На руках у меня засыпай

Просто позвони мне, ты можешь не говорить ни о чем. Просто помолчи «рядом», открывая двери своим ключом. Просто дай услышать, как ты ставишь чайник, зажигаешь огонь, как что-то бормочешь кошке, уткнувшейся носом в твою ладонь. Дай услышать, как мурлычет этот счастливейший из зверей. Просто позвони, ошибись, набирая чужой номер, когда угодно, днем, вечером, ночью, хоть на заре... Просто позвони мне. Domenik Ricardi

      Я делаю так всегда. Когда не хочу думать о чём-то, начинаю работать руками. Говорят, это распространённый метод побега. Я принялся за ремонт с яростным энтузиазмом.       Первым и самым приятным стало избавление от ковра! В тот же вечер после разговора с Рексом я свернул это пугало и вынес к помойке, испытав облегчение и даже радость освобождения. Грёбаный пылесборник. Скопище сапрофитов и негативной энергии.       Дальше больше. Ободрал стены. Сам побелил потолки. Вынес всё поэтапно, кроме дивана и шкафа. Диван я сложил — мне хватало его и в собранном виде. Места образовалось хоть устраивай дискотеку, ну, в сравнении с тем, как было.       День за днём всё свободное время я занимался ремонтом. Первым делом жилой комнаты. Поклеил обои — однотонные, тёплые, тёмный беж. Сменил люстру — помойку пополнило пять рожков в древесине, а мой новый выбеленный потолок — неброская стеклянная сфера. Я купил стеллажи и аккуратно расставил все рексовы книги, вышло почти во всю стену — уютно. Книги я протирал по одной, методично и долго, иногда заглядывал внутрь, не читал, нет, но листал с любопытством. Из них сыпались марки, закладки, иногда я видел пометки карандашом, сделанные рукой Рекса — я водил по ним пальцем, и становилось немного светлее на сердце. Жуткий почерк. Рекс стереотип в этом плане. Дешифровка совершенно невыполнима.       Рексов старый облупленный стол я тоже вынес, вместо него купил угловой, маленький и удобный: как парта, но с ящиками и специальным местом для ноута. Мне нужно было проверить, работает ли после протечки рексов компьютер. Плоский монитор замигал. Системник плавно сработал. Я кликнул мышкой. Пароля не было. И хотя стало ясно, что компьютер в порядке, я не удержался и решил в нём полазить. Бесцельно. Не зная, что именно хочу посмотреть. Ничего там и не было. Браузеры чистые как невинность. История стёрта. Пошарил по папкам. Скукота. Даже порнухи не отыскалось. Продуман Рекс — всё снёс. А может, и не было ничего.       Папка с документами: сканы, заявы. Папка с музыкой. Папка с картинками: в основном медицинские схемы и немного каких-то драконов. Папка «Работа», без интереса открыл: пара файлов и внутри ещё папка с символом «S». Открыл и так и замер, нависая нелепо над широким экраном. Фотки. Много. Сделанные на телефон. Я на вечеринке у нашего санитара. Я в машине. Я с Григоричем. Я сплю в приёмке. Мы с Рексом — селфи — у входа в мюзик-холл. Как-то ходили сто лет назад. Я ещё кучерявый, как леший. Мои фотки из отпуска с Михой, только без Михи. Я в плавках, я жру папайю. Я с нарисованными усами — это ещё интернатура, кто-то шутил. Я на даче у Рекса. Я с его мамой. Я, я, я, я! Тысячи фотографий. Многих я даже не видел, не знал об их существовании или напрочь забыл. Целый архив. Двенадцать лет жизни! Папка с загадочной буквой «S». Почему «S»? Григорич звал меня Симкой. В универе иногда говорили Сим-Сим. Ржали. Песня такая была: «Сим-Сим откройся, Сим-Сим отдайся...» Рекс. Звал меня так? Нет, никогда. Вслух уж точно. Откройся... Отдайся... Я выключил комп. Протёр его, установил ровно. Рядом поставил свой ноут. Всё на автомате. В глазах мельтешили картинки. Я, я, я! Он собирал мои фотки, бережно сохранил. Одна папка. Ничего больше. Спрятанное в безликое, смешно-секретное слово «Работа». Сердце так сжалось...       «Не звони. Не звони мне. Больше мне не звони».       Я надраивал пол в тот день до стерильного блеска. А потом отжимался. А вечером позвонил маме Рекса, чтоб договориться приехать и привезти им коробки, в которые я сложил дедовы вещи — альбомы, награды, открытки и письма. Рекс всё сохранил, даже огромный тюк старой одежды. Выбрасывать это всё я не рискнул. Понимаю, ценю, уважаю такое решение Рекса, такую привязанность к деду, верность вещам его, ностальгию, наверно. Но хранить это всё в его малолитражке... Мама Рекса любезно и без вопросов согласилась на послезавтра.       — Давно надо было там всё разобрать, — сказала она. — Но Рекс же знаешь какой... Никого не пускает.       Не пускает, подумал я. А меня пустил жить. На полтора года. Доверял? Я надеюсь, что доверял. Доверяет! Как и я ему. Только ему одному. Как себе.       Я заранее подготовился. Купил Марии Сергеевне букет цветов. Из коллекции Рекса прихватил для его отца дорогую бутылку хорошего виски. Вызвал машину и поехал с набитым чужой жизнью багажником на Приморскую.       Родители Рекса жили в новом квартале с видом на Финский залив. Красиво, но ветрено: четырнадцатый этаж. Вид оттуда шикарный. Я залюбовался с балкона подъезда. Постоял. Подышал бризом, северным ветром, прибоем. Вдалеке белели призрачные паруса — виндсёрфинг и яхты. Самый сезон. Я люблю бывать на заливе. Не в пляжных местах, а вот так. Ветер в лицо, чайки, марево, камни, всегда ледяная вода.       Как-то мы с Рексом работали в Парке 300-летия на концерте. День города, пьяная молодёжь, драки, но это к вечеру, а днём мы стояли без дела. Тарантас наш нагрелся, Григорич вылез курить и читать на скамейку, мы с Рексом томились бездельем, лазили в телефонах, а потом решили пройтись немного по пляжу, быстро, недалеко, чтоб если что — тут же и прибежать.       Был тёплый май, Рекс закатал джинсы чуть выше щиколоток и прошёлся по кромке воды. Помню, как белели его ступни, осторожно ступая по крошке гранита и гальки. Он напевал под нос очередную попсу, что-то про берег неба, и рассказывал мне о Калипсо и о наядах.       Почему я это так помню? Очень отчётливо. Будто и не прошло с тех пор года три.       Мне открыла Мария Сергеевна. Улыбалась. Зарделась букету.       — Ну что ты, Анисим... Спасибо.       Я втащил в их прихожую тюк с одеждой и два короба дедовской жизни. Пошаркал ногами, отдал вискарь. Я не собирался — и в мыслях не было — оставаться. Но Мария Сергеевна настояла.       — Пообедай с нами, Анисим, хоть расскажешь, как у вас что.       И я рассказал. Про работу, конечно. Про то, что все наши скучают и ждут Рекса обратно — это отчасти было правдиво. Рекс не дружил особо ни с кем, но его на работе ценили и действительно ждали. Ценный кадр. Рассказал про Григорича парочку небылиц. Про напарницу новую, которая, конечно, отличная дама, но с Рексом не стоит и сравнивать. Рассказал про ремонт. Про потоп и вынужденную необходимость. Про звонок Рексу вскользь, мол, согласие его получил.       — Очень занят он там, — кивала рексова мама. — Как ни позвоню, всё спешит или спит на ходу. Тяжело ему там, — вздохнула она. — Но он же упрямый. Если что-то взбредёт в голову — всё, насмерть. Расшибёт лоб, а сделает.       Я кивал. Да, Рекс именно вот такой. Упрямый, бескомпромиссный, честный до глупости, умный до раздраженья, едкий, лихой, вредный, преданный до абсурда, горячий, нескладный.       — Поскорей бы вернулся уж, — продолжала Мария Сергеевна. — Соскучились очень. Да и тревожно. У них там совсем всё другое. Преступность. И вечные ураганы.       — Да, скорей бы, — искренне согласился я. — Я тоже скучаю, — улыбнулся и понял, что да, я скучаю. Очень. Невыносимо. До ужаса просто скучаю по Рексу!       Обед был домашний, услада для привыкшего к микроволновочной снеди. Салат свежий, плов, пирог с яблоками, кисленький морс.       — Затащим коробки в зал? — спросила Мария Сергеевна, после того, как мы неловко, но мило-уютно попили чай.       Я взял короба и прошёл в их гостиную, большую, просторную, светлую. Тут уже стояли мои цветы в вазе. На стене большой телик без звука мигал новостями. Комод. Фоторамки. Я поставил коробки и глянул на снимки. Мама. Папа. Брат Рекса на свадьбе. Ребёнок. Внук, значит, Марии Сергеевны. Рекс в белом халате с дипломом в руке. Помню-помню! Рекс с братом. Не сильно похожи, но что-то неуловимое есть. Рекс сильно выше. Фото собаки. И снова Рекс... в странном костюме, подросток.       — Это он где? — спросил я.       — А, — разулыбалась рексова мама. — Это Кексик на бальных.       Я пригляделся и понял — это кадр Рекса в костюме бальника. Я рассмеялся. Серебряный пояс, бабочка, серьёзный взгляд, напряжённое лицо.       — Он танцевал? — прыснул я, не сдержавшись.       — А ты не знал? — тоже расхохоталась Мария Сергеевна. — Танцевал, ещё как! До шестнадцати лет занимался. Разрядник! — она взяла в руки рамку. — Смешной, да? — с нежностью посмотрела. — А потом решил стать как дед вот, — протёрла она рукавом раму. — Дед же наш был хирургом. Военврач.       Я тихо офигевал. Я не знал ничего. Рекс и танцы! Дед врач. Рекс любил деда, это было понятно. Пошёл по стопам, значит.       — А еще есть? — спросил я. — Фотографии детские Рекса, — уточнил.       Мария Сергеевна всплеснула руками,       — Да куча, Анисим, ты что?! Пять альбомов.       — Покажете? — смущённо спросил я.       И она с удовольствием показала.       Раскрылся вначале большой, плюшевый, ядрёно-жёлтый. Там ещё чёрно-белые фотографии — Рекс маленький, с рождения и лет до пяти. Он и его брат, чуть постарше. Рекс ест с ложечки, жмурится, обнимает щенка. Рекс в пелёнках и ползунках. Рекс на стульчике с плюшевым мишкой.       Дальше был альбом красный, кожаный. Школа, учёба. Фотки общие с классом и по одному. Рекс за партой, Рекс снова бальник. Короткие волосы, оттопыренные лопухи, но взгляд серьёзный, строгий, милый до жути.       Альбомы поменьше, прозрачные, пластиковые, зашуршали. Рекс уже в институте. Тут больше похож на себя. На знакомого мне Рекса. Моего. Моего Рекса. Волосы до ушей, выгоревшие, как солома. Джинсы и водолазка. Серьга в ухе. Теперь не было, но прокол я видел, был, да. Рекс полуголый на даче с лопатой в руке, торс лоснится. Рекс на садовых качелях лежит с книгой на животе. Рекс на свадьбе брата. Рекс там же с кем-то танцует. Мне понравилась одна фотография почти в конце. На ней Рекс был снят близко, крупным планом. Лицо. Улыбка, редкая, с ямочкой, волосы разметались, глаза смеются лукаво. Мой Рекс. Я его редко видел таким.       — Можно мне эту взять? — осторожно спросил я, и Мария Сергеевна посмотрела немного тревожно, но тут же и улыбнулась, кивнула, вынула фотографию из альбома.       — Бери, — протянула она мне улыбающегося славного Рекса. — Скучаешь? — как-то двусмысленно тихо спросила она, и я потупился.       — Очень, — поджал губы и спрятал снимок в нагрудный карман, рядом с дрогнувшим сердцем, впаял в него бегло ладонью.       Домой я ехал в метро, потом шёл пешком, дышал глубоко сладким воздухом лета, его надвигающимся финалом. А дома поставил фотографию Рекса на книжную полку. Погладил улыбку его. «Ну, привет», — сказал тихо.       «Не звони. Не звони мне. Больше мне не звони».       Передел кухни я сам не осилил. Но тут повезло. В нашу больницу я привёз как-то парня, оказалось, он бригадир, мастер, как раз по ремонту. Пару раз навестил его. И когда он выправился, позвонил — сговорились по-братски. За десять дней эти молодцы превратили старую рексову кухню в приятное светлое помещение. Белые стены, кафельный фартук под простенькую гжель. Я купил уголок, круглый столик и новую мойку. Оставил только плиту, она была в норме. Рекс редко ей пользовался. Мебели нужно было немного. Кухня крошечная, хватило одного подвесного шкафа-полки и в комплект тумбы. Мне так понравилось заниматься всей этой кутерьмой-обстановкой, что я в итоге выбрал до кучи красивый и явно не остро необходимый шкаф-витрину, узкий, из стекла — он идеально вошёл возле окна. В нём я выставил аккуратно трофеи — Рексовы «пузыри». Туда же пошли всякие мелочи: баночки специй, соусник, новый заварочный чайник и кофейные пары.       Я получал удовольствие от этих хлопот. Никогда раньше этим не занимался. Оказывается, приятно. Иногда я часами бродил по Максидому и разглядывал всё подряд, всякие мелочи, порой назначение которых даже не знал, но они были симпатичные, и мне их хотелось. Я безжалостно сдал на переработку все полотенца и постельное Рекса. И набрал кучу нового. Серое, тёмно-зелёное, синее и бордовое в полосах. Полотенца, все мягкие, белые, и даже скатерть. Сам смеялся такой расточительности и гнездованью, но меня просто распирало от странного ощущения счастья. Очень глупо, и кто-то сказал бы, что приземлённо, но, не смея себе признаваться и никогда б не озвучив, в уголке скрытом сердца, я думал: «Вот приедет Рекс, а у него всё красиво, просторно, уютно».       Иногда я подолгу мог фантазировать перед сном о том, как это всё будет. Как Рекс приедет. Понравится ли? Не сочтёт ли он это безвкусным? Нарушеньем границ? Но приятнее всё же было мечтать о том, как вот он входит и удивляется, шутит, смеётся, конечно, язвит от смущения, как оборачивается в мягкое полотенце и пьёт крепкий кофе из новой фарфоровой чашки. Надо купить ему ещё банный халат и мягкие тапки. Рекс вечно мёрзнет. И балкон застеклить бы, чтобы курил не на морозе в тулупе. Я хотел... Это было так глупо, но так приятно. Так отчаянно важно. Чтобы Рекс понял. Чтобы он понял, что я...       Что я что?       Что я ждал? Что скучал? Что думал о нём постоянно? Что хочу, чтоб ему было здесь хорошо и комфортно? Чтобы Рекс... Чтобы он был тут счастлив. Чтобы просто был! Тут. Здесь. Со мной.       «Не звони. Не звони мне. Больше мне не звони».       К осени я переделал и ванную. Это было долго и дорого, и очень грязно. Но я справился. Всё тот же парень с бригадой помог. Чёрный кафель, обновлённая ванна, смеситель, тёплый пол, коврик с пандами, крючки, полотенца, стаканчики в тон. Сгрёб все шампуни, мочалки, старые щётки — куча всякого хлама просроченного — всё заменил, как в отеле расставил любовно на полке. Красота. Я был доволен собой. Я впервые старался так ради кого-то, методично, деталь за деталью обдумывая, что понравилось бы, а что нет. Мне хотелось верить, что я угадаю, угожу, ухвачу за тонкий хвост ту редкую улыбку, что теперь постоянно была у меня перед глазами на склянченном фото. Рекс и ямочка, Рекс и ветер в растрёпанных волосах, Рекс и осанка, сформированная, теперь понятно, бальными танцами с детства, Рекс и строгий взгляд серых глаз. Рекс. Мой Рекс.       Последнее, что я долго не трогал, не решался лезть, касаться, был рексов шкаф.       Одежды немного. На плечиках два пиджака, пальто, куртка, рубахи. На полках футболки, там же с удивлением я обнаружил пижаму из нашей больницы, немного белья, ящик с носками, свитер, две водолазки, несколько пар старых джинсов и домашние брюки. Я всё осторожно достал, вынул, разложил в стопки, в пакеты. Я собирался последним штрихом заказать шкаф-купе. Зеркала, говорят, зрительно увеличивают помещенья. Я хотел сделать больше простора, больше удобства.       Смущённо дотрагивался я до вещей Рекса, будто это было чем-то интимным, запретным, его подноготной.       Последней из шкафа я выудил ту самую «бабкину кофту». Тяжёлую, крупной вязки, колючую, длинную, рукава кое-где распустились, пуговицы не все, цвет ужасно-коричневый. Дрянь, а не кофта. Но едва я её вытянул, сердце словно скатилось к ногам, затрещало внутри, заколотилось, что-то сдвинулось больно в груди, застрекотало цикадой.       Я нырнул в колкий ворс лицом, вдохнул запах шерсти и кожи, и духа. Пахло сигаретами, лосьоном после бритья — пахло Рексом, головокружительно Рексом. Я дышал и дышал им, не мог оторваться — щёки кололо, и руки кололо, и губы. Странно щекотно, тоскливо...       Я так скучал! Я скучал! Я хотел, чтобы Рекс был со мной рядом. Был дома. Был на работе. Чтобы Рекс был везде. Я устал. Я устал без него.       Я смертельно устал жить без Рекса!        «Не звони. Не звони мне. Больше мне не звони».       В тот вечер, собрав все пакеты, сделав замеры для нового шкафа, в тот вечер, в середине плаксивого октября, я сел и написал письмо Рексу. Первое.