Мea máxima culpa. Nocens es

ВЬЕХО

Ситуация. Ты это так называешь. Когда еще секунда — и все пойдет по пизде. Когда уже идет, и от тебя мало что зависит. Когда на принятие решения у тебя нет даже этой долбанной секунды. Ситуация. То, что ты не можешь просчитать. То, что ты не в силах предвидеть. То, что ты предотвратить не в состоянии. И ты понимал — ты ж не дурак, дураком не был никогда, дураки в твоем мире… в вашем с Крисом мире не выживают. Так что ты понимал - легко не будет. Ты знал, на что… куда ты идешь. Ты понимал, какой враг тебе попался. Ты подготовился — насколько это было возможно. Ты взял с собой людей — самых верных, самых проверенных. Чего ты не смог просчитать, так это того, что Крисом вновь завладеет безумие. Ты его, своего чертова Хемсворта, просчитать никогда не можешь. Потому-то ты и зависаешь — на ту самую секунду, от которой зависит… Все на свете зависит. Разрешишь ли ты Ситуацию. Или же… О том, что будет после этого гребаного «или же», ты думать не хочешь. Ты думать об этом боишься. Ты, дон Вьехо, самый могущественный человек Венесуэлы, а может и всей Латинской Америки… Ты, перед кем трепещут и заискивают главы картелей… Ты, который дергает за ниточки марионеток-политиков… Ты, который под смертью ходил едва ли не всю свою сознательную жизнь. Ты тот, который этой суке в лицо смеялся… Ты до усрачки боишься его — Криса Хемсворта, который не смог удержать на поводке свою ручную зверушку. И ведь тебе казалось, что он в порядке - в относительном, конечно, ибо полный порядок и Северянин — вещи несовместимые в принципе. Тебе казалось, ты смог его стабилизировать, смог удержать на грани той ночью, когда впервые взял в руки плеть, когда оставил эти безобразные метки на гладкой коже, которая так вкусно-бархатисто всегда ощущалась под твоими губами. Ты дал ему это — ту боль, в которой он так нуждался. А после накормил красными таблетками до отвала. Все было зря… Ты понимаешь это, когда видишь, как он смеется — запрокинув голову, видишь, как вздуваются вены у него на шее, ты видишь, как капельки слюны выплескиваются изо рта, и тебе становится страшно. По-настоящему страшно. Ты не знаешь, что делать. Ты к такой Ситуации оказался не готов. Все, что ты можешь — это тупо пялиться на то, как хохочет безумно Крис, как вместе с тобой на него пялятся эти двое — Джек Коллинз и Анри Лефевр. Все вокруг как будто замерло, загустело. Тебе кажется, что ты — и все окружающие — попали в замедленную съемку, где все двигается медленно, как будто бы с трудом. Ты замечаешь полный сожаления взгляд, каким одаривает брата стоящий на коленях, связанный по рукам и ногам Торстейн. Ты видишь слабую улыбку, которая совсем не красит окровавленные губы Тома Хиддлстона. Ты так много в эту самую секунду успеваешь заметить, что это даже удивительно. Чего ты не видишь, так это то, как быстро сын Северянина выхватывает свой пистолет. Как он стреляет — точно промеж глаз того ублюдка, что стоит сейчас справа от Криса, и который тянется к своему оружию. Тот падает замертво, и все вдруг приходит в движение — стремительное, как на быстрой перемотке. Все вокруг приходит в движение, пока ты пытаешься дышать — ты буквально не потреблял кислород все то время, пока смотрел со страхом на упивающегося своим безумием Криса. Ты не дышал — как будто кто-то держал тебя за горло и не давал глотнуть воздуха. И вот тебя отпустило. И ты смог сделать вдох. Ты смог успокоиться. Ты берешь сучий страх под контроль. А следом ты берешь на мушку того парня, что направляет свой ствол в сторону Торстейна. И ты стреляешь первым. Ты успеваешь, не даешь ублюдку прикончить Крисова брата. «В расчете, Хемсворт», - шепчешь ты себе под нос, когда твоя пуля валит с ног еще одного бойца, одного из тех, что пришли сюда убить того, кто дорог тебе. И ты не станешь с ними церемониться. Нет, не станешь. И все заканчивается очень быстро. Настолько быстро, что даже неинтересно. Так всегда происходит. Самые жесткие, самые кровавые стычки обычно такими и бывают — стремительными, скоротечными. Для того, чтобы залить кровью все вокруг, не обязательно тратить много времени. Вы и не тратите: ты, Крис, его сын и твои ребята. Вы просто приканчиваете каждого ублюдка, что пришли сегодня с Коллизном и Лефевром. Их же самих не трогаете. Теньо не отдавал тебе такого приказа — оставить их в живых. Но ты достаточно изучил этого больного сукина сына, чтобы безо всяких указаний понимать — он займется этими двумя лично. Он на них двоих сегодня отыграется. Он натешится всласть. Он будет упиваться местью. И ты не будешь ему мешать. Ему никто сегодня не помешает. Все закачивается быстро. Ты едва ли успеваешь отстрелять одну обойму. Зря только целый арсенал на себе тащил. Твое оружие сегодня скромно молчит. В этом грохоте выстрелов солирует Крис. Он, вооруженный чужой Береттой, стреляет, не выцеливая. Льет свинец, не жалея. И, отшвырнув пистолет, когда заканчиваются патроны, достает следующий, сняв его с пояса убитого же им ублюдка. Все заканчивается. И ты бы поблагодарил за это так любимого Крисом Боженьку, но ты не станешь. Его Бог благодарности от тебя не дождется. Не сейчас, когда ты потерял в этой перестрелке двоих — не только Крис стрелял сегодня метко, ваши враги тоже не жалели свинца. Ты не станешь благодарить Создателя — он же для чего-то наградил — или наказал? - Криса безумием. Зачем? Почему? Любимый Крисом Бог от тебя простого «спасибо» сегодня не дождется. Ты слишком на него зол — на жестокого, беспощадного, кровожадного Бога. И ты начинаешь злиться еще сильнее, когда видишь, как Крис подбегает к висящему на кресте Тому Хиддлстону… Хемсворту — ты постоянно об этом забываешь. Бог Криса носит его же фамилию — какая ирония. Он подбегает к Тому. Он смотрит обеспокоенно. Он протягивает руки, как будто хочет коснуться ладонями лица своего названного божества, но тут же сам себя одергивает, так и не решаясь дотронуться. Ты слышишь — в помещении часовни акустика изумительная — как Том еле шепчет разбитыми губами. Шепчет Крису. Ты слышишь это его тихое: - Я знал… Знал, что ты придешь. Я сказал им… Сказал, что ты бога своего не бросишь… И ты чувствуешь, как внутри тебя как будто едкой кислотой разъедает все органы. Просто в долбанный фарш. В кашу. Раздирает все внутри ревностью, когда ты видишь, как смотрит сейчас Крис на того, кого сам себе в боги назначил. Но ты снова берешь себя в руки. Ты не позволяешь черной ревности перемолоть твои внутренности окончательно. И ты велишь Пабло принести из машины инструменты. И, выхватив свой нож, подходишь к Торстейну, чтобы избавить его от пут. Чтобы он как можно скорее оказался возле своего мужа. Чтобы он — именно он, а не Крис — окружил Тома заботой. Чтобы Тор касался Хиддлстона, не подпуская к нему брата. И ты бы сам над собой — ревнивым идиотом — посмеялся. Ты обязательно посмеешься. После. Когда Крис будет в порядке. Если он будет в порядке... Твой нож острый настолько, что им можно было бы бриться, но это такая маскулинно-пафосная херня: бриться ножом, и ты всегда прикрываешь глаза ладонью, когда видишь такое в исполнении какого-нибудь брутального красавца по телеку. Твой нож острый — острее бритвы, и ты режешь веревки, что опутывают тело Торстейна, так быстро, как будто нитку перерезаешь. Тор не благодарит тебя. Не словами. Лишь головой кивает, но тебе и этого достаточно. Ты не станешь его осуждать за отсутствие благодарности. Он расплатился с тобой авансом — когда спас твою жизнь там, на дороге, когда твой автомобиль влетел в отбойник. И ты не смотришь, как Тор и Крис, молча, буквально без единого слова, с помощью инструментов, что принес Пабло, снимают Хиддлстона с креста. Ты кидаешь взгляд на Магнуса, что на пару с одним из твоих бойцов держит на мушке Коллинза и Лефевра. Их успели связать и поставить на колени — точно так же, как ранее поступили они с Тором. Ты видишь, как бледен и напряжен мальчишка. Как он кусает губы нервно, как дышит тяжело, словно стометровку пробежал в выигрышное время. Ты замечаешь это в его глазах, и ты пытаешься убедить себя самого, что тебе всего лишь показалось… Что это не то темное, страшное… Что это не то безумие, что затопило сейчас с головой его отца. Они так похожи — Магнус и Крис. Так похожи, что тебе хочется надеяться — во благо Паолито, так влюбленного в Магни — что тебе всего лишь почудилось. Что Магнусу не передалось проклятие его отца. Тебе так эта надежда нужна. Ты отрываешь взгляд от Мартинссона. Чтобы обратить внимание на своих людей, что заняты сейчас зачисткой помещения. Ты доверяешь им полностью. Ты не видишь необходимости поучать да командовать. Они сами знают, как избавиться от трупов. Пусть в чужом Лондоне это сделать куда проблематичнее, чем в родном Каракасе, но для людей дона Вьехо нет задач неразрешимых. Есть трудные решения. Но и с этим твои мальчики справятся. И ты возвращаешь внимание Торстейну. Ты видишь, как бережно он поднимает мужа на руки, как он прижимает его к груди так, будто боится, что тот выскользнет из рук и разобьется, словно хрустальный. И ты видишь, как напряженно смотрит Крис вслед брату, когда тот покидает залитую кровью часовню. Слышишь, как он окликает Торстейна, и тот останавливается. Он останавливается, а ты бы нет, если бы на твоих руках истекал кровью Крис. Ты бы не остановился, кто бы тебя ни позвал. Но Торстейн тормозит. Но лицом к брату не поворачивается. - Я спалю это место дотла, - тихо произносит Крис. Очень тихо, но акустика позволяет услышать его слова и тебе, и Тору. - Я сожгу тут все в пепел, и ты закроешь на это глаза. Ты видишь, как дергается щека Торстейна Хемсворта. Как он на секунду задумывается. На одну лишь секунду. Но этого хватает. Ему хватает, чтобы принять решение, что с его статусом полицейского не просто до мозга костей, а до самой костной муки, никак не совместимо. Ты знаешь, как это сложно. Невозможно почти что. Поступиться принципами. Пусть даже ради родных тебе людей. Это сложно — предать все то, во что верил. Чему служил. Это бесконечно трудно — такому, как Торстейн Хемсворт, нарушить закон. Пойти на подлог. Замять дело… Чертово дело, которое непременно откроют по факту поджога и парочки обгоревших трупов, которые найдут пожарные после того, как церковь сгорит дотла. Это Ситуация. Для Тора — она самая. И он должен принять решение за секунду буквально. И он принимает. Он прикрывает глаза — в знак того, что согласен оставить это преступление… это кровавое преступление без последствий — для своего брата и для тебя, раз уж вы с Крисом кровью повязаны. Он соглашается оставить это без последствий для своего племянника. Он соглашается помиловать вас, убийц — за то, что вы не позволили сегодня убить его драгоценного Тома. Вы сегодня не позволили ему самому сдохнуть. Тор прикрывает глаза, и Крис никак не может этого видеть, ведь он смотрит сейчас брату в затылок. Но он это чувствует — молчаливое согласие Торстейна. Он знает — брат не станет преследовать его за кровавую бойню, что произошла сегодня на кладбище Кенсал Грин. Торстейн уходит, унося на руках раненого мужа. Он уходит, и Крис отправляет следом за ним своего сына. А Магнус сопротивляется. Возражает, без страха глядя в подернутые пеленой безумия глаза отца. Ты видишь, с каким трудом, с каким поистине нечеловеческим усилием Северянин пытается взять своего разгулявшегося, налакавшегося крови зверя на поводок. Как у него получается — хреново, но уж как есть. Он говорит с сыном почти что спокойно — если не считать нервно подергивающейся жилки на виске, если не считать судорожно сжатых кулаков и того, как Крис дышит — загнанно, хрипло, как он облизывает пересохшие губы. Ты чувствуешь — еще секунда, и он сорвется. Он наорет на щенка, выгонит его пинками из этой часовни. Потому-то ты вмешиваешься. Для того, чтобы потом Теньо не было стыдно перед собственным сыном. - Пойдем, парень, - ты берешь Магнуса под локоток и оттаскиваешь его от Криса. - Пойдем… Поможешь Торстейну доставить его мужа в больничку. И Магнус уходит. Смотрит на отца с сожалением, но уходит. Оставляя вас с Крисом вдвоем. Если не считать связанных ублюдков, которые учинили весь этот пиздец. - Уходи! - хрипит Крис, когда он обращается к тебе, наклоняясь к сумке с инструментами, что принес Пабло. - Пошел вон! Но ты не уйдешь. Хемсворту придется убить, если он так хочет от тебя избавиться. Сам ты не уйдешь. Ты не оставишь Криса один на один с его зверем. Он это понимает. Он где-то там… Оно где-то там — его сознание, та разумная его часть, которую еще не успело сожрать безумие. Оно все еще там — на донышке его души, что борется сейчас с сумасшествием. Крис все понимает — ты не уйдешь. И ты рад этому пониманию. Ты рад хотя бы этому. Дальнейшее тебя не радует. И нет, ты вовсе не нежная фиалка, которая, увидев пытки воочию, хлопается в обморок, или начинает блевать, или еще что-то такое же бессмысленное и унизительное. Тебя именно потому-то боятся и потому перед тобой заискивают, что знают, суки… знают прекрасно — ты не остановишься ни перед чем, если кто-то посмеет пойти тебе наперекор. Ты руки свои в кровь окунал не то что по локоть — ты в крови не раз умылся, и ты не мучаешься ни угрызениями совести, ни ночными кошмарами, если тебе приходится не просто убивать, а делать это медленно, причиняя жертве столько мук и страданий, сколько тебе захочется. Ты делаешь это без удовольствия — и это факт. Но ты это делаешь — раньше часто, теперь ты чаще отдаешь приказы, чем ликвидируешь кого-то сам. Но не суть. Вся же суть в том, что творит сейчас Крис. В том, КАК он это делает. Собранно и сосредоточенно, отстраненно и холодно. Так, как будто бы эти двое, что умрут не так скоро, как им бы хотелось — и не люди вовсе, а насекомые, которых прихлопнуть можно безо всякой жалости. И Крис их не жалеет. Он делает по одному выстрелу — каждому точно в плечо. Просто так. Потому что может. И смотрит пристально, слушает внимательно, как Джек и Анри орут от боли на два голоса. И он велит им умолкнуть — чтобы задать один единственный вопрос: - Кто вас нанял? Ответа Северянин не получает — эти двое, что сейчас целиком и полностью в его власти, тоже не пальцем деланные, и они готовы терпеть боль… Только вот насколько хватит их терпения? Крис берется за нож. И ты не хочешь смотреть, но ты смотришь, как Лефевр с Коллинзом лишаются правого уха, и когда Крис уже готов отрезать им левое, Коллинз не выдерживает. Ты слышишь, как он хрипит, называя имя Умберто Варгаса. Господина мэра. Того, кто посмел бросить вызов тебе. Кого не испугало ни твое влияние, ни твоя репутация. Ты знаешь: сеньор Варгас - покойник. Он уже им стал, хотя еще даже об этом не догадывается. Ты сам — именно ты, а не Крис — приговор господину Варгасу вынес, и ты же приведешь его в исполнение. Чуть позже. Но этого не избежать. Пока что ты видишь, как Теньо словно теряет интерес к этим двоим. И к дощатому полу прибивает длинными гвоздями их ладони так, словно делает что-то чрезвычайно скучное, что-то безумно утомительное. Безумно... Он даже зевает скучающе, а тебя от этого передергивает буквально. И каждый замах молотком, каждый звук удара, каждый крик истязаемых у тебя в висках отдается острой болью. Твои ладони фантомную боль испытывают, и ты сжимаешь их в кулаки, чтобы не чувствовать, как они зудят противно. Крис покидает часовню, не обращая больше ни малейшего внимания на этих двоих, что корчатся и орут от боли, распятые на полу, словно гигантские бабочки, пришпиленные иголкой садистом-коллекционером. Он уходит прочь, не глядя, следуешь ли ты за ним. Собственно, ему и не нужно смотреть — ты так или иначе пойдешь за ним следом. Ты помогаешь Теньо облить фундамент часовни бензином — Пабло и ребята всегда возят в багажнике канистру на всякий случай. Ты смотришь, как он кидает зажигалку, протянутую ему кем-то из твоих людей, прямо ко входу, и как пламя вспыхивает весело, принимаясь лизать каменные стены, где сквозь кладку пробивается мох. Ты думаешь о том, что пожарные могут нагрянуть с минуты на минуту, но Крис кивает головой отрицательно, как будто в состоянии прочитать твои мысли. А может, он и вправду на это способен — в его пограничном состоянии. Впрочем, он уже перешагнул все границы. Он уже за гранью. - Они не приедут, - произносит Крис, и ты видишь, как дергается нервно уголок его красивых губ. - Тор позаботится. Они не приедут. Не сейчас. Вы стоите оба — плечом к плечу. Ты тянешь руку, чтобы коснуться его пальцев, но он не хочет, чтобы ты его касался. Он складывает руки на груди и смотрит в огонь. Он просто смотрит, как разгорается пламя, как оно поднимается выше и выше. И вдруг дергается, делает шаг вперед, а ты удержать его не успеваешь. Крис идет в огонь. Прямо туда, в бушующий пожар. Он идет спокойно, идет сквозь пламя. И ты понимаешь, что он окончательно спятил. Что даже если он из огня выйдет, то прежним уже никогда не будет. И ты… Ты просто не хочешь оставаться без него. Ты за ним всегда… Ты за ним и в воду, и вот как сейчас — в огонь. И ты идешь вслед за ним. Ты всегда за ним идешь. - Дон Вьехо! - Кричит тебе Пабло, когда ты шагаешь в объятый пламенем вход в часовню. - Дон Вьехо! Но ты жестом останавливаешь Пабло. Ты не велишь никому идти за вами с Крисом. И ты знаешь — твои люди выполнят любой приказ. Даже вот такой. Самоубийственный. Вы оказываетесь внутри. Пламя ревет. Пламя уже сожрало большую часть постройки. И только до середины комнаты, где корчатся от боли и угарного газа Лефевр и Коллинз, огонь еще не добрался. Но в любую секунду доберется. В любой момент сверху может свалиться горящая балка. Или кусок кровли. Или еще что. Ты не помнишь, в какой именно момент у Теньо в руках оказывается его трость. Ты понятия не имеешь, где он успел её откопать, но они неразлучны — твой Северянин и этот кусок дерева, на котором он нацарапал имена тех, кто ему бесконечно дорог. Там нет твоего имени, и это… обидно. Но сейчас ударяться в обиду ты не станешь. Не время, да и не место. Ты просто молча наблюдаешь, как Крис откручивает набалдашник, как достает клинок, спрятанный в древке, как он заносит его над грудью Анри Лефевра и наносит удар — точно в сердце. Как он проделывает все то же самое с Джеком Коллинзом. Как он избавляет их от смерти жуткой, пусть и заслуженной. Он позволяет им умереть, сократив — хоть и ненадолго — то время, что пришлось бы обоим провести в мучениях. Он дарит им это избавление. Дарит его милосердно. И когда вы оба покидаете горящую часовню, ты чувствуешь, как в душе у тебя загорается надежда, что может быть, еще не все потеряно. Крис избавил ублюдков от мук. Избавил их от участи сгореть в адском пламени. Сам при этом едва не сгорев. Чертов ебаный мученик! Ты думаешь о том, что надежда еще есть. У вас с ним — слабая, но она есть. Когда он просит тебя тихо: - Увези меня отсюда! И ты идешь следом за ним к автомобилю, ты открываешь перед ним дверь, как перед долбанной принцесской. Ты пристегиваешь его ремнем безопасности. - Увези меня… - шепчут его губы, сухие, серые, словно пеплом покрытые. И ты хочешь увезти его так далеко, как только возможно. Ты хочешь увезти его, чтобы никому и никогда не отдавать. Чтобы не дать ему никогда больше спуститься в ад. Тот огненный ад, из которого он только что вышел. Вышел ли?..