ВЬЕХО
- Я не позволю вам уйти, мистер Алварес… Это самое «мистер» режет слух, и ты морщишься недовольно, глядя исподлобья на строгую докторицу, что пытается задержать тебя в этой чертовой больничке. Тебя — задержать! Вот эта пигалица? Пресвятая Дева, подумать только! Но миссис как её там настроена решительно, впрочем, у тебя решимости выйти отсюда не меньше, и ты подумываешь о том, чтобы просто приподнять её и передвинуть чуть в сторону, чтобы вы с Пабло могли выйти из палаты. Часом ранее ты попросил Пабло привезти твой шмот, чтобы тебе не пришлось щеголять в дурацкой рубашонке с завязочками на спине. Ты раньше никогда не облачался в такие, только по телеку видел в каком-то сериале про такую же вот пигалицу-врачиху… Ты не помнишь сюжет. Ты никогда не запоминаешь. Хотя, неважно! Пабло — он с напарником охранял твой покой в этих стенах — услышав твою просьбу, нахмурился и даже посмел осторожненько так возразить: дескать, рановато выписываться. Смелый, мать его! Другой бы, не такой дерзкий, не посмел бы тебе перечить. Такого вот, не смеющего, ты не стал бы держать рядом. Ты любишь храбрых. Любишь дерзких. Тех, кто не боится открыть рот и показать зубы. Когда это уместно. А еще ты любишь умных — тех кто знает, когда нужно держать рот на замке. И ты гордишься тем, что работа с кадрами в твоей организации налажена на отлично. Бывают проколы, не без этого. Но дерьмо случается, как говорится. Дерьмо иногда случается. Вот как сейчас. Когда ты валяешься на больничной койке, когда по вене тебе пустили какую-то полезную херню, когда докторица — от горшка два вершка, а дерзости девке не занимать, - не позволяет тебе покинуть палату. Называет мистером. Смотрит как на говно. Ты благодарен ей — без дураков. Она тебя подлатала-заштопала, всадила тебе в жопу обезбол и витаминный коктейль, а в сгиб локтя этот… как его… Короче, ты не запомнил. Она не то чтобы поставила тебя на ноги, но отлеживаться ты точно не намерен. Ты нужен Северянину. Пусть он и запретил тебе покидать больничку — наверняка наслушался той заумной медицинской херни, что напела ему докторица. Теньо велел тебе отдыхать и восстанавливаться. Хуй он угадал. Пабло привозит тебе одежду. Чистую — ту, в которой тебя сюда доставили, только и остается, что выбросить. И ты одеваешься, кряхтя да попердывая, потому что тело — непослушное после обезбола — сопротивляется. Туго стянутые бинтами ребра ноют, как сучки, голова, оторванная от подушки, кружится, как будто ты от души накидался ангостуры, да и тот факт, что смотришь ты на этот сраный мир одним только глазом, не добавляет ему красок. И тебе бы послушать Криса. Тебе бы отлежаться да отдохнуть. Тебе бы дать поломанному телу восстановиться хоть немного. Вот только позволить себе подобную блажь ты не можешь. Не можешь — и все тут. Ты не привык отлеживаться, пока Теньо рискует. Ты никогда не стоял в стороне, когда он под пули лез. А то, что сегодня вечером этот хромой пентюх вполне может поймать парочку свинцовых — в этом у тебя сомнений нет практически. Ребята, которые назначили ему встречу на кладбище… Великий Боженька — сколько в этом пафоса! Но как бы там ни было — те, с кем сегодня должен повстречаться Крис, по всему видно, ребята серьезные. Раз уж они достали самого Виктора Ланге, упокой Господи его душу! И пусть ты с этим джентльменом знаком не был, но все ж таки заместитель министра внутренних дел Соединенного Королевства — это вам не хуй собачий. И раз уж этих мудаков не остановил страх присесть за убийство заместителя министра, что уж говорить о скромном слуге Господнем Крисе Хемсворте? Ну ладно, насчет скромности ты преувеличил, а в остальном… В общем, ты отлеживаться в больничке не намерен, пусть тебе банально одеться — и то больно. Он, Крис, свою верную подружку-боль игнорировал, если тебе нужна была его помощь. Если ты без него не справлялся. Он глотал пару белых таблеток и одну красную — обезбол и нейролептик. Он сцеплял зубы и застегивал свой броник, не забыв проверить, насколько надежно ты застегнул свой. Он собирал свои длинные патлы в хвост и цеплял два ствола — один на бедро, второй за ремень, поближе к правой почке. Он шел с тобой рука об руку. И вот так — плечом к плечу или спина к спине — вы в самое чертово пекло не раз спускались, и столько же раз оттуда выбирались — пусть не целые и невредимые, но живые. Каждый ебаный раз — живые. И сегодня ты не дашь ему умереть. Не после того, как он сказал тебе, что любит. Ты не пацан сопливый. Тебе эти признания… не то чтобы до лампочки, но ты не растекаешься сиропной лужицей, когда слышишь, как Теньо произносит это долбанное «люблю». Это выстраданное, переломанное, это кровью омытое «люблю» — той кровью, что пролили вы — свою или чужую — неважно. У тебя сердце не замирает, когда Крис это произносит. У тебя в животе бабочки не порхают, ты вообще понятия не имеешь, что это за херня такая — те самые бабочки, ведь там, в животе, нет нихуя кроме кишок и прочего ливера, и где там ебаным бабочкам порхать, ты понятия не имеешь. У тебя в глазах сердечки не включаются — как у гребаных принцессочек в сраных мультфильмах. Ничего такого, розово-сопливого, ты не испытываешь. А тебе хочется. Как же тебе, сука, хочется, чтобы и бабочки, и сердечки, и прочая романтическая хуйня. Но вы с Теньо по-другому скроены. Любовь вас с ним в фарш перемолола. Его так уж точно. Он никогда ничего тебе не обещал. Он тебе не обещался. Он просто был. Просто рядом. Тогда, когда ты нуждался в нем сильнее всего. Когда ты без него не справлялся. И ты всегда думал, что так и должно быть. Что тебе этого достаточно. Оказалось, что этого мало. Критически мало. После его «люблю», которое — ты уверен - не просто так слетело с губ, сказанное бездумно, просто потому, что ты валялся на больничной койке — слабый и жалкий, и Теньо отчего-то вздумалось тебя подбодрить. Он никогда не испытывал к тебе гребаной жалости. Он никогда и никому не прощал слабости. Никогда и никому — и ты уверен, что даже Магде… Даже ей он слабой быть не позволял. Но ты не хочешь сейчас думать о ней. О той, к кому Крис когда-то сердцем прикипел. Сегодня он свое сердце раскрыл для тебя. Впустил, позволил остаться. Он сказал, что любит. Впервые за целую жизнь. И ты слишком долго этого ждал. Слишком сильно этого хотел. Так сильно, что не позволишь ему все похерить. Ты сдохнуть ему не позволишь. Ты уже однажды его у смерти забрал. Заберешь снова. И снова. И столько раз, сколько понадобится. Пока смерть не разлучит, говорите? Эта сука подавится, но Теньо она не получит. Нет, не получит. И ты стискиваешь зубы. Ты срываешь с глаз повязку и выплевываешь грязные ругательства, когда яркий свет проникает на поврежденную сетчатку правого. Зажмуриваешься, стряхиваешь ладонью выступившие слезы. Прикрываешь поврежденный глаз рукой, вторым пытаешься поймать фокус. И выдыхаешь облегченно, когда у тебя получается. Видеть — пусть обзор и не полный — получается. И Теньо может обозвать тебя одноглазым пентюхом. Потом. Когда вы оба будете в безопасности. Когда ты будешь трахать его, после того, как сорвешь с его губ еще одно «люблю». После того, как заставишь признаться, что повязка на одном глазу — это даже сексуально. Сейчас же ты пристраиваешь эту ебучую повязку, кое-как причесываешься пятерней — Пабло притащил тебе чистые вещи, но не догадался захватить расческу. Слишком уж исполнительный — сказано было: одежду, её-то он и доставил. Так что ты приглаживаешь волосы ладонью, засовываешь в подмышечную кобуру ствол, вешаешь на спину легкий узи, и, подвернув штанину, крепишь к голени ножны. И вот тут-то она появляется — докторица. Хер знает, как она узнала, что ты собрался валить, но как бы то ни было — она здесь. И она перегораживает тебе дорогу. Точно, блять, грудью хочет встать у тебя на пути. Между тобой и Теньо, что так нуждается в тебе сейчас. И ты не хочешь быть грубым. Ты неблагодарным мудаком быть не хочешь — всё-таки врачиха тебя залатала-склеила. И ты беспокойство её понимаешь: она вроде как старалась, колдовала над тобой, шила-перекраивала, витаминов тебе в жопу не пожалела, а ты собрался валить. Едва стоящий на непослушных ногах — вот же ебучая слабость! - зато с непомерной решимостью в одном-единственном глазу. И это она еще не видела, что у тебя подмышкой ствол, а на спине узи. Ты позаботился о том, чтобы спрятать свой арсенал под выебистым светлым пальто. В этом пальто и с железом на теле ты самому себе кажешься гребаным Капоне. И Крис поржал бы над тобой, будь он рядом. Но он решил в одиночку разобраться с мудаками, что завалили самого Виктора Ланге, а тебя оставил отлеживаться да раны зализывать. Сучий сын! И может ли какая-то пигалица-врачиха задержать тебя в этой палате дольше, чем на пятнадцать минут? А именно столько у тебя уходит, чтобы поблагодарить миссис как её там за лечение, поставить закорючку на бланке отказа от госпитализации и, получив напоследок сердитое «Будьте здоровы!», покинуть, наконец, больницу. И все то время, пока Пабло везет тебя к арендованному особняку, ты борешься с тошнотой, головокружением и прочими удовольствиями, которые изрядно взъебывают твой и без того разъебанный организм. И ты бы выпил те самые белые таблетки, что принимает Теньо постоянно. Ты бы заглотил сразу две — раз уж такая дозировка кажется ему предпочтительнее. Ты бы выпил две белых и закусил бы одной красной, чтобы понять, что чувствует Северянин, когда он вот так заряжается химией прежде чем дать бой. Но колес у тебя нет. Ты отдал их Крису — все, что привез с собой. Поэтому ты закидываешь в рот мятный леденец — чтобы не начать блевать, и всаживаешь в бедро шприц, что находишь в аптечке — обезболом твои ребята запасаются всегда с избытком. Лекарство начинает действовать практически мгновенно, и в дом ты заходишь походкой достаточно твердой, чтобы не хвататься при этом руками за стены. Ты не должен показывать своим людям, насколько ты разбит. Тем, кто назначил Теньо встречу, ты не должен демонстрировать свою слабость тем более. Ты собираешься сегодня выебать этих тварей. Выебать до самого их гнилого нутра. И ты задуманное выполнишь, можете быть уверены, дамы и господа. Можете быть уверены, мать вашу!***
Это почти что невыносимо — стоять напротив сына Северянина, смотреть ему прямо в глаза — ярко-голубые, холодные, как снег в их ледяной Норвегии. Ярко-голубые, такие же точно, как у Теньо, как будто кто-то скопировал их на цветном ксероксе. Он точная копия своего отца — Магнус Мартинссон. Может быть, немного улучшенная копия — более молодая, более красивая, более живая в конце концов. Тело этого мальчика еще не обезображено шрамами — не так сильно, как тело его отца. Душа его еще не искупалась в отчаянии — не в таком глубоком, в котором тонул Крис изо дня в день, выныривая на поверхность, чтобы глотнуть немного воздуха — с губ твоих, из самых твоих легких кислорода наглотаться — и снова окунаясь в глубины отчаяния. Глаз Магнуса только лишь коснулось горе своей мертвой лапой, всего лишь дотронулось, в них совсем недавно поселилась грусть — парень потерял отчима, чуть было матери не лишился. И тебе хочется обнять его, по-отцовски обнять чужого сына. Чужого ли? Но ты не распахиваешь объятий. Не делаешь шаг навстречу. Ты отчего-то не смеешь его касаться. Тебе кажется, что он не подпустит. Не позволит кому-то разделить с ним горе. Тебя, того, кто встал между его отцом и матерью, обнимать не станет. Хотя это дерьмо то еще, и ты на роль разлучника не претендуешь. Ты бы отпустил Криса к Магде. Отпустил, если бы он только пожелал вернуться. Ты знаешь, как сильно Теньо любил свою женщину. Ты помнишь, как он говорил о ней когда-то: «Она плоть, кровь, дух святой и святое же причастие». И ты бы отпустил. Ты с тем, кто для Криса свят, тягаться не посмел бы. Но только он остался с тобой. Остался. Почему-то. И блять. Блять! Тебе некогда сейчас об этом думать. Ты вообще с трудом соображаешь, учитывая, сколько химии влито в твой поломанный организм. Но ты смотришь сыну Северянина в глаза. Ты его взгляд — уставший, встревоженный, укоряющий отчего-то — встречаешь твердо. И на его вопрос: «Что происходит?» Отвечаешь прямо: - Дерьмо. Вот что происходит, парень. И хочешь обойти его по касательной, оставив так и стоять — застывшей статуей, но он не позволяет себя игнорировать. Он вцепляется в твое плечо, заставляя остановиться. Он смотрит пристально, смотрит требовательно, глазами Криса, сука, смотрит, и ты понимаешь, что от развернутого ответа тебе не отвертеться. - Где Крис? Почему я не могу дозвониться до Торстейна? - продолжает Магнус засыпать тебя вопросами. - Почему вы не в больнице? Что, в конце концов, происходит? Сеньор Алварес... Что ж, хоть не мистер… И ты понимаешь, что отмахнуться не получится. От этого парня — не получится. От его отца никогда не получалось. - Раз уж ты спишь с моим сыном, зови меня Серхио, - предлагаешь ты, усмехнувшись, но он твой легкомысленный тон не принимает. - Я не… То, что между мной и Паоло… - Называется простым словом «мозгоебство», - с раздражением заканчиваешь ты фразу. И ты бы даже посочувствовал этому сопляку, что засопел так обиженно после твоих слов, но у тебя сил на сочувствие нет. Их тупо нет. Все остались там, возле отбойника, в который твоя машина влетела. Поэтому ты продолжаешь, практически без сил: - Я не буду учить тебя жизни, парень. У тебя для этого есть отец, хотя что-то мне подсказывает, что из Теньо тот еще учитель. Но я так тебе скажу… Ты заходишься кашлем. Мучительным. Покореженные ребра не жалеют твоих легких, и ты несколько секунд пытаешься откашляться, а потом отдышаться. Чтобы в итоге продолжить: - Я хрен знаю, зачем ты в священники подался. Хотел быть как папочка? А может, мечтал стать лучше, чем был Крис? Только сейчас ты повторяешь его же ошибку. Вы, Хемсворты, большие любители сплясать джиггу на граблях… Магнус слушает. Внимательно слушает. И ты думаешь о том, что Северянин, драть бы его грубым образом, на самом деле оказался отвратительным отцом. Если тебе, чужому человеку, сейчас приходится объяснять пацану банальные, в общем-то, вещи. Но ты объясняешь. - Понимаешь, у тебя не получится… У твоего отца тоже не получилось — любить и Бога и Магду. Делить себя надвое. Принадлежать и Господу, и смертной… - А вы… - пытается перебить тебя Магнус, но ты не даешь ему развить мысль. - И у меня не получилось, сынок, - качаешь ты головой. - Твой с Крисом Бог… Он соперников не терпит. Он их уничтожает… - Вы живы, - почти что обвиняюще произносит. - Так и твоя мать жива, - киваешь головой. - А ты спроси — что в душе её творится? Что у неё на сердце? А меня спроси — я все эти годы хотя бы один день был счастлив? Хотя бы один чертов день… Это трудно — любить того, кто однажды Богу был обещан. Кто из раза в раз будет выбирать не тебя — Бога. И я не хочу такой судьбы для Паолито. Я не хочу, чтобы он был несчастлив, когда ты — в итоге — выберешь не его. - Я дал обет… - шепчет еле слышно. - Я дал обет служить Ему... - А что дал тебе взамен твой Боженька? И ты видишь это. Видишь в его глазах — таких же точно, как глаза человека, которого ты любил всю свою жизнь. Ты видишь эту обиду. Непонимание. Разочарование, черт дери. Этот мальчик — он только начинает жить. Только, блять, начинает, а его Бог уже успел всё в его жизни поломать. И твой сын — его вот-вот погребет под обломками. - Ты можешь уйти, - произносишь устало. - Это трудный выбор, парень: долг или счастье. Но выбор этот ты должен сделать. Чтобы не причинить никому столько боли, сколько Крис причинил твоей матери. Чтобы самому не мучиться от боли, как Крис. - Но… - Не повторяй ошибок отца, мальчик. Не проеби свою жизнь. И ты больше не смотришь на Магнуса. С тебя хватит. И нравоучительных бесед, и его ярко-голубых глаз. Ты сейчас в глаза его отца смотреть хочешь. Ты боишься, что сегодня ночью они могут навсегда закрыться. И ты этому случиться не позволишь. Крис сказал однажды: «Ты мой меч. Ты мое спасение». Практически на одну доску со Спасителем поставил. И ты подвести его не имеешь права. Раз уж Господь подводил не раз. И ты зовешь Мартина. Ты собираешь своих людей на краткий инструктаж. Ты объясняешь им план… По сути, и плана-то нет никакого. Взять штурмом небольшую часовню, пострелять всех, кто там находится, к херам собачьим. И постараться при этом не задеть троих Хемсвортов. Те ребята, что должны были сопровождать Теньо, были им отосланы; но они-то и рассказали тебе, как обстоят дела. Что Крис с его брательником одни поперлись на чертово кладбище. И что там, по всей вероятности, какие-то мудаки удерживают в заложниках мужа Торстейна. И ты знаешь… Ты прекрасно знаешь, как Теньо относится к Тому. Как он его Богом своим считал однажды. Ни много ни мало. Чертовым богом. Но ты проглатываешь глупую ревность. Ты раздаешь четкие инструкции своим парням. Ты отталкиваешь руку Мартина, что протягивает тебе бронежилет — твои ребра лишнюю тяжесть просто не выдержат. И ты ни разу не удивляешься, когда Магнус в итоге увязывается вслед за вами. Ты бы оставил его дома. Оставил бы приглядывать за Паолито, который спит спокойно после детоксикации — вот же угораздило идиота так ужраться! Но ты позволяешь Магни следовать за тобой. Он не простит — ни тебе, ни Крису — если в эту ночь будет отсиживаться дома. В ночь, когда его отец и его любимые дядюшки могут жизни лишиться. Он самому себе этого не простит.***
В Кэнсал Грин вы прибываете спустя полчаса. Кортеж из четырех внедорожников — ты всё еще кажешься самому себе долбанным Карлеоне: эти громоздкие, агрессивные машины в тихом лондонском райончике — ненужный пафос и зашквар, но тебя как бы не ебёт. Вот ни разу нет. Автомобили останавливаются, твои люди рассредоточиваются, обходя кладбище с разных сторон, и продвигаются спешно к центру, туда, где расположена часовня. Вы встречаетесь на месте минут через пятнадцать. Парни докладывают, что во время продвижения смогли зачистить семерых. И ты думаешь о том, что соваться в помещение часовни без разведки, не зная, сколько стволов ожидает внутри — дерьмо то еще. Но у тебя на разведку нет времени. Так что ты надеешься исключительно на то, что твои люди окажутся проворнее тех, кому им предстоит противостоять. - Пошли! - командуешь ты, краем глаза отмечая, как уверенно держится Магнус. Как крепко он сжимает оружие, как он двигается — упруго и расслабленно, так похоже на Криса, как он сосредоточен и собран. Ты думаешь о том, как гордился бы сыном Теньо. И еще о том, с каким удовольствием Северянин станет ебать тебе мозг. За то, что ты позволил его сыну рискнуть собой ради его спасения. Но все мысли вылетают из головы, когда вы с ребятами оказываетесь внутри, пробравшись в часовню практически бесшумно, сняв по пути пятерых охранников. Когда ты видишь прибитого к кресту Тома Хиддлстона. Когда ты замечаешь связанного по рукам и ногам его мужа. Когда ты смотришь на Криса, как он вскидывает руку с готовым к бою пистолетом. Ты видишь, что рука его не дрожит ни разу, когда он направляет оружие в сторону Тома. Как он плавно отпускает курок, и как через долю секунды кусок свинца впивается прямо в деревяшку, на которой распят Хиддлстон. В каких-то долбанных миллиметрах от его головы. Отличный выстрел! Просто, блять, охуенный! Ты слышишь, как хрипит Торстейн, не будучи в состоянии кричать в полную силу своих легких — кляп не позволяет. И он хрипит, давится слюной, рвется в путах. А ты видишь, как подмигивает ему Теньо. Весело, сука, подмигивает. Ты видишь безумие, которое затопило. Захватило его полностью. Красные таблетки? Я вас умоляю! Они сейчас бесполезны совершенно. Ты просто видишь это в его глазах — ярко-голубых, бесконечно тобой любимых. Безумно любимых. Он сейчас - само безумие. - Упс! - слетает с губ Криса, когда он смотрит на этого мудака… Как там его? Анри Лефевр или… Да хуй бы с его фамилией! - Упс! Промазал! - и Хемсворт хохочет. Долбанный ублюдок. Хохочет, мать его! Больной сукин сын...