Сопряжение

      Дазай никогда не верил в счастливые случайности: все, что он не смог в свое время проконтролировать, приносило ему только проблемы. Когда они с Лисенком все же собрались с силами встать, сумев связаться с Коё и снова — с Йосано, когда те прибыли с аптечкой и новостями, и молчали, пока спешно залатывали их, Дазай не… не чувствовал ничего? Он уже знал, чем все кончилось: поражением или очень натянутой ничьей. Но, как оказалось, и Чуя, и Тигр — его знакомые-боги — все еще могли его удивить. Осаму не уследил за тем, как эти два молодых человека успели скооперироваться, но пожинать плоды их совместного творчества пришлось ему. Хоть он и долго не мог поверить, что все кончилось без его участия.       Лисенок за его спиной связался с Акутагавой, и тот ждал машину Мори на обратном пути, чтобы перехватить и не дать уйти. Мори, конечно, не хотел задействовать того в миссии, но и не запирал, лишь приказал не вмешиваться, справедливо полагая, что его приказ можно будет исполнить в дань уважения. Но — увы — Чуя оказался проворнее, переманив Акутагаву на их сторону полностью. Так Мори и оказался в капкане: новообразованный дуэт Рюноске-Ацуши был несокрушим. Сам Тигр, к слову, тоже был предупреждён о том, что являлось его главной миссией. В то время, как Дазай сказал ему только не отсвечивать и хорошо выполнять роль живого щита, Чуя тихо натравил Тигра на Мори. Когда Осаму узнал о… махинациях за его спиной, то Лисенок, хлопнув очаровательными почти-невинными глазами, пожал плечами, заметил: «Ты бы все равно не стал считаться с чужим мнением».       Это удивляло, восхищало и не пугало. Страх Дазай испытывал только за сам факт того, как сильно ему вскружили голову, что он позволяет себе немного расслабиться. «Окупилось же», — сказал Чуя и это было именно той фразой, которую Дазай всегда говорил, когда действовал за чьей-то спиной. Теперь он понимал, что чувствовал человек по другую сторону. И не хотел так.       Он шлялся по завоеванным территориям Порта неделю, раздавая поручения, вникая в суть дел, расставляя акценты и давя неугодных. Дел было невпроворот: все же пост Босса нужно было не только завоевать, но ещё и удержать, и деньки обещали быть горячими. Мыслями же он был в их разговоре с Чуей.       Лисенок тоже занимался тем, что помогал ему в делах. Как глава своей организации, он имел больше практического опыта, а еще был более организован и ответственен, так что здорово облегчал существование. Они вернулись домой — в когда-то пустое, не обжитое помесье Дазая — вместе. Не сговариваясь. Осаму не хотел уходить из Порта на пару часов утром (хотя после круглосуточного ночевания в кабинете хотелось хоть куда-то), — ночью было самое рабочее время мафии, как и день, впрочем, — но Лисенок забежал в его кабинет, придирчиво выгнул тонкую бровь и позвал. Пришлось. Если главный трудоголик говорит, что нужно немного расслабиться, то кто Дазай такой, чтобы ослушаться?       Как они оказались в одной постели, Осаму со своей эйдетической памятью честно не помнил. Хотелось заснуть мёртвым сном, желательно, навечно, хотя мысли и суициде не приходили к нему уже давно, но вместо этого он задумчиво пялился в потолок, незаметно для себя гладя по волосам поднырнувшего под руку Чую. Сам Чуя водил пальцем — руки остались без слоя перчаток, непривычно незащищенные — по его груди, тоже обнаженной, без обязательной границы в виде бинтов. Они, конечно, разговаривали эту неделю: только и делали, что говорили, на самом деле. О поставках, людях, задачах, экспериментах, Гильдии, Мори, Овцах, будущем и настоящем. Но Дазая все ещё коробило то, что с ним советовались не до конца. Лисенок доверял ему жизнь, — это было безусловным фактом — но в мелочах осторожничал. Он нарушил свое обещание… и Осаму не знал, как заговорить об этом. Но сейчас, когда Мори в охраняемом самим Акутагавой месте, а Гильдия ещё не наступает им на пятки, то есть, когда нет прямой опасности, они все равно рядом. Несмотря ни на что, у них есть самое главное — доверие. И слова нашлись будто бы сами собой (Дазай отказывался признавать, что думал неделю, и сейчас просто смог оформить накопившуюся эмоциональную кучу в пару связанных предложений).       «Я постараюсь выслушать тебя, — сказал он. — Пожалуйста, не оставляй меня больше в неведении. Вместе мы сможем больше, чем по отдельности».       Чуя боднул его головой, и после этого Дазай, кажется, смог наконец заснуть больше, чем на пару часов.       С Мори он набирался сил, чтобы закончить начатое. Его нельзя было оставлять в живых, но Осаму медлил. Никто не знал, что бывший босс жив — а то недовольных было бы намного больше. Но оставлять его было рискованно, глупо, неразумно, недальновидно, безрассудно и так далее. Помог опять Лисенок, его замечательная, самая лучшая на свете отрада: он предложил себя в качестве палача для Мори. И сразу — силы появились. Это должен был сделать он. Чуя понимающе кивнул. Он как никто другой знал, что за страшная связь между учеником и наставником и как сложно и больно её разрывать.       Особенно когда это происходит не на поле боя. Глядя в тёмные, безжизненные, все такие же привычно равнодушные глаза Мори, Осаму вдруг понял, что уже ничего не испытывает к этому человеку. И палец на курок лёг сам собой. Рука не тряслась, но усмешка учителя больно запомнилась в сердце, когда Дазай секунду помедлил, прежде чем выстрелить.       Мори ничего ему не сказал. Как и Дазай. Им больше не о чем было разговаривать, и в то же время — столько всего осталось невысказанного.       Осаму тогда, помнится, стоял минут пять, разглядывая внутренности и брызги крови на стене. Оставшееся лежать тело. Учителем это больше не воспринималось. Всё они были лишь плотно набитыми мясом, кровью и внутренностями, обтянутыми кожей мешками, что пытались в размышления, игры в бога и поиски смысла жизни. Дазай поморщился и резко развернулся, приказывая хранившему молчание Акутагаве прибраться.       Той ночью он был жестоким, и вернувшийся с миссии уставший, сонный Чуя не застал его дома. Позволил ему молча почтить память наставника, а на следующий день — почти насильно снова запихнул в водоворот жизни.       И понемногу, но жизнь текла.       Налаживалась рутина: сверхурочная работа обычных пешек скоро стала снова больше исключением, чем обязанностью. Вошёл в колею обновлённый Исполнительный комитет, из «старичков» в котором осталась только Коё. Акутагава в первое время дичился, не находя себе места в новой роли, но вскоре привык. А после того, как сблизился с Чуей (Осаму, конечно, мягко намекнул, что лезть к нему сильно близко не стоит), то вообще стал незаменим. Сошёлся он с Тигром: дуэт у них выходил… фееричным и разрушительным. Единственные отчёты, которые Дазаю было интересно читать.       Оказывается, так пролетела пара месяцев. Лисенок был рядом все это время, как примерный ангел-хранитель. Дазай был благодарен ему, хотя редко испытывал это чувство. И Чуя ничего не требовал взамен.       — Мне нужно будет улететь в Европу на две недели, — одним вечером в их кабинете произнес он. Кабинет так-то был Дазая, доступ к которому был запрещён для простых смертных. Но где обычный человек и Лисенок? — Заказ, который не отложить и выполнить могу только я.       — Хорошо, — только и сказал Дазай. Он все еще не заговаривал о том, чтобы Овцы присоединились к Мафии официально, проворачивать это втайне не хотелось, и Осаму вспомнил, как неприятно было, когда Лисенок действовал за его спиной. Поэтому он набрался смелости и спросил прямо: — Ты не думал о том, чтобы присоединиться к Мафии? Конечно, в качестве равноправного партнёра.       Лицо Лисенка нужно было видеть. Оно выражало такое неподдельное удивление, что Осаму почувствовал себя дураком, а это было неизвестное для него ощущение.       — Дазай, — вкрадчиво произнес Чуя, и эта интонация вызывала у Осаму мурашки, прочно ассоциировалась либо с постелью, либо с пиздюлями. — Как, по-твоему, можно объяснить то, что половина вылазок Акутагавы проходит с Ацуши? Или что Кёка бывает в Порту чаще, чем мы дома? Или что в последний месяц наши поставки расширились ещё на пару стран, где у Порта связей не было? Или что я бегаю по твоим поручениям, распоряжаюсь твоими подчиненными и представляю твои интересы на встречах и сейчас отчитываюсь, что собираюсь куда-то уезжать?       Да, Дазай определённо чувствовал себя дураком. Но все же у него было одно жалкое оправдание.       — Гильдия..?       — Это не отменяет того факта, что Овцы помогают тебе не только с ней, — отрезал Чуя. И Дазай, приблизившись к нему, обнял, проворковал в чувствительное ушко:       — Да, ты прав. Прости, — он лизнул его, замечая… реакцию. И продолжил. — Две недели — это долгий срок, Лисенок… Я должен не успеть соскучиться.       И они отработали программу максимум, чтобы было, что вспоминать на расстоянии.       Две недели пролетели быстро, но Дазай вымотался, впервые ощущая так резко чье-то отсутствие. Как оказалось, обязанностей у него гораздо больше, отчеты скучнее, люди капризнее и глупее, а дом вообще — пустой и незнакомый. И самое главное: не было жилетки, в которую можно было бы об этом спокойно поплакаться и дальше пойти делать дела. Лисенок не выходил на связь ввиду секретности задания, и Дазай скучал. Не только по «жилетке» — не настолько же он мудак. А просто… по присутствию. По тому, что можно обнять его, зарыться в волосы, по нахмуренным бровям, по насмешливо изогнутым губам, по рукам…       — Я принёс кофе, — громко оповестил Одасаку, заходя в его кабинет. Обвел взглядом инсталляцию с сюжетом «Осаму Дазай в унынии» и сказал: — Так, хватит хандрить. Всего два дня прошло. Чуя сказал, чтобы я навестил тебя вчера, но я…       — Тебя послал Чу-уя? — проныл Дазай максимально жалостливым тоном, трагично раскинувшись по столу. Эта кипа бумаг хочет его сожрать. Убить и измываться над его мёртвым телом. Обычно Лисенок приходил и рявкал на него за беспорядок — он признавал хаос только в процессе работы, но сейчас его тут не было.       — А как бы ещё меня пустили в самое сердце Мафии? — поинтересовался Одасаку, подошёл ближе и поставил стаканчик на стол. — Кофе, Дазай. Оживай.       Дазай сделал глоток и всхлипнул. Эту адскую смесь сладости и кофеина изобрели они с Лисенком и оба жёстко подсели: Ода мог узнать рецепт только из одного источника…       — И… как ты? — спросил он спустя время, когда напиток был выпит. С ужасом он осознал, что не видел Одасаку уже пару месяцев: вернее, он знал, что тот в безопасности, пару раз мельком замечал в Порту, но не разговаривал: был занят. Стало даже неловко, он все ещё считал его другом. И Ода, похоже, тоже, если пришел сюда. По просьбе Лисенка… в сердце потеплело.       — Да нормально, — хмыкнул Одасаку, покрутив ручку между пальцев. — Недавно опубликовал свою книгу…       Их никто не мог прервать. Дазай впервые смог выслушать историю до конца — и почувствовал, как радостно ему за Одасаку, который смог выжить, выбраться и восстановиться от этого грязного, тёмного болота. Пусть их пути разошлись и больше они не были связаны обстоятельствами, пусть Дазай уже не был так сильно, патологически к нему привязан, он все равно чувствовал единение и… ощущал их связь, дружбу, какие-то светлые чувства, которым, как обычно, не мог дать названия.       И в этот раз они не омрачались ничем.       Конечно, он справился, даже не разрушив организацию и город, чем невероятно поразил Лисенка, приехавшего озадаченным и задумчивым. Но его лицо изменилось, как только он увидел Осаму — тот и сам почувствовал, как губы невольно расплываются в улыбке. Дазай взял выходной, прервав доклад Коё на половине, когда ему доложили, что Лисенок прибыл в страну. И вот после долгого «встречания» они стояли на балконе, пили вино (в этот раз даже вкусное), рассматривая наступавший рассвет. Дазай любовался только Чуей: его благородным профилем, яркой радужкой глаз, растрепанными рыжим волосами, губами, так пошло обхватывающими фильтр сигареты, что желание вернуться в постель было почти нестерпимым.       — Как прошла миссия? — спросил он, слыша в ответ теплый смешок.       — Своевременно ты спрашиваешь, конечно, — Дазай фыркнул, не соглашаясь: у него были более важные места, которые он хотел проверить. — Нормально. Меня смутил там один человек — он появился из неоткуда, будто бы в насмешку, не вмешивался, хотя мог испортить момент… Я пробил по контактам: его называют Гоголь, член русской мафии. Думаю, это был нам намёк…       Дазай не выдержал, обнял его со спины, положив голову на плечо, вдохнул родной запах, как последний наркоман. Лисенок даже не отреагировал: он привык, что Осаму с ним ласковый, как мартовский кот, и только задумчиво погладил по бедокурой голове. Произнес спустя ещё несколько затяжек:       — Мне показалось, что ты что-то хотел сказать. Это так?       — Так, — согласился Дазай и ещё раз прикоснулся носом к шее, не в силах оторваться. — Я наконец-то добрался до лабораторий Шибусавы—       — Расстояние благотворно влияет на твою продуктивность, — вставил Чуя. — Нужно почаще оставлять тебя одного.       — Ни за что! — искренне ужаснулся Дазай. — Это просто было очень важно. Там много интересного обнаружилось…       — Это нужно спрятать подальше.       — Конечно, Лисенок, — он крепче обнял его, думая, как такое хрупкое существо может содержать такой крепкий стержень в себе. И продолжил, потому что скрывать было бы нечестно. — Я нашёл то, что поможет… убрать побочные эффекты способности, Чуя. Лекарство, способное подчинить твоей воле Арахабаки.       Чуя резко развернулся в его руках. Лицо было внимательным, напряжённым, он выискивал в Дазае намёк на шутку или розыгрыш, но тот оставался предельно серьезен, несмотря на то, как сильно боялся внутри.       Первым порывом было выкинуть, уничтожить все наработки, лишь бы Лисенок не перестал нуждаться в нем. А потом Дазай подумал: без пустоты, может быть, он тоже потеряет чувства к нему. Часто ему бывало плохо, до отвращения к жизни, но и свет — Чуя — казался на этом фоне просто ослепительно белым. Что, если окажется, что все было не так? Разочаровываться страшно, как и вступать в неизвестность. Но, глядя на решительное лицо Лисенка, Дазай понимал, что поступил правильно.       Не знал, во что обойдётся честность ему, но поступил по совести. Вот что, наверное, Ода вкладывал в понятие «хорошего человека».       Они выпили «лекарство» тем же днем, на том же балконе, но на закате. Дазай глотал горькую смесь, закрыв глаза. Он чувствовал, как с него будто бы слетают невидимые оковы, настолько привычные, что их тяжесть уже не ощущалась. Глаза открывать было страшно: он боялся, увидев Чую, не почувствовать той дикой смеси гормонов счастья, как это бывало обычно. И его ожидания оправдались. Лисенок глядел на него — глаза, правда, все еще были аномально голубыми — и произнес:       — Такая тишина.       И улыбнулся ему: тепло, доверчиво, открыто, с морщинками у небесных глаз. Дазай почувствовал, как в груди распутывается узел, как разливается привычное тепло. Он прижал пискнувшего от неожиданности Чую к себе и пробормотал едва слышно, смаргивая заслезившиеся глаза:       — Я все ещё... чувствую.       Чуя немного отклонился от него, серьёзно глядя снизу. Разница в росте всегда приводила Дазая в восторг. Это не изменилось. Как и чувственная хрипотца в голосе его Лисенка:       — Я тоже… чувствую, Осаму.       Они поцеловались, и это было не привычным ярким взрывом положительных эмоций, но все равно — мягкость губ, их настойчивость, доминантность, запах Чуи, рука, зарывшаяся в его волосы, — каждая деталь была настолько знакомой, родной, приятной, что вызывала радость в душе. Да, коктейль эмоций в его крови стал менее «химическим» по составу — но кто сказал, что это хуже?       И стало абсолютно понятно: их держала вместе не навязанная способностями связь. Сейчас Дазай понимал: они справятся и с Гильдией, и с русской мафией, и со всем остальным, что подкинет им жизнь. Потому что они есть друг у друга. Несмотря ни на что,       Связанные.