Переплетенные судьбы

Время остановилось. Они не знали, ночь ли сейчас, день ли. Минуты текли подобно реке, быстро и неудержимо. В темноте, холоде, тишине им предстояло прокладывать путь из-за дня в день. Спертый воздух давил на легкие. Ноющие ноги казались деревянными, несгибаемыми. Только эхо гулких шагов и нелепые шутки Кейи позволяли сохранить последний рассудок. Спали часов по двенадцать. По крайней мере, так говорил Стивенс. Ему, впрочем, последнее время верилось трудно. Этот ученый сделался скрытен и очень загадочен. Барбара не раз намекала друзьям, что боится его шепота. И вправду, проводник то и дело бубнил что-то под нос. Безумные разговоры про заветные повороты, бой не на жизнь, а на смерть, вершину хребта и какого-то человека из лесов Авидья казались совсем неуместными, но что-то, видимо, его волновало. Казалось, он сумасшедший или наоборот, слишком храбрый, потому как перестал скрываться за лживой маской. Исследовательская база, расположенная в системе пещер, оказалась пустой. Заброшенная, бесхозная, она выглядела весьма жалко, а огромные камни на потолке казались уж больно хрупкими. Зато на полках, расставленных у стены, можно было найти медикаменты. Так Дилюк не побрезговал обезболивающим, самостоятельно введенным в плечо. Боль немного уняло, но вот слабость никуда не делась. Ему казалось, что все кругом находится точно за стеклом, и разбить его нечем. Провиант здесь тоже нашелся. Пару консервов, оставленных во время последней экспедиции, хранились в большом сундуке, расположенном возле входа. Маринованные овощи и мясо в томатном соусе, солонина, немного перца, соли. Было видно, что запасы поредели. А кинутые наспех банки, валяющиеся в углу, говорили о том, что кто-то сюда заглядывал. Эта находка весьма поразила Кейю, потому как его надежды начинали сбываться. Значит, пропавшие без вести были здесь? Он мог только предполагать, но чувство уверенности душу не покидало. На базе пришлось провести несколько дней. Вернее, так хотелось бы думать людям, не знающим ничего, что твориться снаружи. Пару раз за это время земля содрогалась. Барбара испуганно прижималась к стене, начиная шептать молитву. Остальные следовали ее примеру, потому как осыпающийся потолок не давал хороших надежд. Даже спать приходилось в маленьком коридоре, соединяющем базу с другими путями, чтоб не оказаться раздавленными однажды. -Это сход снега, — пояснял Стивенс. — Если лавина большая, то, вероятно, путь назад нам будет отрезан. Не беспокойтесь, есть всегда запасной, но до него еще нужно идти. Как-то Дилюк, снова испытывающий на себе последствия лихорадки, всем телом ощутил мощь бушующей стихии. То, что путники называли полом, едва не треснуло, когда огромный ком снега упал с большой высоты вниз. Тишина. Открыв полусонные глаза и с трудом приподнявшись на локте, он подумал, что было бы недурно сдвинуться с места. Но все спали. Они лишь недавно легли, и будить усталых товарищей желания не было. Зато, нащупав стену рукой, он заставил себя подняться и выглянуть из перешейка. Он делал это бессознательно, словно пытаясь сбежать из-под тонны камней. Но, ступив в обширный коридор, Рангвиндр краем слуха уловил то, что на самом деле его разбудило. Это были чьи-то крики, как будто две безоружные группы схватились в бойне. Гул казался непривычным для того, кто отвык от любых звуков кроме биения сердца. -Быть того не может, — прошептал он. Слова отразилась от стен и мигом затухли. А гул нарастал и нарастал. Порой в нем можно было различить одинокий удар железа, или оглушительный грохот, который тут же куда-то девался, словно никогда и не существовал. -Господин, не пора ли вам спать? Не то заблудитесь, — окликнул его Стивенс, нерешительно подойдя со спины. В его руках мелькала маленькая лампа, созданная на особой энергии, собираемой из существ с побережья. Она позволяла свету долго не угасать, а угарный газ при этом не выделялся. Такие лампы хоть и стоили дорого, всегда находились у исследователей в кармане. Дилюк согласился с предложением, но еще долго не мог уснуть, видя перед глазами ехидное, с лукавой ухмылкой лицо ученого. «Наверное, он действительно обезумел»… Туннели тянулись вечно. Они сообщались друг с другом, вели в гору или наоборот, вниз. Переплетенные ходы походили на паутину, раскинувшуюся внутри хребта саму собой. Иногда приходилось лезть по стене. В такие минуты Барбара паниковала. Кейя пытался ее успокоить, но и сам чувствовал, как сосет под ложечкой. Впрочем, капитан кавалерии был не из трусливых: всегда шел первым и принимал участие в любой авантюре. В конце концов, он рыцарь и должен сам себе доказать, что способен на многое. Сейчас, в сложившихся обстоятельствах, это было необходимо. Барбара полагается на него, как на единственного человека, все еще способного защитить ее. Дилюк был не в счет. Он был сломлен все нарастающим недугом. -Наверное, воспалительный процесс, — отчаянно говорила Барбара, искоса поглядывая на непреклонного мужчину, продолжающего следовать по пятам за ними. Ситуация осложнилась на развилке. Два различных пути появились перед уставшими путниками. Стивенс говорил, что нужно идти прямо, потому как там, быть может, в месте, приближенном к рудникам, сохранилось что-то вроде сторожки. Ее сделали для охранников, а затем забросили, осознав неудобства поста на указанных координатах. Кейя же утверждал, что нужно сворачивать в сторону. Там, где путь поднимался кверху, должен быть выход наружу. Если в пропавших числиться Йозерф, вполне можно было предположить, что он пойдет именно в том направлении. -С самого верху уйти проще, хотя бы потому, что существуют наземные тропы. Туда открывается выход из рудников. Логичнее было бы исследовать зону там, — твердил он. -Полная чушь, господин Альберих! Много вы в жизни бродили в пещерах? То-то и оно, что даже Йозерф не такой глупец, как вы, и вряд ли пошел бы наверх, когда непогода делает пик самым уязвимым местом, — отвечал Стивенс. Брань разлеталась повсюду. Двое спорщиков так негодовали, что готовы были порвать друг друга в клочья. Никто не желал отступать, особенно капитан кавалерии, который заметил связь в невнятном шепоте товарища со странным господином, посетившим Дилюка. Очевидно, что тот человек из лесов Авидья, все время упоминаемый им, был Аманом. Это стало понятно с тех самых пор, когда подозрительный путник случаем упомянул его визит, не увенчавшийся успехом. Наверное, ученый считал, что никто не слышит, как он раздает всем подряд сокровенную тайну. Справедливости ради, оно почти так и было. Взаимосвязь устойчиво появилась лишь в голове Кейи. Остальным было просто не до того. Альберих первым прекратил спор. Он посчитал, что, раз Стивенс так хорошо разбирается в пещерах, сможет вернуть их назад при случае. Ему стало вдруг интересно, куда заведет проводник, и не окажется ли это ловушкой. Барбара негодовала. Дилюк неопределенно пожимал плечами, но в целом никому не было дела, куда именно держать путь. Дорога казалась ужасно длинной. Она шла куда-то вниз, отчего пробираться все время было легко, если сравнивать с теми препятствиями, которые были уже преодолены. Однако проходы становились все уже. Иногда приходилось проползать на животе, иногда боком протискиваться в узкий переход и достаточно долго идти по нему. Выбора не было. И путники держались, что есть сил. Но точкой всеобщего негодования стал тупик. Стивенс крутил головой во все стороны, точно стараясь найти что-то. Он прислушивался к тишине, ощупывал стены, пол, прижимался к нему ухом — тщетно. Никакие прыжки не могли помочь ему. Прислонившись лбом к камню, он весь содрогался, чувствуя, что его спину пронизывает шесть зорких глаз. Все кончено. Он погиб, потому что сам себя выдал, сам загнал себя в угол. Упрямство превратило его в животное, мелкое, жалкое, костлявое и жесткое, то самое, которое совсем недавно путники готовили на костре. Завал появился давно. Даже на карте он был отмечен легкой штриховкой. Как же он сразу е смог заметить, какую вещицу ему подсунули? Освещая шелестящий пергамент, он морщился, хмурил брови, вглядывался в бледные черточки, и ужасался. Контроль над собой был давно потерян, а над другими так и подавно. -Признаем, что Амана здесь нет, дорогой Стивенс. Вернее, путь к нему нынче отрезан. Не бойся, ты и так уже много чего сделал, а, сам понимаешь, в пещере ты единственный наш проводник. Ты отведешь нас назад и направишь наверх, а там разберемся, на какую каторгу ссылать тебя, черта эдакого, — подняв его за шиворот, проговорил Кейя. Его лицо было недружелюбным. Злой оскал появился вместо улыбки, превращая ровное лицо в подобие волчьей морды. Так воспринимал его сам предатель, и взвыл от страха, когда его вздернули вверх, лишив прочной опоры под ногами. -Я все сделаю! Все! Только, пожалуйста, отпустите! — мямлил он, вызывая жалость только у Барбары. Остальные глядели в его сторону с отвращением. … Яркий свет ударил в глаза. Для тех, кто долгие дни бродил по пещерам, серое небо, испещренное тучами, сияло не хуже солнца. Они прикрыли глаза руками, стараясь привыкнуть к тому, с чем жили прежде. Воздух здесь тоже казался другим. Он был свежим, не спертым, и обдувал лицо со всех сторон. Щеки щипали маленькие снежинки, и под ногами снова хрустел тот самый знакомый снег, в котором так часто увязают башмаки. Хребет был огромен, и прочные ледяные перешейки соединяли обвалы, которые произошли в кое-каких местах. Оказалось, что вершина представляет собой что-то вроде огромного блюда. Где-то его борта вздымались и дальше, где-то наоборот, значительно проседали, образуя крутые скаты, ведущие вниз. Сюда выходило множество туннелей, а по самому хребту можно было спуститься сверху. Благо некоторые тропы все еще не засыпало снегом, и сделать это было возможно. Дилюк тревожно глядел по сторонам. Он все еще помнил про странный свет, озаряющий небо. Стивенс, связанный по рукам, угрюмый, злой, невесело лыбился, глядя на господина. Он знал. Он много чего знал, но говорить не собирался. Он был в на другой стороне е и делать ничего не собирался, чтоб хоть как-то оправдать свое имя. Пустота. Только хмурое небо и мягкий сугроб. На виденное явление не было и намека. Но не могло же оно померещиться двум людям сразу, одновременно? -Эй, вы, там! — раздался вдруг чей-то протяжный голос. Он слился с ветром и превратился в гул, неприятно давящий на слух. Так странно и непривычно было слышать чужой голос, что все разом вздрогнули. -Сюда! — снова твердил он. -Что же это? Человек? — в изумлении прошептал Кейя. Путники посмотрели в ту сторону, из которой, по их мнению, доносился крик о помощи. Ничего не было видно. Ослепшие глаза впивались в треклятую белизну, но не могли ее преодолеть. Земля и небо сливались воедино, а гул гремел в ушах, точно гром по ранней весне. Ноги проваливались в снегу. Здесь не воспользуешься снегоступами, а наст оказался слабым. Все еще соединенным друг с другом веревкой, они шли на голос, четкий, знакомый. По крайней мере, по лицу Стивенса было понятно: он знает этого человека. Минуты тянулись, словно года. И те пару метров, что отделали их от тяжелой загадки, превращались в путь, не короче пройденного. Чем ближе они подходили, тем яснее, отчетливее видели странное сияние, тот самый золотой свет, что расползался по небу с решающей ночи. Кейя и Дилюк сразу признали его. Он исходил из низины, поэтому не сразу был определен. Оказалось, что таинственным знаком свыше являлось ни что иное, как сигнальный маяк, поставленный еще во время создания рудников. Он работал от той же самой энергии, что светильник ученого, поэтому горел ярко, мощно и способен был преодолеть даже преграду из туч. Находиться подле было трудно. Все горело, но снег не плавился: защитная колба стояла поверх костра, большого, с человеческий рост, зажженного от одной лишь искры, что разгорелась, как дневное светило. -Йозерф, черт возьми! — крикнул Стивенс. Перед ними стоял человек, ободранный, грязный, продрогший насквозь. Он оброс, весь как-то сжался, постарел. Было видно, что ветра изъели его кожу, а крошечные льдинки оцарапали ее. Человек говорил из последних сил, хрипло, больным и осипшим голосом. Иногда он закашливался, глухо, уткнувшись носом в теплые варежки. Смотреть на него было непросто. И, тем не менее, он был жив. Жив! Какое бодрое, ясное, радостное слово. Оно горячее, как сам путь, что проходит человек с рождения до самой смерти. Оно бурлящее, как кипяток, который стоит на разведенном костре. Счастье, огромное счастье иметь способность утверждать, что ты не погиб и все еще ходишь по этой огромной, прекрасной, местами жуткой и необъяснимой земле. Барбара помогла Иозерфу подняться наверх. Он двигался вяло, медленно, неуверенно. Его ноги заплетались, руки тряслись от нарастающего волнения, но радость, переполнявшая сердце, давала сил. -Дружище, а мы искали тебя! — радовался Альберих, дружелюбно похлопывая по плечу человека, которого видел в первый раз в своей жизни, и которому был рад, как давнему другу, что исчез на долгие годы, а затем вновь объявился. -Я уж думал, мы окажемся здесь заточены! Какое счастье, что прибыла подмога! Я уже было подумал, что мой маяк никто не заметит, — отвечал Йозерф, разглядывая лица пришедших на помощь. -Где же все остальные? Исчезло вас трое, но видим мы только тебя, — спросил Рангвиндр, чувствуя, как сжимается сердце. Ответ не последовал. Заминка заставила оборваться мосты надежды, все еще прокладываемые где-то внутри, подсознательно. Ветер поднял с земли маленькие снежинки, закружил в необъяснимом вальсе и вихрем обрушил в лица путников. Маяк продолжал мигать. Тучи медленно бороздили небо, и где-то сквозь них проглядывал диск послеобеденного светила. -Осталась только она. Но я не хочу давать вам счастливых надежд. Ноэлль очень слаба. Ее нужно срочно везти в город. Рана серьезная. Полевой медициной здесь не обойтись. Новость ошарашила всех. Никто не мог поверить, что девушка висит на волоске от смерти. Она вспоминалась всем светлой, жизнерадостной, вечно занятой делом и здоровой. Казалось, ни одна беда в мире не может затронуть ту, что в каждый момент своей жизни боролась с несчастьем за неспособных сражаться. Барбара зарыдала. Она уткнулась носом в рукав Кейи, не в силах справляться с эмоциями. Радость встречи оказалась отравлена. Шатер стоял у небольшого выступа, закрываемый от потоков ветра с одной стороны. Синее полотно трепыхалось так, что, казалось, колья вот-вот выпрыгнут. Дырявая материя, взятая, видимо, на исследовательской базе, казалась весьма ненадежной. Как потолок, грозящий сокрушиться на голову, она могла в любую минуту расползтись на лоскуты. Дилюк стоял перед входом, боясь смотреть правде в глаза. Он прикоснулся рукой к полотну и замер, не в силах совершить ни одного движения. То, что ему предстояло узреть, было немыслимым. Он просто не мог представить мертвенно-бледное исхудалое лицо, которое так часто являлось ему во снах. Нет. Не сейчас! Не снова! Шаг. Дыхание оборвалось. Ноги подкосились, и Дилюк осел тут же, на землю. Он склонился над девушкой, точно не понимая, кто на деле лежит перед ним. Ее руки были сложены на груди. Та очень редко вздымалась, слабо, едва заметно, так, словно в глубоком сне, навеянным солнечным летом. Румянец спал. Тонкая, словно прозрачная кожа обтягивала проступившие скулы. Спутанные засаленные волосы, ниспадающие на плечи, заметно отросли. Они все еще серебрились, но слабо, так, словно выцветшая шерсть, смотанная в клубок. Он докоснулся ее рук. Докоснулся и понял, насколько они ледяные. Кровь совершенно не грела тело, отекая к сердцу. Сжав их как можно сильней, притянув к растрескавшимся губам, он позабыл обо всем на свете. Ни брат, стоящий подле, ни Барбара, ни даже Йозерф, пропустивший слезу, теперь не волновали его. Ноэлль. Его сказочный ангел, его надежда, лежала теперь перед самым небом, в любую минуту готовым принять изнуренную душу. -Ты пришел, — тихий голос, бесцветный, вялый окликнул путника. Девушка приоткрыла глаза, и из-под длинных ресниц сверкнуло два крошечных изумруда. От них веяло теплотой. Казалось, все силы сокрылись в них, пронзающих насквозь потемневшее лицо друга. -Я знала, что ты придешь. Ты никогда не оставлял меня в беде, даже тогда, той ночью. Извини, что не смогла сохранить секрета. Я не хотела, но здесь было нечего делать, и я думала… Извини. Наверное, пока что я не смогу отплатить добром. Сейчас я закрою глаза и ты испаришься. Ты ведь видение, правда? Впрочем, это не важно. Достаточно, что ты просто здесь. -Ноэлль! Не говори ничего, прошу. Не смей закрывать глаза. Теперь все наладится, обещаю. Ты ведь веришь мне, правда? — с губ слетает неистовый крик. Ком застреет в горле, перекрывая дыхание. Он целует ей руки, весь дрожа, безмолвно рыдая, словно могучая сила вконец сокрушила его, отняв последний рассудок и прежнюю сдержанность. Эмоции, яркие, незатухающие, наконец прорвались наружу. Их оказался целый поток, такой, какой не смог бы остановить никто, даже сам Рангвиндр. Он гладил девушку по голове, щекам, боясь потерять самое ценное, дорогое, что только осталось на этом свете. Два бьющихся сердца сгорали медленно, обугливаясь от нарастающей боли. Горькие улыбки озаряли лица. Девушка боялась окунуться в бездну, мужчина — увидеть лицо смерти. А над ними парил дух, незримый, никак не дающий о себе знать. Он держал за мизинцы их обоих, давая благословение на долгую и отныне счастливую жизнь без горечей и печалей. Если бы только можно было услышать его голос, Дилюк бы смог различить, как отец по-обыкновению хриплым голосом нашептывает над ухом: -И пусть никакое горе не разлучит вас опять…