Мea máxima culpa. Nocens es

… Ибо не ведают, что творят… Так Спаситель оправдывал тех, кто предал Его смерти после страшных мучений. Как будто неведением можно оправдать все на свете. Пожалуй, этот эпизод был единственным во всем учении Божьем, с которым отец Фредерико не был согласен. Но сомнения держал при себе, не позволяя заразиться ими своей братии. Вся его жизнь… Вернее тот ее недолгий отрезок, который будущий настоятель монастыря в Неблине провел в миру, только подпитывал это сомнение — если кто и не ведает, что творит, так это безумцы, слабые рассудком. Да и те… Нет, отец Фредерико — когда-то его звали мсье Бове, друзья же называли просто Фредди — вовсе не был специалистом по душевным болезням, но, изучая в парижском университете курс судебной медицины, поражался: как это самые опасные, самые кровавые маньяки бывали в своих действиях последовательны и даже порой логичны. Не то чтобы он ставил под сомнение выводы специалистов, которые этим преступникам душевные недуги диагностировали, но его всегда удивляло — как такие люди могли оставаться непойманными в течение столь длительного времени? Что же до обычных людей… Взять, к примеру, Мари. Его дорогую Мари. Его самую лучшую. Самую нежную. Самую… Иногда Фредди казалось, что просто невозможно любить сильнее, чем любил он. Мари занимала все его мысли. То есть буквально. Он просыпался, думая о ней, чистил зубы, представляя себе ее улыбку, готовил завтрак с мыслями о том, как они вместе будут есть этот омлет, воруя кусочки друг у друга с тарелки. Тогда еще студент, Фредди порой забывался на лекциях, представляя себе, как вечером он встретит Мари, и как они будут любить друг друга. Весь вечер. И полночи. А может и всю ночь, и тогда, возможно, назавтра оба они опоздают на учебу, и будут собираться впопыхах, наплевав на завтрак, и Мари забудет насыпать корм в миску кота, а Фредди вспомнит о несчастном животном и вернется, чтобы не дать бедному котику помереть голодной смертью. Они поженились после окончания университета. А через полгода Мари сделала аборт. - Ты же понимаешь, что мы оба не готовы к тому, чтобы воспитывать ребенка? Так она сказала, вернувшись из клиники. На то, чтобы убить его ребенка, у Мари ушло каких-то пару часов. На то, чтобы простить Мари, у Фредерико Бове ушла вся жизнь. И то он не был уверен до конца в том, что мадам Лефевр — Мари не меняла фамилию в браке — получила прощение. Хотя наказание за то, что одна решила — жить их ребенку или нет — она получила. И наказание это было… Поистине те, кто проповедует доброго Боженьку, возлюбившего всех чад Его… Все они глупцы. Или же лицемеры. Или и то, и другое. Иначе как можно объяснить то, каким жестоким образом Господь решил покарать Мари? Фредди чуть ли не каждую ночь просыпался в холодном поту, когда видел её во сне — как она лежала на прозекторском столе: каменная, ледяная… Какой-то подонок изуродовал ей лицо. Зачем? Господи, зачем?! Он все повторял это самое «зачем», в то время как священник — он был немногим старше Фредди — накрыл своей ладонью его трясущиеся руки. Они сидели в полицейском участке, и Фредди это казалось странным — священник в полиции. И не просто так присутствует, а ведет допрос. Они все пытались выяснить, где мсье Бове был в момент убийства его жены. Они думали, что это он, Фредди, убил Мари! Все они так думали. Кроме того священника. Он пытался согреть в своих руках ледяные пальцы Фредди. Он велел кому-то из полицейских сделать ему горячий чай. Он распоряжался в участке, как у себя дома. Или же точнее было сказать — у себя в церкви. Или где там живут священники? Мсье Бове как-то не задумывался о таких вещах. Уж точно он не думал о том, что однажды станет настоятелем монастыря. Воистину чудны дела твои, Господи. Фредди не был особенно набожен. Как говорится, в Создателя веровал, но руки попам не целовал. Да и вера его была какой-то… Скорее, будущему отцу Фредерико хотелось верить, что там, наверху, кому-то есть дело до всех людей. Кому-то не безразлично то, что происходит со всеми нами. Эта вера была по-детски наивной, но кто сказал, что она была неправильной? Все изменилось, когда Фредди попал в Венесуэлу. В составе небольшого отряда Французского иностранного легиона. Он завербовался в ставшую давно легендарной организацию вскоре после гибели Мари. Ее брат — Анри Лефевр — к тому времени заключал свой второй контракт и подбил Фредди на авантюру. Бове был не против. Наоборот. Ему просто хотелось выплеснуть свой гнев. На Мари — за то, что не позволила их ребенку родиться. На того, кто отнял у него Мари. На этого чертового святошу, который с искренней заботой обращался с ним там, в полицейском участке. На себя самого — за то, что так и не смог простить Мари. Даже после её гибели — не смог. Сразу после окончания курса Фредди устроился работать в один из судебных моргов. Из него вышел бы хороший криминалист — по крайней мере шеф хвалил молодого сотрудника и обещал повышение вскорости. Но после смерти Мари Фредди просто не в состоянии был приходить каждый день в мертвецкую. Не мог — и все тут. А вот гонять себя до седьмого пота на полигоне — это пожалуйста. Фредди всегда был в хорошей физической форме, но служба в легионе обязывала быть в еще лучшей, и к тому моменту, как его отряд отправили с миссией в далекую Латинскую Америку, Бове вполне мог бы посоперничать в выучке с братом Мари. Миссия была тяжелой. Грязной. Кровавой. По легенде — их вообще не было в Венесуэле. И одного из главарей нарко-картелей, которого они ликвидировали, по той же самой легенде якобы убил один из его конкурентов. На самом же деле они просто палили во все подряд — их отряд вынес ворота виллы, на которой укрывался нарко-делец, и бойцы принялись методично отстреливать всех, кто попадался им на пути. Охрана — так охрана. Прислуга — так прислуга. Все они пособники бандита, раз служат ему. Из-за них из-за всех люди за океаном травятся дурью, которую производят на плантациях близ Каракаса. Значит, все они виновны. Потому что не были в неведении относительно того, что творят. И самого себя Фредди простить не мог — за то, что застрелил ту девчонку: горничную или кем там она была? Просто прошил ее очередью, как за минуту до этого изрешетил здоровенного громилу-охранника. Бове не было никакой разницы, в кого стрелять. Он просто должен был выполнить свою миссию. И он ее выполнил. Только наутро обнаружил себя вдрызг пьяным. В маленьком мотеле в пригороде Каракаса, где их группа ожидала эвакуации — черт его знает, почему их не забрали сразу же после ликвидации торговца смертью. Но их не забрали — гребаные кабинетные крысы! И Фредди напился до чертиков. А наутро, когда проблевался да опохмелился, пошел рыскать по деревне. Командир группы — то ли он был еще пьянее своего подчиненного, то ли просто не заметил отсутствия одного из отряда… Но он не остановил Бове. И тот шел, пошатываясь, по пыльной улочке, жмурясь от яркого солнца, пока не нырнул в прохладу маленькой церквушки. Фредди не был особенно набожен. Он так и сказал встретившему его священнику, отцу Доминику. Но тот отчего-то Фредди не поверил. Бове сам не понял, как это он, спустя каких-то минут пятнадцать — а именно столько ему понадобилось, чтобы поведать церковнику о том, что гложет его, о том, что выедает душу — невозможность простить: Мари, её убийцу, себя самого — за то, что сделался убийцей — так вот спустя каких-то пятнадцать минут Фредди чуть ли не рыдал в тесной исповедальне и все думал — как сделать так, чтобы остаться здесь? В тиши и прохладе. Под боком у Господа. И он остался. Опять же — волею случая. Или же волею Господа — он пока что не был в силах судить. Отряд, с которым Фредди прибыл в Каракас, расстреляли. В том самом мотеле, где они дожидались эвакуации. Видимо, их разведка сработала из рук вон плохо. Видимо, у того нарко-торговца, которого они уничтожили, оказались соратники куда более смелые, чем предполагалось. Как бы там ни было — всех, с кем воевал Фредди, перебили, как щенят. Всех, кроме его самого, находящегося в то утро под сводами церкви. И тогда-то Бове уверовал. Крепко. По-настоящему. Вот только простить не смог. А более всего не мог простить того гада, который лишил его Мари. Убив её, он убил Фредди на самом деле. Вскоре после ее смерти родился отец Фредерико — будущий настоятель монастыря имени Святого Петра в Неблине. Но это был уже совсем другой человек. Отцу Фредерико не было никакого дела до забот мирских. Ему не было дела до того, кто же убил Мари. Отсюда, из Венесуэлы, он не интересовался ходом расследования. Он понятия не имел, что кроме Мари, тот гад лишил жизни еще нескольких женщин. Отец Фредерико не знал имени убийцы своей жены. Какая разница, как его зовут? Как будто бы, знай он имя этого подонка, бывший солдат Французского иностранного легиона начал бы как-то действовать. Нет, не начал бы. Он попытался бы простить. Быть может. Даже если бы убийца Мари и не ведал, что сотворил. С тех пор минуло почти два десятка лет. Отец Фредерико начал забывать — то, какой холодной была кожа Мари, когда он коснулся ее, мертвую. То, как страшно закричала та девчонка, которую он сам лишил жизни — он-то уж точно отдавал себе отчет в своих действиях, и никакие покаяния, никакие молитвы не помогали, не позволяли отцу Фредерико простить переполненного гневом Фредди. Он начал забывать, каким крепким был чай, которым поил его в полицейском участке священник-следователь. И тепла его руки настоятель не помнил вовсе. Пока тот сам не постучал в двери его обители. Сказать, что отец Фредерико удивился, увидев того самого священника, что утешал его после гибели Мари, это все равно что промолчать. Тот стоял напротив отца-настоятеля — и это не было галлюцинацией или чем-то в этом роде. Он был здесь. На краю Земли. В одном из самых трудно-доступных и одном из самых строгих монастырей. Он искал спасения — так он сказал. Только отец Фредерико не поверил. Брат Кристофер — так он вскоре будет называться, если пройдет искус и примет постриг — а пока что простой послушник Крис… Глядя в его глаза — мерзлый лед, что не растопить ничем — отец-настоятель понимал: этому человеку до спасения так же далеко, как отсюда до Луны. Или еще дальше. Время не пощадило того, кто однажды не позволил арестовать Фредди Бове за убийство любимой жены. Сколько ему сейчас? - думал отец Фредерико. Пятьдесят? Больше? Меньше? Годы не выдолбили на его лице глубокие морщины. Но они сделали его лицо грубее, тверже. Настоятель не был уверен, что здесь, под сенью Божьей обители, этот человек сможет прижиться. Что-то такое было в его глазах… Во всем его облике… Жизнь монаха подразумевает смирение. Брат Кристофер — ему смирение было неведомо, отец Фредерико это чувствовал. Ему бы прогнать вновь прибывшего сразу же. Но отказать тому, кто нуждается в спасении — разве это по-христиански? Потому-то Крис остался в монастыре. Вот только совершить таинство пострига настоятель не спешил. Они немного говорили. Отец Фредерико поставил условие — сначала исповедь, затем монашеский сан. А до тех пор — послушание. Но новый послушник, казалось, сам затягивал принятие пострига — по крайней мере исповедоваться перед настоятелем не торопился. Они вообще мало разговаривали — настоятель и послушник. Крис только раз обмолвился, что состоял на службе в Институте внешних дел Ватикана, и отец Фредерико содрогнулся, подумав о том, сколько крови на руках его будущего брата во Христе. Те, кто служил Его Святейшеству так, как прелаты Института, априори не могли оставаться с чистыми руками. Но кто он такой, чтобы судить? Через пару месяцев настоятель поймал себя на том, что пытается избегать нового послушника. И вовсе не потому, что ему неприятно общество Криса. А как раз-таки наоборот. В присутствии этого человека отец Фредерико чувствовал что-то… Он никогда не был особенно падок на мужчин. До того, как скрыться в монастыре от всего мира - и всех соблазнов мирских - Фредди, бывало, позволял себе кое-что. В бурные студенческие годы или же во время службы в легионе. Но так как сейчас... Рядом с Крисом... Вряд ли хоть к кому-то из представителей своего пола Фредерико тянуло так же сильно, как к новому монаху. Крис был привлекателен — с этим трудно было спорить. И настоятель не раз думал о том, что Господь послал ему это искушение — бывшего святого отца Криса, ныне простого послушника. А с искушением следовало бороться. Вот только борьба эта давалась настоятелю нелегко. Так вот отцу Фредерико все казалось, что будущий брат Кристофер, если и ищет чего-то спрятавшись за монастырскими стенами, то уж точно не спасения. И однажды получил тому полное подтверждение. Монастырь в Неблине — он был стар, если даже не сказать ветх. И на то, чтобы починить обветшалые стены и кровлю, нужны были деньги. И немалые. Вот только денег постоянно не хватало. Братия жила подсобным хозяйством. В основном. Деньги, что выручали монахи за свое ремесло: местные умельцы изготавливали золотые и серебряные украшения, которые славились далеко за пределами Неблины - львиная доля их уходила наверх, в казну епархии. Крохи оставались в монастыре. И даже эту малую часть почти полностью забирали браться Суарес — преступные воротилы, что подмяли под себя всю Неблину. Таков был закон — или, точнее, беззаконие. Каждый должен был платить, чтобы ему позволяли работать. Пусть даже ты работаешь на благо Святой Матери Церкви. Братьям Суаресам на это было начхать. И то, что стены монастыря не развалились от времени — это, наверное, можно было считать чудом Господним. Но в один из дней Господу надоело творить чудеса. Не выдержали стропила в южной части здания. По счастью, в том крыле не было монашеских келий, лишь хозяйственное помещение. Но именно там в момент обрушения крыши находился брат Михаил. Монахи достали тело молодого собрата из-под завала — Крис был один из первых, кто бросился разбирать камни. А после пытался — увы, безуспешно, - реанимировать юного Михаила — именно он встретил Криса в первый его день пребывания в монастыре. - Сколько ему? - спросил послушник, понимая бесполезность реанимации. - Девятнадцать, - ответил отец-настоятель, осеняя себя крестным знамением. - Младше Магни, - совсем тихо произнес Крис, поднимаясь на ноги и отряхивая монашескую рясу. И не успел отец Фредерико задать вопрос — а кто же такой этот Магни? - как послушник набросился с вопросами на него самого. - Как так вышло? Почему не укрепили постройку? Тут кулаком можно стену прошибить и этим же кулаком выбить стропила — почему здание в таком дрянном состоянии? Или же братия не выручает приличный доход от продажи тех безделушек, что я видел? Никто не смел отчитывать отца Фредерико. Ни от кого из монахов он не стерпел бы подобной дерзости. Вот только ледяное бешенство, что сквозило сейчас в красивых глазах будущего брата Кристофера, давило волю, не позволяло на дерзкий выпад ответить достойно. - Мальчишка умер ни за что! - почти что отчаяние слышалось в голосе Криса. - Просто потому что кто-то пожадничал денег!.. - Пойдем со мной, - перебил его отец Фредерико. И рассказал все. О том, куда именно уходят вырученные за продажу золотых и серебряных изделий деньги. - Серьезно? - усмехнулся Крис. - Вы кормите мелких рэкетиров, не будучи в состоянии справиться с шайкой отморозков? Я не говорю о том, куда смотрит полиция, но куда смотрите вы, святой отец? Вы вообще в курсе, как работает система? Что вы можете попросить защиту у Святого престола? В монастырь прибыл бы… Такой как я, и решил бы ваши проблемы раз и навсегда. - В тебе говорит гордыня, Крис… - А в тебе глупость, святой отец! Когда назначена следующая передача денег? - Господь велел… - Только не проси меня, чтобы я подставил левую щеку! - вспылил Крис. А Фредерико только глаза прикрыл устало. Мало ему погибшего парнишки, так еще это… Однако, настоятель разрешил Крису присутствовать на встрече с братьями Суарес. Те явились в монастырь месяц спустя — оба брата и еще двое их приближенных. Увешанные оружием с ног до головы, они выглядели достаточно грозно, чтобы монахи могли вступить с ними в сопротивление. Вот только на брата Кристофера все это железо не произвело никакого впечатления. Он напал первым. Напал подло. Вырубил одного из громил каким-то хитрым ударом по шее. Второму дал очередь по ногам из автомата, который выронил первый. Старшему из братьев прострелил руку. Младший, не ожидая от монаха подобной прыти, сам опустился на колени, моля о пощаде. - Слушай меня, ты, гнусь! - Крис резко вздернул Суареса-младшего на ноги, схватил за горло. Тот захрипел отчаянно. А настоятель пребывал в легком шоке — ни разу еще за все время его служения ничья кровь не пролилась под сенью монастыря. Вытаращив глаза, он наблюдал за действиями послушника. И наблюдал с восхищением. В своей ярости Крис был хорош. Его движения — четкие, выверенные — он словно создан был для того, чтобы наносить увечья. И трое его поверженных врагов сейчас катались по земле, воя от боли и изрыгая проклятия. - Если я еще раз услышу о ком-то из твоих дружков… - продолжал Крис, не замечая восхищенного взгляда отца-настоятеля, - если хоть один из вас явится сюда, требуя дань, я уже не буду так добр. Вы живы — все четверо. Это потому что я решил не оскорблять это святое место убийством. Но в следующий раз я не буду столь щепетилен. Сураес прошипел что-то — отцу Фредерико послышались грязные ругательства, — и Крис только тряхнул его сильнее. - Скажи, что ты меня понял. И я позволю тебе уйти и забрать своих шестерок. Он разжал пальцы — Суарес рухнул на землю, сплюнул, зыркнул недовольно на Криса, что возвышался над ним. И тут же получил пинок под ребра. - Пшел прочь! - процедил Крис. - И помни — я не желаю ничего больше слышать о братьях Суарес. Отец Фредерико, наблюдая сейчас за действиями Криса, понимал — то, что произошло, для того не просто не имеет никакого значения. Он разобрался с четырьмя громилами словно бы играючи. И если бы не смерть брата Михаила — он забыл бы о Суаресах через десять минут после того, как те убрались с монастырского подворья. Вот только кровь их осталась. И кровь эта была на руках будущего брата Кристофера. Спускать такое монахам не полагалось. Потому-то отец-настоятель и вызвал к себе послушника. - Я думал, ты сможешь обуздать гордыню. И гнев свой, - начал Фредерико, как только Крис переступил порог его кабинета. - Это не гордыня, святой отец, - пожал плечами Крис. - И ты не видел, как гневается Крис Хемсворт. К счастью — не видел. - И вновь гордыня, - покачал головой настоятель. - Я с самого начала сомневался, что ты задержишься здесь надолго… - Я показал зарвавшимся подонкам их место. Я сэкономил монастырю кучу денег… - Ты пролил кровь… - А ты предпочел не запачкать рук? - усмехнулся Крис. И вдруг резко сменил тему. - Где ты служил, святой отец? - Что? - не сдержал удивления Фредерико. - Я видел, как ты помогал мне реанимировать брата Михаила, - пояснил Крис. - У тебя явно был навык. Ты либо медик, либо… Где ты служил? - Французский иностранный легион, - признался настоятель. - Ты сделался наемником до или после того, как умерла твоя жена? - Ты помнишь… - тихо произнес отец Фредерико. - Ведь ты меня узнал, - не стал отпираться Крис. - Только зачем-то сделал вид, что не помнишь. Это, по-твоему, не гордыня? - Я помню, - ответил настоятель. - Хотя и желал бы забыть. И он сжал кулаки, словно боялся выплеснуть напряжение. Отчего-то это было важно — оставаться собранным перед этим человеком. - О чем я не забуду, так это о том, что один из послушников пролил кровь в стенах монастыря. И послушник этот должен уйти. Тебе не место среди братии, Крис. Ты и сам, видимо, это понимаешь. - Что ж, - пожал тот плечами безразлично. Или же он хотел изобразить безразличие. - Я уйду завтра утром, если ты настаиваешь. А сейчас… Прими мою исповедь, святой отец, ибо грешен я делами и помыслами… - Ты хочешь исповедаться? - удивление отца Фредерико было совершенно искренним. - Я хочу признаться. В том, что это я убил вашу жену, мсье Бове.