***
Кабинет буквально пропитался неприятным напряжением, исходящим от этих двоих. Попов задвинул свой стул, взяв свою папку, подходит ближе, выжидая, когда на него обратят внимание, но через некоторое время всё-таки не выдерживает: — Вы что-то хотели? — показательно кашляет в кулак, поправляя очки, спадающие на кончик носа, на что Антон отвлекается от своих документов, поворачивает в его сторону голову, отодвигаясь на кресле чуть дальше от стола, выпрямляясь в спине. — Мне передали, что вы должны были составить и принести отчет по последним показателям, это он? — показывая пальцем на папку в руках мужчины, вопрошает Шастун, на что Арсений кивает и отдает ему. — Слушайте, я же ясно выразился, когда просил не отвлекаться? Рассматривая содержимое папки, досконально проверяя и перелистывая отчет, всё же решил докопаться до Попова тот, даже не глядя в его сторону. — Я же попросил прощения. Больше этого не повторится, — сдерживая раздражение в узде, произносит мужчина, складывая руки крестом на груди, но увидев недовольное лицо напротив, тут же решил поинтересоваться. — Что-то не так? — Вижу банальные ошибки. На десятой странице недочеты есть, почему не прикрепили отчетность за крайний месяц? — говорит монотонным голосом Антон, вздыхая, закрывая отчет, презренно кидая вместе с папкой на край стола. — Переделайте, к концу дня занесете мне. — Я сделал все по регламенту, ошибок не было раньше и сейчас не могло возникнуть, — упирается тот, взяв отчет в руки, пересматривая его самостоятельно, не понимая, что того не устроило, ведь он ничего не видел. — Объясните конкретнее, что за ошибки? — Мне вас еще учить, что ли? Не справляетесь, значит, не взваливайте на себя слишком много, — строго отрезает Шастун, отрезвляя сразу же своим злым тоном. — Послушайте, по-моему, вы просто отрываетесь на мне за утренний инцидент. Я работаю здесь не первый год, и, думаю, что не последний. И смешивать личную неприязнь и работу, как минимум, непрофессионально, — взорвался всё-таки Арсений, высказывая всё как на духу, а после опомнился, когда увидел пораженное лицо начальника, чье внимание было полностью переключено на него. Попов понял, что перегнул палку, влезать в конфликт с начальством в первый же день, наверное, не самое лучшее решение в его жизни, потому тот опустил голову, тихо извиняясь, уходя из кабинета со словами. — Занесу в конце дня. Еще никогда Арсений не думал о том, что работа ему надоела или же он не хочет вообще находиться там, но, кажется, сегодняшний день пробивает дно в его отношении к работе. Все сотрудники знали, что он буквально перфекционист, который относится ко всему со знанием своего дела и с полной отдачей, по крайней мере, всегда старается, чтобы так и было. — Ну что, как все прошло? Как он тебе? — вопрошает сходу Матвиенко, как только тот вышел и быстрым ходом пошел в сторону своего кабинета, даже не обращая внимания на своего друга. — Эй, я с тобой разговариваю, между прочим. И как только он отошел на безопасное расстояние от злосчастного места, то резко развернулся, видя, как пугается этого действия Серёжа. — Он ужасен. Я не знаю, где Воля его откопал, но кроме надутого самомнения и высокомерия у него ничего нет, — проговорил яростно Попов, легко усмехаясь в конце, но с не менее агрессивным оттенком в голосе, открывая ключом дверь. — Меня до вечера не беспокоить. И с этими словами захлопывает дверь перед коллегой, который непонимающе стоял и переваривал произнесенное другом, и, видимо, решив, что лучше сейчас не бесить своего товарища, уходит к себе. И на самом деле запаниковал даже сам Сергей, ведь редко, когда друга можно было увидеть с таким красочным спектром эмоций. Изо дня в день Матвиенко наблюдал одну и ту же картину, как Арсений с кислой миной убитого человека бродил, словно призрак по их отделу, все уже и позабыли того жизнерадостного и креативного работника, с которым они знакомились и работали в первые годы. Работа шла полным ходом, а если быть точнее, то Арсений старался, чтобы она как можно быстрее пошла, но мысли были заняты другими вещами. Он был везде, но точно не во всех этих бумажках. Прошло ровно четыре часа после того, как дверь в кабинет была со злостью захлопнута. Оттуда доносились уставшие вздохи и периодические стуки по столу. Кто шел мимо его кабинета, вероятно, пугались, когда был слышен очередной стук по поверхности рабочего стола. На столе, кстати говоря, лежали многочисленные бумаги, в которых Арсений уже буквально путался и тонул, а буквы с них уже переплетались между собой. На нем также стоял компьютер, вечно пылящийся, в который иногда тот поглядывал, чтобы перепроверить счета и даты. А еще фотография жены в красивой красноватой рамке. В тот день они решили уединиться где-то загородом, чтобы произошла некая смена обстановки. Стояла летняя жара, а они как раз давно не выбирались куда-то на природу, поэтому было решено, что они снимут домик, находящийся вдали от всей этой городской суеты, закупят еды, всякие необходимые принадлежности и будут отдыхать от всей души. Они много разговаривали, чего редко удавалось, когда обоим надо вечно на работу. Ходили купаться на близ лежащую речку, выходившую на маленький водопад чуть поодаль, и хоть и берег у нее был в большей степени каменистым, но где-то среди этих камушков они нашли и песчаный бережок, где и смогли расположиться. Они расстелили мягкий плед, разложив на нем различные летние сласти и напитки, хранящиеся в сумке, сохраняющей нужную им температуру. Из еды они купили ягоды. Такие как, например, клубника, голубика и черешня, а также спелые фрукты, ведь Алёна любила всё полезное, на что и подсадила Арсения. Салатики, нарезанные лично женой, казались ему лучшими из всех. Иногда та могла порадовать себя шоколадкой, потому положила в сумку свои фавориты, среди которых наблюдались темный шоколад с орешками и белый пористый. Из напитков апельсиновый сок и минеральные воды, лимонады с мятой и кусочками отборных цитрусов, ну и, конечно же, не обошлось без бутылочки вина, между прочим, их любимого. Взяли еще крема для и от загара, но всё равно парочку раз успели сгореть, из-за чего девушка потом ругалась на мужа за то, что он её не будил, когда она засыпала на их собственном пляже. А по вечерам они укутывались в объятия друг друга, обозначая свою любовь, скрепляясь своими душами и телами настолько долго и протяжно, насколько только это возможно было. Как говорится, и пусть весь мир подождет. У них свой мирок, в котором они дышали друг другом, им было там уютно вдвоем, они ни в ком больше не нуждались. В те моменты ему хотелось жить и не прекращать свое дыхание, чувствовалось яркое желание просыпаться по утрам. Глядя на эту фотокарточку, он видит, насколько его жизнь поменялась от и до, лицезрит ту грань, через которую уже не пройти обратно. Всякие скомканные листы, ручки, степлер, принтер и прочее тоже валялось на его рабочем месте в хаотичном порядке. Сейчас на поверхности стола был натуральный бардак, как и, впрочем, в голове Арсения. — Блять, — проговорил он, когда всё-таки смог найти ошибки в отчете, уже понимая, насколько он был не прав. Всё, на что указывал Антон, естественно, оказалось правдой, ведь он всё же аналогично работал не первый год и имел какой-то бэкграунд за плечами. Ошибки, конечно же, банальные, на которые бы обратил внимание и Арсений, но он был так загружен вчера, что мог и не заметить чего-то. И, как назло, Оксана Фролова заболела, потому перепроверить было некому. Он себя не оправдывал ни в коем случае, но было, безусловно, стыдно, ведь он накричал на невиновного человека. Но тот должен был быть посдержаннее и потактичнее, всё-таки это новый босс. За окном приятно светило солнце, но оно сейчас не согревало нисколечко, наоборот даже напрягало. Попов положил руки на стол, упав головой на них, надломленно вздыхая. Возможно, это первые красные звоночки, что он и правда сильно перегружает себя, ведь раньше бы стопроцентно таких погрешностей не появилось и в помине. Но только находясь на рабочем месте отчетливо чувствует это отвлечение, и что не оглядывается на фантомный шум на кухне, что не осматривается в поисках такого до боли знакомого голоса. Тут его мозг работает и нагружается по всем фронтам, не оставляя ни секунды на ненужные самокопания. Но, наверное, и разгружаться как-то следовало бы, да только кто бы посоветовал, ведь Арсений у нас отличается иногда излишней гордостью, то ли нежеланием в принятии помощи. Он одно время чересчур часто пользовался этим, и сейчас ему банально стыдно и неудобно кому-то жаловаться на какие-то свои недуги. Даже тому же Серёже редко, когда рассказывает что-то искренне насчет своих переживаний. Быстро переделывает отчет, перепроверяя всё сто раз, распечатывает его еще раз, начиная свои остальные рабочие задания. Обычно по понедельникам не такая сильная загруженность и он освобождается ближе к семи, но так как сел он за свои основные обязанности только ближе к трем или четырем, поэтому сегодня он заканчивает в полдевятого. Заранее позвонив своей матери, чтобы та забрала Кьяру с детского сада, тот еще и говорит ей про кинотеатр, куда очень хотела сходить девочка, сообщив, что сегодня задерживается. Матвиенко заходил попрощаться еще в часов шесть, пожелав другу хорошего окончания дня, так что в отделе сейчас сидят единицы, которые работают до последнего. Арсений мысленно немного расслаблен, ведь из-за того, что он посидел сегодня подольше, тот выполнил половину рабочего плана на ближайшие будни, что точно не могло не радовать. Поэтому на абсолютном блаженстве Попов выключает все электричество, работающее в его кабинете, забирает отчет в печатном виде и преспокойно идет к начальнику. Свет у того горел, означая, что тот тоже засиживается допоздна. Хотелось бы извиниться за утренний выпад на него ни за что, плюсом сдать, наконец, этот чертов отчет. Стучится аккуратно два раза, услышав, что может входить, тихонько заходит, закрывая за собой дверь. Оказывается так, что свет шел не от люстры, а от яркого светильника на столе у Антона, потому всё остальное помещение было окинуто легким полумраком, наводящим некую таинственную атмосферу. Шастун сидел в своем кресле, разбираясь с огромной кипой документов, читая и подписывая каждый из них, вероятно, аналогично вымотанный за весь рабочий день, так как выглядел он, мягко говоря, истощенным, отчего Арсению стало даже как-то жаль его, ведь с новой должностью приходит большое количество задач, необходимые закрыть в кратчайшие сроки. Наверное, тот уже сто раз пожалел, что вообще вступил на новое рабочее место, ведь начальником всего офиса быть весьма сложно. По одним только глазам человека можно многое понять, а сейчас они были у него затуманенные, серые, даже немного в расфокусировке как будто, но всё-таки с деловитым видом старающиеся вникать в текст. — Антон Андреевич, я хотел еще раз попросить прощения у вас. Утром как-то некрасиво вышло с моей стороны. Я просмотрел отчет и вы были правы, я все исправил, — стараясь искренне донести то, что не хотел как-то обидеть, договаривает Арсений, кладя папку с бумагами на стол, ожидая реакции. Мужчина, грозно восседающий над своими документами, вскидывает кудрявую копну волос, поправляя немного левой рукой, убирая выбивающиеся, особо непослушные локоны набок, устремив свой усталый взор на Арсения, но как только он увидел, кто перед ним, то прямо-таки немного оживляется, сверкая зелеными глазенками в этой слегка мрачной обстановке. — Простите, я прослушал всё. Конец дня, сами понимаете, заработался, — говорит тот, слегка откашлявшись в кулак, внимательно осматривая коллегу, а после его глаза зацепились за папку, тут же открывая её. — Вы переделали отчет, благодарю. Вы что-то еще говорили? Попов тут же вспыхнул внутри, думая, что это неуважительно по отношению к нему, но всё-таки он проглотил всё свое недовольство, мягко улыбаясь: — Да, я всё понимаю. Я переделал, всё должно быть безошибочным, — мягко ответил Арсений, складывая руки крестом на груди под пристальным взглядом Антона, но он всё-таки решил, что необходимо это повторить, чтобы не было недомолвок. — Я говорил, что хотел бы извиниться за свою бестактность утром. Вы были правы. Шастун с интересом вслушивается, а после хмыкнул, откладывая отчет на стол, поворачиваясь на кресле к Арсению, отвечая: — Мы с вами вообще как-то неправильно начали. Давайте опустим этот конфликт, он нам ни к чему, — простенько улыбаясь коллеге, произносит по-доброму Антон, и почему-то от этого тона так теплеет на душе, на что Попов, наконец, по-настоящему улыбается, глядя в пол. — Ну, согласитесь, что это странно. Всего-то первый рабочий день, а это ваше, кажется, третье извинение передо мной, если не четвертое. Помещение сразу стало наполняться положительной энергетикой, чувствовалось, как ощутимо налаживались их взаимоотношения, что не могло не обрадовать и без того уставших за весь день Арсения и Антона. Попов немного посмеялся, но после сдержанно ухмыльнулся, вытягивая свою руку вперед перед опешившим мужчиной в кресле: — Да, вы правы, мы же взрослые люди, давайте начнем все заново. Меня зовут Арсений Сергеевич, приятно познакомиться, — держа руку в воздухе, произносит Попов, ожидая реакции, но Шастун только спустя секунд пять принял рукопожатие, крепко взявшись за чужую ладонь. И, установив зрительный контакт, усмехнулся, согласно кивая головой: — Антон Андреевич. Взаимно, — мягким голосом проговорил тот, немного дольше приличного задерживаясь на голубых глазах напротив, кажется, увидев в них что-то важное. Арсений ощутил некую неловкость, когда ему посмотрели прямиком в глаза, невозможно нормально мыслить даже, когда на тебя так открыто таращатся. Плюсом ко всему у начальника практически все пальцы усыпаны кольцами, что сильно отдавали металлическим холодком по его чувствительной коже. Это настолько стало уже редким явлением для Попова, что он уже и позабыл, когда вот так знакомился с кем-то. Это напоминало ему о том, что он самый обычный человек, нуждающийся в этом новом общении. Он головой понимал, что в этом нет ничего особенного, но иногда это «что-то» становится особенным именно из-за того, что мы закладываем в это какой-то смысл, который уже в свою очередь весит больше, чем ничего. И именно поэтому, возможно, ему и внезапно начало казаться, что рановато пока для таких банальных знакомств. Мужчина, словно очутился в теле маленького ребенка, которому пришлось впервые знакомиться с кем-то самостоятельно, когда еще потеют ладошки и голос дрожит, а сердце готово упасть в пятки и больше не подниматься из-за страха быть отвергнутым. Как будто вернулся в то время, когда знакомство для него не представлялось чем-то необычным и всё шло так, как надо. Но всё совершенно не так, ведь сейчас ему было непривычно даже с обычного, казалось бы, рукопожатия, так как оно виделось ему чем-то личным и интимным. И он понял, что вовсе не готов к подобному, хотя бы к тому, что бы оно длилось дольше положенного. Раньше всё было до боли просто, никогда еще Арсений не задумывался о том, когда в последний раз он чувствовал себя полностью комфортно и спокойно в общении с кем-то новым, ведь это всегда было не так. Общение с новыми людьми предполагало под собой то, что надо будет заново кому-то рассказывать о себе, начнутся лишние вопросы, которые будут ждать ответов, чего явственно не желал Попов. Он и без того достаточное количество раз на дню вспоминает то, что с ним произошло, а если еще и рассказывать об этом кому-то. Он этого тупо не вынесет. С близкими людьми проще, не надо никому выворачивать свою душу наизнанку, оповещать о своем состоянии, говорить о том, что уже давно рассказано. Они и без того всё прекрасно знают и понимают, что сейчас творится с Арсением. А с новыми же людьми ему придется вновь углубляться в историю своей жизни, копаться в том, что трогать уже не хотелось от слова совсем. Новые знакомства преобразуются у Арсения в одну сплошную проблему, от которой у него уже заочно болит голова. То, что с ним произошло — не хотелось больше доверять никому, хотелось сохранить это у себя в сердце, чтобы никто больше не видел всех этих эмоций и воспоминаний, чтобы это ушло вместе с ним. Ему так проще намного. Нести этот груз в себе лучше, чем доверить кому-то разделить с ним эту ношу. Ему страшно, что снова надо будет вспоминать. Словно расцарапать ранку, которая итак не зажила еще. Ему боязно начинать даже думать о каких-то новых взаимоотношениях с людьми. Чувство тревожности поселилось в его глазах и сердце, что наверняка отчетливо читалось. — Арсений, с вами все в порядке? — чуток потряхивая своей рукой вверх-вниз, уточняет Шастун, на что тот резко оживляется, выходя из своего некого транса, нервно выдергивает свою кисть из чужой ладони. — Прошу прощения, мне уже пора идти, до завтра, — говорит быстро, как заученную речь, спокойно уходя, но с торопливым видом, или даже испуганным? Антон непонимающе смотрит на уже закрытую с другой стороны дверь, осматривая свою руку, в которой секунду назад покоилась ладонь его коллеги, после сжимает её в кулак. Он увидел что-то в этих глазах, какой-то проблеск нервозности, словно тот что-то очень скрупулезно обдумывал в этот момент. Или же вспоминал. — И вот ты снова попросил прощения, — усмехаясь, утомленно тянет Шастун. — А ты ничуть не изменился.***
— Вас забрать с кино? — обессилено вопрошает Арсений, выезжая с парковки, уточняя адрес, на что его мама согласилась, параллельно выслушивая целое море эмоций и мыслей внучки по поводу просмотренного мультфильма. — Хорошо, буду через минут двадцать, зайдите пока перекусить куда-нибудь. Я переведу тебе деньги на карту. Всю дорогу он почему-то думал о том своем непонятном наваждении в кабинете начальства. То ли рукопожатие длилось дольше обычного, потому его это смутило, то ли чересчур пронзительные глаза начальника очень напрягли, словно он просмотрел его насквозь, а это неприятно, когда тебя читают, будто ты книжка какая-то, причем открытая настежь. Попов никогда не хотел казаться таинственным или скрытным, но всё-таки почти всегда именно так и выходило, ведь он совсем не торопился выдавать свои секреты и скелеты в шкафу. Впрочем, вероятно, всё личное он хотел закрыть ото всех на ключ, убрать подальше. Откровенничать, тем более с таким человеком, которого он знает один день — ему ни к чему. Да, всё-таки первое впечатление обманчиво, в начале ему казалось, что это просто напыщенный малец, который возомнил о себе не пойми что, но на самом деле вполне обычный, работящий мужчина, ничего особенного. Точнее, почти ничего особенного в нем не было, но что-то определенно было не так. Подъезжает с таким же потоком мыслей к торговому центру, потому быстро набирает матери, сообщая, куда подходить, сбрасывая, уже ожидая их. Они через минут пять подходят, усаживаясь на задние сиденья, рассказывая, на какой фильм сходили, что понравилось и так далее, но он их поверхностно слушал, не вникая в суть. — Арсюш, что нового на работе? — спрашивает с интересом женщина, обнимая одной рукой довольную внучку, которая практически засыпает. Его мать всегда чувствовала настроение сына, потому быстро раскусила его встревоженность. — Как вообще день прошел, милый? — Всё как обычно, ничего нового, мам, — произносит сиплым голосом Попов, прокашливаясь, останавливается на светофоре, смотря назад через зеркало заднего вида. — Разве что новое начальство. Добровольский ушел не надолго, вроде как, но привел замену. Какой-то Шастун. Мать призадумалась, но после недолгого обдумывания всё-таки поделилась мыслями: — Что-то больно знакомая фамилия. Ну, надеюсь, вы сработаетесь, — проговорила ободряюще женщина, переводя взгляд на внучку, которая уже мирно спала у нее на руках. — Милый, может, мы заберем Кьяру к себе не надолго? У тебя мешки под глазами все темнее и темнее. Я боюсь, что в один день я увижу одно темное пятно, а не тебя. — Нет нужды, но спасибо за беспокойство, — посмеялся старший Попов, сворачивая к дому родителей. — Но как только я почувствую, что не справляюсь, то мигом обращусь к вам, договорились? — Хорошо, сынок, — мило улыбаясь, согласилась мама, но всё-таки перед тем, как высаживаться решила сказать то, что давно хранилось у нее на душе. — Милый, ты только не обижайся, но ей нужен отец, а не работник месяца. Она достойна того, что бы её любили и лелеяли, а у тебя и минутки свободной нет. И, в конце концов, ей нужна мама. Аккуратно усадив девочку на детское кресло, мать одарила любящим взором своего единственного сына, прощаясь с ним, целуя на прощание внучку, удаляясь с машины. Арсений измученно потирает переносицу, укладывая голову на кожаный руль с тяжелым вздохом. Он всё это прекрасно знает. Знает, что если не начнет этого делать, то близкого контакта с дочерью ему не видать в ближайшем будущем. Понимает, что поступает, как последняя мразь, когда повышает голос на свою дочь, если она просит внимания больше положенного. Знает обо всех этих нуждах ребенка. И понимает, что чувства Кьяры должны быть первостепенны и релевантны. Но, что насчет его чувств? Что делать ему с его вечным самобичеванием и тягой к саморазрушению? Никто не печется о его чувствах, а ведь он тоже человек, у которого есть сердце. Он не железный человек, ему хочется чего-то простого, человеческого. Вероятно, тепла. Но, как только он задумывается о новых отношениях, либо же хоть о каких-то малейших взаимоотношениях, которые будут хотя бы немного выходить за рамки дружбы, то он сразу же сыпется, буквально сокрушается, словно только собранный карточный домик от легкого ветерка в весенний день. Может, мама и права в том, что Кьяру можно было бы отдать к ним на попечение не надолго, ведь он и правда выгорает еще сильнее, когда думает о том, каково его дочери, остающейся без внимания и достаточной любви. Но как он может спихнуть так просто свою дочь на плечи своих родителей. Они и без того помогли ему в трудный момент его жизни, он не имеет права так много на них возлагать и пользоваться их инициативой, это слишком для него. Доезжают домой в полной тишине, даже музыку включать в такое время не хочется, это именно то чувство опустошенности, при котором хочется только молчать. При котором в принципе нет сил что-либо делать. Паркуется, берет дочь на руки, укладывая ее маленькую головушку к себе на плечо, ощущая ее спокойное дыхание. После чего кое-как доносит до квартиры, почти беззвучно открывает двери, аккуратно укладывая её на свою кровать. Она так похожа на мать, когда спит в особенности. У нее ровно такие же очертания лица, разрез глаз, реснички, маленький носик. Характер такой же несносный. Осторожно укрывает её одеялом, тихо закрывая за собой дверцу. В доме под ночь становится так пусто, настолько, что его буквально вытесняет собственная квартира. Мир Арсения невелик и мал, он входит в некий вакуум ночью, словно замирая в этот момент, заставляя застыть вместе с ним, растворяясь без остатка в этой кромешной пустоте. Бредет в гостиную комнату, и его взгляд цепляется за их стену воспоминаний. Почему-то именно сегодня его накрывает некой тягой к ностальгии, к какой-то рефлексии, когда ему хочется вспомнить что-то из прошлого, подумать о чем-то сокровенном. Снимает со стены одну фотокарточку в белоснежной рамке, одну единственную, ведь она многое для него значит. На ней Алёна в особо привлекательном образе, в бордовом облегающем платье, подчеркивающем все её аккуратные формы, сидит и ослепительно улыбается на крыше за столом, на котором находилась аппетитная еда, состоящая из множества закусок, изысканных блюд и дорогой бутылки вина. В тот день, вечером на закате, Арсений решился сделать ей предложение. Такой знаменательный день был для их союза, который лишь сильнее укрепился в тот вечер. Она выставила правую ладонь вперед, на которой находилось то самое колечко, которое мужчина хранил по сей день в своем бумажнике, куда и вшил это ювелирное украшение. А Попов в свою очередь старательно пытался словить нужный кадр, ведь она ответила положительно и надо было запечатлеть эту минуту на всю жизнь. Жаль, что не для них двоих было создано это воспоминание. Мужчина горестно усмехнулся, потирая пальцем поверхность фотографии, вспоминая, что в тот день он жутко переживал, а она была очень раздражительна, потому что его решение пойти на свидание на крышу было весьма внезапным, а Алёна любила долгие сборы. Они тогда чуть не поссорились даже, но после этого чудесного вечера все ссоры забылись и стерлись из памяти, тогда он думал, что взлетел на белоснежных крыльях ввысь, далеко к небу, окрыленный этим моментом. Но надо же было кому-то оборвать эти крылья настолько резко, что теперь желания даже к обычной ходьбе у этого человека нет. Верно. Не всё ведь так просто должно быть в этом мире. За все счастливые часы нашей жизни надо платить, а расплата порой приходит в тройном размере. Арсений вешает обратно фотокарточку, наспех договаривается с курьерской доставкой еды на утро, оговаривая время и адрес, чтобы была возможность подольше поспать, быстро укладываясь в постель без задних ног. Его этот день ожесточенным образом утомил, поэтому в эту ночь, даже самые обыкновенные и ни к чему не привязывающие сны, его не посетили. В то же время его зачем-то посетил непрошеный гость в Instagram, случайным образом наткнувшийся на его страницу в соцсети темной ночью с наиглупейшим вопросом: @anton.shastoon. 3:22 Спите? Скорее всего, да. Пишу вам, чтобы предупредить, что на работу приходим теперь на полчаса раньше. Извиняюсь, что поздно, так и не смог найти ваши личные данные, видать, в документах затерялись.***