Переплетенные судьбы

Удар. Палец на курке дрогнул. Выстрел рассек воздух, и снаряд впился в живую плоть. Оглушительный визг резко затих. На мгновение показалось, что плечо проткнуло горящим прутом. Жгучая боль заставила опустить меч. Кровь текла тонкой струйкой вниз по руке, впитываясь в рубашку. Алые пятна проступили на плаще, делаясь все отчетливее и яснее. Дилюк издал сдавленный рык и поплотнее сжал зубы. Нужно было сражаться, ни смотря ни на что. Позади него находился брат. Стоило пропустить хотя бы один удар, и ему снова грозил бы смертельный удар. Он не мог стать причиной его смерти. Выпад вперед. Блок. Снова выпад. Закольцованные движения, выполняемые автоматически, без раздумий. Перед глазами все расплывалось, и черные тени сливались в густую массу, пробить которую было необходимо. Кейя выписывал восьмерки в воздухе. Клинок служил продолжением крепкой руки и наносил сокрушительные удары. Краем глаза заметив брата, он озверел. Что-то в груди вдруг екнуло, предвещая беду. Он понял простую истину, быстро, невзначай, всего на мгновение: гордость превратилась в тяжелый груз. Перед глазами пронесся образ отца, пусть не родного, но всегда относящегося к нему по-доброму. -Ты унаследуешь нашу фамилию, сын. Кем бы ты ни был, в твоих венах течет кровь Рангвиндров. Я это знаю, — слова, сказанные однажды невзначай, опять всплыли в голове. На мгновение даже почудилось, что знакомый голос прохрипел их где-то вдали. Почему? Почему он решил выбрать иной путь, не тот, о котором всегда мечтал? И эта раздражающая фамилия «Альберих» стала ему настоящим клеймом. Фатуи оказались сильными. Как только погода ухудшилась, они ушли глубже в горы, к пещерам, где можно было укрыться от сильных бурь. Их малые группки, раскиданные по всему свету, особенно возлюбили хребет за обилие редких металлов. Чтоб исполнить свой долг и вернуть в свои руки власть им пригодилось бы вооружение. Правда, с наступлением непогоды любые происки прекратились, а голодное существование начало вселять пессимизм в неутомимых войнах. Видимо, голод настолько их изувечил, что замарать руки в чужой крови стало приятным делом для тех, кто прежде жил по строгим принципам. Наткнулись на них случайно. В очередной раз веревка лопнула при восхождении, из-за чего нужно было идти в обход. Стивенс категорически не соглашался воспользоваться запасной, поскольку им предстояло еще возвращаться назад. Но никто не мог ожидать, что за поворотом стоит застрельщик, уже давно взявший путников на прицел. Бой продолжался долго. Последнего фатуи Дилюк продырявил из последних сил. Как только срубленное тело упало под ноги, и стеклянный взгляд застрельщика воздался к небу, он воткнул меч в глубокий сугроб и облакотился на него. Руки дрожали. Рваное дыхание с хрипом слетало с губ. Рана оказалась серьезной. Разумеется, прежде ему не раз приходилось испытывать боль. Порой, вооружившись иглой и ниткой, он зашивал раны сам, дрожащей рукой прокалывая кожу, покрытую кровью. Но в этот раз все было совсем иначе. Барбара, что все это время пряталась вместе со Стивенсом неподалеку, поспешила испуганно к нему подбежать. Ее бледное лицо было напряжено. Казалось, что кругом все еще бродят громадные верзилы, размахивающие пушками во все стороны. -Дилюк, Боже мой, что с тобой? — пролепетала девушка. Она зажала рот руками, чтоб не издать ужасающий вопль. Ее осунувшееся от голода лицо, измазанное сажей от костра и вымазанное жиром во избежание обморожения, едва можно было признать. -Пустяки, — проговорил Дилюк, чувствуя, что собственные слова звучат чуждо и неестественно. Ноги вдруг подкосились, и, если бы не Кейя, поддержавший его за локоть, наверняка воткнулся бы носом в землю. -Черт, да его продырявил застрельщик! — воскликнул тот. Пришлось остановиться на привал. Шатер врага был использован для ночлега. Потухший костер развели снова. Кейе пришлось кипятить воду в найденном котелке, тут же, в лагере. Снег постепенно таял, превращаясь в прозрачную, постепенно делающуюся теплой жидкость. Процесс был долгий, потому как воды нужно было много. Промывание раны требовало огромных усилий, и ради этого стоило постараться. Барбара зашивала рану с подобающей терпеливостью. Обработанная спиртом игла вонзалась в неровный край, стягивая его. Дилюк, предусмотрительно зажав во рту палку, терпеливо молчал. Он не желал раскрошить зубы, поэтому что есть мочи впивался ими в промерзшую древесину. Прикрыв глаза, он мечтал лишь только том, чтоб поскорее кончилась надоедливая операция. Стивенс сидел от всех в отдалении. Он разложил на коленях карту и что-то прикидывал. Казалось, что этого человека вообще не волнует чужое горе. Погрузившись в какие-то думы, он даже не обратил внимание на подошедшего со спины Кейю. -Идти нужно по прямому туннелю, иначе ничего не выйдет, — твердил ученый. — Если путь направится к рудникам или, не дай Барбатос, наверх хребта, все провалится. Я не могу разрушить составленный план. Не могу… -Что это ты бормочешь себе под нос? — поинтересовался капитан кавалерии. Он был не особо внимателен, но в то же время имел неплохо развитую интуицию, а она никогда еще его не подводила. -Да так, — только и ответил Стивенс. — Выбираю путь, по которому нам с вами удаться пройти. -Ты глядишь в будущее уж очень далеко. Расслабься. Вот тебе мой совет: не торопи время. Когда доберемся до исследовательской базы, продумаем план тщательно. Пока же мы застряли здесь очень надолго… Подозрительное поведение сопровождающего никак не выходило из головы. Казалось, никто ничего не замечает кроме него самого. «Неужели без вина я лишился рассудка?» — порой про себя думал Кейя, но тут же гнал подобные мысли, отделываясь какой-нибудь шуткой. Оптимизма ему было не занимать. Минуло несколько дней, но состояние дел не улучшилось. Раненному Рангвиндру делалось хуже. На ватных ногах он ходил за хворостом, не смотря на беспокойство Барбары, и даже умудрялся стоять в дозоре наряду с братом, но боль никуда не девалась. Повязку приходилось постоянно менять, бинты заканчивались, а в голову ударял жар. Иногда вовсе казалось, что он бредит, когда ночью, с закрытыми глазами, метаясь по разложенным шкурам, он проговаривал в слух имя девушки, на поиски которой кинулся так бездумно. В такие минуты сестра милосердия опускала ему на лоб смоченную ткань, оторванную от своего подола. Помогало не сильно, но хотя бы разливало по телу необходимую прохладу. Кейя пытался охотиться. Он уходил еще засветло, а возвращался под вечер, угрюмый, потерявший прежнее бахвальство и жизнерадостность. Крупный зверь дано покинул эти места, а маленькие существа, прячущиеся под снегом, было до того жёсткие и костлявые, что прокормиться ими не представлялось возможным. Из всех запасов осталось только парочка сухарей, да добрый ломоть сала. Последняя законсервированная баночка с овощами с треском ушла пару дней назад. Нужно было либо возвращаться, что было долго и неудобно, либо пробираться к базе. Но ни то, ни другое в ближайшее время сделать было нельзя. Барбара отказывалась сниматься с места, пока Дилюк не придет в себя. -Это безумие! Он, как и мы все, просто погибнем здесь! И не удивлюсь, если от руки снова появившихся фатуи! К тому же Стивенс считает, что погода вскоре начнет портится. Стоило бы поспешить. К тому же, наверняка там остались медикаменты, — твердил он, но тщетно. Подобная ругань велась бы долго и, быть может, даже привела к какому-нибудь итогу, но сам Дилюк заявил, что стоит идти дальше. Переубедить упрямца было нельзя, а биться лбом о кирпичную стену было весьма глупо. Путникам пришлось согласиться с мужчиной, взяв с него обещание не переусердствовать слишком. Накануне, в последний вечер проведенный в лагере, путники собрались подле костра. Пламя вздымалась к небу, уныло разбрасывая искры во все стороны. Древесина оказалась смолистой, поэтому оглушительный треск разрезал угнетающую тишину. Сидели молча. Постой бульон, сваренный на каком-то хорьке, заставлял желудок неистовствовать. Ложки, ударяясь о деревянные бортики мисок, поднимались вяло. Было холодно, неуютно, со всех сторон дул ветер, а на небе сгущались черные тучи. Звезды скрылись за ними, померкли, и лишь диск луны иногда выглядывал из-за густой пелены. Один Дилюк сидел в отдалении. Он не ел. Его порция давно остыла, потеряв даже пленительный запах. Он смотрел на горы. Там, где вершины упирались в небо, скрытые густым клубом туч, было что-то неведомое, сильное, притягивающее взор. Словно какой-то свет порой проблескивал через них. Видения наяву еще ни разу не навещали его. Но ведения ли это были? Такие отчетливые, необъяснимые, пробирающие до самого сердца. Чья-то рука легла ему на плечо. Обернувшись, Рангвиндр увидел Кейю. Он расположился подле, неуверенно косясь на брата. Минута, еще одна, и еще. Они сидели так долго, чувствуя, как ледяной ветер обжигает щеки, что в край замерзли. Хотелось закутаться в плащ, юркнуть в палатку и не вылазить оттуда до самого утра. Напрасно братья отгоняли от себя мысли об отдыхе. Он ведь и вправду бы им пригодился. Однако Кейя сидел из-за брата, вопреки данному Ноэлль обещанию, продолжал упорствовать. -Знаешь, — наконец решил завести разговор Кейя. — Порой мы бываем настолько глупы, что не видим истины, лежащей перед глазами. Мы наступаем на нее, оплёвываем, а потом, осознавая, жалеем. Я ведь слышал его голос недавно. Не верю во всякие байки, однако что-то подсказывает мне, что он был настоящим. Может быть, просто хотелось снова его услышать? Как думаешь? Ха, ты смотришь на меня так, словно бы говоря: «Ты вроде не пьян, так почему ведешь себя столь странно?» Да я и сам не знаю, отчего так. Мне просто сказать, что я тебе…благодарен. Спасибо. Последние слова дались мужчине с трудом. Он произнес их тихо, так, что это «спасибо» лишь мельком коснулось до слуха брата. Дилюк недоверчиво покосился на Кейю, но ничего не ответил. Опустив голову, чтоб скрыть подступившую бледность, он сделался еще более мрачен. Ненависть? Испытывал ли он ее на самом деле? Не была ли это попытка убежать от правды, скинуть с себя груз тяжелой ответственности? Ведь в бою он не мог даже представить, чтоб единственного близкого человека, который все еще гуляет по миру, ранило. Если бы он был настолько ему противен, чувство тревоги не зародилось бы где-то в сердце. Верно было подмечено: гордость, неумение признать собственной ошибки на век их разлучило. И теперь, по истечению стольких лет, что бы ни произошло, неприятный осадок все еще будет давать о себе знать. -А ты изменился, — в то время продолжил Кейя. — Сейчас тяжело говорить об этом, но я все же скажу. Она поменяла тебя. Хоть ты и кажешься с виду холодным, сдержанным и терпеливым, на душе у тебя что-то скребется. Это всего маска, а сам себя не обманешь. Еще тогда, в таверне, я понял, какие перемены тебя настигли. Говорить наперед нельзя, но я обещаю, что невестка найдется. Не смотри на меня так злобно! Я серьезен. Почему бы тебе не задуматься о своих чувствах. Сейчас ли не самое время? -Почему ты даже без вина ходишь пьяным, Кейя? — невесело усмехнулся Рангвиндр. Впрочем, голос его был теплым. Он отпустил. И, хоть сказать в слух не решался, но был благодарен брату за эту поддержку. Но Кейе слов было не нужно. Он знал все прекрасно сам, из-за чего и улыбался так красноречиво. «Я слаб», — думал Дилюк. «Он силен», — про себя говорил Кейя. Снова над головой засияла вспышка. Она была странной, неестественной, словно кто-то развел огромный костер и силился раздувать его. Братья с интересом уставились на нее и долго смотрели, как сияние расползается над головой, лениво и неохотно. -Что это? — поинтересовался Альберих. -Ты тоже заметил это? — удивленно заметил Рангвиндр. «Значит, не показалось», — подумал он. Ответа на вопрос просто не существовало. Можно было бы спросить Стивенса, но он куда-то исчез, видимо улегся спать, оставляя Барбару убирать посуду. Оба брата сидели, не шевелясь. Им казалось, словно в таинственном знаке кроется их спасение, отгадка на беспокоящий вопрос, ради которого пришлось идти странствовать. Но пробиться сквозь тучи было нельзя, а утружденный ум отказывался работать. Сил ни на что не оставалось. … Солнце встало, и его лучи медленно пробирались по полу. Джинн опустилась на стул и снова взяла пергамент. Письмо, написанное кривым подчерком, пришло пару суток назад, но все еще не было ясно, как относиться к полученной вести. На рудниках появился враг. Никто не знал, как он попал туда, как сумел разжечь пламя негодования. Ясно было одно: он впервые не смог одержать победу. Подстрекатели долгое время служили, как все. Их наказания и обязанности не отличались от тех, что раздавались другим. Однако привыкшие к каторжному труду молча сносили их, эти — нет. За неделю им удалось переманить на свою сторону столько людей, что, пожалуй, могла начаться резня, однако этого не случилось. За подстрекателями стоял глава. И этот глава никак не объявлялся, хотя бунтовщики, создавая вокруг него культ, уверили всех в его появлении. Поначалу подобные речи воспринимались нормально. Люди верили, готовились к наступлению, в тайне отыскивали лазейки для скорейшего освобождения. Но затем, когда доблестные слова превратились в попытку солгать, каторжане бросили это дело. Во время одного из собраний, когда сумасброды, крича не в себе: «Гибель магистру!», поднимали восстание, многие ощетинились. Каторжный люд простой. Ему некогда раздумывать над культурой, моралью. Мужики пустили в ход руки. Пускай на них весят кандалы, а за правду жизни постоять не грех. Драка достигла огромных масштабов. С возгласами «Бей предателя!» народ задавил неприятеля. Если бы не стража, подлетевшая с двух сторон, в тот день пролилось бы немало крови. Им задали бы такую взбучку, что ни один вооруженный воин не смог бы ничем помочь. Известие притащил Гай. Раньше он нес службу на северных воротах, а затем, когда людей стало вдруг не хватать, был отправлен в сопровождение пленным. Этот малый, стремящийся геройствовать, но при этом боящийся собственной тени, вернулся израненным, на едва шевелящихся ногах. Свалившись перед штабом, он протянул письмо одному из стражей, а сам, уверенно выдохнув, потерял сознание. Вечером того же дня его отпели. Старик Тернер, его отец, чуть не лишился рассудка. Склонившись над гробом, обитым бархатом, он зарыдал, трясущимися губами целуя сынишку в лоб. Он умер, ушел тем самым героем, которым хотел его видеть отец. Рыцари отдавали ему почести, белицы преподносили букеты роз, черницы пели тяжелый гимн смерти. Тоскливая атмосфера царила в храме. Джинн сомкнула глаза. Она пыталась не думать об этом, не думать о страшной судьбе, постигшей Гая. Она ощущала, что собственной же рукой отсекла ему голову. Сердце бешено колотилось. Оно стучало, как возбужденные горожане, то и дело пытающиеся выломать двери. Семена раздора посеяны. Она, стараясь стать опорой всему городу, оказалась его врагом. В смерти своих близких люди винили ее, такого же рыцаря, умеющего чувствовать и переживать. Как ей не хватало друга в эту минуту! Но ни Кейи, ни Дилюка в городе не было. Об их исчезновении протрубили везде, и это стало еще одним поводом бунта. Важнейшие люди города — изменники? Или они отправились на сражение? Без Кейи все стремительно рассыпалось. Полк лишился командования. Рыцари стали бездельничать, развелась дедовщина. Временная замена хоть и появилась, но человек, занимающий столь важную должность, оказался не в авторитете. -Снова себя терзаешь, милашка? — сказала вдруг Лиза, вынырнув из пленяющего сна. В последнее время она стала чаще бывать в кабинете магистра, чтоб не слушать возмущенных речей посетителей библиотеки. Часы ее работы пришлось сократить. Возможность вооружённых протестов была слишком большой, чтоб впускать в штаб всех подряд. Библиотекарь, лишившись единственного дела, теперь распивала чаи и развлекалась, стараясь, однако, чем можно помочь подруге. Даже во сне она не забывала о важном деле, выполняя важные расчеты для бухгалтерии, ведя учет и следя за храмом. Но в этот раз ее не занимали привычные мысли. Увидев хандру Джинн, Лиза хотела предложить помощь иного характера. Нужен был тот совет, который помог бы все разрешить. Время тянуть было нельзя. -Тебе нужно расслабиться, дорогая. Выпей со мной чая, проветрись. Умные мысли всегда приходят намного позднее, — предложила она. -Ты просто не понимаешь! Все мы окажемся скоро повешенными на заборе, если не хуже. Дело, которое было мне смыслом жизни, теперь вдруг исчезло. Рыцарь — одуванчик сделалась не нужна. -Корень твоей беды сидит глубоко в сердце. Понимаешь почему? Потому что ты привыкла к стандартным путям. Кейя, вот, например, никогда не опирался на них. Даже сейчас, уверена, что сбежал он не просто так. Ему повелело сердце. И ты сделай так же. Подумай, что сделал бы он, узнав, например, о своем разжаловании? -Напился бы? Совершил очередную глупость? — недоверчиво спросила магистр, но тут же и просияла. Глупость! Ну, конечно, почему ей раньше не приходило в голову? Усталость сняло как рукой. Идея, странная и опасная осенила ее. -Ты права. Я, кажется, поняла, что нам теперь пригодиться. Мы выпустим их на свободу. Город вольных ветров на веки должен остаться собой. Каторжные работы дурны, но еще хуже жить в обществе и чувствовать на себе его праведный гнев. Однако свобода будет дарована им. Уж об этом я позабочусь. И ни один из них не сможет впредь навредить Мондштату…