***
С появлением в жизни маленького Габриэля для Эшли словно открылось второе дыхание. Жизнь вновь сделала огромный кульбит и развернуло всё на сто восемьдесят. Впервые услышав новость от Мигеля о том, что в скором времени в их семье будет маленькое пополнение стало для Ротман огромнейшим шоком. Она отнекивалась, качала головой, запрещала себе думать об этом, отдавала всю себя на работе и защите города. Воспротивиться такой болезненной новости и не задумываться о ней, казалось, проще простого, но лишь на словах. Стоило только на секунду дать мыслям пуститься в пляс и вспомнить о новом растущем организме в животе Даны, так Эшли тут же резко встряхивала головой и поглощала себя в очередную изнурительную работу. В какой-то момент даже сам Мигель заметил её странное поведение и решил поговорить со своей подругой тет-а-тет, но та лишь глупо качала головой, натягивала лживую уродливую улыбку, и клялась в том, что она в полном здравии, просто слишком занята. И где-то, возможно, на периферии подсознания так оно и было, но чувство вины не покидало девушку ни на единую секунду. Свадьба её лучшего (а по совместительству первой любви) друга было для неё ещё тем тяжким испытанием и ударом под самый дых. Со всей тяжестью в сердце она примирилась с этим, приняла как аргументированный факт, и отпустила Мигеля в вольный полёт, который звался браком. Однако как она должна была воспринять тот очевидный факт, что не прошло ещё и года с их бракосочетания, как через девять месяцев должен появиться в их жизнях ещё один крохотный и крикливый персонаж. Дитя. И не просто дитя – дитя Мигеля, где присутствовала частичка его самого. Эшли долго кружила по комнате, представляя, что всё это есть невообразимым сном или плодом её больной фантазии. А может быть даже кошмаром. Но нет. Время бескорыстное – быстротечное, в него нужно вливаться сразу, принимать последствия и жить с ним бок о бок. Неважно, насколько хорошо ты с этим справляешься. Оно было, есть и будет. Даже, если ты не рассчитывал на это, даже если никогда не мог подумать о том, что в твоей жизни может произойти подобное. Именно так это делается – смириться. Когда в голову пришло осознание того, что всё это время она просто безжалостно избегала даже мельчайший намек на то, что О’Хара теперь женат на другой девушке и вот-вот ждёт от неё своего ребенка, Эшли тут же дала себе звонкую пощёчину, чертыхнулась пару раз, и сломя голову побежала в роддом, где сейчас так необходимо нуждался в поддержке её лучший друг, который с минуту на минуту должен был стать отцом. Чуть позже, по его словам, роды проходили тяжко – долго – мучительно. Дана надрывалась из последних сил, отдавая всю себя и свои силы, чтобы этот первенец смог выйти на свет. Тогда Эшли впервые ощутила страх за мать и за чужое дитя, которого в конечном итоге полюбит всем сердцем, словно родного сына. Имя ему дали забавное. Габриэль. Габриэль О’Хара. Или же просто Гэб, как потом его все звали. Эшли тогда дали возможность зайти в палату, хоть она и упиралась: смотреть в глаза Дане было просто-напросто стыдно. Она практически не звонила, не интересовалась её состоянием, её здоровьем, не предлагала свою помощь и даже не навещала. Все девять месяцев будто упали в прорубь, изничтожились – высекли ножом, словно ничего этого не существовало. Полагаться на доброту душевную, в то время как Эшли буквально вела себя истинно по-скотски, она просто не рассчитывала. Но во взгляде Даны было всё такое же умиротворенное благоговение – она улыбалась, и для Эшли это казалось самой искренней улыбкой, которую она когда-либо видела в своей жизни. От этого только сильнее щемило в груди от своей собственной слабости. Лицо Даны О’Хары было измученным, будто из неё высосало всю жизненную силу это дитя, вдыхая в него новую, более совершенствующую, жизнь. Это выглядело так искренне, так отчаянно, так… по-геройски. Губы Эшли тогда тронула нежная улыбка. Кто она такая, чтобы зваться героем, когда именно такие героини должны были находиться в признании. Они каждый раз мучались, выжимали все силы и на последнем вздохе впускали новую жизнь в этот мир. Никто не был в её глазах таким истинным героем, как простая мать, которая была готова отдать свою жизнь за жизнь малорослого чада. Маленький Габриэль (было забавно думать о том, что такому крохотному человечку дали такое большое и громоздкое имя) сложенным комочком, завернутым всякими пеленками, мягко лежал на груди Даны, слабо посапывая. Ротман смогла слегка разглядеть его лицо: красное, пятнистое и такое морщинистое, словно восьмидесятилетнего старика, однако, с какой любовью и трепетом смотрели на него его родители. Эшли украдкой повернулась к Мигелю, замечая в его уголках глаз собравшиеся крапинки слёз. Её глаза расширились в удивлении: давно она не видела своего друга таким расчувствовавшимся. О’Хара мягко поцеловал свою жену в мокрый лоб, с благодарностью заглядывая ей в глаза. Их мимолетный, но такой тёплый зрительный контакт вызвал в груди Эшли дыру, которая стала постепенно заряжаться их любовью. Мигель отстранился от Даны, беря своего сына аккуратно на руки. Тот слегка дёрнулся во сне, но снова расслабил взгляд и окунулся в полудрёму. Парень подошёл к растерянной Эшли, медленно протягивая ей младенца. — Возьми его, — мягко потребовал он, указывая на спящий теплый комочек чего-то светлого и такого простого. Эшли юрко закачала головой, делая шаг назад. — Нет-нет, Мигель, не проси меня, я не могу, я даже не знаю как, — начала она бегло тараторить, но ради покоя малыша перешла на тихий шепот. — Я не могу, он же такой… а кто я..? — Возьми его, Эши, — подала слабый голосок Дана и славно усмехнулась краешком губ. Под её глазами пролегли тёмные круги, а тон кожи знатно побледнел. Она была такой измученной, такой уставшей. Ей нужен был сон, но она словно игнорировала все свои природные потребности. — Габриэлю ведь необходимо знать, кто является его крёстной. Эшли замерла, а глаза неверующе распахнулись шире, чем нужно было. Рот слегка приоткрылся, а сердце заколотило, аки птица в клетке. Чем дольше она стояла в таком окаменелом положении, тем больше доходило до неё суть сказанных Даной слов. И всё же она втянула носом воздух, а после бесшумно выдохнула губами: — Крёстная? Мигель пустил краткий смешок, наблюдая за растерянным и поникшим лицом девушки. — Мы с Даной тут посоветовались и приняли решение, что крёстной должна быть именно ты, Эш, — О’Хара покрепче придержал своего сына, чтобы тот не сполз, и положил одну руку на плечо Ротман. Несильно сжал его. Нижняя губа Эшли дрогнула. — Крестной должна быть именно ты, Эшли, — слабо улыбнулся ей, а после глухо рассмеялся ей в лицо. — По-другому и быть не может. Плечи Ротман начали трястись, а взгляд словно опустел. Извне начал выливаться поток вины и угрызений совести. Она поджала плечи, пряча в них свою голову словно филин в густом затемненном лесу. Давящий ком, что вырывался всхлипом из её горла отрезвил всех присутствующих в этой палате. — Но почему? — прошелестела она, закусывая свою нижнюю губу до крови. — Почему? Я же ничего не сделала. Я не… я не заслуживаю такого подарка и благословения с вашей стороны. Этот малыш, — указала она рукой на посапывающие создание, что теплилось в отцовских руках, — этот малыш… — жалобно проскулила Эшли, сильно жмурясь, чтобы ненароком не дать волю слезам. — Возьми его, — аккуратно напомнил ей Мигель. Ротман распахнула глаза и тут же хотела возразить, но парень мигом перебил её: — Возьми и всё сразу поймёшь. Ротман с некой опаской покосилась на руки друга, где сейчас лежал закутанный Габриэль и мягко спал. Ей было страшно. Кровь ударила в лицо от резко подскочившего давления. Пальцы рук онемели, стали тяжёлыми и вязкими, не хотели двигаться, но в конечном итоге мышцы по инерции повели её к тельцу маленького создания. О’Хара бережно переложил своё дитя в чужие девичьи руки, словно отдал вместе этим и частичку самого себя, доверив ей при этом будто бы свою собственную жизнь. Такое препоручение будоражило мозг Эшли, но и так же знатно пугало. Заслуживала ли она это всё? Не знаю. Никто не знает. Малыш поместился ей на одну руку, даже не почувствовав, что его телом был произведен обмен. Левая рука Ротман в неверии опустилась на пеленку, слегка поддев его краешек, дабы заглянуть в это незнакомое, но почему-то в то же время такое родное личико. Глаза Эшли в шоке приоткрылись. Даже несмотря на весь его морщинистый вид и красноту с какими-то неизвестными пятнами, этот мальчик был копией своего отца. Копия Мигеля – её Мигеля. Даже несмотря на то, что глаза были мамиными, он всё равно был потрясающей копией О’Хары. Грёбанная генетика. На глаза тут же навернулись слёзы, как и легкий всхлип, который вырвался даже не из груди, а из более глубокого, более душевного места, где таились все её закрытые и запретные чувства, которые Эшли не могла себе позволить. Габриэль делал короткие вдохи и выдохи. Он не открыл глаза, не произнёс ни единого слова, не сделал первого шага. Не пошёл в школу и не показал свои первые успехи, не открыл собственную теорию и не составил уравнения. Он сделал ровным счётом ничего – просто дышал. Просто дышал. Сам. Медленно, чувственно, словно пробуя эти первые нотки блаженного кислорода, что наполнял его легкие, без чьей-либо помощи. Вдох – малюсенькая секунда выдержки – и резкий выдох. Одно простое действие, а для Эшли это казалось уже огромным достижением в его только что начавшейся жизни. Она мягко рассматривала каждую черточку лица нового члена семьи, а после мизинцем провела по его носику, наблюдая за тем, как мило начал он его морщить. Эшли тихонько хихикнула, не обращая внимание на то, как по её щеке скатилась мягкая одинокая слеза. — Привет, Габриэль, — шепнула она, а губы растянулись в улыбке, когда младенец слегка дёрнулся, словно понимал, что обращаются именно к нему. — Я твоя крёстная, — с наставническим тоном проговорила ему девушка. — И я… — губы задрожали, готовые вот-вот пуститься в горькие, но такие счастливые рыдания. С другого уголка глаз покатилась ещё одна слеза, но после она нервно хихикнула и открыто улыбнулась этому ребёнку, которого уже искренне любила и была готова отдать за него жизнь. — Буду кормить тебя кексами.***
— Эшли-и-и! — жалобно запищал детский голосок над ухом девушки, вынуждая её проснуться из мысленного дрёма. Малые детские рученки вцепились в рукав медицинского халата Ротман и потянули вниз. — Эви, в чём дело? — устало зевнула Эшли и развернулась к маленькой девочке, что недовольно дула свои щечки, а губы сложила миниатюрным бантиком. Девушка усмехнулась краешком губ, забавляясь с такой детской наивной реакции. — Вот вечно ты так! — всплеснула девчонка руками, после чего сложила их и насупилась. Глаза Эшли ненароком стали шире, но тем не менее более любопытными. — Сначала пропадаешь на целые недели и не приходишь к нам, а потом ещё и не слушаешь вдобавок! — светлые брови, на которых уже почти что не осталось волосинок, нахмурились, пролегая между ними прямую линию складки. Эшли подсела ближе к Эви, удобно умостившись на её кровати, а после неожиданно ткнула указательным пальцем в лоб девочки, отчего та тихо ойкнула и с нескрываемым удивлением зыркнула не невозмутимую девушку. — Не хмурься – морщины будут, — поучительным тоном запричитала она, наблюдая за тем, как тщательно трёт свой лоб Эви, словно там было пятно. — Извини, — буркнула она, а тусклые глазки переместились к окну, откуда доносился вой птиц, а также детское хихиканье. Эшли была глубоко огорчена тем, что состояние этой малышки не пошло в лучшую степь. Ей пришлось вернуться обратно в больницу и принять новый курс химиотерапии, так как никакие результаты пока не подавали лучших надежд. В скором времени должен быть праздник День Благодарения. — Все мои друзья будут праздновать дома, — грустно промямлила Эви, а цвет кожи будто посерел. Для Ротман было даже тяжко представить, что сейчас происходит в душе этой маленькой девочки и какие чувства переполняют её к этой несправедливости. — А я буду тут. Мама пообещала освободиться пораньше с работы, чтобы прийти сюда и отпраздновать вместе. — Ну вот видишь, ты не будешь совсем одна, — мягко притянула одной рукой за плечо Эви Эшли, и облокотила о себя. — Может и ты придёшь! — внезапно подскочила девочка с надеждой заглядывая в глаза Ротман. Тяжкий вздох сорвался с девичьих губ, а после она неловко покачала головой. Быть может Эшли и хотела бы провести этот день не в одиночку, однако, единственная проблема заключалась в том, что её ждала работа, а также спасение всей Мультивселенной от межпространственных разломов. Думаю это был весомый повод отказать этим грустным глазкам. — Боюсь не смогу, милая, — мягко погладила по голове Эви, что тяжко вздохнула. — К сожалению, у меня дела. — Ах да! Это твоё пш-пш! — делая вид, будто стреляет паутиной из своих запястий энергично замахала руками девочка. Подавив смешок, Эшли лишь прыснула в кулак. — Да, что-то типа того, только тс-с-с-с, — поднесла палец к губам, наклонившись поближе к лицу Эви. — Тс-с-с-с, — повторила за ней девочка, а после звонко рассмеялась. Ротман не смогла проигнорировать сей заразительный смех, а потому подхватила настрой Эви и тоже хрипло хохотнула. Их весёлый антураж неожиданно прервала вошедшая медсестра, разрывая эту невидимую бережную нить прекрасного времяпрепровождения, напомнив о слепой действительности самой суровой реальности, что называлась просто… жизнь. Во избежание неловкой тишины Эшли привстала с нагретого места постели, чья простынь смялась под навесом её тела, и наигранно прокашлялась в кулак. — Уже время. — Пожевала губы и расплывчатым взглядом глянула на Эви, чьи губы сжались в тонкую линию. — Мне пора, милая. — Так рано? — грустно протянула она, а Ротман могла поклясться, что в детских глазах заплескались искринки невинной теплоты и щемящего разочарования, что било прямехонько в самое сердце. — Да, но я ещё наведаю тебя, так что крепись и набирайся сил, bonita. Она вальяжным жестом кивнула головой медсестре и скользящей походкой прошмыгнула в проём двери, упорхнув прочь куда-то вглубь коридора. Ротман с силой потёрла виски пальцами, осточертело выдыхая сквозь стиснутые зубы. Работы было не по край, но именно сейчас так хотелось расслабиться и просто прилечь в мягкую кровать. Хотя… о какой кровати может идти речь, если у неё дома всё ещё лежит матрас, а заказать кровать из набора в предложенном каталоге у неё просто не доходят руки. Довольствуемся чем есть и не жалуемся. Это ещё самое малое, чего она заслуживает. Не хватка уюта – не наказание за содеянное.***
Эшли вливалась в коллектив Пауков медленно, но практично. Она постепенно свыкалась с мыслью, что является не единственной, что она не особенная. Быть может для многих это было поводом пострессовать, окунуться в депрессию и почувствовать себя ничтожно мелким среди этой необъятной Мультивселенной, но глупо было отрицать, что это действительно не так. Быть может Ротман уже перенасытилась своей эгоцентричностью, а может просто повзрослела, но понимать, что в таком положении оказалась она не одна действовало на неё некой панацеей. Допускала те же ошибки, так же раскаивалась за них, горевала, пыталась всё исправить. Делала всё точно так же, как и другие Люди-Пауки. И быть может это должно было как-то посодействовать её печальному состоянию, однако, такое ничуть её не обнадёживало. Наоборот: вгоняло в ещё большую тоску, думая о том, что каждый из них делал свои жизненные пробелы не в состоянии их исправить. И всё ради того, чтобы стать теми, кем они есть сейчас – Людьми-Пауками. Ни больше ни меньше – две стороны одной монеты. И это… умертвляло. Давило. Обезнадежило. И чем больше она погружалась в эти раздумья, тем сильнее ей хотелось отправиться на какое-нибудь жалкое задание, лишь бы не давать себе повод ещё раз порассуждать о таком. Эшли сидела за одним из столиков их паучьей столовой, без интереса качая ногой. Взгляд задумчиво упирался в своего собеседника напротив, что крутил в своих руках выделяющийся на его тусклом черно-белом фоне цветной кубик Рубика. — Питер, скажи, откуда в каждом присутствующим Человеке-Пауке, что выполняет задания, находятся силы сдерживать канон, и дать ему развиваться правильно в каждой Вселенной, не желая уберечь своего сослуживца от возможной ошибки? — этот вопрос кружил в её голове очень долгое время (возможно ещё даже с того дня, как она присоединилась к их Обществу) и не раз подвергался сомнению задать его не тому человеку, но с этим Нуаром-Пауком она понимала, что делает всё правильно. Питер скосил на неё удивлённый взгляд, а после вновь продолжил крутить в руках кубическую безделушку. — Наверное, потому что такова правильность и сохранность нашего канона, — без интереса хмыкнул Нуар, не поднимая взгляда. — Мы должны следовать ему, чтобы стать теми, кем есть сейчас. Таково наше становление героями. — Даже, если мы знаем, что можем предотвратить неизбежное и не дать нашему близкому человеку погибнуть? Питер остановился и медленно перевёл тяжкий взгляд на Эшли. Он отложил в сторону кубик и сложил руки в замок. — Многие и не оказались бы здесь, если бы не ключевое событие, — с губ сорвался глубокий вздох. — Мир – это как спичечный коробок, а ты в ней спичка, что ждёт своего череда зажечься и сгореть дотла. И только Вселенной выбирать причину твоего возгорания: для того, чтобы зажечь восковую свечу или для того, чтобы подпалить костёр, а может быть для того, чтобы согреть свои руки, когда станет холодно или просто для обыкновенного веселья, наблюдая за тем, как догорающая спичка обжигает твои пальцы. — Он снова взялся за кубик и принялся его крутить. — Мы не вправе что-то менять, Эшли, это не в нашей юрисдикции. — А в чей же тогда? — шумно выдохнула Ротман, сводя свои брови на переносице. — Вселенной. — Легко пожал он плечами. Такой расклад удручал девушку. Во всём полагаться на Вселенную и протягивать ей свою жизнь и жизнь близких людей. Это выматывало, трепало нервы и ощутимо раздражало, словно ситуация выходила из-под контроля, словно вся власть выскальзывала из её пальцев будто вода. Грани размывались и становились нечеткими. Все события, что она пыталась так рьяно сохранить, выходили из-под контроля. И большего всего Ротман угнетало то, что она просто не могла контролировать ситуацию, полагаясь на какое-то там ключевое событие. Создавалось ощущение, что всё, что она делала и чем занималась – то – чему она практически посвятила свою жизнь, было зря. Ей не хотелось думать о таком, просто вычеркнуть и делать эту гребанную работу, но с каждым заданием это становилось всё куда тяжелее. Этот шок и непринятие такой ответственности пришел к ней буквально на вчерашней миссии, где ей поручили проследить за исходом канона, который должен был пройти благополучно. Но являлось ли это действительно благополучностью, когда в её миссии подразумевалась смерть человека? Ей не хотелось отвечать на этот вопрос, так как всё было и так вполне ясно. Она до сих пор не пришла в себя и не смогла собрать себя по кусочкам. Ком давящий вины и сожаления прожигал её внутренности, образовывая там дыру. Каким местом О’Хара думает, что такое кощунство над эмоциями Пауков считается нормой и чем-то правильным? Бред. Эшли выполнила задание. Справилась лучше, чем рассчитывала. Вот только она не получила тот самый, всеми известный, заряд удовольствия и благоговения, что растекается обычно по всему телу, когда ты спасаешь чью-то жизнь. Всё случилось как раз-таки наоборот: дала человеку погибнуть. Вязкий ком отвращения запульсировал у неё в гортани, вызывая рвотные позывы. Во рту всё резко пересохло, а невидимые импульсы прошлись по всему телу, вызвав табун неприятных мурашек. Она помнит, как часы на руке издали неприятный звук, озвучив ей, что канон не был нарушен. Мерзко и траурно – как колокола, что отбивали свой смертный час. Нужно будет поставить часы на беззвучный. Погибла девушка – девушка Питера Паркера. Одна из версий Гвен Стейси, которых было больше тысячи в этой безграничной Мультивселенной. Но для него – Питера Паркера – Человека-Паука, она была единственной. Единственной и любимой. Он не успел спасти её – лишь гул ударившегося тела о асфальт отрезвил уши Ротман и вынудил её резко зажмуриться. Стрелка на циферблате сделала круг и замерла, ударяя похоронным звоном колокола, что казалось разлетелся по всему городу. Эшли не хотела смотреть на дальнейшую сцену боли и разрывающегося сердца молодого парниши. Лишь крики и вопли, что резали ей грудную клетку заставили её развернуться и мигом запрыгнуть в портал, лишь под самый конец услышав горькое, опустошенное и такое отчаянное: «Я без тебя не смогу». — Многим не нравится то, что мы делаем, никто не хотел бы взвалить на себя такую ответственность, — подал голос Питер, заставляя Эшли невесело хмыкнуть. — Именно поэтому мы и занимаемся этим. Ротман встала изо стола, кратко поблагодарила Нуара за душевный диалог и поспешно удалилась из кафетерия. Она безучастно бродила по лобби, изредка только бросая тихие приветствия Людям-Паукам, что дружелюбно здоровались с ней. Мысли щемила знойная гниль, что распространялась по всему мозгу и оставляла на нём свою плесень. Тело знобило и бросало то в жар, то в холод. Эшли обняла руками плечи и со склонившейся полукругом спиной поковыляла дальше. Выкинуть из головы прошлую миссию не удавалось, а потому приходится теперь как-то уживаться с ней. Быть может это лишь на начальном этапе такое – может дальше всё станет проще? Легче, безразличнее. Вряд ли. Эшли хоть и была эгоисткой, но она никогда не теряла чувства сострадания. Такая уж она есть. Ничего не поделаешь. Паучье чутьё вскружило Эшли голову и заиграло в висках вибрациями, а потому она резко вырвалась из своих же меланхоличных мыслей, и по кричащим ощущениям своих экстрасенсорных способностей выставила руки вперёд, задрав голову кверху. В женские руки тут же приземлился маленький комочек с рыжими копнами волос, что удивлённо озирался по сторонам. Ротман с неким замешательством глянула на малышку. — Мэйдей! — завопил где-то сверху Питер Б. Паркер и в одно мгновенье оказался возле недоумевающей Эшли. Ротман покрепче ухватила маленькую девочку на руках и с долей скептицизма оглядела Паркера с ног до головы. Весь красный, нервно-дышащий, в поту, и снова в этом омерзительно розовом халате, от одного лишь взгляда которого в костюме Эшли уже ставало жарко. Такое панибратство и халтурность со стороны заботы и воспитания ребенка подначивало Эшли влепить ему затрещину. И как только Эм-Джей позволяет ему брать с собой малое дитя на свои задания? Уж слишком он выглядел простодушно, а если бы Эшли не поймала? А если бы никто здесь не стоял? Чем ты только думаешь, Паркер? — Питер, дети не игрушки, чтобы сбрасывать их с потолка. Она ведь только недавно научилась держать голову. — Она выскользнула из слинга! — нервно отдышался Паркер, тщательно вытирая пот со лба, и возмущено добавляя: — Ко всему прочему могу заверить, что она может уже самостоятельно ползать! Её тело развивается намного быстрее, чем у других детей. — Он любовно глянул на свою малышку в руках Ротман. — Ну ты и перепугала меня, милая… — Поработай над своими родительскими рефлексами, — закатила глаза Эшли, но затем её уголок губ неожиданно дрогнул и дружелюбно приподнялся вверх, делая её лицо более миролюбивым. Мэйдей, покоившаяся на руках Ротман неожиданно начала ворочаться. Малышка что-то неразборчиво булькнула, а после кратко рассмеялась с себя, словно пыталась донести до двух взрослых какую-то свою выдуманную шутку. Эшли покосилась вниз и кратко усмехнулась этому славному созданию. В сердце начало теплиться забытое чувство заботы и трепета, которые она испытывала к детям. Было бы странно это отрицать, но Эшли без околичностей любила и лелеяла этих маленьких проказников, что ещё пока вдосталь не насытились этой жизнью и не познали её суровые прелести. И порой это частенько всплывало для неё проблемами или какой-то нездоровой манией. Это было нездорово, подозрительно, но поделать ничего с этим не могла. Вернее, не хотела. Дрю может точно подтвердить это. Сколько раз она уже доводила бедную Джесс тем, что расспрашивала о её состоянии, о желании помочь, даже на днях принесла ей кексы, которые были сделаны по собственному традиционному приготовлению. Дрю поначалу крутила носом, скептически осматривая угощение, но после угрюмо выдохнула - сдалась - забрала тарелку и с незабываемым аппетитом посмаковала сладости. Говорить не хотелось, но даже её собственный муж не выражал такой озабоченности к её состоянию. Она была всё ещё Женщиной-Пауком - не матерью - поэтому строить из себя слабого цветочка, что каждый раз нужно было заботливо поливать, ей вовсе не хотелось. Однако эта малая доля заботы и поддержки вгоняло её в смятение и, в каком-то смысле, даже умиляло Джессику. Её стоический и невозмутимый вид трескался, давал слабину, показывал, что она человек – женщина – которому нужна так же помощь и поддержка. Немного своеобразная и нестандартная (если бы это касалось по отношению других матерей), но тоже имеющая право место быть. Поэтому уголки стали намного чаще расплываться в нежной улыбке, стоило только увидеть мелькающий силуэт Ротман на горизонте. Её простота, эта малая неловкость и сомнение, а также полное нежелание докучать своей компанией лишь тешило женское сердце. Малая капля облегчения тогда легла на грудь Эшли приятным комом, когда Джессика всё же осмелилась выпросить у неё рецепт кексов. Ротман притянула Мэйдей к себе и мягко покрутила вокруг своей оси, слыша как звонкий детский смех разразился по всему лобби. Он лавиной накрыл тело Эшли, начал ласкать уши, словно какая-то чарующая музыка, а после заставил её потрескавшиеся губы растянуться в широкой и такой радостной улыбке. Лучшей терапии чем детский смех Эшли больше не знала. Да и вряд ли когда-нибудь узнает. За всем этим ребячеством умилённо наблюдал Паркер, после этого с довольной лыбой нырнул в карман своего махрового халата, пытаясь найти телефон, на котором ему просто необходимо было запечатлеть этот прекрасный снимок. — Держите улыбочку! Щелк. Вспышка камеры озарила Эшли, ослепила, вытянула её из глубокого душевного транса, отчего она воровато осмотрелась по сторонам, почувствовав на себе чей-то пренебрежительный взгляд. Глаза тут же зацепились за стоявшего вдали Мигеля, что с неким напряженным видом глазел на эту миловидную сцену. Мир вокруг Ротман тут же сузился и замер - глаза невольно блуждали по его каменному лицу, словно весь его силуэт походил на статую какого-то древнегреческого бога. Она видела, как дрогнул мускул его окаменелого лица, а челюсть была напряжена до предела – он едва ли не скрежетал зубами. Ладони упивались в предплечья с силой сжимая их. Эшли нахмурилась, смерив О’Хару неприязненным взглядом за то, что подсматривает, когда того не нужно. Её тело буквально кричало о заметной адинамии – она бы не хотела, чтобы он видел её такой открытой и ласковой по отношению к другим. Ротман это заметно раздражало. Когда дело доходило до её личностных переживаний и сокрытия потаенных чувств, в последнюю очередь ей хотелось, чтобы её видел такой О’Хара. Улыбка мигом испарилась с её лица, словно вода в засуху, и на её место пришла растерянность. Девушка неловко пожала плечами и передала хихикающее дитя обратно к своему отцу. Мэйдей тут же засветилась, и начала тянуть свои крохотные ручки к лицу Паркеру. Такая сцена все же вынудила Ротман печально улыбнуться, а потом встряхнуть головой, словно сбрасывая с себя все тяжелые мысли. — В общем, будь осторожнее, Паркер. За этим маленьким чудом нужен глаз да глаз. Она мягко провела мизинцем по переносице Мэйдей, заканчивая прокладывать путь на кончике её маленького носика. Малышка любопытно наблюдала за этим действием, но затем снова тщедушно захихикала, хлопая в ладоши. Ротман отстранилась и с тяжёлым камнем на душе удалилась прочь, не обращая внимания на то, как зовёт её Питер, чтобы она смогла глянуть на их общий снимок. Чувство преисполненного раздражения не покидало её, так как она заметно чувствовала, что с неё всё ещё пристально не сводил свои алые глаза Мигель, что пылали грубостью, пренебрежительностью, отстранённостью и… потайной печалью. Эшли пружинистым шагом пошагала прочь, тут же натыкаясь на фигуру Хоби. Браун смерил её спокойным и слегка проницательным взглядом, словно зафиксировал у себя в голове каике-то собственные выводы. Иногда Ротман казалось, что этого человека не волнует в этом мире ничто. Он был крут. Действительно крут. — Развлекаешься? — вскинул бровь парень, и запихнул руки в карманы потрепанной жилетки. — Мягко сказано, — смазано буркнула под нос Эшли и покосилась куда-то в сторону, замечая, что силуэт Мигеля скрылся из виду. Она выпрямилась, сверившись в одинаковом росте с Брауном, и отстранённо обошла его, уже почти уходя дальше, как вдруг услышала его будничный тон: — Не хочешь пойти в бар? Ротман остановилась и быстро развернулась к нему, почти не раздумывая сразу невозмутимо ответила: — Хочу.***
Его Вселенная казалась такой шебутной, динамичной. Лондон пестрился – кричал о своей свободе и желании самовыражаться. Было неизвестно: всегда ли он был таким, или это всё стало итоговыми проделками Панка-Паука, что не желал подчиняться правилам и устраивал полную взрывную вакханалию у себя в городе? Такая лёгкость и простота радовала Эшли, она даже не обращала внимания на огромное столпотворение людей на улицах, что вечно куда-то спешили по своим делам. Ротман словно стала частью этого маленького мира со своими изъянами и красотой. Даже сам вид куда сильнее отличался от обычных Вселенных – мир Хоби казался пестрым, цветным, слегка помятым, словно он был сделан из газеты. Эшли со всем воодушевлением разглядывала интересные витрины разнообразных пабов, кафешек, всяческих забегаловок и бутиков, даже не замечая, как от её настроения менялся тон её кожи. Ротман доверилась вкусу Хоби, где они остановились у небольшого паба с деревянной вывеской, в традиционном британском стиле девятнадцатого века. Внутри было нешумно, несколько свободных столиков в дальнем углу, а за другими уже сидели пожилые мужчины, что решили немного расслабиться после напряженного рабочего дня. Они сели за барный столик рядом друг с другом. Бармен в накрахмаленной белой рубашке и с идеально уложенной бородой приветственно им улыбнулся, а после по-дружески пожал руку Брауну. — Здоров, приятель! Тебя как всегда? Хобарт кратко кивнул, с ухмылкой приподняв уголки губ. — А Вам что, юная леди? — деликатно поинтересовался мужчина, разворачиваясь к Эшли, что с исследовательским видом рассматривала предложенное меню напитков. — Я, пожалуй, буду Джинджер эль. Благодарю, — сдержанно улыбнулась девушка и облокотилась руками на стол. Бармен согласно кивнул и направился делать заказы. Когда напитки были поданы на стол, мужчина пожелал им приятного вечера, а Эшли робко поблагодарила его за доброжелательность. Мягкий светлый оттенок желтой субстанции свежо ударил в нос Эшли отчётливым запахом имбиря. Несколько кубиков льда перекатывались в стакане, слегка ударяя об его края. Ротман мягко притянула напиток ко своему рту, чувствуя, как жгучая прохлада насыщенного напитка проскальзывает в её горло и перемешивается со всеми вкусовыми рецепторами. Девушка мягко прикрыла глаза, и одобрительно промычала, смакуя этот шедевр. — Недурно. — Всё, что сделано в Англии – недурно. — Пожал плечами Хоби и добро отпил часть своего напитка из большой кружки. Эшли украдкой осмотрелась по сторонам, чувствуя, как тускло светящие лампочки над головами создавали мягкую атмосферу тепла и уюта. Здесь было хорошо. Так простодушно, но в то же время испытывалось ощущение безопасности, словно это место защищало тебя. Неудивительно, почему Браун выбрал именно это заведение. Была в нём какая-то своя своеобразная магия. Эшли заинтересованно сощурила свои искристые глаза и склонилась набок к Хоби, лукаво проговаривая: — Я всё хотела спросить, — её тон стал слащавее, вид приобрел более лёгкий и игристый характер. — Не слишком ли ты мал, чтобы так в открытую пить алкоголь? Меня хоть не привлекут к уголовной ответственности? Парень кратко пустил насмешливый вздох, делая ещё один глоток из кружки. — Я не подчиняюсь должным правилам и не собираюсь их придерживаться, чтобы в чём-то себя ограничивать, — он скосил глаза в сторону Эшли, подмечая, что она внимательно его слушает. — Делать то, что хочется – вот мой девиз. — Анархист, да и только, — закатила глаза девушка, а после кратко хихикнула, делая глоток из своего стакана. Хобарт улыбнулся ей в ответ. Разговор пошёл плавно, непринуждённо. Он растекался медленно по часам, как их алкогольные напитки, что растворялись в их организмах, вырабатывая забытый гормон счастья. Они беседовали о многом: начиная от кризиса в их измерениях и заканчивая нелепыми историями из их повседневных жизнях. — Хочешь сказать, что Мигель из твоей Вселенной проиграл с тобой спор и был вынужден носить женские трусы весь день? — с оскалом усмехнулся Хобарт своими белоснежными зубами, пока девушка уже надрывно хохотала, вытирая с уголков глаз слёзы. — А то! Он потом мне ещё долго выл в уши, что у него после этих стрингов скорее всего развился геморрой, но он, как всегда, просто преувеличивал, — улыбнулась Эшли, с отрадой вспоминая эти прекрасные и такие светлые дни. Наступило приятное молчание, в котором отрадно растворились оба из ребят. Каждый начал думать о чем-то или ком-то своём, словно возвращался на малое мгновение в эту счастливую иллюзию, из которой не хотелось вылазить, а проживать её постоянно день за днём. Это громко говорило о том, как все они несчастны в душе. Ротман душно выдохнула и с тоской провела кончиком пальца по запотевшему стакану, размазывая капли прохладной воды по его поверхности. С приятным опьянением тут же пришла трезвая печаль. — Вот скажи, — тихо обратилась она к Хобарту, но даже не смотря сейчас на него Эшли понимала, что он внимательно слушает. — Тебе бы было легко смириться с тем, что где-то в другой Вселенной есть человек, что в один в один выглядит как твой покойный друг, но является его полной противоположностью? Браун меланхолично покачал головой, крутя в руках стакан с неизвестной субстанцией. Сделал краткий глоток. — Было бы нелегко, но смирился, — уголок губ нервно дрогнул. — Питеры же как-то находят общий язык с версиями Гвен Стейси, зная, что их оригиналы погибли в их измерениях по их же ошибке. Другой вопрос, надо ли тебе находить общий язык с этим громадным шкафом мышц? Ротман прыснула в кулак, а после удручённо вздохнула, потирая виски. — Мигрень О’Хара однажды сведёт в меня в могилу своими колкостями и критинизмом. — Ты его ненавидишь? — скосил на неё взор Хобарт, проницательно сведя брови к переносице. Эшли задумалась. Ненавидела ли она его? Сложно сказать… Скорее нет, чем да. Ненависть – слишком громкое слово, оно должно было держать в себе весомый смысл, должна быть оправданной, а её злоба на него не была как таковой обоснованной. Не его вина была в том, что он выглядел точь-в-точь как её друг. По всей видимости это просто насмешка Мультивселенной – её злая шутка. Поэтому Ротман злилась, но не ненавидела. Это выглядело как малый бунт, что вырывался из её тела, аки ураганный шторм. Это было не ненависть, вовсе нет. Но думал ли Мигель так же? Возможно. Скорее это была обоюдная неприязнь, что яростно поддерживалась с двух сторон. Никто не хотел нарушать эту гармонию – некий баланс – он прекрасно уживался с ними, а потому Ротман не стала бы ничего менять. Они практически не контактировали, разве что если ей надо было доложить результат выполненной миссии или получить новое задание от него, однако, зачастую Эшли стала всё чаще получать их от лица Джесс или Лайлы. Их конфронтация с Мигелем не была так страшна, она смирилась с этим, приняла как должное. Но получить от него хоть капельку уважения всё же хотелось. Билось о края её сознания и нещадно ныла о признании. Ротман не была горда или высокомерной, она просто хотела чувствовать себя ценной и нужной, а с этим человеком это казалось весьма затруднительно. — Я его не ненавижу. — Тихо вздохнула девушка и принялась буравить свой стакан. — Просто… недолюбливаю. — Пф, тогда не парься! — пробасил парень и несильно хлопнул унылую Эш по плечу. — Ты не единственная, кто не питает нежных чувств к этому гигантскому комку стресса и агрессии. Будь проще и забей на тех, кто тебя вымораживает – такие люди зачастую долго в твоей жизни не задержатся, а потому и нервов тратить на них нужно значительно меньше. — Думаешь? — с надеждой посмотрела она в лицо приятеля и увидела в нём малую каплю дерзкой самоуверенности. Забавно, но часть этой уверенности передалась и ей самой. — Знаю, — хмыкнул он, и вальяжно приподнял свой подбородок. Ротман зачарованно выдохнула, а рот приоткрылся как у немой рыбы. Единственное, на что её хватило, так это на: — Кру-у-уть…, — она покружила головой, выходя из транса, расплылась в чарующей улыбке, а после елейно пропела: — Как для пацана, глаголишь ты определённо мудрые вещи. — Для крутости нет возрастного лимита, — хмыкнул он, и сделал глубокий глоток, выдыхая. Уголок его губ продолжал быть довольно приподнятым. Эшли бодро подняла стакан недопитого джина и взмахнула им в воздухе, слегка разливая содержимое на пол. Её лицо слегка побагровело, а румянец на щеках стал отчетливее виден. Четвертый по счету алкоголь дал о себе знать. Девушку начало качать в разные стороны, а усмешка оскалом расползлась по её лицу, делая её вид более одухотворённым или возможно даже слегка безумным. — Тогда предлагаю выпить за крутость! — пробасила она, притянув к себе внимание посторонних людей. — И за этот чудесный вечер, дружище! Спасибо что вытащил! Хоби пожевал губы, но после расплылся в беспечной улыбке, поднес свой стакан к стакану Эшли. Послышался сабельный звон стекла, а толкнувшиеся напитки друг о друга переплелись вместе и слегка пролились на барный стол. Эшли довольно выпила содержимое до самого дна, а затем выхватила чужой стакан из рук Хоби пока тот с невозмутимым видом наблюдал за её энергичным состоянием, так и не успев отпить часть своего пойла. — Думаю с тебя на сегодня хватит, — беспристрастно наблюдал он за озорной девушкой, чьё тело уже свисало через весь барный столик, и в настоятельной просьбе выпрашивала у бармена добавки.