Сознание, находящееся в вечной пытке, рано или поздно начинало искать спасение. Зачастую оно погружалось в выдуманные истории, созданные посторонним разумом сценарии и нереализуемые мечты. Но иногда получалось спастись в познании другого человека, открывая спрятанную за тысячей замков шкатулку.
Малфоя Гермиона изучала по его поместью. Сначала неосознанно, а после с чёткой целью: она бродила по пустым комнатам, рассматривала предметы интерьера и узнавала у Рене их историю. Благо чистокровные кичились собственными имениями и создавали их словно на выставку, чтобы помериться с другими утончённостью стен.
Поэтому предметов искусства здесь хватало. От картин, давно потерянных маглами, до ваз ручной работы, виданных ею лишь в учебниках. Если бы содержание жителей этого дома хотя бы немного соответствовало красоте изделий, нацизм бы не процветал.
Но она старалась не думать об этом.
Постепенно, наслаждаясь контролируемой свободой, Гермиона чувствовала смирение с настоящим. Совесть ещё колола, потому что принимать клетку было не в стихии Гриффиндора, но разум напоминал, что выбор не особо велик. Ни смерть, ни сон, ни созданные авторами книги не спасали её от пытки собственными мыслями.
Поэтому Гермиона двинулась к поиску причин, способных усмирить переживания и приоткрыть завесу малфоевских интриг. Ответ на вопрос
«Зачем она ему?» был интереснее историй поместья и приятней угрызений совести.
— Мисс Гермиона, — произнесла Рене, появившись в одной из гостиных. — Вы ужинаете у себя или сюда принести?
Гермиона тепло улыбнулась, переводя взгляд на Рене. Добродушная эльфийка стояла в одном из многочисленных ярких платьев, с цветком за ухом и щёткой для посуды в руках. От её вида на душе всегда становилось спокойнее, и именно это помогло Гермионе сделать первый вывод о Малфое.
Несмотря на все слова Розье, которого Гермиона истязала в плену Ордена Феникса, Малфой был человечен. И Рене являлась прямым тому доказательством. Её забота, посмертная преданность и вера в Малфоя не могли родиться среди боли, пыток и ужаса.
Когда Рене говорила о своём господине, то едва ли не светилась любовью, а беспокойство о его еде, напитках, сне и настроении было подобно материнскому. И что важнее, Малфой отвечал ей тем же. Он хвалил еду, слушал рассказы о происходящем у других домовиков, почти каждый день возвращался с небольшим подарком.
Их отношения были взаимными и настолько тёплыми, что порой Гермиону брала зависть.
Большинство чистокровных, обладающих домовиками, истязали бедных созданий. Не раз Гермиона видела приступы агрессии от Сириуса, слышала пренебрежительный голос Вальбурги Блэк с одного из портретов площади Гриммо. Кикимер для них не был живым созданием с потребностями и чувствами, он являлся тенью, беспрекословно выполняющей их пожелания.
То же и Добби, который, подобно забитому щенку, ходил за Люциусом Малфоем, слушая и потакая ему даже против собственной воли. Словно Добби — животное, лишённое выбора и всех возможных прав.
А Рене была другой.
Ухоженная эльфийка без единой царапины или шрама, одевающаяся в яркие платья и носящая цветы за ушами. Она всегда рассуждала с точки зрения матери, а не раба, не стеснялась говорить о своих чувствах и переживаниях. А самое главное — была предана своему господину.
Последнее Гермиона ценила больше всего.
Для Рене Малфой был Богом, а его слово — законом. Она ни разу не усомнилась в нём, не сказала плохого и ни в чем не обвинила. Рене защищала Малфоя всегда, когда Гермиона дурно о нём отзывалась, напоминая, насколько её хозяин прекрасен.
Эта преданность не была основана на страданиях или крови, она шла из сердца и подкреплялась безоговорочным уважением.
И если Рене ему всё это дарила, значит, Малфой смог заслужить. Может быть, он не был героем и не выступал против Тёмного Лорда прилюдно. Но он был хорошим человеком здесь, в своём доме, частью которого Гермионе пришлось стать.
— А что сегодня на ужин? — спросила Гермиона.
Рене склонила голову набок и мило улыбнулась.
— Куриные отбивные с картошкой, — пропела эльфийка. — И салат из свежих овощей.
Гермиона тихо рассмеялась.
Еда. Настолько банально и обыденно, но даже тут Малфой умудрился оставить заметный отпечаток.
В один из первых дней в поместье Гермиона, крутившая по тарелке мясо, спросила Рене об овощах. Она не требовала их принести, лишь обмолвилась парой слов, и с тех пор на ужин всегда подавался салат. Просто потому, что ей тогда захотелось. Гермиона знала, кто распоряжается о блюдах, и каждый день удивлялась, что Малфоя это устраивает.
Забота о других — вещь, раньше не характеризовавшая в голове Гермионы Малфоя, но ощутимая сейчас. Возможно, она хорошо знала его из Хогвартса. Чистокровный аристократ с вечно недовольным лицом и количеством претензий к Гриффиндору размером с Астрономическую башню. Но волшебник, встретившийся ей в лесу и ежедневно приходящий в комнату, был другим. Гермиона не успела осознать, каким именно, но с каждым днём он внушал ей доверия больше, чем Гарри, Рон и весь Орден Феникса вместе взятые.
Это было неправильно, но настолько осязаемо и приятно, что в такую сказку хотелось верить. Гермионе
нравилось видеть в Малфое не зло, желающее её использовать, а заботливого мужчину, открывающего глаза на прошлое.
— А Малфой, — отведя взгляд, начала она, — как обычно? Один в столовой?
Рене на секунду удивилась, но после быстро закивала, внимательно всматриваясь в лицо Гермионы. Та нервно закусила губу, пальцами сжав край чёрной толстовки. Мысль была странная, но казалась верной.
— Он не против, если я присоединюсь к нему? — поинтересовалась Гермиона, прищурившись.
За несколько секунд на лице Рене мелькнули шок, замешательство и радость. В одно мгновение она исчезла, а уже через минуту появилась вновь, уводя Гермиону к нужной столовой.
По пути Рене с воодушевлением рассказывала об ужинах в семейном кругу, которые раньше не были редкостью. Делилась разнообразием блюд, отмечала звонкий смех и истинное счастье, царившее в доме. Казалось, этот шаг Гермионы принёс Рене радости больше, чем весь мир за последние месяцы.
А возможно, не только ей. Несложно было заметить, что настроение эльфийки зачастую сходилось с эмоциями Малфоя. Она грустила, когда он гневно выходил из комнаты Гермионы, была спокойна в моменты их немого перемирия и светилась, замечая Гермиону близ его комнаты. Может быть, и он сейчас в душе радовался совместному ужину?
Преодолев несколько поворотов, пару лестничных пролётов и тёмных коридоров, они вышли к комнате, где за длинным столом сидел Малфой. Он всегда ел один и в тишине, лишь иногда говоря с приходящей Рене. Это Гермиона тоже запомнила. Не раз она украдкой наблюдала за его ужинами, делая вид, будто потерялась во множестве комнат поместья.
Заметив её, Малфой ухмыльнулся и откинулся на спинку кресла, сложив руки в замок. Хищный взгляд внимательно бродил по ней, словно в поиске злополучного подвоха, отчего по спине Гермионы пробежал мороз.
Серые глаза обладали удивительным оттенком льда, даже на расстоянии заставляя её подрагивать от воображаемого холода.
— Грейнджер, — медленно произнёс Малфой, словно смакуя её фамилию на языке.
— Малфой, — кивнула Гермиона.
— Проходи, присаживайся, — он указал на стул слева от себя.
Посмотрев на стол, Гермиона увидела уже разложенные приборы и дымящуюся еду. Облизнув губы, она быстрыми шагами направилась к нему и, оказавшись рядом, услышала стул, отодвинувшийся под взглядом Малфоя. Гермиона нахмурилась, смотря на Малфоя, а он в ответ лишь кивнул, убеждая присесть.
Сглотнув ком, подступивший к горлу, она опустилась и в мгновение ощутила, как плавно «подплыла» к столу.
На лице Малфоя мелькнула довольная улыбка, он испытывал удовольствие от демонстрации собственного превосходства.
— Невербальная магия, верёвки, ломающие кости, — произнесла она, ища вилку. — Невероятно, сколько твоих способностей обошли занятия в Хогвартсе.
— Если бы я демонстрировал все свои таланты, Грейнджер, — учтиво ответил он, делая глоток напитка, — ты бы умерла от зависти ещё на третьем курсе.
— Сама скромность, — показательно улыбнувшись, сказала Гермиона, бросая взгляд на пустой бокал.
— Вина? — игриво уточнил Малфой, склонив голову набок.
Интерес в его глазах сверкал искрами, зарождая в сердце давно забытое тепло.
— Поухаживаешь? — в тон ему спросила она.
Гермиона взяла бокал за ножку и приподняла. Малфой аккуратно обхватил его, едва касаясь её пальцев,
кожа к коже, и наполнил напитком.
— Шардоне семьдесят пятого года, — сказал он, прежде чем протянул вино Гермионе. — Утончённый вкус с нотками вечности.
Не отрывая взгляда от Малфоя, с интересом смотревшего на неё, Гермиона сделала небольшой глоток, чувствуя, как вино стекает по горлу, наполняя её огнём. Кисло-сладкий привкус заставил поморщиться, и Гермиона опустила бокал на стол, кладя в рот картофелину.
Подняв голову, она встретилась со смеющимся Малфоем.
Но он был другим, не таким, как в школе. Сейчас в его глазах не было злости или издёвки, напротив, некое наслаждение, граничащее со счастьем. Не похожее на лёд, показавшийся, когда она вошла, — скорее на небо в ясный день. Это избавляло Гермиону от неудобства, ломая границы дозволенного.
— Гости здесь бывают нечасто, я полагаю, — она огляделась по сторонам.
— Ищешь себе компанию на вечер? — Малфой усмехнулся, выгнув бровь. — Хорошая мысль, в одиночку переносить библиотеку в комнату тяжеловато.
— Там было-то несколько книг, — хмыкнула она, прищурившись.
— Ты пропустила слово «десятков», — рассмеялся он, выпивая вино.
— Ты мне не запрещал, — более настойчиво ответила Гермиона. — Поэтому учись правильно формулировать правила заключения.
Скрестив руки на груди, она откинулась на спинку стула и довольно улыбнулась, смотря на него. Пара секунд зрительного контакта, и оба громко рассмеялись, словно старые друзья.
Казалось, она впервые видела искреннюю улыбку на лице Малфоя — настолько настоящую, добродушную и живую, что Гермиона на секунду решила, будто спит.
Малфой был красив.
— Действительно считаешь себя пленницей, Грейнджер? — вдруг спросил он.
Неожиданно серьёзно, но в то же время мягко.
Словно опуская ногу на шаткую лестницу, Малфой смотрел в её глаза с некой надеждой. Она не знала, что происходит в его голове сейчас, но понимала, что ответ для него был важен. Это стирало грань между злом, принесшим её сюда, и человеком, заботящимся о ней и не требующим ничего взамен.
Она же молчала об интересующих его вещах…
— А кто я здесь, Малфой? — спросила Гермиона, внимательно посмотрев на него.
— Информатор, — пожал плечами он. — Да, пока с не особо налаженным контактом, но всё же…
— Почему я? — перебила его Гермиона. — И не говори, что это случайность. Ты мог взять любого из нас троих, но выбрал меня. Ту, кого нельзя подчинить.
Этот вопрос интересовал её.
Почему Малфой, который годами презирал её, называл грязнокровкой, не раз желал смерти и ненавидел, хотел её здесь видеть? В глубине души она списывала это на чувство вины, словно он пытался извиниться. Но события, его слова и бесконечные ухищрения, чтобы зародить в ней ненависть к Ордену Феникса, разубеждали.
Малфой знал, что не сможет наложить на неё Империус, опоить Сывороткой правды или заставить пытками. Но из них троих он выбрал именно её. Что заставило чистокровного волшебника, полного предубеждений о крови и магловском скудоумии, забрать именно Гермиону? Это не давало ей покоя.
А если он изменился? Пересмотрел взгляды? Избрал другой путь?
Это был хороший вариант, не будь он омрачён её продажей.
— Когда Поттеру никто не поверил, он стал сомневаться в собственных глазах, — надменно произнёс Малфой, внимательно следя за её мимикой. — Ущемлённое самолюбие Уизли способно лишить его остатка мозгов.
Он говорил уверенно, спокойно, выделяя фамилии её друзей настолько чётко, что они эхом звучали в голове.
— А ты, Грейнджер, боролась. Всегда. Везде. За то, во что веришь.
Осколки восхищения слабым огнём отражались в его взгляде, заставляя тело тяжелеть, будто бы он наполнял её сознание пониманием собственной важности.
— Ты нужнее здесь. Мне. А не на поле боя, где тебя в удобный момент пустят в расход, как все мы поняли, — завершил Малфой, вновь касаясь саднящей раны.
И если бы он не напомнил, она бы сдалась.
Его ненависть к Ордену, Гарри и всему, во что Гермиона верила, отталкивала. Это напоминало, что Малфой преследует свои цели. Он не плохой человек, напротив, любящий, заботливый, внимательный, но он
Малфой. Тот, кто не пустит в расход, но будет использовать для своих целей.
Я для него не более, чем инструмент.
Мысль, пролетевшая в сознании, была ужасна в своей реализации, но сейчас показалась Гермионе единственной правильной. Сидеть в незнании и надеяться, что завтра тебя не сошлют за ненадобностью? Или попытаться узнать тайну раньше, чем спишут в утиль?
Как уже случилось.
— Чисто гипотетически… — начала Гермиона.
— Как же иначе, — хмыкнул Малфой.
Гермиона смерила его недовольным взглядом, крепче стиснув предплечье сквозь ткань тёмной толстовки.
— Если я соглашусь и расскажу всё, что ты хочешь, — сказала она, а после подняла голову, — что со мной будет?
Замешательство и оттенок тёплой надежды показались в глазах Малфоя прежде, чем те покрылись льдом. Снова.
— Ты станешь частью плана, в котором, — он сделал паузу, — не умирают грязнокровки, а наш мир возвращается в довоенное время.
— И ты так просто говоришь, что планируешь предать своего господина? — она показательно оглянулась. — Он не выползет сейчас, чтобы бросить в тебя Аваду?
— Не беспокойся, — добавил Малфой, а после ухмыльнулся.
Слова Малфоя добавили ей необходимой решительности, чтобы в следующую минуту улыбнуться настолько доброжелательно, насколько она могла.
— Хорошо, Малфой, я согласна, — произнесла она.
Его взгляд оттаял в ту же секунду.
Мгновение, и Гермиона перегнулась через стол и схватилась за голову Малфоя, говоря заветное:
—
Легилименс.
Образ столовой, где они сидели, в момент изменился.
В воспоминаниях всё было иначе: пол уложен трупами, лужи крови растекались от входа до третьего коридора. На этом же стуле устроился Малфой, а перед ним на столе сидела Рене.
От взгляда на неё Гермиона вздрогнула. Измученные глаза, запачканная кровью одежда и обожжённые руки. Она вытягивала их, пока Малфой наносил бадьян и шептал успокаивающие слова.
— Рене не хотела сделать плохо, — покачала головой эльфийка, пока по её щекам текли слёзы. — Рене только…
Она не успела договорить, болезненный стон вырвался из её горла, и новые мокрые дорожки побежали по лицу.
— Они никогда сюда не придут, — проговорил Малфой, нанося бадьян на ожоги. — Обещаю, что Рене больше никто не тронет.
Со стороны казалось, будто она ребёнок, которого успокаивал родитель. Ещё совсем маленькая перед злым и беспощадным миром, а он, взрослый и заботливый, говорил, что от всего её защитит. Картина настолько искренняя, что колени Гермионы подкосились.
— Спасибо, хозяин, спасибо, — благодарно пролепетала Рене.
Вдруг Гермиона ощутила резкую боль в голове и откинулась на спинку стула. Открыв глаза, она увидела перед собой озлобленного Малфоя. Его кулаки были сжаты, лицо неестественно покраснело, а прерывистое дыхание касалось её кожи даже на расстоянии. Гнев едва не разрывал его на части.
Животный страх мелькнул в разуме прежде, чем Гермиона среагировала и попыталась убежать. Крепкая рука легла на её шею, ощутимо сжимая и заставляя смотреть прямо.
— Правда думаешь, что нужные воспоминания я держу на поверхности? — едва ли не выплюнул он ей в лицо.
Разочарование, боль и обида звучали в голосе Малфоя настолько отчётливо, что сердце закололо от сожаления. Его маски безразличия, злобы, юмора и сатиры исчезли, осталась лишь ярость, которую он пытался сдержать, обхватывая пальцами кожу Гермионы.
— Запомни, Грейнджер, — сказал Малфой, — что бы ты ни придумала, какой бы план ни составила, я всегда буду ровно на шаг впереди тебя.
Резко отпустив её, он сел обратно на свой стул. Гермиона схватилась за край стола, откашливаясь и восстанавливая дыхание, пока Малфой даже не смотрел в её сторону. Он отвернулся, словно пытался сдержать собственный гнев, вырывающийся наружу. Было это правдой или его очередной игрой, Гермиона не знала, но укол вины болезненно разливался по телу.
Она попыталась заговорить, но Малфой лишь поднял руку перед собой.
— Уходи.
— Но, Малфой…
— Убирайся, Грейнджер, — сказал он жёстче, смотря на неё. — Я не желаю видеть тебя сейчас.
Гермиона хотела подойти, наплевав на его слова, но не могла. Ноги словно приросли к полу и, кроме как назад, идти не собирались. Было это чувством самосохранения или признанием в содеянном, она не знала, но понимала: сейчас стоит послушаться.
Малфой был заботлив, даже когда зол, он пытался помочь ей в спасении от него же.
***
Драко пережил не одно предательство, слишком много людей на определённом этапе покидали его, забывая. Со временем он научился с этим жить, но в душе всегда барахталась надежда, что появится тот, кто не отвернётся. И Драко нашёл их: Рене, Блейза, Тео, Пэнси. Четверых, кто постоянно был рядом, и он очень хотел, чтобы однажды в этот список вошла Грейнджер.
Это ничтожно мало. Желать, чтобы человек, который никогда никого не оставлял, не бросал, не предавал, просто был с тобой таким же. Но нет, даже здесь судьба смеялась ему в лицо. Она напоминала, что Драко хотел от жизни больше, чем заслуживал. И Грейнджер прямое тому доказательство.
— Малфой, — голос Блейза заставил Драко оглянуться. — У меня такие новости из мира Ордена, держись за свои запонки.
Быстрыми шагами Блейз вошёл в столовую и на несколько секунд замер, внимательно осматриваясь. Ужин на двоих, недопитое вино и озлобленный Драко заставляли в мозгу Блейза крутиться особенные шестерёнки. Но, увидев состояние Драко, он оставил комментарии при себе.
— Знаешь, что сегодня объявил Поттер? — воодушевлённо произнёс Блейз.
Казалось, будто он приготовил настолько невероятную новость, что можно умереть.
— Что же? — хмыкнул Драко.
Он предполагал, что же Избранный мог сообщить своим людям. Но официального заявления стоило дождаться.
— Грейнджер мертва, — ответил Блейз, надеясь увидеть на лице Драко удивление, но тот лишь довольно ухмыльнулся и залпом опустошил винный бокал.
— Знал бы ты, Блейз, насколько это потрясающая новость.
***
Когда Гермиона вошла в комнату, то мгновенно закрыла дверь и села на кровать, запуская пальцы в волосы. Дыхание тяжелело, а уколы совести начинали проникать всё глубже под кожу, давая понять, что это поступок был лишним.
Она же решила, что Малфой не плохой человек. Может быть, цели у него и не благородны, но он не заслуживал, чтобы в его голове копались. Никто этого не заслуживал. И Гермионе стоило подумать трижды, прежде чем принять такое решение.
От него зависела её жизнь. Это стоило ценить. Да и её шаткие суждения уже не раз терпели крах даже в эту неделю. Она словно шла по минному полю, постоянно спотыкаясь о свои же слова.
Это уничтожало.
Слишком много надежд, разрушенных за последние месяцы. Куча разломанных принципов и замыслов. Невероятное количество ошибок и каждая болезненнее предыдущей. И вот злополучный финал — Гермиона поступила так, как обещала себе никогда не поступать.
Разочарование в самой себе вновь возвращало в прошлое, где от неё отказались. Может быть, это она причина выбора Гарри? В один момент он предпочёл себя не потому, что боялся за собственную жизнь, а потому, что Гермиона больше вредила, чем помогала?
Услышав шорох, она подняла голову, заметив виноватую Рене.
— Он сильно злится? — на выдохе спросила Гермиона.
Рене подошла к кровати и запрыгнула на неё, придвигаясь ближе к Гермионе и участливо поглаживая по плечу.
— Хозяин расстроен, но он не злится, — пояснила Рене, заглядывая в глаза Гермионы и улыбаясь. — Но не делайте так больше, пожалуйста.
Слова Рене звучали странно, успокаивающе. Будто бы Малфой проник в разум Гермионы обманом, а не наоборот.
— Доверие — это тяжело, и не стоит усложнять его предательством, — опустив голову, ответила Рене. — Хозяин отойдёт, немного попозже, но отойдёт, дайте ему время.
Гермиона смотрела на Рене несколько секунд, всё ещё сомневаясь. На памяти Гермионы Малфой никогда ничего не забывал, напротив, планы его мести простирались на долгие месяцы. Сложно поверить, что он сможет отойти даже через год.
— Ощущение, что мы говорим о двух разных Малфоях, — горько усмехнулась Гермиона, локтями упираясь в колени. — Твой кажется хорошим, Рене, но тот, которого знаю я…
— Мисс Гермиона, — выдохнула Рене и опустила руки на свои колени, поправляя платье. — А вы точно хотите увидеть
моего хозяина?
Гермиона свела брови к переносице и непонимающе посмотрела на Рене.
— С каждым днём я всё чаще думаю, что вам больше нравится ваш образ и вы не желаете воспринимать мой, — аккуратно заметила Рене.
Ком застрял в горле, дышать стало тяжело, но белая пелена перед глазами не смогла затмить Рене.
Она была права. Гермиона боролась сама с собой последние недели, особенно в отношении Малфоя. Его образ занял её сознание, а мысли, каков же он на самом деле, заполнили разум. Словно цикл, она проживала две его стороны каждый день, в итоге оставаясь на своей.
Гермиона искала его положительные качества, пила вино, наблюдала за блеском его глаз — а уже в следующую секунду понимала, что он её использует, проникала в его голову и чувствовала пальцы на своей шее.
Какой же Драко Малфой? Хороший? Плохой? Или и то и другое? Не имело значения. Важно, что вкупе эти два фактора путали её, не давая понять его истинных замыслов. Потому что Малфой был всегда на шаг впереди. Он словно планировал всё, что с ней произошло. Долго, упорно, расчётливо и выжидающе, подобное змее.
А что, если?..
Гермиона качнула головой, прогоняя подступающую надежду. Но та в секунду прорвала оборону, оседая в мозгу мыслями о спасении.
Малфой не хотел говорить не потому, что планы страшные, а потому, что ему не дают их реализовать. Что, если Орден хотел её спасти? Что, если Гарри пытался прорваться, а Малфой не давал ему сделать это? Поэтому он её не выпускал. Не потому, что она сбежит, а потому, что её найдут сразу же, а он лишится союзника или заложника.
Он мог шантажировать Гарри её жизнью? Вполне.
Так кто Малфой? Безоговорочное зло или добро с парой тысяч исключений? Она бы узнала, если бы в эту секунду не поверила, что её хотят спасти. Картина, где Орден Феникса стоит перед Малфой-мэнором, близкие ей люди готовы её забрать, нужно лишь открыть дверь…
Остаток надежды загорелся.
— Рене, а Пожиратели смерти часто бывают в поместье? — неожиданно спросила Гермиона, смотря на эльфийку.
— Никогда, — пожала плечами Рене. — Хозяин выгнал всех, когда они прижгли Рене руки раскалённой кочергой за пролитую воду.
Она ответила совершенно спокойно, будто бы подобное было в порядке вещей. Возможно, именно обещание Малфоя, увиденное Гермионой в его голове, и заставляло Рене спокойно говорить о той боли.
А если Малфой запутавшееся добро? Манипуляциями идущее к благой цели? И именно Гермионе стоит наставить его на истинный путь.
Вполне возможно, но для этого она должна отсюда выбраться.
