***
— Я хочу, чтобы ты взял заказ на защиту моего друга, — прямо сказал он, серьёзно глядя на лисенка, сидящего в кресле. Напряжённого, возбужденного — потому что буквально через пару часов они должны были сойтись в схватке за Тигра, и Чуе было вообще не до него и его просьб. — Друга? — насмешливо вскинул бровь Чуя. — Не знал, что у тебя такие есть. — Тем не менее, это так, — не повёлся на провокацию Дазай, разговаривая все таким же нарочито спокойным, ровным тоном. — Так что? Твоя организация таким занимается? — Я не вижу смысла брать твой заказ. — Какое непрофессиональное поведение, Чуя, — надулся Осаму, скрестив руки. — Вы теряете клиента! — Ничего страшного, — лисенок впервые с их разговора откинулся на спинку кресла, чуть расслабился, заинтересовался беседой. — В них нет недостатка. — Но я не могу обратиться к другим людям, — буркнул Дазай. — Только Чуя справится с его защитой. — Почему ты думаешь, что ему что-то угрожает? — спустя время молчания, в которое Дазай разглядывал лисенка, спросил тот. — А как иначе? — тонко улыбнувшись, ответил Осаму. — Ведь это причина, почему я не могу уйти из мафии.***
— Дазай? Что случилось? Голос лисенка — тихий, слабый, но такой уже знакомый, что даже родной; сам он лежит в постели, маленький и хрупкий, истощенный, как будто умирать собрался. Под глазами — чёрные синяки, об скулы можно порезаться, руки, не прикрытые перчатками, беззащитные, все напрочь в шрамах. Ни одного живого места. Но все равно — Осаму казалось, что Чуя прекрасен. Его личное божество. Он сел на кровать, взяв ладонь лисенка к себе в руки, и поднес к губам, поцеловал. Чуя не отодвинул руку, но тихо пискнул, позволяя настолько интимный жест. Забавно все же: они уже трахались, — куда интимнее? — но Осаму все ещё не снимал бинты, а Чуя — перчатки. И только что позволил прикоснуться, разрушая ещё одно препятствие между ними. После того, как по выражению лица Дазая — нейтрально пустому, как всегда, губы немного приподняты в ленивой улыбке — понял, что Осаму ушёл в себя и что его что-то очень гложет. Как? Дазай не знал ответа. — Я не знаю, что случилось с Одой, — просто сказал он. Вышло так честно, пусто, обезличенно и горько, что Осаму сам не понял, как смог. Цели у этого высказывания не было — он впервые просто поделился; он не ждал от Чуи действий, советов, предложений, даже утешений — это было бы уж совсем глупо — и не знал, зачем сказал. Чуя по прищуренным глазам тоже не понял, с какой целью это было. Дазай уловил момент, когда он словно на что-то решился. Лисенок освободил его руку и…дернул за рубашку, наклоняя, и потрепал по волосам. Сказал: — С ним все в порядке. Овцы никогда не проваливают задания. Это звучало уверенно и надежно, хотя Чуя вряд ли старался, чтобы произвести такое впечатление. Дазай не должен был почувствовать себя лучше от этой банальной фразы. Он никогда ни на кого не надеялся. Он оберегал Одасаку так долго и тщательно, что сейчас не знать, что с ним и где он, было пыткой. Но все же… груз на сердце стал немного, чуть ощутимо, но легче. Чуя, растеряв крохи энергии, снова лёг, прикрыв глаза. Дазай нашёл в себе силы улыбнуться: — Как ты себя чувствуешь? — Неважно, — признался лисенок. — Не думаю, что из меня выйдет хороший боец в ближайшие дни. Но какая разница? — Время терпит, — согласился Дазай. Снова взял его за руку. Мелькнула Исповедь. Тоже повод для размышлений — почему сейчас? Почему работает? — Это истинная форма твоего дара? — Да, порча. Арахабаки вырывается наружу, и я бы не должен возвращаться после этого, — Чуя замолчал, оборвался на полуслове; ему тяжело было это говорить. — Но из-за того, что я могу с ним общаться, у нас есть некоторого рода соглашение… он отдаёт мне тело обратно, когда то отключается. — Ты часто активировал её? — Это четвертый раз, — сказал Чуя. На лбу у него выступили капли пота, и он бледнел все сильнее, но упорно не замечал свое состояние. — Первый я не помню; второй… был сложный. Третий — недавно, когда я сражался за Ацуши, и вот сейчас. Дазай невольно задержал дыхание. Учитывая, как лисенок перенёс этот раз, — а он далеко не первый — то каждая активация была сродни добровольной пытке. Что значит для бога, несведующего в хрупкости человеческого тела, ограничение «когда оно отключается»? Теперь слова Шибусавы обретали новый смысл: Чуе действительно жизненно необходим был Дазай, иначе он может когда-нибудь проиграть в прятках со смертью. — Пообещай мне, что не будешь активировать Порчу без меня, — попросил Дазай. Получилось более уязвимо, чем он хотел, но лисенок на удивление не заметил в голосе эти волнующиеся нотки. В ответ — молчание. — Чуя? — Я… да, да, я обещаю, — наверное, он тоже понимал, что сильно рискует. Лисенок прикрыл глаза. — Тебе хуже, чем ты это показываешь, — мягко сказал Дазая, наклонившись к лисенку. Все признаки указывали на это: он часто, но поверхностно дышал, и говорил уже несвязно, прерывисто… Кажется, он накачался анальгетиками, чтобы быть в курсе событий. Это напоминало Дазая. — Чуя? — Надо обсудить дальнейшие шаги, — слабо возразил он. — Не обращай внимания. Время не терпело. Теперь Осаму — беспокойство за Оду затмило ему глаза — видел, насколько лисенок плох. Его состояние все еще было или-или, и сердце мгновенно сжало, сцепило, пальцы похолодели. Дазай отпустил доктора, потому что Чуя настоял, но сейчас было кристаллически ясно, что это была ошибка. Почему лисенок не хочет, чтобы его спасли? Он не мог не понимать, что все ещё может умереть. Осаму боялся, что знает причину. — Продержись ещё немного, — прошептал Дазай. — Я быстро. Я найду того, кто тебе поможет, Чуя— — Не надо, — эффект от таблеток быстро исчезал. Лисенку становилось хуже прямо на глазах, а он и до этого не выглядел живчиком. — Или… Ты же все равно… тогда свяжись с Коё… Озаки Коё? Дазай позволил себе миг на удивление, прежде чем хватка на рубашке полностью ослабла, и рука Чуи безвольно упала на кровать. Осаму даже не заметил их прикосновения. Чуя выглядел, как мертвец. У него было очень, очень мало времени.