лунный челнок над еловыми кронами дном задевает макушки едва, небо так близко, бескрайне — бездонное, тучами скрыта в ночи синева. северный ветер над полем распаханным гонит отару туманных овец, город затих, лунным светом обласканный, остановился, уснул наконец. ночь приоденет в морозное кружево окна, узором волшебным маня. в северной сказке, снегами завьюженной, ...ты ждешь меня. Domenik Ricardi
Это был самый обычный день. Вторник. У меня был выходной, и я решил использовать его с умом и пользой. В этом году впервые за последние пять-шесть лет я не работал в Новый год, до которого, кстати, оставалось всего три дня, и я хотел в этот раз отметить его во что бы то ни стало. Ну, как получится, конечно. Но всё же хоть попытаться. Я проспал до обеда. С аппетитом позавтракал, не поленившись сварить себе кашу и натуральный кофе, а не быстрорастворимый, который уже, наверно, заменял мне кровь и прочие жидкости организма. Так вот, я позавтракал с чувством, принял душ, запустил стирку, составил план-список, тепло и удобно оделся и вышел в город. Сто лет не был в центре не по работе! И Невский снёс меня своим сокрушительным многолюдьем, огнями, музыкой, красивыми радостными людьми, говорящими на всех языках мира. Я прогулялся медленно по проспекту от Восстания до Адмиралтейской и впитал в себя все прелести предновогодней суеты с её гирляндами, Щелкунчиками, молодым Джорджем Майклом*, шоколадными зайцами и сексапильными Снегурками в коротеньких шубках. Ярмарки, ледяные скульптуры, пряники, глинтвейн на каждом углу. Я даже чуть захмелел от всего этого великолепия. Пообедал в траттории я тоже от души и понёсся бодрым оленем в ТЦ покупать подарки. Я хотел в этом году заехать к Григоричу и Ирине по очереди — поздравить, поблагодарить за всё. Другой семьи у меня не было. Себя я порадовал классным свитером и всякой мелочью типа нового пазла и йо-йо, как в детстве. Так вдруг захотелось! Как дурак, ей-богу. В глазах пестрило, рябило, мигало, в ушах звенело бубенцами и всё тем же Джорджем. К себе на район я вернулся в такси, полный довольства и всяческой сытости, как буквальной, так и акустически-визуально-праздничной. Я вышел, весь обвешанный пакетами, не доезжая пары кварталов до дома. Хотел ещё успеть купить ёлку. Настоящую, живую, пахнущую счастьем и детством. Разлапистую. Ёлки стоили как крыло Бугатти, но я решил: гулять так гулять! Выбрал в пол роста, чуть больше метра — прямая, мохнатая. А пахла!.. Я шёл, закинув колючую красавицу на плечо, и дышал её лесной бодростью. Было холодно и хорошо — минус восемнадцать. У перекрёстка кто-то наладил, наездил длинный каток-прокат прямо на тротуаре. Я прицелился — и поехал! И именно в этот момент... Да. Это был самый обычный день. Вторник. Было уже восемь вечера, и я катился по льду с ёлкой на плече и весь в шуршащих пакетах, когда в кармане завибрировало и затрезвонило. Я отвлёкся и чуть не потерял равновесие. Не упал, но ёлка свалилась, и пара пакетов опасно взметнулись в моих руках в воздух. Не глядя я ответил на вызов: — Да! — чуть смеясь от нелепости и хорошего настроенья. — Привет, — услышал я хриплый знакомый голос и замер истуканом, пытаясь справиться с охватившим тут же волнением, паникой, дрожью и счастьем. — Да! Да! — закричал я громче, чем нужно. — Рекс! Это ты? — Я, я, не кричи так, — рассмеялся мне в ухо Рекс. — Сейчас, подожди, — засуетился я. — Подожди! Только не вешай трубку, я в сторону отойду. Я на дороге стою просто, — я лихорадочно сгрёб пакеты и ёлку к обочине и шумно выдохнул снова в динамик: — Да. Вот. Я всё. Ты ещё здесь? — Здесь, — мягко ответил Рекс, и я посыпался, просто стал таять, как есть, прямо так, на дороге. Рекс! Рекс! Рекс звонит!!! — Ты в порядке? Говорить можешь? — вкрадчиво уточнил Рекс. — Да, да могу, говори, — спешил я наперегонки с ликующим сердцем. — Тут такое дело... — я с радостью чётко услышал, как Рекс быстро затягивается и так же быстро выдыхает. Значит, всё ещё курит. Смешно было радоваться такому, но я радовался. Я ведь боялся, что он там изменится. Поменяет всё. Поменяется сам. Станет другим, чужим Рексом. Мелочь — затяжка, но я был в восторге. — В общем, я взял билет на тридцатое... — Круто! — выкрикнул я и, по-моему, даже подпрыгнул в сугробе. — Да, — усмехнулся Рекс. — Получается, я прилечу почти к бою курантов... — Здорово! — снова перебил его я. Меня просто распирало от счастья, и я даже не собирался этот восторг подавлять. — Да, наверно, — скептически хмыкнул Рекс. — Но дело в том, что мои уехали в отпуск. Очень некстати... — продолжил он. — А у меня старый ключ только. Родители поменяли дверь полгода назад, и, в общем, мне к ним не попасть... — он замолчал, а я пытался понять, к чему он всё это. — Я хотел уточнить, — через затяг, будто немного неуверенно говорил Рекс. — Ты работаешь в Новый год? Или дома?.. — Дома! Я дома! — радостно выпалил я, и всё тело обдало жаром. — Я не хотел бы мешать... — процедил тихо Рекс. — Это всё так неудобно, некстати, я не подумал... У тебя уже планы, наверно. Если ты отмечаешь... Пригласил уже кого-то или... В общем, ты скажи, я могу остаться в аэропорту и потом... Позже... Тупая ситуация. Не хочу испортить тебе Новый год. Я слушал, и смысл, конечно, до меня доходил, но это было настолько нелепо, что даже смешно. Так нелепо, что я даже не сразу опомнился. — Рекс! Рекс! — остановил я поток объяснений и извинений. — Рекс, ты что?! Я дома! И жду тебя, слышишь? Я отмечаю с тобой, понял? Встретить тебя? Какой рейс? Я приеду. На том конце возникла настороженная тишина. Я даже испугался, что связь прервалась. — Не надо встречать. Будет поздно уже и дорого, — наконец отозвался Рекс. — Ты уверен, что я не помешаю? Не нарушу... — Рекс, заткнись, — рассмеялся я. — Ок, я заткнулся, — хмыкнул Рекс. — Я жду тебя дома. Жду очень! Что тебе приготовить? Хочешь оливьешку, а? — смеялся я, весь искрясь нахлынувшим счастьем. Рекс громко засмеялся в ответ, и у меня на душе потеплело совсем. Звонкий, драгоценный, бриллиантовый смех Рекса. — Не откажусь, — хохотал он. — И селёдку под шубой! Сто лет не ел нормальной еды. — Будет. Всё в лучшем виде. Шуба, оливье, кислое «Советское», даже «Иронию судьбы» для тебя скачаю, — смеялся я тоже. — Дух отечества, — вторил шутливо мне Рекс. — Я жду тебя, — повторил я чуть тише и совсем тихо и вкрадчиво: — Я так скучал. В телефоне вновь образовалось затишье. Дыхание Рекса. Молчание. Я весь напрягся, поджал нервно губы. — Рекс... — позвал я. — Я... — протянул он нерешительно и будто тревожно. — Договори, — твёрдо почти припечатал я. — Скажи мне, — я услышал щелчок зажигалки и... — Я тоже скучал. Очень. — Сухие, тихие фразы, но сердце словно взорвалось. — Козёл ты! — вдруг выпалил я. — Козёл! — Обижаешься? — голос Рекса чуть дрогнул. Я так бы хотел сейчас его видеть. Вот прямо сейчас — глубину серых глаз, дымчатых и бездонных, кричащих, тоскливых, как у Пьеро. — Чего обижаться?..— буркнул я как ребенок и поддел ботинком рыхлый снежный валун. — Но я не понял тогда и до сих пор не очень-то понимаю... — Что именно? — в своей обычной строгой манере успел вставить Рекс. — Почему ты сказал тогда мне не звонить? — сдержав ругательства, пояснил я. — Почему, Рекс? И снова звенящая напряжённая тишина, лёгкий выдох, снежинки падали мне на лицо, светофор сменил цвет два раза. — Ты тогда позвонил... — хрипло заговорил Рекс. — И я... Мы не виделись несколько месяцев. И я... Я понял, что если ты ещё позвонишь, то я к чёрту всё брошу и уеду назад. Просто нахер пошлю всю программу и договор и уеду обратно. А было нельзя... Я замер как статуя. Снег всё кружил. Моя ёлка уже порядком запорошилась. — Да... нельзя, — протянул я в ответ, понимая вдруг слишком много и слишком болезненно точно. — Мне надо было всё поменять в своей жизни. Чтобы идти дальше. Чтоб что-то мочь. Поменять... — И как? — резче, чем нужно, выпалил я. — Поменялось? — и в груди всё свернулось как кислое молоко. — Нет, — просто ответил Рекс, и в меня будто прыснули святой водой, оживляющей, чистой, прохладной. Он сказал: «Нет»!!! Не поменялось! Неужели?.. Я не смел даже думать, не стал больше дёргать удачу за хвост. — Рекс? — нежно-нежно позвал я. — Да? — в голосе металл, лязг, испуг. — Рекс… Рекс, — повторял я. — Что, Ани? — уже мягче и явно с улыбкой. А я не хотел говорить всё, что тлело так долго, не хотел по телефону это произносить, не хотел... и потому повторял, повторял, как в бреду: — Рекс. Рекс... Рексик... Он смеялся и тоже ласково отвечал: — Что, Ани? Что? Ани... — Я тебя жду. Давай поскорее, да? — выдохнул я. — Я постараюсь, — расхохотался Рекс. — Если самолёт не упадёт. — Тьфу на тебя, — прыснул я. — Идиота кусок. Только попробуй меня продинамить. Я тебя со дна океана достану. — Ани, — тихо почти прошептал Рекс, и я весь обмяк, столько ласки там было, ничем совсем не прикрытой. — Да? — так же ответил я, очень надеясь, что он тоже слышит, тоже слышит, как я едва держу себя, чтоб не сорваться в нелепейший сладостный лепет. — Не надо «Иронию», ладно? — выдохнул через смешок Рекс. — Лучше «Крепкий орешек». — Совсем заамериканился, — хохотнул я. — Ничего святого. — Мне надо идти, — мне показалось, что Рекс сказал неохотно. — Да, конечно, до встречи, — как дурачок погладил я телефон. — Рекс? — Да? — Пока... — Пока. — Рекс? — Ани... — Я жду, да? — Да. Я приеду. — Пожалуйста... — и он повесил трубку, а я ещё минут пять стоял и как кретин улыбался, желая лишь одного — уснуть на три дня и проснуться тридцать первого декабря, когда Рекс прилетит. Мой Рекс! Возвращается. И ничего у него не поменялось.п.с до тебя нереальные семь тысяч верст самолеты, границы, чужие страны, заградительные полосы — нипочем! «обстоятельства»? «колебания»? ...звучит странно, не находишь? звучит смешно! если любишь, что может быть важнее видеть глаз любимых тепло, обнимать тебя, руки разжать не смея. понимаешь, нет границ, нет преград, не существенны ни время, ни расстояния, есть дорога одна — к тебе... и быть рядом — единственное желание. Domenik Ricardi