Сопряжение

      Тигра по задумке Дазая агенты мафии увидели ещё пару раз, хоть Чуя и противничал, не желая рисковать. Дазай, некоторое время подумав, сообщил тому о связи Шибусавы и Мори, тем самым укрепив их сотрудничество. Мори приказал ликвидировать Овец — их главу, вернее, — в течение месяца.       Дазай справился за день и сорвал джекпот.       Как он и обещал Чуе, скоро за ним послали наёмников, которых лисенок благополучно одолел. Он скрылся в квартирке попроще, отказавшись переезжать к Дазаю. Дазай видел только одну причину для этого: тот боялся сблизиться, привязаться, все равно ему патологически не доверял. Осаму не винил его. Просто решил подтолкнуть в правильном направлении.       Чуя обустроился в обычной квартирке обычной многоэтажки. Дазаю пришлось немного постараться, чтобы вычислить, но все же он снова справился с этой несложной задачкой. Решив не быть нахлебником, он притащил фрукты, вино и заложника. Затаскивать того, не привлекая внимания, было, конечно, сложновато, но чего не сделаешь ради личного бога? Зато потрясенный взгляд вернувшегося лисенка стоил того.       — И что это?       — Подарок, — мурлыкнул Дазай, очищая яблоки от кожуры. На столе уже стоял поднос с различными фруктами — редкими и не очень, начиная от драконьего и заканчивая обыкновенными бананами, странными и обычными. Но вдруг лисенок любит жевать лимоны или грызть лайм? Осаму не будет осуждать за странные пищевые привычки. — Это сошка, работающая в лаборатории Шибусавы. Подставился, дурачок, думая, что может выслужиться передо мной, потому как работа уборщиком его не устраивала.       «Подарок» яростно выпучил глаза. Заклеенный рот и связанные руки заставляли его быть более тихим, чем он хотел. Чуя смерил заложника уже более заинтересованным взглядом. Дазай был уверен, что критерии оценки у них были разные. Заложник был молодым, лет семнадцати, откровенно бандитской наружности. Во внутреннем кармане куртки Осаму обнаружил фотографию мелкой девчонки — скорее всего, сестры, ради которой тот и подался в мафию. А может быть, просто хотел стать «крутым парнем», Осаму не то чтобы это волновало. Его судьба была уже определена.       — Это не подозрительно, что он пропал? — задал существенный вопрос лисенок. Дазай положил нарезанные кусочки яблока на тарелку и плавно подошёл к нему, обнимая за талию. Чуя — совершенно очаровательный, пахнущий улицей, табаком и хвоей, — не отпрянул, лишь напрягся снова, не понимая мотивов телесного контакта. Дазай не терял надежды приручить его к себе. Он не был тактильным, вообще не любил прикосновения, но к Чуе его тянуло, словно магнитом, и он снова засомневался в природе своей привязанности.       Дазай заправил рыжую прядь волос ему за ухо, открывая красивое лицо.       — Нет, иначе бы его тут не было.       — Хорошо, — все так же напряжённо сказал Чуя. — И зачем же ты мне его притащил?       — Это подарок, — довольно повторил Дазай. — У тебя есть час на то, чтобы выяснить все, что ты хочешь, лисенок.       Глаза Чуи загорелись азартом, а не только недоверием. Больше он не стал ничего уточнять — вырвался из объятий, и Дазай расстроился, что какому-то мальчишке удалось увлечь Чую, и порадовался по той же причине. Сам заложник испуганным зверем смотрел то на Дазая, то на лисенка. Осаму приподнял уголки губ в темной улыбке. Он затеял это ещё и для собственного любопытства, желая увидеть, как Чуя ведёт допросы.       И он не разочаровался. Лисенок действовал профессионально холодно, равнодушно. Всегда тёплый и светлый, он словно переключился. От заложника ему нужно было только одно — информация, и он с тщательной доскональностью её добывал. Его не растрогал ни возраст жертвы, ни слезливая история сиротства и оставшейся одной маленькой сестры, ни жалкое прошлое, ни крики, слезы, боль и проклятия. Чуя действовал умело, явно не в первый, даже не в сотый раз. Он предпочитал использовать гравитацию, которая в его руках становилась поистине страшным оружием. Вот уж и не скажешь, что способность, позволяющую ходить по потолку и забираться в дом через окна, можно использовать для того, чтобы увеличивать силу тяжести, действующей на человека, играться с его внутренними органами, угрожать выдавить глаза и разорвать голову изнутри, ломать ребра и выворачивать кости… Когда Чуя взял в руки нож, то Дазай понял, что у него стоит. В руках лисенка любое оружие смотрелось прекрасно, а уж тем более сейчас…       Конечно, на периферии сознания он запоминал основные моменты и подмечал детали, но больше все же сидел на кресле, расслабляясь хорошим вином и сладкими фруктами. Мальчишка не мог кричать — Чуя контролировал его голосовые связки, что делало процесс наблюдения ещё приятнее. Он был немного ограничен во времени, так что пришлось действовать эффективно. Не сказать, что лисенок получал от происходящего удовольствие, в отличие от Осаму.       — Тебе есть, что ещё у него спросить? — спросил Чуя после того, как закончил.       — Нет.       Лисенок, его рыжее, сильное, сладкое счастье, кивнул, схватился двумя руками за голову уже ничего не понимающего пленника и резко повернул её до хруста. Милосердная, быстрая смерть. Дазай внезапно осознал, что был бы не прочь умереть от его рук.       Он поднялся с кресла, подходя к лисенку, который только и успел что аккуратно положить труп на пол. На щеке у него были капли крови, что каким-то магическим образом попали на его фарфоровую кожу. Дазай приподнял ему голову, цепкими пальцами схватив за подбородок, и без слов вовлек в глубокий, жадный поцелуй. Он хотел выразить тот восторг, обожание, которое сейчас испытывал, но Чуя упёрся ему в грудь руками, разрывая контакт. Дазай недовольно фыркнул, отстраняясь, а потом сказал неожиданно хрипло после долгого молчания:       — Да, малыш, ты прав. Надо уходить. Осталось меньше пяти минут.       — Пяти минут до чего? — настороженно спросил лисенок, пока Дазай настойчиво тянул его к выходу. Быстрым шагом спускаясь по лестницам, почти прыжками пересекая этажи, Дазай хмыкнул:       — Как же, ты не знаешь? До твоей смерти, конечно.       Не успел лисенок осмыслить сказанное, как тут же раздался взрыв, сотрясший до основания все многоэтажное здание. Они как раз вышли во внутренний двор, не попав в эпицентр: Дазай все правильно рассчитал, спасибо и на этом. Чуя замер, перестав идти, с непроницаемым лицом глядя на разгоравшийся пожар. В языках пламени его лицо казалось неземным, мистическим. Завыли сирены, где-то все ещё взрывались остаточные бомбы-лимоны, слышался треск пламени и крики испуганных гражданских. Осаму потянул лисенка на себя, и тот повернулся всем телом к нему. Глаза светились голубым. Осаму больше по губам прочитал, чем услышал:       — Ты сумасшедший.       — Да, — просто сказал Дазай, подходя ещё ближе. Все ещё выли сирены, и, по идее, им нужно было убираться отсюда куда подальше и побыстрее, но Осаму просто не мог, не мог себя заткнуть, пока тонул в этих глазах — таких живых, многозначительных, переполненых эмоциями. — Я заберу тебя себе, Чуя. Если понадобится, я убью ещё столько гражданских, что в Йокогаме кладбищ будет больше, чем парков. Я хочу, чтобы ты был рядом со мной. Я сделаю все, чтобы так оно и оказалось.       — Слишком много «я» в предложении, Дазай, — слабо усмехнулся Чуя в ответ. Но молча пошёл за ним в машину.

***

      Если бы Дазай не обладал эйдетической памятью, ему бы пришлось воспользоваться навигатором, чтобы найти дорогу к своему собственному дому. В пальцах, вцепившихся в руль, искрило возбуждение. Дазай почти не смотрел на дорогу, как обычно лихо обгоняя другие машины, выезжая на встречку и опасно вклиниваясь между автомобилями. Одасаку однажды побыл его пассажиром — и под конец, посеревший, почти молился богу за то, что выжил. Чуя же задумчиво глядел в окно, рассматривая пейзажи, хотя скорость была за сто двадцать.       Они домчались поразительно быстро. Дазай открыл дверь Чуе, с усмешкой произнес:       — Чувствуй себя как дома, лисенок.       Он жил в элитном, баснословно дорогом районе, и помимо особняка ему принадлежал ещё довольно большой участок земли, поэтому никто не мог увидеть Чую рядом с ним. Дазай бывал здесь очень редко и пользовался максимум тремя комнатами, а не тремя этажами. Гостей здесь не бывало вовсе. Он купил этот дом, когда был немного не в себе и хотел совершать импульсивные покупки. Что же, тогда она полностью разорила мини-Дазая, так, что среди роскоши и богатства он питался дешёвой лапшой и химозными крабами. Один из немногих моментов жизни, которые он вспоминал не с безразличием.       Дазай провел его по холлу на второй этаж, где располагались личные комнаты. Чуя безмолвной тенью следовал за ним.       — Выбирай любую, тут все свободные.       Стоило лисенку открыть дверь и зайти, как он оказался в ловушке. Осаму зашёл вслед за ним, щелкая задвижкой. В тишине комнаты прозвучало как выстрел. Чуя смотрел на него — замерший, как змея перед броском. У Дазая дух захватило от того, каким он был красивым в лунном свете. Казалось, что тело само подошло к лисенку, взяло его за руку… Чуя отвёл взгляд, комментируя комнату:       — У тебя тут роскошно. В твоём духе, позер. Хотя я думал, что твой уровень вкуса ограничивается крабовыми консервами и дешев…       Не успев договорить, лисенок оказался втянут в долгий, жаркий поцелуй. Он слишком долго ждал этого момента. Дазай прижал его к себе, заключил в тесные объятья, не давая ни шанса сбежать. Чуя сам сделал выбор — в тот момент, когда сел к нему в машину, когда согласился сотрудничать, когда доверился ему. Даже раньше, неосознанно, когда спас его. Их знакомство завязалось не со лжи, а продолжилось кристальной честностью, как бы лисенок не хотел отрицать это… И Дазай не собирался упускать шанс. Он хотел его — и Чуя был в его распоряжении, и он подтверждал это, закрепляя неозвученное предложение своим ответом.       — Так хочу тебя, — выдохнул Осаму, покрывая чередой дразнящих поцелуев шею лисенка, которая от его слов, горячего дыхания покрылась мурашками.       Как по приказу. Такая мгновенная реакция невероятно льстила, напоминала: у него в руках живой огонь, неукротимое пламя. Чуя извивался, терпя ласку, касания везде, где Дазай мог дотянуться. Осаму не позволял тому двигаться — обнял одной рукой, прижал к себе, а второй трогал, гладил, легко проводил пальцами, массировал кожу головы, его личный фетиш… Слабо мерцала голубая дымка Исповеди, делая происходящее ещё интимнее, тише. По сравнению со взрывом, сигналом сирен, а потом ревом мотора машины и типичным шумом города, атмосфера в спальне была как в космосе. Ни одного постороннего звука. Только шорох одежды, когда Дазай стянул с Чуи рубашку, скрип (откуда?) кровати, когда они переместились на неё, сладкие полустоны-полувздохи, заводящие ещё сильнее…       — Не думал, что ты такой нежный, — проговорил Чуя, когда Дазай старательно выцеловывал у него дорожку, ведущую к паху. Он старался звучать спокойно, даже защитно насмешливо, но его сбитое дыхание выдавало все, что тот хотел спрятать. Осаму тихо фыркнул ему в пупок.       — Ты моё личное божество. Как я могу обращаться с тобой по-другому?       — Как мудак, — выдохнул лисенок, подставляясь под его язык. Дазай видел — тот смущался, терялся от его проявлений чувств, думал, что Дазай воспользуется им, что все произойдёт спонтанно, быстро и импульсивно. Но это не так. Раз уж лисенок попался, то Дазай собирался показать, что чувствует. Он даже почти не боялся этого. Чуе не мешали чужие мысли, его восприятие было ясным и обостренным, он отзывался на все его прикосновения, желая продолжения… и пугался себя, того, что он ощущает. Осаму видел эту борьбу и не собирался облегчать её. Вместо этого он сказал:       — Перевернись, лисенок.       — Нет, — последовал мгновенный ответ. Осаму нисколько не расстроился — он на секунду отвлекся от соска Чуи, уползая под кровать, чтобы достать скинутую рубашку. Чуя приподнялся, напрягаясь, и Дазай улыбнулся. Легко прощебетал:       — Мы завяжем тебе глаза, чтобы ты не смущался.       — Я не смущаюсь, — автоматически ответил лисенок, и Дазай тихо рассмеялся. Он снова сел на кровать, близко к лицу Чуи. Он был как будто переполнен… нежностью, да, такое подходящее слово. Словно впервые, рассматривал Чую, поражаясь. Каждая черта его лица была совершенна. Не может существовать таких красивых людей. Он докоснулся до его щеки, едва уловимо провел по линии челюсти, слушая чужое неглубокое дыхание. Улыбнулся:       — Как скажешь, лисенок. Но все же.       Чуя откинул голову, открывая горло, и Дазай впился туда, оставляя засос. Не успел Чуя возмутиться, как Осаму уже переместился к его губам. Многозадачность позволила ему в этот момент повязать рубашку тому на глаза, закрепив её так, чтобы волосы не пострадали, но и она не спозла. Лишившись зрения, лисенок словно бы отпустил все свои мысли — он опасался, что будет выглядеть глупо, что все это игра, что… Дазай не хотел забивать анализом свою голову, когда в его руках Чуя наконец-то полностью расслабился. Он помог снять ему штаны вместе с бельём, а потом посадил к себе на колени.       Оказавшись без зрения, Чуя не растерялся. Но ему помогало не видеть — тогда он мог использовать другие органы чувств, ощущая все острее. Он притронулся к рубашке Дазая, потянув за воротник.       — Не собираешься снимать?       Дазай, руки которого сейчас находились на ягодицах Чуи, едва не забыл ответить:       — Только если ты мне поможешь.       — Издеваешься, — выдохнул лисенок, вздрагивая всем телом от укуса в шею. Мечта сбылась — Чуя был с ним, абсолютно голый, в одном лишь чокере… Он потянулся на ощупь к пуговицам рубашки, стараясь расстегнуть, но нечаянно резко дернул, отрывая с пуговицами, когда Дазай воспользовался случаем и прикоснулся к его входу. — Блядь. Не буду извиняться, ты сам виноват.       Дазай фыркнул, помог снять рубашку, и замер, когда горячие ладони легли ему на плечи. Глаза Чуи были закрыты, но губы поджались, пока он сосредоточенно исследовал… тело Дазая, да. Осаму забыл, что его тоже можно трогать, и то ли не хотел спугнуть энтузиазм, то ли сам испугался — он не понял. Лисенок потянул за край бинта.       — Ты их никогда не развязываешь?       — Да, — мурлыкнул Дазай, тыкнулся в шею, чтобы слезть с неприятной темы. Чуя охнул, когда Осаму коснулся твёрдого пресса и помял сосок. Но способности лисенка в допросе были выше среднего, хоть он и смог выдавить лишь быстрое на выдохе: «Почему?». — Потому что то, что под бинтами, выглядит неэстетично.       — Великий самоуверенный красавчик сомневается в себе, — проворчал Чуя. — Спешите видеть.       Дазай хихикнул, меняя их положение. Лисенок послушался, сползая на постель, и Дазай успел схватить смазку и снять остальную одежду, прежде чем замереть от увиденного. Чуя стоял на коленях, полностью раскрытый, смущенный и доверчивый. Лицом уткнулся к себе в локоть, но покрасневшее ухо выдавало эмоции. Рыжие волосы распластались на широкой, изящной спине с россыпью родинок. Он не ожидал от Чуи настолько открытой позы. В горле мгновенно пересохло. Это все для него. Дазаю потребовалось как минимум минута — вечность, господи-ты-боже, — чтобы насладиться видом и вспомнить, как двигаться. Он переместился ближе, обхватывая член Чуи левой рукой, и промурчал, продолжая прерванный диалог.       Если он не будет отвлекаться от того, что сейчас делает, то кончит, даже не начав.       — Лисенок считает меня красивым?       Чуя протяжно застонал, выгнулся в пояснице, и Дазай решил, что ничего прекраснее этого на свете нет. Он смазал палец, раззадоривая лисенка прикосновениями, и ждал ответа.       — Ну, знаешь, учитывая, что у меня буквально завязаны глаза…       Дазай мстительно укусил его за ягодицу. Лисенок ойкнул, дернулся, но ему некуда было деться.       — Аккуратнее, Чуя, — бархатно заметил Осаму. Первый палец проскользнул легко, лисенок инстинктивно сжался. — Ты немного не в том положении, чтобы дерзить. Так каков правильный ответ?       На самом деле Осаму уже почти не помнил, о чем их бессмысленный диалог. Всё внимание было сконцентрировано на реакции, на теле, на ощущениях. Дазай отслеживал малейшие изменения, и его собственный член уже болел, желая разрядки, но он хотел сделать все хорошо. Чуя быстро расслабился, стараясь дышать равномерно, и Дазай решил, что можно добавить ещё один палец. Он подстегнул:       — Я жду, лисенок.       В этот момент он изменил угол, и нашёл то, что искал. Чую тряхнуло, будто током ударило. Дазай начал массировать этот комок, доставляя удовольствие, раздвигать пальцы внутри, ощущая упругую тесноту и влажный жар. Вся голова была забита жадностью и нетерпением, но воспоминания отпечатывались чётко, в отличие от диалога. Когда Дазай добавил третий палец, Чуя наконец ответил несвязное:       — Настолько, насколько же и болтливым… заносчивым, — на каждом слове он прерывался, отвлекаясь на ощущения. Дазай взял его член в руку, начал дрочить, и говорить стало ещё сложнее. — самоуверенным… эгоистичным… блять, Дазай, не медли же!       — Ты не можешь попрекать меня в эгоизме после такого, — фыркнул Дазай, раскатывая презерватив. Он не жалел смазки, да и у лисенка, хоть и, видимо, долго никого не было, он был далеко не первым.       Блять. Когда он вошёл, то замер от наплыва ощущений. Жар, теснота, весь мир сузился вокруг члена. Никогда его самоконтроль не подвергался такому сложному испытанию. Осаму окаменел, стараясь не двигаться, давая Чуе, сжавшемуся, тяжело дышащему, привыкнуть.       — Блять, — повторил его мысли лисенок. Осаму чувствовал, что сточит зубы, потому что мышцы лисенка непроизвольно сокращались вокруг его члена, пытались его вытолкнуть. Он начал покрывать позвонки, лопатки, бока Чуи поцелуями, чтобы отвлечься от жара соединения их тел. Дазай хорошо почувствовал момент, когда Чуя чуть разжался и на пробу немного шевельнулся. — Блять. Да, Дазай.       Осмелев, Осаму двинулся ещё раз, глубже, но все так же медленно, и их стоны слились воедино. Дазай начал неспешно, наслаждаясь удовольствием, держа Чую за бедра, и, боже, вид перед ним был шикарным. Он мог вечность смотреть на то, как его член полностью входит в узкую задницу лисенка, как тот двигается ему навстречу, пытаясь ускориться. Но Дазай был беспощаден — он проникал глубоко, до основания, попадая прямо по простате, заставляя Чую извиваться от пронзающей вспышки удовольствия, но действовал очень медленно.       — Дазай, — лисенок почти хныкал. — Быстрее. Быстрее.       — Что же мне нужно сделать? — как дьявол искуситель, бархатно протянул Осаму. Он не останавливался, действуя в едином ритме, и это сводило Чую с ума, заставляя его бесперебойно тихо стонать. Его спина часто вздымалась, покрывшись капельками пота, которые хотелось слизать, и спустя ещё несколько таких же глубоких, медленных, издевательских толчком он сдался, рассыпался, умоляя:       — Пожалуйста. Трахни меня.       Осаму не нужно было большего — слова отдались кипятком в душе, протекли по позвоночнику, и он сам был уже давно на грани. Выдержка подводила, когда рядом был его Чуя.       — Конечно, лисенок, — жарко прошептал он и сразу двинулся, выбивая из Чуи отчаянный вскрик. — Всё, что ты захочешь.       Он взял сразу сильный, бешеный темп, и Чуя только этого и ждал. Самоконтроль полностью ему отказал — лисенок выгнулся ещё сильнее, бесстыдно подаваясь ему навстречу, и ногтями скреб подушку, не в силах справиться с ощущениями. Осаму не мог не смотреть на него такого — горячего, покорного, тесного, любимого — он жадно запоминал каждую деталь, и его тренированное дыхание норовило сбиться от избытка ощущений. Он сгреб волосы Чуи, эту рыжую копну, натягивая их на себе, и лисенку пришлось запрокинуть голову. Он слепо открыл рот, Дазай коснулся сухих губ пальцами, и Чуя не сразу понял, что он него требуется. Он начал облизывать их, отчаянно и жадно, пока Дазай был сзади, и в итоге не выдержал, согнулся, вскрикнув:       — Дазай..!       — Да, лисенок, — Выдохнул Осаму, касаясь его члена. Потребовалась всего пара движений, чтобы Чуя крупно задрожал, пережидая острое удовольствие, и излился с громким стоном. Он так сжимался, так наслаждался, что Осаму не мог не последовать за ним. Ещё пару раз толкнувшись в ослабевающее тело, он почувствовал, как его сознание захватывает оргазм, как монолитной волной накатывает удовольствие.       Он как будто выпал на время из мира, но в действительности прошло не больше минуты. Удивительно для мозга Дазая — испытывать тишину, ослепительно белую, чистую, пустую, приятную. Он вышел из Чуи, который уже свернулся сонным калачиком на нерасправленной постели, и снял презерватив. Дазай, удивляясь собственной заботе, прикрыл его одеялом, и лисенок мило что-то пробурчал.       — Лисенок, — тихо окликнул он. — Надо помыться.       — Завтра, — все еще сонно и уставше, абсолютно убийственно мило, проворчал Чуя, главный чистюля. И приказал, будто бы хотел этого, будто бы по-другому и быть не может. — Иди сюда, мумия.       Кто Дазай такой, чтобы отказываться?