Декабрь, 1996 год, Хогвартс
— Прошу тебя, не обижайся, — виновато опустив глаза, сказала Джинни. — Предложение Лаванды слишком заманчивое.
— Я планировала почитать сегодня у камина, — строго ответила Гермиона.
— Пожалуйста, — пропела Джинни, усаживаясь рядом и кладя руку на плечо Гермионы. — Если ты будешь с нами пятой, то разделиться на пары не получится, тогда Гарри не сможет на мне сосредоточиться.
По меньшей мере, Гермиона бы назвала эту просьбу неприятной, по большей — отвратительной. Казалось, будто Джинни было абсолютно всё равно, что Гермиона чувствует, как себя ощущает и уж тем более — где проведёт вечер, когда её близкие будут вместе отдыхать. Джинни волновали лишь собственные планы, благополучие и любовь к Гарри, остальное, включая подругу, меркло.
И может быть, Гермиона бы пошла на уступки. Её часто просили о вещах, разрушающих личные планы, и чаще всего она соглашалась, потому что они друзья. Но сегодня это звучало иначе — будто переходило очень важную грань, заставляющую больше сомневаться в близких.
Джинни знала о чувствах Гермионы к Рону. Не раз сама подталкивала к решительным действиям. А сейчас приняла отношения Рона и Лаванды как само собой разумеющееся. Словно не было сотни разговоров, попыток сближения и обещаний, что всё закончится хорошо. А Гермиона, как живой человек, тоже желающий любви и поддержки, обесценилась.
Погоня за взаимностью Гарри заставила забыть о Гермионе. Джинни стало абсолютно всё равно, что придётся делать. Она воодушевлённо принимала самые странные идеи Лаванды и, казалось, даже размышляла об Амортенции — настолько Джинни не замечала границ и была одержима попытками получить желаемое.
Она уже не помнила о чужих чувствах и окончательно оттолкнула от себя Гермиону.
Вспоминая это, Гермиона думала отказать и провести вечер так, как хотелось именно ей. Но она не обладала способностью Джинни забывать о дружеской эмпатии. Смотря на подругу, Гермиона видела, насколько это для неё важно, и сказать «нет» язык не поворачивался.
— Хорошо, — поджав губы, кивнула Гермиона. — Почитать я могу и на скамейке в коридоре.
— Спасибо, спасибо, спасибо, — пролепетала Джинни, обнимая Гермиону. — Ты самая лучшая, я знала, что ты поймёшь. Ты
всегда понимаешь.
Последние слова эхом прозвучали в голове Гермионы, вторя фразам Рона и Гарри. Она часто слышала это, словно способность идти на уступки и выбирать других вместо самой себя являлось исключительным подвигом. Так в детстве учили мультфильмы, сказки, учителя, родители. И подобное всегда казалось правильным, ведь детей растят добрыми и
удобными послушными.
Но с годами Гермиона познала истину: понимающие люди зачастую остаются самыми несчастными. Не потому, что так сложилась судьба, сошлись звёзды или обернулись обстоятельства. А потому, чем чаще они жертвовали собой ради посторонних, тем быстрее формировалась привычка предпочитать других себе.
Лишь после в её разуме начали суетиться мысли:
«А когда моя очередь? Почему всегда сделать шаг навстречу должна именно я, а не кто-то другой?»
В результате она пыталась жить так, как хочется именно ей, ставила собственные интересы выше чужих, заботилась о личном благополучии. И всё равно не чувствовала себя счастливой, а испытывала за это стыд.
Всегда думала и потакала другим, а в один момент вспомнила о себе. Какая же эгоистка.
Но разве правильно, что в своей жизни Гермиона уходила на второй план? Нет, это несло лишь боль и разочарование в мире, способным стать прекрасней, если быть в нём не ради других.
Тогда она спросила себя:
«Есть ли в мире тот, кто поставит меня выше себя?»
Разочарование наступило, когда Гермиона осознала, что нет. Постоянно отдавая, она теряла способность принимать, и такой человек уже не вдохновлял — он вызывал жалость.
Гермиона часто об этом думала, но никогда не отказывала. Также пренебрегала собой ради других, шла на уступки и терпела зачастую потребительское отношение. Она боялась оказаться в одиночку против целого мира, считала происходящее вынужденным шагом и надеялась, что однажды это изменится.
Интересно, люди часто надевают тряпки, о которые вытирали ноги?..
Она бродила по тёмным коридорам после отбоя, рискуя нарваться на дежурившего Малфоя, но даже это радовало. Никчёмная потасовка, которая не принесла бы ничего, кроме отнятых баллов, была лучезарнее одинокого вечера.
В гостиной Гриффиндора у неё хотя бы была перспектива услышать разговор или стать свидетелем пары побед в шахматы, а здесь ничего. Пустые коридоры окружали Гермиону на пути в никуда.
Присев на лавку, она открыла книгу и начала заучивать заклинания для практических занятий на понедельник.
Оставаясь одна, Гермиона всегда проводила время за учебниками. В знаниях она топила собственный разум, стараясь не думать об окружающем мире. Зачастую он её расстраивал и угнетал, а в книгах можно и забыть о реальности. Сюжеты и факты вызывали интерес, утягивая за пределы настоящего. Так она меньше разочаровывалась.
— Гермиона?
Полумна, как, впрочем, и всегда, подошла слишком тихо, отчего Гермиона вздрогнула и с опаской посмотрела на неё.
— Ты меня напугала, — выдохнув, ответила Гермиона. — Уже поздно. Не боишься снятия баллов?
Но Полумна ничего не сказала, лишь села рядом и с интересом заглянула в книгу, вчитываясь в заклинания.
— Хочешь поразить кого-то? — спросила Полумна.
— Что? Нет, я не произношу их вслух.
— Ты просто не замечаешь, — пожала плечами Полумна, выпрямляясь. — Порой ты начинаешь читать слишком громко. Я думаю, это потому, что текст увлекательный.
Добродушно улыбнувшись, Полумна положила руки на скамейку по обе стороны от себя и посмотрела в разные стороны.
— Тихо сегодня, обычно пара ребят бегают по коридорам после отбоя, — заметила Полумна и взглянула на Гермиону. — Как правило, от тебя.
— Часто гуляешь?
С этими словами Гермиона закрыла и отложила от себя книгу, откидываясь на стену позади. Сегодня хотя бы общество Полумны могло её порадовать, даже если Гермиона редко её понимала.
— Я говорю во сне, — пожала плечами Полумна. — Соседкам это не нравится, поэтому я ухожу, пока они не заснут.
Гермиона понимающе кивнула и мягко улыбнулась.
От осознания, что не только она терпит дискомфорт от собственной уступчивости, ненадолго стало легче. А спустя несколько минут в сердце проросли корни зависти к Полумне. Взглянув на неё, Гермиона нервно поджала губы, а её пальцы крепко стиснули край лавочки.
Полумна была значительно счастливее Гермионы.
Она не хваталась за ускользающих людей и не уступала всем и вся, чтобы сохранить дружбу. Она просто существовала, поддерживала близких и была собой. Так мало, чтобы получить безграничное признание, а Гермиона делала так много и в итоге оставалась ни с чем.
Возможно, дело в ощущении? Полумна не боялась одиночества, и её редко волновало мнение других. Может быть, поэтому она и была счастливее.
— Не хочешь посидеть у нас в гостиной? — спросила Полумна.
Гермиона легко улыбнулась и кивнула, вставая с лавочки.
Они шли медленно — настолько, что запросто бы встретили Филча или дежурившего Малфоя, но по пути никто не появился. Баллы остались целыми, настроение Гермионы поднялось из-за вечера в гостиной Когтеврана, а заснула она крепко, с привкусом небольшой отдушины.
Сентябрь, 1999 год, Малфой-мэнор
Сквозь сон Гермиона чувствовала на теле тяжесть. Приятную и будто защищающую, словно её охранял человек, которому она безоговорочно доверяла. Но когда она проснулась, на ней лежал только плед. Тёплый, уютный, но не дающий тех же ощущений.
Открыв глаза, Гермиона быстро заморгала и тряхнула головой, осматриваясь. За окном уже опустилась ночь, а комната, в которой она находилась, оказалась чужой. Это был не родительский дом, не один из штабов Ордена Феникса и не её покои в Малфой-мэноре. Стены тут были темнее, вдоль них стояло множество стеллажей, висели пейзажи, а в углу расположилось большое зеркало. Свечей или факелов не было, свет исходил лишь от камина, где звучно потрескивали дрова.
Камин. Порох. Побег. Кольцо.
Воспоминания в то же мгновение заструились перед глазами. Мысли о прошлом напоминали о каждой секунде боли, прошибающей её насквозь. А дрожащие руки возвращали к скорби по времени, когда было ради чего жить. Тягостные раны медленно раскрывались в груди, посылая по телу потоки нескончаемых мучений.
Реальность наступала.
Её предали. Похоронили заживо. Притворились, будто бы ничего не произошло. Приняли ситуацию такой, какая она есть. Гарри и не попытался бороться за неё, как она билась за них. А Рон, человек, не собиравшийся отдавать её в начале, поддался Гарри. Они выбрали свои жизни вместо её, забыв, что она всегда предпочитала их.
Руки затряслись.
— Ты проснулась, — голос Малфоя заставил её посмотреть на открывшуюся дверь.
Объятия. Успокаивающие слова. Короткие прикосновения. Зелье Сна без сновидений и тёплые пальцы на её теле.
Прошлый вечер восстанавливался в памяти. И произошедшее подталкивало её к вопросам. Почему она лежала в его кровати? Зачем Малфою, в чей разум она насильственно проникла и от кого пыталась бежать, находился рядом с ней? Какие у него причины и сейчас оставлять ей жизнь?
После предательства дорогих людей доброта Малфоя была не только необходимым для спокойствия ресурсом — она вызывала множество вопросов, и это загоняло её в тупик мыслей.
Спустившись с кровати, Гермиона обняла себя за плечи, пытаясь успокоить дрожащие руки. А после медленно, чувствуя тяжесть собственного веса и ужасную слабость, прошла вперёд. Холодный пол хоть и причинял дискомфорт ступням, но не вызывал столько интереса, сколько Малфой, уже сидящий за рабочим столом.
Когда Гермиона оказалась рядом, то заметила перед ним небольшую только что зажжённую свечу. Её света было достаточно, чтобы Малфой видел свои пальцы и кольцо, над изучением которого работал.
Определённо, магическое.
Ещё с занятий по рунам Гермиона запомнила: все предметы, исписанные отдалённо известными знаками, несут в себе магию. И зачастую она не светлая.
— Поешь, — произнёс Малфой, кивая вперёд.
Повернув голову на другой конец стола, она заметила тарелку с супом, от которого шёл пар, а рядом блюдце с нарезанными овощами. Чуть дальше стояли два пузырька с зельями. Гермиона сразу узнала Успокаивающее и Сон без сновидений.
Это для неё.
Малфой позаботился о её состоянии вчера, продолжал это делать сегодня и, кажется, не остановится и завтра. В глубине души Гермиона испытывала от этого невероятное удовлетворение, но боль от прошедших событий оказалась сильнее.
Она словно ещё раз пережила то же предательство, только второе далось в разы тяжелее. Возможно, потому что легло на ещё раскрытые раны, а может быть, повторное разочарование уничтожило последнюю надежду.
Не важно, как и почему, главное — это случилось.
— Я не хочу, — произнесла она, собираясь двинуться к выходу, но Малфой схватил её за запястье.
— Грейнджер, ты не ела больше суток, — строже добавил он. — Либо ты садишься и ешь сама, либо я накладываю на тебя Связывающие чары и кормлю.
Она развернулась на него и горько улыбнулась. Радость на грани истерики, где эмоции принимали любой выход, даже если он казался безрассудным.
— Мне всё равно, Малфой, — рассмеялась Гермиона. — Ты не понимаешь, насколько мне плевать, что со мной теперь будет.
— Представляю, — сказал Малфой и поднялся, подталкивая её к стулу и усаживая на него.
После он опустился рядом, передавая столовые приборы. Гермиона безразлично наблюдала, как он протягивает ей ложку, наливает сок, достаёт салфетки. С таким спокойствием и аккуратностью, словно она значила для него целый мир.
Возможно, Гермиона бы поверила, но пообещала себе перестать обманываться.
— Я расскажу тебе всё, что хочешь, — выдохнула она, кладя руки на свои колени. — Но пообещай, что после я умру.
Малфой остановился, а его взгляд едва не разбился о стену её безысходности. Столько жалости вкупе с горем она никогда не видела в его глазах, казалось, словно всё, во что он верил, сломалось. Гермиона знала, как выглядит это состояние, — всё чаще она встречала его в отражении.
— У вас с Поттером отвратительные способности к переговорам, — ответил Малфой и положил перед ней ложку.
Но она его не слушала и не воспринимала. Лишь прокручивала по сознанию свою просьбу. Ей было это необходимо. Она хотела закончить всё. Смысла жизни у неё не осталось.
— Ты помнишь, что чувствовал, когда погибли родители? — спросила Гермиона, замечая, как мышцы его лица напрягаются. — Помнишь.
Считая, что при нужных упоминаниях появится возможность довести его до попытки её убийства, Гермиона решила давить на самые тяжёлые моменты прошлого.
— Розье говорил, что их убили на твоих глазах. Рассказывал, как после ты превратился в человека отчуждённого, оборвавшего большинство дружеских контактов, — она поджала губы, кивая. — Тогда я подумала, что у тебя закончились причины, чтобы жить, и, честно, не удивилась бы вести о твоей смерти.
Она сделала небольшую паузу, замечая боль от воспоминаний в его взгляде.
— У меня больше нет причин жить, Малфой, — продолжила Гермиона. — Я всё потеряла и чувствую лишь пустоту, которую заполняет боль. Не хочу проживать всё это раз за разом ради ничего.
Сил на слёзы не осталось, но голос дрожал, и контролировать его не получалось. Впрочем, Гермиона и не пыталась.
Малфой же смотрел на неё в ответ. Сосредоточенно, твёрдо, будто бы никогда не был на её месте, но она знала и видела, что это не так. Обмануть не получилось.
— Когда
он убил их, я тоже в это верил, — тихо произнёс Малфой, смотря в её глаза. — Считал, что всё закончилось.
Май, 1997 год, Малфой-мэнор
— Круцио! — в очередной раз гневно прошипел Тёмный Лорд.
Заклинание заставило Драко выгнуться на полу от ужасной боли и закричать. Десятое, двадцатое или тридцатое проклятие летело в него за последние часы, и каждое сопровождалось одним вопросом:
«Почему ты меня разочаровал?»
Раньше Драко верил, что нет хуже участи, чем гнев собственного отца, а после понял, что есть. В тот день, когда Тёмный Лорд впервые его к себе вызвал, награждая парой проклятий за недоложенную о Поттере информацию. Тогда Драко и осознал, что ужасней всех наказывал именно их господин, повод которому обычно не был нужен.
Реддл мог сделать свои выводы, построить теории, создать догадки и поверить в них так, будто бы увидел всё своими глазами. И после этого он наказывал. Всегда яростно, громко — так, чтобы все вокруг слышали.
Для него это была картина воспитательного процесса. Реддл искренне полагал, что публичные наказания заставят всех уважать и стоять насмерть за его идеи. Но всё, что он вызывал в своих приспешниках, — это страх.
— Я люблю, когда мои люди выполняют требования, — шипел Реддл, кружа вокруг Драко, словно коршун. — И чем больше я от них жду, тем болезненнее их наказание. Круцио!
Очередной вскрик, и Драко вновь рухнул на каменный пол, сплёвывая кровь. Металлический привкус во рту вызывал рвотный рефлекс, руки подрагивали от нескончаемых страданий, а сознание мутнело с каждой минутой. Он уже не различал ни времени, ни пространства, ни слов господина. Оставались лишь он, твёрдый пол и пытки.
— И я очень надеюсь, что это последний раз, когда ты меня разочаровал, — Тёмный Лорд в очередной раз занёс руку для заклинания.
— Драко! — голос, заставивший Драко прийти в себя за секунду. — Мой мальчик.
Стук каблуков Нарциссы послышался совсем рядом, а уже через секунду она рухнула на колени перед его телом, с опаской осматривая.
— Дорогой, — шептала она.
По её щекам текли горячие слёзы, одной рукой она зажимала рот, чтобы не закричать, а другой стирала кровь с его подбородка. Драко чувствовал на себе её дрожащее дыхание и то, как пальцы аккуратно поглаживали его лицо. Но от гримасы ужаса, которую он видел перед собой, становилось ещё тяжелее. Драко делал ей больно. Одному из самых дорогих ему людей.
— Возьмите меня, — сказала Нарцисса, смотря на Лорда. — Отпустите Драко, я вас прошу, умоляю!
Всё ещё сидя на коленях, она глядела на господина, желая получить прощение для сына. Эта ошибка — её просьба для Лорда была проявлением такой ненавистной ему слабости. Реддл не умел любить, отчего воспринимал слова и действия Нарциссы как противное покровительство.
— И это то, чего я ждал, — ухмыльнулся Тёмный Лорд, делая пару шагов назад. — Причина, почему ты не предан нашему делу.
Реддл оскалился и взглянул на Драко. Тот в мгновение понял, в чём заключался сегодняшний план Тёмного Лорда. Превозмогая боль, Драко подорвался и встал перед матерью, пытаясь её спасти.
— Это моё упущение, — покачал головой Реддл. — Требую отсутствия человечности, но забыл о людях, которые в тебе её держат.
Он сделал два шага вперёд, почти вплотную вставая к Драко.
— Первое правило величия: уничтожь всё, что любишь, — Тёмный Лорд взмахнул палочкой, и Драко в то же мгновение отбросило на несколько метров назад. — И я с радостью тебе помогу.
— Нарцисса!
Люциус появился перед ней за секунду до проклятия, закрывая собой. Пару мгновений он смотрел в глаза некогда господина, пытаясь вымолить прощение, а после его бездыханное тело рухнуло. Люциус Малфой погиб на полу собственной гостиной.
Нарцисса успела лишь раскрыть рот в немом крике, когда то же смертельное проклятие поразило и её в самое сердце. Несколько секунд она почти неподвижно смотрела на Люциуса, а после безжизненно приземлилась рядом.
И всё это время Драко просто сидел, не в состоянии пошевелиться. Он находился поодаль от них и видел, как жизнь покидает тела его родителей.
Именно в тот момент школа, друзья, окружающий мир, неудавшаяся миссия и всё, что существовало, ушли на второй план. Его уже не волновало и не беспокоило ничего. Смысл жить в одно мгновение исчез, лишая способности чувствовать боль, терзать себя и верить, что однажды всё будет хорошо.
Надежда погибла, вера умерла, а места для любви в сердце больше не было. Там поселилась пустота, постепенно заполняющаяся болью и страданиями.
— Вот так, Драко, — спокойно произнёс Лорд, бросая взгляд на трупы. — Теперь ты освобождён от такой ненужной ноши, как семья. Я тебя поздравляю.
Фраза звучала как издевательство, но Драко понял это не сразу. Он лишь смотрел в мёртвые глаза матери. В них всё ещё было больше любви, чем Драко мог прочувствовать. И Нарцисса умерла с ней. Лишилась жизни, потому что не могла позволить погибнуть сыну.
Любовь и правда слабость, результатом которой однажды явится смерть.
Сентябрь, 1999 год, Малфой-мэнор
— Я тоже считал, что смысла в жизни больше нет, и хотел умереть, — продолжил Малфой, смотря в её глаза. — Но я быстро понял важную вещь, Грейнджер. Ты не можешь остаться один.
Слова предвещали великую речь о возможности творить добро, создавать новые вещи и строить будущее. Гермиона часто слышала поучения о том, что на свете множество людей — даже если она потеряла смысл жизни, то может стать им для другого. Опять отдать, но уже себя.
— У тебя всегда есть ты, Грейнджер, — произнёс Драко, неотрывно смотря на неё. — Ты должна жить ради себя, собственного счастья и целей. Плевать на мир, который тебя не ценит, у тебя остаёшься ты.
Эти слова вновь возвращали её к мысли, что они с Малфоем слишком отличались друг от друга. Причём во всём, от ужасно простых вещей до самых сложных, и это казалось прекрасным. Ещё одну речь во славу мира она не пережила бы, а вот выводы о любви к себе приняла с радостью. На несколько мгновений это заставило забыть о смерти.
Гермиона была благодарна Малфою. Поэтому в следующую секунду она подалась вперёд и обняла его. Так крепко, как могла, настолько сильно, насколько умела.
— Спасибо, Малфой, — прошептала Гермиона, чувствуя, как он обнимает её в ответ.
Простой жест, не несущий в себе боль и страдания. Эти объятия были ей нужны. Сначала Гермиона считала, что только ей, а потом поняла, что и Малфою не меньше. Это радовало.
***
Когда тарелка опустела, Грейнджер бросила взгляд на магический артефакт, перекатывающийся между пальцами Малфоя. В карих глазах, отдающих тьмой при отсутствии света, он видел интерес, преодолевающий боль и разочарование. Что было голодней в Грейнджер: её мозг или душа? Исходя из наблюдений, он верил в первое.
Она любила вещи, которые были ей незнакомы. Это желание познавать новое привлекало в ней не меньше, чем каждая эмоция на лице, обрамлённом пышными волосами. Драко чувствовал невероятное, когда она замирала в одном положении на несколько минут, а иногда и часов, не в состоянии оторваться.
Грейнджер была удивительной, она умела видеть интересное в самом обычном. Возможно, поэтому Драко надеялся, что однажды особенное она заметит и в нём.
— Хорошо, я сдаюсь, что это? — спросила она, переводя взгляд на него.
Драко довольно улыбнулся и продолжил натирать серебряное кольцо, игнорируя её вопросы. Грейнджер прищурилась и встала со стула, подходя к Драко с другой стороны и пытаясь рассмотреть небольшой камень, лежавший рядом. Зажав между пальцами, она приподняла его, заворожённо наблюдая, как тот переливается в свете свечи.
— Кольцо, Грейнджер, — спокойно ответил Драко. — Не довелось видеть таких раньше?
Она шумно выдохнула и закатила глаза, кладя камень на место. Обогнув сидящего Драко, Грейнджер встала точно за спиной и пригнулась, находясь в непосредственной близости с его головой. Её дыхание щекотало шею, а пальцы, едва касавшиеся его плеча, пускали по телу приятную дрожь.
— У нас такой интимный контакт, — ухмыляясь, протянул Драко, убирая кольцо на стол и оборачиваясь к ней.
На мгновение они встретились лицом к лицу, их разделяло нещадно маленькое расстояние, которое ему казалось вечностью, а её заставило оцепенеть.
— Ещё пара сантиметров, и тебе придётся взять меня в мужья, как порядочной ведьме, — шепнул Драко почти ей в губы, не разрывая зрительного контакта.
— Ты первый обнимал меня в постели, — Грейнджер хитро улыбнулась, склонив голову набок. — Поэтому предложение руки и сердца жду от тебя.
Выпрямившись, она развернулась и двинулась обратно к кровати, забираясь на неё с ногами. Сев, Грейнджер притянула к себе колени и потерла ступни в попытке их согреть.
Всё это время ей было холодно…
— Рене, — произнёс Драко.
Эльфийка появилась перед ним в то же мгновение, уже замешивая тесто для завтрака.
— Организуй мисс Грейнджер домашнюю обувь, — попросил он, бросая взгляд на ту.
Рене повернулась вместе с ним и довольно улыбнулась. Её радовало, что гостья наконец-то проснулась.
— Рене рада помочь мисс Гермионе, — произнесла она, и тарелка из её рук тут же исчезла, сменяясь пушистыми зелёными тапочками.
Грейнджер тихо рассмеялась, глядя на свою новую обувь, и с благодарностью посмотрела на Рене.
— А это просили передать хозяину, — сказала Рене, отдавая Драко сложенный пергамент.
— Спасибо, — ответил он, разворачивая лист.
«Одно из защитных заклинаний пало. Завтра в 15:00 у входа в башню, нужно обновить все чары.
Теодор Нотт».
Драко нервно поджал губы, а после подошёл к камину, поджигая послание. Через несколько секунд не было ни одного доказательства, что это ему приходило. Так поступали с подавляющим количеством корреспонденции. Большая её часть могла стоить жизни, даже больше — четырёх.
— Хозяину постелить в чёрной спальне? — осторожно спросила Рене, бросая короткий взгляд на Грейнджер.
— Да, пожалуй, — ответил Драко, двигаясь в сторону дверей.
— Нет, подожди, — выкрикнула Грейнджер, приподнимаясь на кровати. — Не уходи, пожалуйста.
Он замер на несколько секунд, внимательно смотря в лицо взволнованной Грейнджер. Казалось, будто он пытался забрать последний экземпляр её любимой книги из библиотеки.
Настолько нуждающийся взгляд, что развернуться и уйти он бы не смог, даже если бы очень сильно захотел.
— Не нужно, Рене, — мягко произнёс он, смотря на Грейнджер.
Как только послышался хлопок аппарации, Драко по-доброму рассмеялся и медленно подошёл к своей постели, склонив голову набок.
— Спать на кушетке я не буду, не надейся, — сказал он.
— Я и не просила, — вздёрнув подбородок, ответила она. — Это всё-таки твоя кровать, было бы неприлично с моей стороны тебя отсюда выгонять.
— Гермиона Грейнджер задумалась о приличиях, — удивлённо воскликнул Малфой.
— Драко, прекрати, — с улыбкой попросила она и тут же замолчала.
Его имя с её губ слетело так же неожиданно, как прозвучала просьба. В это мгновение Драко решил, будто спит, потому что реальность не могла быть настолько благосклонна к его желаниям.
Грейнджер на кровати, где он годами мечтал о ней, просила его остаться и называла по имени без палочки у горла и по своей воле.
Это было больше, чем настоящая жизнь, — перед ним явно рисовались грёзы. И как бы Драко ни верил, что нужно жить в реальном мире, сейчас он без раздумий отдавался собственным мечтам.
Опустившись на кровать, она положила руки на бёдра и нервно провела по ним ладонями, рвано вдыхая воздух.
— Я не знаю, как жить дальше и что делать, — быстро произнесла она. — И сейчас моя просьба — это единственная необходимость, в которой я уверена. Просто…
Словно набираясь смелости для следующих слов, она задержала дыхание, а после продолжила:
— Побудь рядом, как ночью. Если ты понимаешь меня, пожалуйста, не оставляй сейчас.
Зрительный контакт в несколько секунд, и Драко вернулся в настоящее. Он не знал, что будет дальше, но был готов остаться. Потому что она этого хотела, он был сейчас ей нужен. И даже если Грейнджер не понимала, насколько их желания обоюдны, происходящее являлось реальностью.
— Не оставлю, — произнёс Драко, подходя к постели с другой стороны.
Взяв палочку, он направил её на Гермиону, освобождая ту от джинсов и свитера. Хлопковая тёплая пижама алого оттенка опустилась на неё, прикрывая практически всё, что могло смутить. Сам Малфой коснулся древком рубашки, облачаясь в изумрудный аналог.
— Я не позволю спать здесь в той одежде…
— Уже позволил, — отметила она, забираясь под одеяло.
Закатив глаза, Драко лёг рядом с ней на спину, стараясь не приближаться слишком близко. Но уже через пару минут она сама придвинулась к нему, кладя голову на плечо, а руку — на его живот.
— Сказать, в чём плюс сломанной жизни? — прошептала она, смотря в пустоту.
— Я знал, что ты не засыпаешь без любопытных фактов, — добавил он и ощутил её улыбку.
— Мне больше нечего терять, и я могу делать то, что чувствую.
И больше она не говорила, а уже через несколько минут крепко заснула на его плече. Грейнджер всегда спала плохо, вздрагивая и шепча мольбы. И последние две ночи Драко был спокоен, потому что находился рядом и мог хотя бы попытаться её успокоить.
