в нём говорится, что с ним всё в порядке, просто кое-что случилось у в семье, и они уехали из города. На вопрос «когда ты вернёшься» блондин ответил, что не знает.
Всё это странно, и Каору по-настоящему любопытно и немного волнительно. Но пока Судзуки может только писать ему без перерыва, отправляя фото встречных котов, скидывать видео с вырезками из аниме, о котором они говорили в школе, спрашивать какой приём пищи ему понравился сегодня больше, упрашивать сыграть в новеллу, раз есть свободное время.
А потом наступает понедельник, и сидеть без соседа как-то одиноко. Не на кого смотреть, не с кем устраивать перепалки и просто страдать ерундой. Она представляет, как вытащила бы парня прогуляться по коридорам—на улицу они бы не пошли, потому что погода просто ужасна— они бы купили что-нибудь в автомате, прошлись по серым коридорам иногда сталкиваясь с другими учениками. Зависли бы подольше у окна, и Каору рассказала бы, что вчера долго не могла уснуть из-за сильного ветра и деревьев, которые шумно били в окно. А потом бы они вернулись в класс, сели на не очень удобные стулья, Риндо загадочно смотрел в окно, а Судзуки на него.
Но Хайтани тут нет, поэтому она сама неплохо справляется с ролью загадочной, скучающей женщины. По крайней мере, рыжая так думает. Но Тала, пришедшая к ней на перемену, говорит, что выглядит девушка как брошенный щеночек. Немного обидно, если честно.
—Вообще, я пришла, чтобы рассказать тебе кое-что, — смотрит хитро, будто у неё есть такой секрет, за который можно продать минимум почку.
Каору бы хотела узнать, почему блондинка ушла с вечеринки и что у неё произошло. Но, наверное, это было бы не очень тактично с её стороны. Во всяком случае, сейчас подруга сияет и вроде бы в порядке, поэтому переживать не нужно.
Не важно, что чаще всего Судзуки сама притворяется болтушкой с шилом в одном месте. Притворяется так долго, что уже и не помнит почему. Чтобы быть интереснее и привлекательнее, вроде бы.
Но она просто заинтересованно кивает, давая знак, что готова слушать.
—Помнишь, мы ходили в бар загородом? В пятницу там произошла драка, говорят, что кто-то стрелял.
Рыжая отвечает тихим «ого». В их городе мало что происходит. Драки, конечно, случаются, куда без них в школе полной агрессивных ребят. Но стрельба? Звучит слишком для них. Хотя, когда они были там, девушка замечала множество парней в одинаковых кожаных куртках. На чёрной одежде ярко выделялся белый череп на спине. Будучи пьяной, трудно было обратить внимание на такое, тогда хотелось только веселиться, а потом спать. Значит, в их городе есть банда? И насколько она опасна?
А потом приходит мысль, что в гонках этого бара участвовал Ран Хайтани. Риндо так спешно уехал, потому что с его братом что-то случилось?
—Поэтому его закрыли на несколько дней. Там, вроде, погром. Неудивительно в общем-то.
Тала хочет сказать что-то ещё, но звонок на урок её прерывает, девушки прощаются друг с другом, обещая, что встретятся за обедом.
И пока молодая учительница рассказывает что-то об английской литературе, а большая часть класса не слушает её, Каору от волнения почти начинает покусывать ноготь на большом пальце. Но вовремя останавливается, вспоминая маму, которая отчитывала её за такую привычку, и то, что на ногтях зелёный лак, нанесённый только вчера. Но даже сотый осмотр руки не помогает отвлечься от мыслей.
Судзуки вообще считает свои мысли странными. Странно осознавать, что ей кто-то нравится не так, как обычно: нет этого жуткого волнения, боязни, что её посчитают глупой, навязчивой болтушкой с вечной кривоватой улыбкой и дурнушкой с растрепаными волосами и криво покрашеными ногтями. Когда она влюблялась в прошлый раз, то постоянно подбирала слова, следила за реакцией человека на все её действия и очень расстраивалась, если замечала малейший признак недовольства. А с Риндо как-то спокойно. Он, конечно, не высказывает большую часть времени заинтересованности, но всегда отвечает ей, идёт с ней и проводит время тоже с ней.
Она уже прошла этап, где признаётся влюблённость, но как пройти этап раздумий о взаимности? Во всяком случае, сейчас это, наверное, не важно. Даже если у Хайтани только дружеские чувства к ней, то это не так уж и страшно. Только бы он всё так же отвечал ей на сообщения, присылал смайлики, которые закатывают глаза, тыкал карандашом в плечо, когда она отвлекалась на уроке и был в порядке.
Риндо:
Я сыграл в эту историю. Это пиздец.
Уведомления выскакивают одно за другим, а бледные губы растягиваются в улыбке незаметно для неё.
***
—Кому ты там написываешь? — Ран подозрительно косится на брата, который уже несколько часов пялится в телефон, тыкая иногда на экран.
—Никому.
Ему кажется, что они поменялись местами. Когда они жили в Токио, то это старший Хайтани постоянно с кем-то списывался, созванивался. Он пропадал на вечеринках в клубах, у кого-то в загородном доме, потому что все хотели видеть его у себя, а он хотел веселья. На том и сходились.
В университете он был одним из тех, кого все любили. Красивый, харизматичный, умеющий договориться с любым профессором. Вокруг всегда было много людей и внимания, и ему это безумно нравилось. Отец считал, что он мается дурью и бездельничает вместо того, чтобы учиться и перенимать по немногу строительный бизнес матери, но Рану было плевать и тогда, и сейчас. Зачем слушать человека, который привёл их к этому?
К жизни в каком-то захолустье, где есть одна школа, пара улиц, наполненных старушками с собачками, две старых кафешки и захудалый бар. Хайтани тут было скучно, после огромного Токио это место было гребаной тюрьмой.
И если Риндо нашёл какое-то развлечение, о котором почему-то ничего не говорит «любимому брату», то Рану тут было откровенно скучно. Даже гонки, что находятся под его покровительством, не приносят больше былого удовольствия, потому что в городе совсем нет тех, кто мог бы с ним тягаться. И если в начале младший тоже был недоволен тем, что они обязаны сидеть здесь, и мечтал свалить побыстрее, то теперь его, кажется, все устраивает.
«Просто потрясающе.»
—Хочешь сыграть в монополию?
—Тебе настолько нечем заняться? — Риндо отвлекается от телефона, приподнимая бровь, когда видит раскинувшегося брата на всю длину дивана.
—А что, блять, здесь делать?
***
Монкут Хайтани всегда любил власть, это зародилось ещё в начальной школе, когда лидером в играх хотел быть только он, и когда отец, в их малюсенькой однокомнатной квартире, говорил, что от него зависит, будет он пресмыкаться или ставить всех на колени. Мужчина во время таких разговоров был почему-то с синяками на теле, рассеченной бровью, кровоточащей губой и чем-то странным в глазах. Монкут молчал, особо не понимая про что что говорит отец и почему он отвлекает его от прописей по японскому языку. Но он кивал и убегал обратно в свою комнату, после того, как папа трепал его по плечу и со вздохом уходил в ванну.
Что происходит с папой узнать у маленького Хайтани от него самого не получилось. Папа был убит при ограблении, как говорит полиция, в переулке поздно ночью.
В подростковом возрасте, Монкун, высокий и очень худой темноволосый парень, вступает в банду. Небольшую, но уже имеющую врагов. Слова отца, его взгляд, полный сожаления, и вид теперь не были загадкой. Тот закопал себя самолично на глубокое дно работой на якудза. И Монкун, по словам бабушки, поступал также. Он не жалел.
Во время битв на свалках, среди машин с побитыми окнами, и мусора он чувствовал себя сильным. Способным на всё. Кровь бурлила, а энергия способна была разорвать его изнутри, когда вырубив одного противника, нужно было разворачиваться и замахиваться уже на другого. Быстро, точно и без сожаления. Парни его возраста и старше лежали на земле в ногах и умоляли не добивать, цепляясь сломанными пальцами за ремешки на тяжёлых ботинках. Окрыленность властью и вседозволенность кружили голову получше всякой наркоты.
Потом пришлось повзрослеть. Искать хоть какую-то работу, чтобы покупать болеющей бабушке лекарства и выживать как-то самому, потому что сидеть на шее у матери всю жизнь нельзя. Пришлось выйти из банды, которая в то время только разрасталась, подминая под себя квартал за кварталом. С сожалением и почти сломанной рукой закрывает преступный мир, чтобы госпожа Хайтани не волновалась в очередной раз, чтобы её не увозила скорая помощь со словом «инфаркт» в толстой больничной книжке.
Больше власти он ценил только семью.
Монкун устроился в какой-то захудалый клуб официантом, впаривая пьяницам куда больше напитков и закусок, чем они хотели до этого, обольстительно улыбаясь ради хороших денег, парень привлёк внимание случайного посетителя.
Это был мужчина в дорогом на вид костюме, с точно дорогими серебряными часами и блестящими от чистоты туфлями. Хайтани подмечал любые признаки, говорящие о кошельке каждого зашедшего, делал это уже рефлекторно из-за двух лет работы. Его звали Ичиро Мори и он, кажется, знал о жизни Хайтани больше, чем сам Монкун.
На клан Мори он проработает тридцать лет, увидит смерть первой главы и восход нового кумитё— Ичиро. Если сейчас, в шестьдесят два года спросить Монкуна согласился бы он тогда, в пропахшем дешевым пивом баре, быть верным Мори, он бы ответил «да». Иначе у него не было бы всего того, что есть сейчас — семья, власть и деньги. А ещё война между сильнейшими кланами якудза в Японии, подрыв собственного дома, в котором по случайности не оказалось его детей и жены, обязанность скрывать близких в богом забытом городке и самому ездить по поручениям главы.
Ездить, зная, что однажды может не вернуться.
***
Когда Риндо сообщает, что прошёл новеллу, о которой недавно говорила Каору, девушка готова пищать от радости на весь кабинет математики. Она еле сдерживается, но её елозанья на стуле всё равно привлекают внимание. Впрочем, никто особо не удивляется: Судзуки могла так обрадоваться из-за правильно решенной задачи.
Рыжая качается на стуле, полностью забывая о учительнице у доски, и расспрашивает Хайтани о понравившихся героях. Тот говорит о минусах главных веток и о том, что женская была неплоха. Каору закатывает глаза: это было очевидно.
Судзуки:
Когда ты наконец придёшь в школу?
По матеше будет контрольная, ты должен мне помочь!
Риндо:
Не знаю. Я нужен тебе только, чтобы решать математику?
Судзуки:
Это флирт?
Риндо:
Это вопрос.
От Каору следуют смайлики, закатывающие глаза. А потом сообщение большим шрифтом: меня вызвали к доске.
Риндо:
…приятной смерти.
Через двадцать минут ему придёт голосовое, где подробно описывается её нахождение у доски. Еще позже они говорят по видео связи. Рыжая в своей комнате в домашней белой майке с клубничками. Она включает синюю подсветку, и противный— по её словам— Хайтани замечает в слух, что цвет её лица такой, будто перед ним труп. Они говорят о слухах от Талы, о манге, которую договорились прочитать и Риндо, после мольбы о помощи, соглашается помочь с домашним заданием. В голову Хайтани приходит мысль, что ему хочется рассказать Каору о том, почему он приехал сюда и почему не ходит в школу, а заперся в загородном доме. Ему даже плевать на приказы отца ни с кем не говорить об этом. Но Риндо молчит, потому что…потому что он сам не знает почему. В разговоры он никогда не умел, с этим лучше справлялась мама, та всегда умела приподносить всё как можно лучше, в отличие от него.
—Так значит, теперь нужно перемножать? — рыжая пытается показать в камеру тетрадь, но получается откровенно плохо.
—Учитывая, что я вижу только двойку, тут нечего перемножать.
—Это ещё одна причина быстрее вернуться в школу, — девушка по ту сторону экрана трясётся, когда чуть меняет расположение камеры, — такбы ты мог нормально помочь.
—Ну если так, то я обязан прийти завтра, —Риндо облокачивается на широкую спинку компьютерного кресла и смотрит, как она поддакивает его очевидному сарказму.
Когда очередные возмущения Каору по поводу химии смолкают, потому что та наконец поняла задачу и начала решать, Хайтани умудряется расслышать тяжёлые шаги за дверью. Понимает, что вернулся отец. Как ходит мама с Раном услышать буквально невозможно, даже если они мельчешат у тебя за спиной, старший Хайтани — совсем другое дело. Блондин делает звук тише на случай, если Каору взбредет в голову покричать из-за успешно решенной задачи. Смотрит на её рыжую макушку и надеется, что Монкун просто пройдёт мимо к своей спальне, но тот останавливается тогда, когда шаги стали громче всего— у его комнаты. Каору начинает напевать что-то и Риндо улыбается секундно, не замечая, как отец снова возобновляет шаг.
Потом, через несколько часов, что пролетели будто одно мгновение для обоих, Судзуки, с выражением полного ужаса на лице, вспоминает что не сделала ужин, она спешно кричит прощание в камеру и несколько секунд под хриплые смешки не может нажать на кнопку сброса.
Риндо признается только себе, что ему очень не хватало её голоса и суматошности.
