Сопряжение

      Шибусава, вероятно, был готов к приходу врагов, к своей потенциальной смерти. Как только его сердце перестало биться, все те камни-способности, которые он собирал, разрушились, высвобождая силу, заключенную в них. Дазай вспомнил, как считал, что, спустившись сюда, они загонят врагов в ловушку. Теперь здесь оказались они.       Если они задержатся, сражаясь со способностями, то истощатся и потратят много времени, а у единственного выхода их будет ожидать мафия. А игнорировать двадцать почти-эсперов в ограниченном пространстве, пытаясь сбежать, невозможно. Итого: им нужно сначала разобраться со способностями, которые все очень сильные, боевые и разные, не умереть в процессе, а потом как-то убежать от сил мафии. Время играло против них.       Чуя справлялся с четырьмя «образцами» около пятнадцати минут и выглядел уже уставшим, когда пришёл сюда. А от Дазая пользы немного, учитывая предыдущий опыт столкновения. Действительно ли его Исповедь зависит от его пустоты? Наоборот работало точно, и Осаму был слишком в раздрае, чтобы проверять догадки.       Чуя среагировал на опережение: он учился очень быстро, уже зная повадки образцов. Он затолкал Дазая в каморку, защищая гравитационным полем их обоих от игл, камней, столов, обломков — любых физических объектов, схватил за плечи, встряхнул, глядя прямо в глаза, твёрдо произнес:       — Дазай. Я знаю, что это сложная мысль, но если её смог усвоить я, то и ты справишься. Ты — это не твоя способность. Это Исповедь подчиняется тебе, а не ты ей. Я собираюсь сделать кое-что безумное, смогу быстро справиться со способностями, но потом буду бесполезен. Как только я разберусь с ними, то не остановлюсь, и тут ты должен остановить меня. Если ты этого не сделаешь, то, скорее всего, моё тело не выдержит. И мы оба умрём.       Им пришлось пригнуться, чтобы не опалить голову; как неприятно, что среди образцов затесался огонь. Дазай все ещё был немного в трансе, но кивнул, решив довериться Чуе и осмыслить происходящее позже.       — Ты выпустишь Арахабаки?       — Да. Не высовывайся, пока я не разберусь со всеми. Он тебя не любит. И будь аккуратнее.       — Ты тоже, лисенок, — прошептал Осаму, когда Чуя сдернул перчатки с рук. Бросаясь к образцам, прямо в середину образовавшейся толпы, он проговорил какую-то активирующую фразу, и в процессе уже покрылся кровавыми разводами.       У Дазая пошли мурашки. Он смотрел на Чую — нет, не на него, на Арахабаки в теле Чуи — и не верил глазам, что существование этого возможно. Голову занимали вопросы: что значат слова лисенка? Что он подразумевал под тем, что Исповедь и он — не одно и то же? Все, что Осаму делал, было продиктовано его способностью. Он привык думать, что если бы ее не существовало, он был бы другим человеком, не неполноценным. Всё, что он чувствовал… тоже в какой-то степени было продиктовано Исповедью.       То, что он сейчас ощущал, — этот трепет, восторг, яркое чувство опасности, адреналин, бегущий в крови, когда Чуя с безумным смехом впился рукой в шею одного образца, отправляя гравитационную бомбу в другого, подобравшегося со спины, — чем оно было продиктовано? Исповедь не подействовала на Чую в первый раз не потому, что он бог, а потому что Дазай не хотел, чтобы она подействовала. Он уже тогда знал, что влип, что утонул в глубокой синеве чужих глаз, что пропал, пропал, пропал. И все это — только Исповедь? Только смешное сочетание их способностей?       Осаму отказывался в это верить.       Он не знал, что думал Чуя, но понимал, что доверить свою жизнь человеку намного сложнее, чем просто довериться инстинктам. И то, что Осаму хотел оправдать это доверие, не входило в узкий спектр мотивации «почувствовать эмоции», как говорил Шибусава. Он определённо чувствовал притяжение не только потому, что так совпало. Потому что это был Чуя, его лисенок, который захотел их спасти, который дал ментальную оплеуху Осаму, смог парой слов поддержать, чтобы Дазай выполнил свою часть работы.       Он заметил, что лисенку становилось хуже: его движения, и так не особо скоординированные, стали уж совсем дерганные, и из глаз, ушей, носа, рта тёмными алыми стуйками бежала кровь. Он почти расправился с образцами — прошло меньше пяти минут, какой же сильный… Дазай подобрался к нему в тот момент, когда Арахабаки выпустил ещё одну Чёрную дыру, разбираясь с остатками способностей. После такого взрыва выжить не смог бы никто. Дазай схватил его за голое предплечье, а второй рукой подхватил за талию, потому что ноги того уже не держали.       Засияла голубоватая Исповедь. Чуя медленно обернулся к Дазаю, его лицо было искажено в безумной гримассе. Глаза невидяще смотрели на него, радужка пропала совсем, оставив только сумасшедшую белизну.       Исповедь — просто его способность, которая должна ему подчиняться, понял Дазай. Часть, а не целое.       Вот как лисенок продержался «без должного ухода» так долго. Он понимал эту истину, он разделял себя и Смутную Печаль. Да, она влияет на него, и ему было все ещё тяжело, но они были не в слиянии, Чуя пользовался ей, как ещё одним инструментом, всегда ему доступным.       Так пусть и Исповедь работает так, как должна.       Никогда еще Осаму не относился к своей способности так осознанно — обычно он не задумывался, просто прикасаясь к человеку. Но тут бы это не сработало. Ему нужно было взять под контроль, и все получилось. Чуя рвано вдохнул, будто бы только сейчас обрёл эту возможность, и беспомощно обмяк в его руках, сразу же лишившись сознания.       Теперь все зависело от Дазая, в его голове пошел обратный отсчёт. Секунду он потратил на то, чтобы оглядеть комнату — разрушена до основания, но он заметил пару процесоров, из которых можно вытащить жёсткие диски, если добыть информацию более цивилизованным путем он не успел. Это не заняло много времени. Он бросил взгляд на Чую, лежавшего в той позе, что он его оставил, и быстро осмотрел на наличие ран. Его состояние было тяжёлым, Осаму с уверенностью мог предположить внутреннее кровотечение, множественные ушибы и переломы. Если говорить проще — на нем живого места не было.       — Держись, лисенок, — попросил он, подхватывая его на руки. Чуя будто бы ничего не весил — нести его было легко, и такой его забитый, окровавленный вид внушал лишь страх и тоску, сжимающие бездушное сердце.       У них было ещё около пяти минут, пока мафия не прибудет. И Осаму словно током пронзило — как он не подумал об этом раньше?! — он не сможет выбраться наверх. Они вырвали лифт с корнем, и подняться должны были так же, как и спуститься: с помощью Чуи. Блядь, блядь, блядь.       Он уложил лисенка на колени, доставая телефон; сейчас и проверит, насколько люди преданы лично ему, а не мафии.       — Акутагава-кун, говори как можно меньше и закрой динамик, чтобы слышал только ты, — начал Дазай. По звукам в трубке он опознал, что тот в машине. — Ты едешь в лабораторию на устранение?       Он догадывался, что Мори даже в такой ситуации не будет раскрывать планы до конца. Вряд ли у Шибусавы был способ связаться с Портом и в подробностях объяснить, кто напал. Скорее всего, это было что-то вроде сигнальной кнопки на случай ЧП. Мори было удобно думать, что Дазай может скооперироваться с Овцами, но не то, что он сам пойдёт в эпицентр драки под защитой одного только лисенка. Но приказ наверняка отдал такой: устранить устранить всех, кто находится в лаборатории.       Таким образом, Акутагава скорее всего не догадывался о новом статусе своего учителя и откуда тот ему звонит. Осаму собирался этим воспользоваться, потому что авторитет позволял не объяснять свои приказы. Он все-таки хорошо воспитал Акутагаву.       — Да.       — Ты ответственен за эту операцию?       — Да.       — Вы подъезжаете?       — Да.       — Хорошо, — сказал Дазай. — Прикажи людям осматривать помещения, а сам иди вперёд, там будет лестница, два поворота направо, по коридору прямо и до конца. Поймёшь по трупам. В комнате будет дыра, тебе надо спуститься и вытащить меня отсюда. Это нужно сделать так, чтобы никто не заметил, в ближайшее время. Приказ понятен?       — Да.       — Жду.       Осаму отключился, не прощаясь. Оставалось только ждать. Выдалось время осмотреть Чую. Толстовка ободралась, рукава вообще оторвались за ненадобностью. Руки были обожжены до мяса… снова. Но Дазая интересовало не это. Он убрал липкие красные пряди со лба Чуи и надел на него капюшон, чтобы скрыть рыжину волос. Акутагава не должен видеть раньше времени, с кем Дазай.       Он успел осмотреть лисенка более тщательно, обмотал ему правую голень примитивной тряпкой, чтобы кровь не текла так уж яро. Его лицо было бледным, изнеможденным. Как же Чуя справился в прошлый раз, если был в таком же состоянии? Как смог уйти? Дазай мог более чем представить, как он, ковыляя по Сурибачи, прячется где-то в лежке, зализывая раны. Возможно, он лежал пару дней, борясь со смертью. Вряд ли этот человек с проблемами доверия к миру решил попросить помощи у кого-либо.       Акутагава спустился быстро, зацепившись Расёмоном за края дыры, оглядел Осаму на наличие ранений. Что очень приятно, молча. Дазай проинструктировал, как им подняться, спросил про то, где сейчас бойцы, игнорируя кота в мешке. Вернее, Чую, потрепанного, закутанного сейчас в толстовку, безвольно висящего у него на плече, как будто так и надо. Мысленно Осаму уже простраивал маршрут так, чтобы ни с кем не столкнуться, почти велел Акутагаве уходить, как тот заговорил:       — Я оставил машину под этим окном, чтобы вам было удобнее сбежать, Дазай-доно.       Сказать, что в этот момент Осаму удивился, — это сильно преуменьшить. Акутагава, почувствовав его замешательство, объяснил:       — Мори-доно разговаривал со мной лично, когда назначал на курирование этого задания. Он сказал, что вы можете оказаться предателем, и спрашивал, смогу ли я убить вас. Я был готов сделать это, — Акутагава поджал губы, пока Осаму думал, как же он так просчитался; но, кажется, Мори тоже допустил ошибку, если Акутагава сейчас помогает ему. По неизвестной причине, которую сейчас он, вероятно, собирается озвучить. — Но вы позвонили мне. И я понял, что я все ещё нужен вам, Дазай-доно.       Он будет полным мудаком, если не ответит на это почти что признание. Их отношения не предрасполагали к озвучиванию благодарности и Акутагава не ждёт от него этого. Но Чуя, висящий на плече, заставил Дазая подумать ещё раз, что же можно сказать такого… менее холодного, чтобы заметить чужую слепую преданность, а не воспринимать её, как должное.       — Скажи Мори, что я манипуляциями заставил тебя вытащить меня отсюда и поэтому смог сбежать, — вместо ненужных слов можно предложить действие, помощь, даже если то, что он выдал, было изначальным планом Осаму. — Он вряд ли будет сомневаться в тебе, если ты сможешь хорошо соврать. Сейчас самое время научиться этому искусству, Акутагава-кун.       Конец предложения Дазай говорил, уже подходя к окну, чтобы выбить его с ноги. На улице никого не оказалось: Рюноске иногда бывал очень полезным и продуманным, поставил машину так, чтобы она не просматривалась для людей, оставшихся снаружи. Дазай закинул Чую на переднее сидение, чтобы отслеживать хотя бы его дыхание, сам сел за руль, и вдавил на газ. Дико скрипнули колеса, разгон был максимальный, и Осаму вырулил на дорогу, когда мафия только сообразила, что что-то не так. Он был уже далеко, трасса была пустая, и скорость они только набирали. Если бы Чуя видел — то, наверное, рассмеялся бы от адреналина, бурлящего в крови. Он как-то признался, что не боится вождения Дазая, потому что всегда может замедлить машину способностью, чтобы избежать столкновения. Но сейчас Чуя рвано, редко дышал, и только ремень безопасности удерживал его на сидении. Он был совсем плох.       Когда начался город, пришлось сбавить скорость и немного поплутать по переулкам. Машину Осаму бросил: в ней все равно был датчик отслеживания. Дазай подхватил лисенка на руки и, имея в запасе минут десять, направился к другой машине. Окно неразумно оказалось открыто — вот же везение. Теперь можно было сказать, что они немного оторвались.       Меняя третью машину — конечно, маршрут можно будет восстановить, номера известны, но это все займёт время, которое Дазаю сейчас и нужно, потому что лисенок вряд ли долго продержится — Дазай набрал Одасаку. Его беспокоило то, что на звонок никто не ответил, но он не стал пока что на этом зацикливаться. Тревога поселилась в ледяных руках, но Дазай любил игнорировать её.       Он добрался до мини-базы, специальный путь отступления, который они подготовили с Чуей, и там пересел уже на свою машину, которую отследить было нельзя. Ещё полчаса — и они добрались до квартиры Дазая, о которой Мори не знал; возвращаться в свой особняк было абсолютно глупо и рискованно. Квартирка располагалась в серой многоэтажке небогатого райончика. Люди здесь были на редкость равнодушными, поэтому перенести Чую оказалось куда легче, чем Осаму предполагал.       В квартире их встретил врач, связанный и с заклеенным ртом, которого они с лисенком притащили-похитили сюда на случай, если будет плохо; Дазай сопротивлялся тому, чтобы задействовать лишних людей, но Чуя настоял на своем. Вероятно, он предполагал, что может активировать Порчу.       — Если он умрет, то и ты тоже, — поставил в известность Дазай, развязывая ей руки. Девчонка поморщилась, когда Осаму безжалостно оторвал скотч со рта.       — Но я всего лишь терапевт, — жалобно протянула она. Осаму, разрезая толстовку на теле лисенка, пренебрежительно фыркнул.       — Кого ты пытаешься обмануть? Я знаю, что ты подпольный доктор.       Девчонка прищурилась.       — Хорошо. Тогда ты должен знать, что на нас не нападают, тебя сожрут, когда я выйду отсюда.       — Не «когда», а «если», — вежливо поправил Осаму. — И не сожрут. На Дьявольского Вундеркинда никто не рискнет нападать, милая.       Он смог наблюдать, как девчонка резко побледнела, сравняясь по цвету с листом бумаги, и добавил с ленивой усмешкой:       — Не думай, что можешь что-то сделать. Иначе пострадает твоя дорогая бабушка. Можешь приступать.       Длинный, длинный день. Только сейчас Осаму смог немного расслабиться, когда врач наконец-то занялась своим делом, и он и Чуя были в относительной безопасности. Заныли мышцы, заболела голова, усталость накатила волной, но это это были совсем уж мелочи по сравнению с состоянием лисенка. Дазай позвонил Одасаку, но тот снова не ответил.