Мea máxima culpa. Nocens es

КРИС

- Тооооом! Голос твоего брата, когда он зовет мужа… Мужа, которого нет дома — ты уверен в этом на сто процентов, уверен в этом и Торстейн, только ему хочется, чтобы вы оба ошибались. Ему так до безумия этого хочется, что он мечется по дому — пустому, не считая несчастного Гарольда, возле которого ты сидишь, пытаясь нащупать ниточку пульса. Тор мечется по дому, заглядывая в каждую комнату, и зовет мужа. И голос его гремит, точно он и впрямь громовержец — тот самый, легенды о котором читал тебе в детстве старый Бор. Знал бы дед, к чему приведет твое увлечение древними мифами. Если бы он только знал… - Хиддлс, блять! Ты бы поспорил, что Тор сейчас вынес какую-то дверь с ноги — по крайней мере звук вышел характерным весьма. И ты думаешь о том, как бы ты сам ощущал себя на месте брата? Как бы ты чувствовал себя, если бы сам вынужден был сейчас метаться по дому в поисках Вьехо? Зная, что ты его не найдешь. Тебе как-то не приходилось тревожиться за Серхио вот так, как это делает сейчас Тор, когда он, едва не обезумев, пытается разыскать пропавшего мужа в пустом доме. Алварес всегда, сколько ты его помнил, ходил по краю, балансировал виртуозно на самом острие того самого ножа, который, выражаясь метафорически, многие хотели бы вонзить ему в спину. Или в грудь — об этом мечтали наиболее смелые. Серхио и опасность — эти двое всегда шли рука об руку. И ты, идя с этими двумя бок о бок, как-то привык к мысли о том, что однажды это может произойти. Ситуация — так называл это Вьехо. Ситуация — это когда вы с ним вдвоем уходите от преследования, и на двоих у вас семь патронов. Семь долбанных патронов в одном его стволе, потому что твой отчего-то заклинило. Его, сука, просто заклинило, и ты знаешь, что у ваших преследователей с патронами все в порядке. Ситуация — это когда автомобиль Серхио взрывается буквально за пару секунд до того, как вы оба готовы сесть в него. Это когда вас отбрасывает взрывной волной, и ты слышишь, как матерится Вьехо, ударившись спиной о фонарный столб, а ты вторишь ему, вспоминая наилюбимейшие выражения своего братца, когда на твою больную ногу прилетает горящая железяка, оторванная от взорвавшейся машины. Ситуация — это когда тебя может не стать. Ситуация — это секунда до… Ситуация — это то, когда от тебя самого мало что зависит. Когда за тебя решают высшие силы — удача, везение, промысел Божий, пусть с некоторых пор ты не особо веришь в то, что Ему есть до всех чад Его хоть какое-то дело. - Пиздец, блять! - слышишь ты голос брата. И два его слова весьма точно выражают то, что Серхио называет одним — Ситуация. Вы с Алваресом в Ситуациях — разной степени пиздецовости — оказывались не раз. Вот только никогда ты за Серхио не переживал так, как твой брат сейчас переживает потерю мужа. Серхио всегда был. Нерушимым. Непотопляемым. Неубиваемым, черт возьми. Он всегда выбирался. Выкручивался. Выкарабкивался. Выныривал. Выползал. Вьехо выживал — всегда и везде. Назло и вопреки. Он выживал, и тащил тебя за собой. Он сдохнуть тебе не позволил однажды — в сраном Геликоиде, где из тебя, слегка безумного, сделали обезумевшего монстра. Он не позволил тебе сдохнуть. Точка. И ты никогда не думал о том, что Вьехо может однажды не стать. Ты мысли такой не допускал. Поэтому ты не можешь представить, что чувствовал бы, окажись ты на месте Тора. Ведь Том — совсем не такой, как дон Вьехо. Тому не приходилось выживать в Ситуациях, подобных тем, в которых оказывался не раз Серхио. Том… Ты не считаешь его слабым, мягкотелым или каким-то вот таким, не способным, если понадобится, за себя постоять. Том от опасности не бегал — насколько тебе известно. Вот только Том… Ты не успеваешь додумать мысль. Прижимаешь палец к артерии Гарольда сильнее. Тебе кажется, что ты чувствуешь пульс. Ты не уверен. - Его нет! - вопит рядом Торстейн. - Сука! - Пинает в отчаянии подвернувшуюся под ноги табуретку. - Тихо! - перекрикиваешь ты брата. Он тут мебель крушит, а тебе не понятно ни черта — есть у этого несчастного пульс или нет? Есть! Биение редкое. Едва уловимое. - Есть, Тор! Удивлению во взгляде брата нет предела. - Он жив? Ты не отвечаешь на вопрос Тора. Ты вызываешь неотложку. И ты бы помолился за то, чтобы человек этот — кем бы он ни был — дожил до приезда скорой, но последний раз ты обращался к Господу, будучи в монастыре. С тех пор, как ты покинул обитель отца Фредерико, ты не вспомнил ни одной молитвы. - Кто это? - спрашиваешь Тора, закончив разговаривать с диспетчером службы спасения. - Его зовут Гарольд, - Торстейн оглядывается по сторонам беспомощно. Он напоминает тебе ребенка, что потерялся между высоких прилавков супермаркета и вертит головой в надежде увидеть кого-то из взрослых. Странно, каким потерянным выглядит твой брат без Тома. Странно, что тебя это почти что не волнует. Раньше бы ты ревновал. Бесился бы. Хватался бы за плеть, пытаясь с помощью физической боли прогнать душевную. Сейчас ты смотришь на Тора... И ничего не чувствуешь. Ни былого обожания, ни желания — черного, стыдного — ты испытывал его с тех самых пор, как у тебя член начал вставать. Ты так долго с этим жил — с презрением к себе самому, потому что разве не презрения достоин тот, кто вожделеет собственного брата? Сейчас ты ничего не чувствуешь. Разве что досаду от того, что вы с Торстейном, по сути, чужие друг другу люди. Что твоя им одержимость, твое безумие, твои поступки привели к тому, что вы с ним братьями быть перестали. Ты не знаешь, что с этим делать. Ты не уверен, что тебе нужно что-либо с этим делать. Ты почти что привык к мысли, что брата у тебя, в общем-то, и нет. Вьехо… Он не заменил тебе семью. Он твоей семьей стал. Эта простая мысль вот только сейчас приходит тебе в голову, и ты улыбаешься про себя. Тому, как это, оказывается, просто осознавать: кроме Вьехо у тебя нет роднее никого. Никого, кроме сына, но если быть совсем уж честным с самим собой, то свой шанс стать Магнусу отцом — настоящим отцом, а не тем, кому он звонит, когда возникает вдруг проблема вселенского масштаба - ты пролюбил благополучно. Вьехо… Одна мысль о нем согревает, и тебе тепло это чувствовать так… Привычно-незнакомо. И ты опять улыбаешься, игнорируя тот факт, что Торстейн смотрит на тебя, как на идиота. Ты улыбаешься, думая о Серхио. О том, роднее кого у тебя нет и, наверное, уже не будет. Ты думаешь о Серхио, и твой зверь урчит с какой-то даже нежностью, никогда ранее тобой незамеченной. Если есть кто-то, с чьих рук твой зверь станет есть — это Серхио. Вы со зверем становитесь почти что ручными рядом с Вьехо. И это, пожалуй, самое удивительное, что случилось с тобой. Так что ты улыбаешься. А Торстейн мечется, потерянный. Смотрит на еле дышащего Гарольда почему-то со злостью. И прежде чем ты успеваешь задать вопрос, объясняет причину этой своей злости. - Гарольд… Он Томов бывший... Ты вскидываешь бровь в изумлении. Не то чтобы тебе было так уж интересно — с кем там спал Хиддлстон до того, как сменил фамилию на Хемсворт, но Тор не спрашивает, интересно тебе или нет. Он просто говорит. Чтобы унять панику. - Я хуй знаю, что происходит, Крис… - и проводит ладонью по волосам нервно: ото лба к затылку и назад. - Я хуй знаю… За каким хером он здесь… Том… Он бы никогда… А этот Гарольд… Он врач… Этот, как там, блять? Короче, по легким спец. Магду лечил... Нахуя он приперся?.. Нахуя он к нам в дом приперся, сука?! Ты следишь за тем, как Торстейн меряет комнату широкими шагами — из конца в конец. Видишь, как подрагивают пальцы рук, которые он то и дело сжимает в кулаки и снова разжимает. Слышишь, как паника почти что наступила брату на горло. Еще немного — и она его задушит. И ты оказываешься рядом в два шага. Хватаешь Тора за лацканы куртки одной рукой. Второй отвешиваешь пару звонких оплеух. Это жестоко. Это унизительно в конце концов. Но у тебя сейчас нет никакого желания наблюдать истерику брата. У тебя моральных сил на чужие истерики нет никаких. - Достаточно? - спокойно спрашиваешь ты, когда Торстейн, ошеломленный, промаргивается, когда смотрит на тебя чуть более осознанно, когда затыкает невнятный поток слов. - Достаточно? - повторяешь свой вопрос. - Или еще добавить? Тор не отвечает, поэтому ты решаешь продолжить: - Прекращай это. И когда вскидывает на тебя непонимающий взгляд, поясняешь: - Прекращай истерить, Тор. Слабым быть прекращай. Слабым ты Тому не нужен. Сейчас — не нужен. Он кивает. Он все понимает — твой брат. Просто он в панике от одной только мысли о том, что может потерять любимого человека. Кто знает, как вел бы себя ты на его месте, если бы вот так внезапно вдруг пропал бы Вьехо. Кто знает… Вы смотрите друг на друга. В полном молчании, лишь ваше дыхание можно расслышать: твое — спокойное, ровное, и его — сорванное, с громкими хрипами. Вы смотрите друг на друга молча: и братья — не братья, и чужие — свои. Вы смотрите друг на друга, и тебе в этом молчании неуютно. Тебе хочется что-то разбить, разрушить эту тишину, прерванную лишь дыханием - одним на вас с братом двоих. Ты не выдерживаешь просто. И наконец, это происходит — телефон Тора дурным голосом оповещает вас о том, что у Хиддлса охуенная жопка. Только Торстейн Хемсворт мог установить этот ужас в качестве рингтона. Наконец, это происходит. Но ты предпочел бы и дальше вариться в молчании, нежели услышать, как твой брат рычит раненым зверем и едва ли не стирает зубы в крошку, когда смотрит в экран смартфона. Там, на экране, его Том. И ты прикусываешь губу, думая о том, каково сейчас твоему брату. Каково это — видеть, как твой любимый человек, измордованный в мясо и распятый возле каменной стены, стонет еле слышно, когда очередной удар чьего-то крепкого кулака прилетает ему под ребра. - Чего ты хочешь? - спрашивает Торстейн на удивление спокойно человека, который появляется в фокусе секундой позднее, когда камера перестает транслировать избитого Тома. - Чего ты хочешь, Коллинз? - О, я вижу, ты рядом с братом, - игнорирует вопрос Джек Коллинз. - Тем лучше. Вы оба — максимум через час — должны быть на кладбище Кенсал Грин, в часовне, что на западной стороне. Только вы двое, иначе мистер Хиддлстон умрет. Он мог бы не произносить последнюю фразу. Иначе зачем была эта демонстрация с избиением минутой ранее? Он мог бы не произносить. А Тор мог бы не слушать. По крайней мере он не слушает то, что еще Коллинз пытается ему сказать и просто выключает смартфон и прячет его в карман. - Поехали? - спрашивает он устало, тут же натыкаясь на твой отрицательный жест рукой. - Ты же слышал его, - повышает голос. - Ты, сука, слышал, что сказал тот педрила? Он убьет его! Убьет Тома… Тебе вновь кажутся панические нотки в голосе брата, но ты не станешь его за это винить. Нет, не станешь. Но и бросать еле живого Гарольда ты тоже не будешь. - Мы дождемся приезда парамедиков, - произносишь веско, и Тор может стачивать себе зубы в беспомощном гневе — а именно это он и делает, борясь с желанием сточить их как-нибудь еще, например, вонзившись тебе в глотку. Ведь в данный момент ты тот, кто мешает ему как можно скорее вырвать любимого из лап Коллинза и компании. Тор может злиться — он имеет на это полное право — но ты не бросишь человека, который помог твоей Магде. Ты не можешь бросить Гарольда умирать в одиночестве. И ты не бросишь. Ты присаживаешься на корточки, проверяешь пульс снова. Едва различимый, редкий, но он есть, а это значит жизнь еще не покинула этого человека. Он все еще борется. Все еще цепляется. Как ты когда-то. И это вызывает уважение. На счастье, Тору не приходится долго метаться рядом с тобой и Гарольдом и посыпать ваши головы матюками. Скорая приезжает довольно быстро, и, сдав раненого с рук на руки врачам, вы с Торстейном, наконец-то, отправляетесь в Кенсал Грин. Ребята Серхио Алвареса — тебе было бы спокойнее, если бы они сопровождали вас с Тором, но этот обмудок, Джек Коллинз, дал четкие указания: приведете «хвост» - получите труп Тома Хиддлстона. По этой же причине Торстейн не ставит в известность своих коллег из Скотланд Ярда. Но ты не был бы самим собой, если бы не подстраховался. И ты даешь бойцам Вьехо четкие указания, произнося их по-испански, чтобы твой брат не понял твоих намерений раньше времени. Но Тор был бы хреновым полицейским, если бы не обратил внимания на твои переговоры с людьми Вьехо. - Это что сейчас было? - раздраженно спрашивает Торстейн. - Ты какого хуя творишь, а? Думаешь, если я не понимаю твой сраный испанский… - Тор! - прерываешь ты гневную тираду брата. - И киваешь в зеркало заднего вида, где вполне ясно видно, как два автомобиля, что следовали за вами до самого дома Хемсвортов, сначала чуть отстают, а затем разворачиваются и уезжают в противоположную от вас сторону. Так что на кладбище вы приезжаете одни. И до часовни, где вас должны ждать, идете с братом в полном молчании под конвоем четверых вооруженных до зубов ребят, которые встречают вас на въезде и тут же, не отходя от машины, обыскивают, забирая у вас все, что стреляет, колет или режет, включая и твою подругу-трость. Вот только тебе кричать хочется, когда ты, оказавшись внутри, видишь Тома. Полуобнаженного, едва живого — верхняя часть его тела представляет собой сплошной синяк с частыми кровоподтеками то там, то тут, распятого — как ты когда-то, и воспоминания о том, как тебе пробивали гвоздями ладони не придают оптимизма — возле каменной стены. Тебе хочется кричать, и ты боишься даже подумать о том, что чувствует сейчас твой брат. Ты поворачиваешь голову — чтобы увидеть Тора и чтобы не смотреть на Хиддлстона. Ты многое повидал… Ты сам творил такое, что распятый Том — просто детские игры на самом деле. Но ты не можешь на него смотреть. Ты не хочешь видеть, как он глядит сейчас на тебя и на твоего брата. Ты надежду, что в его мутном взгляде проснулась, обманывать не хочешь. Торстейн… Он ни слова не произносит. Он смотрит на мужа, не моргая. Его взгляд столько любви транслирует, столько нежности, что это даже пугает. Тор как будто пытается чувствами до Тома дотронуться. Он словно хочет своей любовью согреть, а нежностью исцелить раны. Это нереально. Вообще ни разу. Но ты это видишь так явственно. Ты так это чувствуешь, просто стоя рядом и просто глядя на брата. Ты даже завидуешь Тому — что кто-то… ладно, не кто-то, а твой брат, тот, к которому ты сам совсем не братскую страсть испытывал, может любить вот так вот. Чтобы на расстоянии ощущалось. Чтобы согревало и исцеляло раны. Тор смотрит. И не говорит ни слова. Странно. А тебе казалось, что он с порога начнет материть и забрасывать угрозами встретивших вас Джека Коллинза вместе с Анри Лефевром и еще десятком их подручных. И судя по их экипировке — эти ребята подготовлены не так уж плохо. Может быть, не так хорошо, как ты или люди дона Вьехо, но это не просто гопота лондонская. Эти мальчики не просто знают, как обращаться с оружием — они знают, как нужно убивать. И ты еще больше убеждаешься в том, что простой солдат Иностранного легиона не в состоянии оснастить и подготовить такой отряд. Ты убеждаешься, что за Коллинзом и Лефевром стоит кто-то очень серьезный. Кто-то, кто смог использовать жажду наживы одного и жажду мести другого. - Джек, не так ли? - Обращаешься ты к Коллинзу, пока его подручные споро обыскивают вас с Тором, лишая оружия и средств связи. - Скажи мне, Джек, как ты оказался втянут во все это? Я понимаю, мсье Лефевр — он наверняка жаждет отомстить мне за смерть сестры. Но ты, Джек. Причем здесь ты? - Уж не думаешь ли ты, что я захочу исповедаться, святой отец? - ухмыляется Коллинз. - Исповедоваться перед таким ублюдком, как ты? - Знаешь… - выдерживаешь ты небольшую паузу, наблюдая, как вооруженные ребята ставят на колени твоего брата и связывают его по рукам и ногам. Связывают его одного, тебя почему-то не трогают. И это… Страшно. - Знаешь, Джек? - продолжаешь, между тем. - Мне не интересна твоя исповедь. Мне вообще не интересно, зачем ты устроил это пафосное представление. Распятие? Боже, как это претенциозно… Зачем столько стараний? Чтобы выманить меня? Чтобы отомстить? Хорошо, вот он я — убийца Мари Лефевр. Зачем отстреливать полицейских, которые пытались меня остановить? Зачем убивать девчонок и оставлять их тела в церквях? Зачем столько заморочек? - Затем, что они виноваты, - вступает в диалог Лефевр. - Затем, что они все: и твой тупица брат, и его муженек, и та полицейская сука, что родила твоего выблядка, и ее муж — все они… все, твари… Они все тебя покрывали! Все эти годы!.. Ты это видишь — безумие. Такое яркое, такое знакомое. Оно плещется в глазах Анри Лефевра, известного тебе до сего дня лишь по фотографиям. Оно в глазах его не помещается. Этот человек опасен. Почти что как ты опасен. И ты сейчас в его руках. Твой брат сейчас в его руках. И ты отчаянно жалеешь о том, что рядом нет дона Вьехо. Рядом с ним не так страшно было бы умереть. - Отпусти их, - смиренно просишь, опустив голову. Ты преклонил бы колено перед Анри Лефевром, если бы это имело какой-то смысл. Впрочем… Ты начинаешь опускаться на колени — медленно, раненая нога отзывается привычной болью. Но ты не заканчиваешь это движение, когда Коллинз резко вздергивает тебя за подмышки, вынуждая остаться стоять. - Отпусти, - просишь ты и едва не вскрикиваешь от удивления, когда в ладони у тебя оказывается пистолет. Самый настоящий, мать его, пистолет. Ты смотришь непонимающе по очереди — то на Коллинзна, то на Лефевра, то на своего брата. - Эти суки хотят поиграть… - и это первые слова, что произносят губы Тора. И до тебя доходит их страшный смысл. - Одна пуля, Крис, - подтверждает твою догадку Левевр. - В стволе одна пуля. И ты должен выбрать, кому её подарить: брату или богу, - кивает он в сторону распятого Тома. - Ну же! Тебе интересно… Тебе охренеть как интересно — откуда они все это знают: то, что ты именно в боги прочил однажды Тома Хиддлстона. Но ты не ждешь, что твое любопытство удовлетворят прямо сейчас. - Застрелишь одного — второй останется жить, - продолжает Анри. - И как знать, может быть, я сохраню жизнь и тебе тоже. - Ты же не веришь в эту хуйню, брат? - цедит Тор вопрос сквозь зубы. - Ты же не думаешь, что этот мудак настолько щедр? - Заткнись! - велит Тору Лефевр и делает знак одному из бойцов, который, подойдя к Тому, наносит ему очередной болезненный удар по ребрам. А после ставит тебе условие: - Будешь медлить, и твой якобы бог будет страдать. Ты сглатываешь, видя, как Том принимает еще один удар. На Тора сейчас ты смотреть боишься. И ты пустил бы долбанную пулю аккурат промеж глаз ублюдка Лефевра, если бы не понимал — это ничего не изменит. Одной пулей ты сражение не выиграешь. Вы с братом уже проиграли, когда приехали сюда. Одна пуля… Еще вчера ты, не думая, поймал бы её, суку, ртом, и избавил бы себя от… От всего разом. От чувства вины — не проходящего, как бы ты ни старался. От боли — твоей давней подруги. От безумия своего, что измучило — и тебя и близких. Одна пуля могла бы так много исправить. Еще вчера… Сегодня ты вдруг с особой ясностью осознал, что у тебя есть семья. И пусть состоит всего из одного лишь Серхио Алвареса — тебе и этого достаточно. Ты это терять не хочешь. А еще ты обещал Магде… Ты же ей обещал — тот, кто убил её мужа, не должен остаться в живых. Ты кровью — своей собственной — этот ваш договор подписал. А ты никогда не нарушал договоренностей. Одна пуля… Ты медленно поднимаешь пистолет. Так медленно, как будто твоя рука к земле железной цепью прикована, и ты пытаешься эту самую цепь вырвать с корнем. Ты поднимаешь руку. Щелчок предохранителя — тихий — отчего-то бьет по нервам. Одна пуля... Ситуация...