«твоя любовь в пакетах, в зиплоках и конвертах.
моя любовь — прожить твою боль»
До вокзала они ехали в полной тишине, которая душила обоих, но прекратить это не мог никто. Нет, у них действительно было много вещей, которые стоит обсудить перед длительной разлукой, но не было слов. Это как нырнуть в море, не умея плавать и долго барахтаться в этой безжалостной стихии. Наверное и за руки они держались уже по привычке — это словно ритуал, значение которого уже давно потерялось.Привычка…
Юра машинально поглаживал большим пальцем руку Никиты, словно проверяя: сон ли это? Он, на удивление, как будто ничего не чувствовал. Юра не нервничал, не накручивал себя, не думал об этом всём. Для него это было чем-то, что можно просто пережить и не вспоминать уже никогда. Это всё ему порядком уже надоело, а выдавливать из себя чувства он уже устал.Ложь…
Никита же каждой клеточкой своего тела хотел ухватиться за давно ускользнувшие чувства. Этот безразличный взгляд, это чёртово молчание и этот поганый дождь — они убили всё, что между ними было. Нет, они просто взяли паузу и теперь они просто друзья, но почему так тяжело? Боль танцует в кровавом танце с жестокой обидой, разрушая всё, что они так долго стоили. Он не плакал, сидел со спокойным лицом, будто ничего не произошло. Но если Юра даже простой шуткой попросит его не уезжать, то он останется. Без зазрения совести откажется от поездки, нужно только сказать… Нет, ему хватило бы взгляда. Старого взгляда, такого как раньше. — Неужели тебе совсем всё равно? — губы Никиты немного слиплись от долгого молчания, а голос был с неестественной хрипотцой. Они уже стояли в зале ожидания и поезд должен отходить ровно через десять минут. — Ты даже смотреть на меня не можешь? — Ну мы же это уже проходили и, я думал, что к этому разговору мы не вернёмся… — Я не прошу повторения, просто скажи мне сейчас: мы ничего не можем исправить? Мы же столько раз всё чинили, о любви говорили со слезами на глазах — это всё нельзя вернуть? Почему ты предпочитаешь делать вид, что ничего не произошло?Зависимость…
Юра прикрыл глаза, в ушах стоял звон и голос Никиты был как из-под воды. Он слышал собственное биение сердце, чувствовал каждый вздох совсем иначе… Они танцуют на углях, разрезая чувства друг друга стеклянными осколками влажных мечт и каждое движение отдаётся стократным выстрелом в область сердца. Перед глазами поплыли воспоминания: их знакомство, болезнь в холодном ноябре и они на промёрзлом балконе. Действительно ли не было никаких чувств? Ведь если ты решаешь спасти человека, то наверное тебе не всё равно? — Почему ты молчишь? Хочешь я изменюсь? Хочешь я стану как все твои «развлечения»? Я всё сделаю, только, пожалуйста: не молчи. — на уголках глаз появились плохо скрываемые слезы, состояние было на грани. Кажется, они слишком долго играли на конце ножа и Никита оступился, он ухватился рукой за острый конец и жгучая боль растеклась по телу. — А помнишь, ты мне букет пионов принёс в феврале? А помнишь, мы гуляли до утра и до жути замёрзли?Молчание…
Время уже вышло, нужно поспешить, чтобы успеть на поезд. Никита уже держался за обрыв лишь кончиками пальцев, а Юра словно продолжал танцевать и ничего не видел вокруг. И чёртов рюкзак, что случайно зацепился лямкой за поручень. Никита резко дёрнул и чуть сам не упал. Слёзы покатились из уставших глаз и он хотел было сесть на пол, чтобы окончательно утонуть в этом кошмаре.Поезд номер 6006 отправляется через две минуты.
Он не успеет. Не хочет успеть.Слабость…
— Вставай, пора домой. — голос Юры разрезал тишину, Никита поднял глаза и ещё больше расстаял. Они всё обязательно исправят! Или разобьются, прыгнув со скалы собственной боли.***
Они оба сидели в комнате и разговаривали о вещах которые убивают их, но мысли были совершенно иные. Они будто одновременно существовали в двух разных мирах и умело ориентировались в них. В одном мире — строгость, в другом — нежность. Как это может уживаться? Пусть говорили они об одном, но перед глазами были воспоминания, которые нельзя удалить нажав на одну кнопку. — Никита, это ненормально, понимаешь? Это не любовь, мы зависимы. Ты увидел во мне спасателя, а я в тебе жертву, которую нужно спасти. Мы убиваем друг друга и только причиняем боль, нужно разорвать этот порочный круг, слышишь? А в воспоминаниях его вечно холодные руки, которые касаются разгорячённого тела и до боли сжимают светлые волосы. Губы Никиты оставляют болезненный след от ночи, ловя каждый вздох и тихий стон. — Да, я понимаю. Это действительно причиняет боль… Может и чувства наши — это лишь причины наших детских травм? Нам обоим не хватает внимания, поэтому мы цепляемся за каждого кто проявит хотя бы немного чувств? И это рваное дыхание, от каждого прикосновения… Им никто не нужен в эту ночь, они убегали от проблем друг в друга, утопая в лёгкости и чувственности. Юра осыпает поцелуями шею Никиты, не оставляя свободного места. Никита только его, только его… — Ну, так мы останемся друзями? — эта фраза разрезала ночную тишину, эту боль терпеть нельзя. И осознание сказанного придёт не сразу, только через пару мгновений. Лица не изменятся, они привыкли уже скрывать истинные мысли и эмоции — им далеко не всё равно, но зачем кому-то их реальные проблемы? Какая глупость… — Да, ты прав. Это неплохое решение, — не дрогнувшим голосом ответил Никита, будто говорил какой-то заученный закон или аксиому. Они так и стояли напротив друг друга, смотря прямо в глаза и надеясь, что кто-то из них сдастся и скажет утешительную неправду… И снова молчание, хотя много хочется сказать. Хочется забрать всё сказанное обратно, но уже слишком поздно. — Я завтра к матери за город уезжаю, если хочешь приходи на вокзал… — хотел как можно более небрежно сказать Никита, пристально наблюдая за лицом Юры. Как бы ему хотелось заметить хоть маленькое изменение в этом спокойном лице, но нет. Ноль эмоций, как из-под ареста, он смотрит прямо в глаза и молчит. Ему всё равно. — Как хочешь, — тихо сказал Юра, выбрасывая окурок в старую пепельницу. Смотреть в глаза Никите уже не было сил, поэтому он перевёл взгляд на новые обои. Иронично ли, что с новым ремонтом тоска будто бы только помножилась? За окном светило мартовское солнце, но ещё совсем не грело, лишь дразнило. Такое светлое, но такое холодное?..