Я бы отдал весь свой гений и все свои книги за то, чтобы где-нибудь была женщина, которую беспокоила бы мысль, опоздаю я или нет к обеду. © Тургенев И.С.
Август, 1997 год, площадь Гриммо, 12 — Я не хочу лезть в это, Гермиона, — грубо ответил Гарри, закидывая в рюкзак фонарик и оборачиваясь. — Решайте с Роном свои проблемы сами, я не вмешиваюсь. Гермиона нахмурилась и поджала губы, стараясь сдержать нахлынувшую агрессию. Заметив это, Гарри тяжело вздохнул и снисходительно улыбнулся, пытаясь сломать воцарившее напряжение. — Вы оба нужны мне, — добавил он. — И желательно без ссор, недомолвок и упрёков. Будь терпимее или пересмотри приоритеты. Гарри похлопал её по плечу и быстрыми шагами вышел из кухни, оставляя её одну. Руки Гермионы сами поползли по предплечьям вверх, обнимая хозяйку, будто бы пытаясь успокоить истерзанное сердце. Знал ли Гарри обо всём, что делал и чего добивался Рон? Исходя из последней фразы — да, навряд ли это в принципе было для него секретом. Две ссоры в жизни Рона и Гарри — это Турнир и вера в возвращение Тёмного Лорда. В остальном они всегда были заодно, знали друг о друге практически всё. А после последней недомолвки и вовсе старались быть более уступчивыми и дружелюбными, даже когда сердце требовало обратного. Стоило надеяться, будто Гарри пытался объяснить Рону, что их с Гермионой взаимоотношения — не место для манипуляций? Навряд ли, да и зачем? Гарри придерживался политики невмешательства. Его не особо волновало, как Рон и Гермиона чувствовали себя рядом друг с другом, с ним — да, но не между собой. Зачастую он говорил, что все ссоры и неурядицы меркнут по сравнению с войной. Раз за разом, слово за словом, и Гермиона начинала в это верить, забывая, насколько ей тяжело. Это было сложно, практически нереально, но иного выхода не существовало. Чтобы хоть немного заглушить боль, приходилось выделять из всех негативных поступков Рона хорошее. Так мозг охотнее опускал, что её опять предпочли другому, что Гермиона вновь вторая и ей нужно идти на уступки. Может быть, Рон и не был плох? По крайней мере, он считал, что поступал правильно, тем самым заботясь о её желаниях и потребностях. Да, в очень извращённой манере, но это было из добрых побуждений. Гермиона убеждала себя в подобных доводах. С каждым днём получалось всё хуже, но альтернативы не было. Она понимала: пора заканчивать свои попытки отдалиться от Рона. Это развивало у Гарри чувство отторжения Гермионы от Ордена Феникса и от него в том числе. Он был не так далёк от этой мысли сегодня, судя по взгляду, и подкреплять его опасения не хотелось. Гермионе пришлось принять реальность такой, потому что поделать с происходящим она ничего не могла. — Гермиона, детка, как здорово, что ты здесь, — голос Молли послышался у входа в кухню. Улыбающаяся Молли прошла внутрь и схватила со столика одну из тарелок с овощами, нож и доску. Положив всё перед собой, она опустилась за обеденный стол и начала спешно нарезать овощи, кивая Гермионе на стул напротив себя. — Как твои дела, дорогая? — поинтересовалась Молли. Гермиона медленно села, грустно улыбаясь напускному добродушию. — Всё в порядке, — ответила Гермиона. — А ваши? — Ужасно, честно говоря, — выдохнув, сказала Молли. Голос изменился, становясь грубее, но вместе с этим не теряя ноток «доброжелательности». Словно приторный глас Амбридж, способной даже самые ужасные вещи говорить с искривлённой улыбкой, звучала Молли. Хорошего от этого диалога явно ждать не стоило, и Гермиона в то же мгновение пожалела, что не ушла сразу же за Гарри. — Представляешь, подруга моих детей наговаривает на них, — спокойно произнесла Молли, стругая морковку. — Считаю, что это очень бессовестно. Наша семья столько для неё сделала… Сглотнув ком, подступивший к горлу, Гермиона ощутила окутывающий жар, который заструился по телу из области груди. — Приютила, когда та осталась без семьи, кормлю, общаюсь, — перечисляла Молли, сгребая нарезанную морковь в тарелку и приступая к картошке. — Девчонке вообще стоило радоваться, что её никто не выгнал на улицу. Намёки прозрачные, словно водная гладь в чистом озере. Гермиона встала и поспешила прочь, желая как можно скорее избавиться от нравоучений Молли. В идеале — заснуть. Это всегда было хорошим выходом, потому что во сне не существовало реальности, Гермиона находилась в мире, который сама и создала. Но, осознавая это, Гермиона терзалась, понимая, насколько всё неправильно. Нельзя скрываться в себе от настоящего, каким бы ужасным оно ни казалось. — Я не отпускала тебя, Гермиона, — строгий голос Молли заставил замереть у выхода. — Вернись и сядь на место. Хотелось воспротивиться и удалиться прочь. Но Гермиона покорно развернулась и опустила на стул. Ссора с Молли была ей совершенно ни к чему, а находить благое в самых ужасных поступках она уже умела. Молли не была злом, она являлась матерью, которая заботилась о благополучии своих детей. Ей безразличны их мотивы, поступки, виноваты они или нет, важно, чтобы они были счастливы. А за чей счёт и какой ценой — вопрос второстепенный. — Я не потерплю, чтобы моих детей оговаривали. По любым причинам, — наказала Молли, указывая на Гермиону ножом. Вероятно, она это делала лишь потому, что готовила, но страх в жилах Гермионы не становился меньше… — Поэтому настоятельно рекомендую тебе прекратить так себя вести, — добавила Молли, прежде чем посмотреть на одну из кружек на столе. Гермиона не сразу поняла, что было в посуде, но после Молли устремила взгляд на стеллаж с зельями, где отчётливо виднелась Сыворотка правды. Улыбка озарила лицо Молли, и она вновь повернулась к Гермионе. — Я знаю, что происходит в твоей излишне умной голове, дорогая, — сказала Молли. — Будет невероятно ужасно, если твои реальные мысли узнают все здесь живущие. Приёмы, манера общения и угрозы. Неужели Амбридж выпила Оборотное зелье и стала Молли? А были ли они разными до этого? С первого взгляда, разумеется, да. Но когда коснулись дорогих для них вещей, людей и предметов, они стали худшей версией себя. Амбридж горела Министерством, холила и лелеяла его, как рождённое ею же создание. Молли так же относилась к своим детям, несмотря на все замечания, они оставались для неё приоритетом. Поэтому в гневе эти две женщины были похожи, особенно когда дело касалось важных для них вещей. И Гермиона понимала Молли. Если бы она сама была матерью, её меры оказались бы даже жёстче. Но сейчас Гермиона не была частью этой семьи, а в глазах Молли и вовсе становилась потенциальным врагом, от которого она избавится, если потребуется. — Однажды я заставила тебя чувствовать себя здесь чужой, — говорила Молли. Презрение и хитрое возмездие после статьи Риты Скитер о связях Гермионы тут же закрутились перед глазами. В тот день, ровно до слов Гарри, что всё это выдумка, Гермиона не то чтобы ощущала себя лишней. Она чувствовала, будто бы весь мир настроен против неё и деваться ей некуда… — Тогда ты могла обратиться к семье, — Молли ласково улыбнулась. — Сейчас мы — единственное, что у тебя есть, и, если ты не хочешь оказаться на улице на радость всем Пожирателям смерти, держи язык за зубами. Поняла меня? Решительность в глазах Молли не давала шанса на отступление. Вопрос звучал с подвохом. У него не было правильного или неправильного ответа, только единственно возможный, который определял судьбу. Облизнув губы, Гермиона ощутила, как ногти глубже впились в ткань джинсов, больно терзая кожу. — Поняла, — ответила она. — Вот и чудно, кушать будешь? — поинтересовалась Молли, вставая к плите. — Нет, спасибо, я пойду посплю, — бросила Гермиона, вставая со стула и незаметно цепляя с нижней полки флакон Сыворотки правды. — Правильное решение, — крикнула ей вслед Молли. Гермиона быстро двинулась в сторону ванной комнаты и зашла внутрь, закрывая щеколду. Встав перед зеркалом, она опустила руки на раковину, внимательно смотря в собственное отражение. Измученное и напуганное лицо вызывало жалость у самой себя, а необходимое решение болью отдавало в горле. Ходить по лезвию бритвы и ждать, пока Молли вновь не понравятся её слова или мотивы? Плохая идея. Гермионе нужно было предпринимать действия во спасение, решать, как обезопасить себя. Бросив взгляд на Сыворотку правды в своих руках, Гермиона откупорила крышку и до дна выпила содержимое. Поставив склянку перед собой на раковину, она вобрала в лёгкие побольше воздуха и задала сама себе вопрос, желая ответить отражению ложь, но не получилось. Правда шёпотом вырывалась наружу, а сопротивление казалось невозможным. Это был первый раз, когда Гермиона пила Сыворотку правду и пыталась лгать себе. Последний она не помнила, потому что зелье потеряло эффект. Теория, отработанная маглами на практике, проникла и в жизнь волшебников, спасая её. Организм привыкал к медикаментам, если использовать их слишком часто. А зелье, даже самое сильное, способно стать пустышкой, когда к нему выработан иммунитет. Хотела ли Гермиона такой талант? Нет, но он стал необходим для существования. Жизнью протекающие события она назвать уже не могла. Ноябрь, 1999 год — Это нечестно, Грейнджер, — ответил Малфой, продолжая смотреть в небо. — Персефона была обещана Аиду, а Деметра манипуляциями над природой просто забрала у него законную жену. Гермиона закатила глаза и сделала несколько шагов к озеру, опускаясь, чтобы коснуться ледяной воды. Дрожь заскользила по телу от непривычного мороза, и Гермиона прикрыла веки, с жадностью вдыхая свежий воздух. — Я и не говорила, что легенда о созвездии девы честная, — пожала плечами она, возвращаясь к нему. Подходя ближе, она слегка одёрнула ладонь, осыпая Малфоя холодными брызгами. В ответ он схватил её за руку и рывком притянул к себе, заставляя врезаться в его тело. Гермиона шумно выдохнула, не сводя взгляда с Малфоя, а после довольно ухмыльнулась, отталкивая его от себя и делая несколько шагов назад. — Всего лишь хотела разбавить наше ожидание, — игриво пожала плечами она, смотря на выход из леса. — Неужели было неинтересно? Макгонагалл считала меня хорошим оратором. — То, что ты любишь поговорить, и не было секретом, — хмыкнул Малфой. Он внимательно смотрел на неё, и от этого улыбка на лице Гермионы вырисовывалась сама. Было нечто такое в его взгляде, что вдохновляло, заставляло сердце биться чаще, губы зудеть, а дыхание замирать. Немое восхищение, струящееся серебристо-серым и наполняющее каждый уголок сознания и тела. Оно подводило Гермиону к мысли, что всё происходящее правильно, даже поступки, казавшиеся ей чудовищными. Складывалось ощущение, что не важно, как она себя поведёт и что сделает. Не имеет значения, какое решение примет или на что пойдёт. Малфой никогда не перестанет так на неё смотреть. Это развязывало руки, расслабляло сознание и не требовало всегда думать о последствиях. В прошлом она жила в ловушке из предрассудков и опасений, а сейчас Гермиона испытывала невероятное умиротворение, не заботясь о будущем. В чём было дело? Неужели одна практически смерть смогла уничтожить страх погибнуть? Или подсознание убеждено, что он останется рядом что бы ни случилось? Хотелось верить, что дело в Малфое, это было гораздо приятнее. — Билл, где ты? — голос Молли вывел Гермиону из собственных мыслей, и она оглянулась. Поодаль от них шла Молли Уизли. Завернутая в длинный плащ, она всё время оборачивалась по сторонам, ища своего сына, но тот не откликался. Поэтому голос Молли с каждым словом наполнялся ужасом, животным страхом за своего ребёнка, который был ей так дорог. Особенно в собственный день рождения. Гермиона знала, на что давить. Понимала, куда Молли пойдёт без объяснения причин и опасений. К сыну, утверждающему в записке, что ужасно нуждается в ней и что их беседа — тайна. Это иронично: погибелью Молли станет любовь к детям, ради которых она была готова уничтожить других. — Империо, — голос Малфоя прозвучал слишком близко к Гермионе, и она на мгновение оглянулась, видя направленную в сторону Молли палочку. Та замерла, не в состоянии противиться. Теперь двигаться Молли могла лишь по приказу Малфоя. Это заставило Гермиону улыбнуться и скорее последовать к ней, чтобы заглянуть в глаза. Гермиона желала не просто услышать, но и увидеть ужас, который концентрируется в ней. Наверное, Молли была единственной, от кого не хотелось слышать и слова, только наблюдать, насколько той больно. Гермиона знала: Молли не будет угрожать или насмехаться, а попытается воззвать к давно мёртвой в Ордене Феникса совести. Как истинная мать, она продолжит напоминать Гермионе, как нужно поступать, что говорить и кем быть. Отличная манипуляция человеком, который всю жизнь считал Уизли второй семьёй. До определённых моментов. — Уверен, что хочешь остаться? — спросила Гермиона, смотря на Малфоя. — Уверен, Грейнджер, более чем, — ухмыльнулся Малфой, забирая из рук Молли палочку. Вознеся ладонь над собой, он бросил древко в сторону воды. Пути к спасению перекрыты, возможные шансы на побег искоренены. Оставалось насладиться краткими мгновениями возмездия и закончить с очередным человеком, принявшим участие в параде её одиночества и боли. — По глазам вижу: Джинни уже всё рассказала, — улыбнувшись, произнесла Гермиона. — Она никогда не умела держать язык за зубами. Иронично, что учили этому вы меня, а не её. Гермиона взяла один из булыжников, лежавших на земле, и направила на него палочку, превращая его в стакан и отдавая в руки Молли. Драко, управляющим её телом, свёл брови к переносице, наблюдая за задумкой Гермионы. Поистине ужасной идеей, которая даже Гермионе казалась чудовищной, но очень правильной. — Но я хотела показать вам не это, вовсе нет, — Гермиона подняла с земли другой камень, накладывая на него аналогичные чары. — Я мечтала отплатить вам той же монетой, как вы мне. Сами того не подозревая. Палочка вновь коснулась уже новой посудины, превращая её в кучку битого стекла, которое Гермиона и высыпала в бокал. Глаза Молли наполнялись ужасом от понимания происходящего, и Гермиона улыбнулась собственной изобретательности. В глубине души было желание послушать Молли, совсем немного. Чтобы понять, сколько напускного сожаления в ней будет, но Гермиона не решилась. — Знали, что после ваших слов я несколько месяцев пила Сыворотку правды, чтобы выработать иммунитет? Гермиона направила палочку в бокал, и из той заструилась вода, наполняя до самых краёв. После она склонила голову набок, наслаждаясь ужасом Молли с той же улыбкой, с которой та угрожала Гермионе изгнанием. — Драко, скажи ей выпить, — произнесла она, бросая взгляд на Малфоя. Вероятно, от небольшого шока, явно читавшегося на его лице, он не обратил внимания на обращение по имени и лишь отдал приказ Молли. Та пыталась сопротивляться, но тело не слушалось её, лишь исполняло указания кукловода. Вовсе не утешительные. Бокал коснулся губ, Молли широко открыла рот, а вода с примесью стекла потекла внутрь. — На пятнадцатый день принятия Сыворотки у меня сложилось ощущение, что она разъедает гортань, — говорила Гермиона, наблюдая за Молли. — Если быть до конца откровенной, мне не удалось разобраться почему, — она издевательски улыбнулась, облизнув губы. — Представляете, никто до меня не пил это зелье как утренние витамины. Молли продолжала глотать, даже когда кровь стекала по подбородку от многочисленных порезов во рту. А Гермиона всё наблюдала, вспоминая, насколько больно ей становилось с каждым днём от принятия зелья. Подобно стеклу, Сыворотка каплями бежала по горлу, принося ужасную боль. Она надеялась, что сейчас Молли чувствует именно это, что ей настолько же больно и плохо, как было Гермионе все те месяцы. Внимание невольно вильнуло к Драко, что с горечью смотрел, но не на страдающую Молли. Она, судя по всему, была ему совсем безразлична. Он глядел прямо на Гермиону, продолжающую свою тираду сумасшедшего убийцы. — Лишь после я поняла — боли не было, — хмыкнула Гермиона. — Это психосоматика, мой организм убеждал меня, что мне больно. У вас всё проще. Молли всё продолжала пить, делая последние глотки и давясь ими. Возможно, это должно было вызвать у Гермионы жалость, желание прекратить, остановиться, но ничего подобного не закралось в голову ни на секунду. Она чувствовала лишь лёгкое наслаждение и облегчение от когда-то испытываемой боли. — А теперь, — произнесла Гермиона, смотря на водную гладь, — вы пойдёте туда и будете лежать под водой. Но даже вопреки этому, некоторый соблазн оставался, ей хотелось услышать, что же скажет праведная Молли Уизли, мать семерых детей, готовая ради них на всё. Будет это оправдание, угроза, мольба или возмущение? Что она скажет? Стоило закончить всё здесь и сейчас, без объяснения и восприятия слов, но у Гермионы не получилось… — Пусть скажет, что хочет, — сказала Гермиона, кивая Малфою. Требование исполнено мгновенно, и всё, что смогла сказать Молли перед смертью: — Гермиона, детка. Прошу тебя, остановись, ты разбиваешь мне сердце, — пролепетала она. Из её рта продолжала капать кровь, а вместе со словами вылетали кусочки стекла. — Остановиться я вам не обещаю, — покачала головой Гермиона. — Но вот проблему решу. Сердце ведь не может разбиться, если оно не бьётся? Вновь кивнув Малфою, Гермиона сделала шаг от Молли, прежде чем та направилась в сторону озера. Молли продолжала молить, говорить о детях, семье, напоминать о том, что Гермиона другая и никогда бы так не поступила с ней. Но все эти фразы скрылись под водной гладью, когда Молли наконец опустилась под неё с головой, не в состоянии сопротивляться магии. Ухмыльнувшись, Гермиона подошла к озеру и вновь присела, на этот раз касаясь палочкой воды и шепча заклинания. Мгновение, и водоём покрылся толстой коркой льда, не давая шанса на спасение даже в случае снятия Империуса на грани погибели. Поднявшись, Гермиона оглянулась, смотря на Малфоя. Он с тем же удивлением наблюдал за происходящим. — Кажется, нам пора домой?***
Из старого магнитофона играла тихая классическая музыка, под которую и пританцовывала Рене, протирая пыль в шкафах с магическими артефактами. Энди же стоял чуть поодаль от неё, полируя бокалы для огневиски и украдкой посматривая на качество работы Рене. — Почему каждый раз, когда я прихожу сюда, этих двоих нет? — возмутился заходящий в комнату Нотт. Он быстрыми шагами прошёл к столику с огневиски и забрал у Энди один из бокалов. — Пробовали предупреждать о своих визитах в чужой дом? — хмыкнул Энди, забирая посуду обратно, чтобы вновь протереть. Нотт закатил глаза и достал один из дальних стаканов, чтобы наконец-то налить себе алкоголь и успокоиться хотя бы на несколько минут. — Радует, что здесь всегда есть выпить, — произнёс он, беря графин. В этот момент Рене повернула голову к Нотту и хмыкнула, недовольно прищурившись. — Хозяин просил отрубать руки всем, кто трогает его огневиски, — вскользь упомянула она, переходя к другой полке. Нотт сомневался в её словах ровно пять секунд, после чего поставил графин на место и обошёл столик, ложась на один из диванов. Домовики переглянулись между собой, довольно улыбаясь, а после продолжили прибираться. Вдруг послышались хлопок входной двери и стук женских каблуков. Надеяться, что Пэнси пользуется дверью, было глупо, поэтому Нотт сразу же привстал, вытягивая шею, чтобы увидеть идущую к нему Грейнджер. Лицо её было наполнено решительностью, а взгляд устремлён на тот самый графин со злополучным алкоголем. Войдя, она даже не заметила Нотта, а сразу же схватила графин и налила себе огневиски, опустошая бокал залпом и рвано вдыхая. Энди тут же передал ей шоколадную лягушку, Гермиона благодарно кивнула и сразу же откусила лакомство, расплываясь в улыбке. Нотт направил удивлённый взгляд на убирающуюся Рене, которая ничего не сделала вошедшей Грейнджер. Заметив это, Рене переместилась к камину, приводя дрова в порядок. — Мисс Гермиона исключение, — произнесла она. — Всегда и во всём. Нотт недовольно фыркнул. — Вот оно, ваше хвалёное равноправие. — А вы, я смотрю, поклонник магловской мысли, — ухмыльнулся Энди, обходя диван. — Грейнджер, кто воспитывал ваших эльфов? — возмутился Нотт, переводя взгляд на Гермиону. — И где вообще Малфой? Гермиона скрестила руки на груди и выгнула бровь, с усмешкой смотря в глаза Нотта. — Скоро должен прийти, а эльфы всё правильно тебе сказали, — подмигнув ему, Гермиона обошла диван и приземлилась рядом с Ноттом, блаженно прикрывая веки. — Где потерял Забини? Но не успела Гермиона сказать это, как тут же на пороге появился Блейз. Он быстрыми шагами подошёл к дивану, держа в руках скомканный, моментами порванный и испачканный пергамент. Нотт и Гермиона переглянулись. — Перехватил у совы Поттера одно из писем, — произнёс Забини. — Таких сегодня он отправил четырнадцать. Чувствуете важные новости? Гермиона сразу же вытянула руку, принимая от Забини пергамент и разворачивая его, чтобы прочитать содержимое:«Тучи сгущаются над Орденом Феникса, то, что предавало нам силы, теперь оборачивается против нас. По последней информации: призрак Гермионы Грейнджер бродит по штабам и убивает каждого, кто попадётся на глаза. Неизвестно, какое проклятие могло поразить нашего соратника уже после смерти, но вступать с ней в контакт и пробовать вывести на диалог — верная погибель. Остерегайтесь и предпринимайте любые способы защиты. Проклятые призраки не ведут переговоры. С сожалением, Гарри Поттер».
Гермиона усмехнулась. Что же ещё мог сказать Гарри Поттер тем, кто верит в него? Разумеется, придумать историю о мстительном духе, ведь объяснить, что она жива, он не мог — сам отобрал у себя такую возможность. Интересно, а когда она будет вскрывать ему глотку, он начнёт читать заклинание, изгоняющее злых духов? — Даже после смерти не даёшь им покоя, — ухмыльнулся Нотт, читая послание. — Это ещё не все мои подарки успели всплыть, — улыбнулась она. Отбросив письмо на столик, Гермиона тяжело вздохнула, морально принимая случившееся и всё больше желая завершить свои планы мести. Теперь это становилось делом принципа, чтобы наконец-то «воскреснуть» для мира, в котором Гарри её похоронил. Но это будет потом. Сегодня смертей на её руках было достаточно. — Предлагаю обсудить это за ужином, вы останетесь? — смотря на Забини и Нотта, спросила Гермиона. Они переглянулись между собой. С каждой секундой тишины улыбки на их лицах становились всё шире. — Раз ты нас приглашаешь, — начал Забини. — То у нас просто нет возможности отказаться, — закончил за друга Нотт. Стоявший немного дальше от них Энди громко цокнул, но всё-таки поспешил в сторону столовой, крича Рене, что две тарелки им всё-таки пригодятся. Как только он скрылся из виду, все трое переглянулись между собой и громко засмеялись. Несколько секунд концентрированной идиллии, будто бы они не посреди войны и Гермиона не читала известие о путешествиях своего призрака…***
Убеждаться в смерти Молли было не настолько утомительно, как Драко себе представлял, даже наоборот. Лицезреть лицо Поттера, нашедшего тело Молли под толщей льда, было особенно занимательно. В частности картина, где он успокаивал Уизлетту и говорил, что всё будет хорошо. Его слова были почти убедительны, если бы Драко не знал планы и настрой Грейнджер, возможно, даже бы поверил. На несколько минут. Но не это волновало его в первую очередь. Из головы не шёл взгляд Грейнджер, когда она принимала решения. С каждым разом она смотрела на него с некой просьбой, немым прошением об одобрении. Будто бы боялась, что Малфоя расстроит случившееся. С одной стороны, это его окрыляло, потому что ей были важны его чувства, восприятие, ощущение от происходящего. А с другой — он не мог справиться с мыслью, что из-за его неправильного взгляда она могла потерять свою силу, мотивацию идти дальше в собственном отмщении. Грейнджер словно не понимала, что ни одно действие, слово или поступок не смогут его ранить сильнее, чем её смерть. Драко любил её, даже больше, чем она себе представляла, и, чтобы разрушить это чувство, нужно умереть, иначе его не сломить. Оно слишком давно пустило корни в его душу. Придя домой, он надеялся поговорить с ней, обсудить произошедшее. Но когда переступил порог зала, то увидел Нотта и Забини, сидящих за столом, где они с Грейнджер обычно ужинали. — Вот и ты, — сладкий голос Грейнджер послышался за спиной. Её легкая рука легла на его плечо, а после он ощутил едва уловимый поцелуй в щёку и аромат пионов, окутавший его в следующее мгновение. — Предупреждай, когда опаздываешь к ужину, — попросила она тише. — Я переживала. С этими словами она двинулась вперед и села по правую сторону от его обычного места, начиная ругать Нотта и Забини за ещё не разлитые напитки. Эта картина выглядела необычно, удивительно, но настолько тепло и уютно, что приятная истома наполнила тело Драко. Ноги сами понесли его вперёд и замерли прямо у стула, рядом с Грейнджер, которая улыбалась, накладывая еду ему на тарелку. Его взгляд неосознанно замер на ней. Суетливой, внимательной, своенравной и чувствующей себя хозяйкой в поместье. Эта Грейнджер не была похожа на безжалостную, упивающуюся чужой болью и возмездием барышню, с которой он оказался у озера. Она не походила и на милую девушку, любящую книги и порядок, — такой он знал её в школе. Казалось, что перед ним калейдоскопом кружились разные дамы. В итоге соединяющиеся в одну, важную и любимую им же. Грейнджер была прекрасна во всех своих проявлениях. От кровожадности до элегантности, от жестокости до заботы. Всегда разная, контрастная, но от этого ещё более притягательная. Сейчас Драко понимал, что вновь влюблялся, но уже не в ту девушку, чьи эмоции его привлекали в школе и которая заставляла его жить. А в сидящую по правую руку от него за ужином и шутившую над его друзьями не хуже его самого. Происходящее казалось сном. И не хотелось просыпаться. — Малфой, знал, что Орден теперь находится в страхе перед лицом новой опасности? — смеялся Нотт, протягивая Драко письмо. Взяв пергамент в руки, Драко пробежался взглядом по строкам и невольно усмехнулся, поражаясь лжи Поттера, заходившей дальше с каждым днём. — А завтра он скажет, что им всем это показалось, — хмыкнул Драко, отбрасывая письмо на стол. — Что ж такое, — возмутился стоявший рядом Энди. Подойдя, он аккуратно забрал письмо и положил в ящик к остальной почте. — А потом будет ходить и кричать, куда же дели его бумаги, — хмыкнул Энди. После он подошёл к Гермионе и лично налил ей вино в бокал, злобно косясь на Драко. — Напомни, почему ты выбрала именно его? — тяжело выдохнул Драко, смотря на Грейнджер. Она усмехнулась и благодарно кивнула Энди. — У госпожи слабость к одиноким хамам с хорошим словарным запасом. Я думал, вы давно заметили, — сказал Энди и скрылся за поворотом в кухню. Нотт и Забини громко рассмеялись, а Малфой лишь вздохнул, качая головой. В воздухе повисла идиллия, некая магическая связь, которая окутывала всех позитивными эмоциями. Словно они небольшая семья. — У меня есть тост, — вдруг произнесла Гермиона, вставая со стула. Все внимательно поглядели на неё, уже наполнив стаканы. Она ещё раз обвела взглядом присутствующих, задерживаясь на Драко, а после продолжила: — Этот бокал я поднимаю за призрака Гермионы Грейнджер, — с победной улыбкой сказала она. — Именно он станет погибелью Ордена Феникса. Столовая наполнилась звоном посуды, одобрительным свистом и словами поддержки. Ещё никогда чья-то смерть не воспринималась с такими радостью и воодушевлением.