***
Порой людям бывает очень сложно переступить через себя, просто взять и поговорить, без всяких трудностей или же издевок, сарказма и лжи. И ведь всё бы стало в разы проще, если бы все научились решать конфликты через обычный диалог, а большинства проблем не было и вовсе. Но нет же, мы люди, нам нужно всё усложнить, мы не хотим услышать друг друга, хотим только доказывать свою точку зрения, наплевав на то, что мнений столько же, сколько и людей. И, словно выуживая некое удовольствие и самоудовлетворение из этого всего неприятного, мы не видим правды, наши глаза замыленные, не понимающие истины, старательно игнорирующие всю правду, как бы близко она не была. Плюем на чьи-то интересы и раздумья, почему-то решив, что нам так лучше и легче. И реально бывает так, что нам намного проще живется, если даже не пытаться кого-то выслушать, кого-то понять, но не всегда это идет на пользу. Но как же приятно ощущение того, что ты понял кого-то, опустил всю недосказанность, отпустил все обиды и злость, просто поговорив с ним. Это намного важнее, чем эта мнимая уверенность в том, что легче поссориться в пух и прах, забиться в себе, закончив всю картину лишним конфликтом. Но почему-то многие из нас предпочитают остаться в непонимании чужых доводов, например, Арсений. Сам не знает уже, что ему нужно от этой жизни и к чему он идет, к чему стремится, чего хочет, вполне возможно, что его дорога не видна даже для него самого, словно в самой середине зимы его и без того маленькую тропинку засыпало толстым слоем снега, через который не то чтобы выбраться, через него увидеть что-то невозможно. Кажется, смысл его бытия утерян и никак не может найтись, тем более без чьей-либо помощи он и вовсе забыл, что у него есть возможность приобрести его заново, найти в себе. Со всей этой рабочей суетой Арсений и правда позабыл, что у этого всего есть какое-либо значение. И во всей этой канители необъяснимо сложно найти выход из этого вечного лабиринта, запутавшего все дороги в самом начале, не давая и капельки на возможное просветление, даже маленького просвета в конце тоннеля не видно вовсе. Вчерашний вечер выбивался из всех тем, что казался Арсению чересчур нервным и эмоционально окрашенным, потому что давно он не говорил с кем-то малознакомым так агрессивно, что ли. Импульсивность не то, что он любил в себе, скорее, порицал. Он сильно сгорел с того, что ему якобы делали одолжения все это время, снисходительно относились, но это никак почему-то не чувствовалось. Да и вообще, если говорить о его отношении к Антону, то ему дико не нравилось в нем то, что он, словно с жалостью, либо же с какой-то поверхностной неприязнью относился к нему, чего тот вообще не переносил на дух. Ему намного легче, когда к нему относятся простенько и без подводных камней, сразу становится ясно, что человек искренен по отношению к тебе и не приходится гадать, а на самом ли деле он добр или же ему тебя попусту жаль. Кьяра в тот же вечер обиделась, не разговаривая и не отвечая отцу на какие-либо вопросы или же попытки построить диалог, но вполне себе оправданно. Так ему и надо на самом деле, он себя и без того, конечно же, корил, но пусть уж так, полностью заслуженно. Ему было до ужаса стыдно, что он так сорвался на нее, она ведь ни в чем не виновата, просто попала под горячую руку, но это абсолютно не оправдывало его ужасного поведения и отношения к ней, это не могло быть поводом злиться на нее. Это ведь всего лишь ребенок, которому нужно общение, много общения и внимания, а когда не получаешь всё это в семье, то априори стремишься коммуницировать с кем-то извне, чтобы заполнить эти пробелы и заполучить желаемое. Возможно, она просто хотела привлечь Антона в разговор, чтобы и Арсений сам как-то поучаствовал, если не в диалоге с ней лично, то хотя бы с кем-то еще. Ей так редко удавалось, к сожалению, застать своего отца в активном и полноценном разговоре с кем-то, он частенько предпочитает изъясняться вкратце, либо вообще не отвечать. Она хотела как лучше, но просто попала не в те обстоятельства и не под то настроение. И как назло Антон подлил масла в огонь, осуждая, наверное, его как отца, задавая все эти вопросы о личной жизни Попова, сразу же озадачив последнего, чего точно не следовало делать. Он ведь и правда лез не в свое дело, ему и не следовало, честно говоря, вникать и как-то комментировать это поведение Арсения. Он ему никто и никем не должен быть, помимо его начальника и коллеги. Кьяра, к слову, в этот же вечер попросила телефон у папы, дабы позвонить бабушке и просто с ней поговорить, но в итоге, как оказалось, та в разговоре просилась домой к его родителям, на что они ответили ей, что заберут её завтра. Узнав это уже от своей матери, естественно, Арсений возразил, якобы не надо этого делать и его дочь преувеличивает, но они все-таки настояли на том, что и ему, и девочке это нужно. Наступил следующий день, но как будто мужчина разучился различать, когда он встает с той ноги, а когда не с той, словно каждый день всё по одинаковому сценарию. Абсолютно всё одинаково плохо и тяжело. Его душит эта жизнь без какого-либо повода. Каждый день, просыпаясь в очередной для себя пытке, тот только и думал, как бы скорее лечь обратно спать, чтобы этот день закончился. Такое ощущение, что он находился в матрице, в некой ловушке разума, из которой нельзя пройти легким путем и выйти. Это несоизмеримо трудно и невозможно. Родители заехали этим же утром, тревожно поглядывая на сына, но всё же радостно забирая девочку, которая еще с вечера собрала сумку с вещами, полностью готовая к предстоящему дню в садике и к полноценному проживанию у своих бабушки с дедушкой. Важно упомянуть, что она даже не попрощалась с Арсением, просто молча кинула самый свой равнодушный взгляд, скрываясь за входной дверью под ручку с дедушкой. Мама же осталась, боясь начать такой серьезный разговор для них, но все-таки нужно было что-то с этим сделать, ведь сколько еще это может продлиться. Ей страшно, что когда-то Арсений сгорит, словно тлеющая спичка, и поднимет руку на Кьяру, чего нельзя было допустить, девочка итак каждый день сталкивается с молчаливостью и безучастностью отца в её жизни, если еще это будет сопровождаться побоями, то даже страшно представить, что же произойдет дальше. Нельзя было довести до такого. — Арсюш, почему ты никогда не рассказываешь о том, что тебя тревожит? Ты всё реже и реже говоришь с нами, а мы сидим и гадаем, что там с тобой творится, — горестно начала женщина, как бы пытаясь свести это к обычному диалогу, но вовремя поняла, что не выйдет. — Мы же сюда переехали для того, чтобы заботиться о тебе с Кьярой, но ты закрываешься от нас. Не даешь нам помочь тебе, — тоскливо продолжала мать, смотря на сына с некой обидой и непониманием, который в данный момент просто смотрел в сторону, сидя на стуле в прихожей. Ему не хотелось смотреть в глаза матери, ведь он знал, что не выдержит этого пристального взора. — Сынок, ты просто знай, пожалуйста, что мы здесь, мы рядом и готовы поддержать тебя с отцом в любой момент, но и ты пойди к нам навстречу. Когда хочешь помочь утопающему, становится очень трудно, если он не хочет спастись. Подумай об этом, прошу тебя, — голос у нее немного дрожал, кажется, она прослезилась, но мужчина стойко держался, дабы не посмотреть, хоть и у него самого уже глаза на мокром месте. Он не хотел видеть её слез. — Ладно, позвони, как будет время, а я пойду уже, а то отец снова начнет ворчать, что меня долго не было. И дверь тихо закрывается с обратной стороны, оставляя мужчину в одиночестве. Сейчас это и правда квартира одиночки, сам довел до такого. Он и правда нуждается в помощи, но просто еще не признался сам себе до конца в её надобности, нужности. Ему из-за чего-то начало казаться, что легче все держать в себе, чтобы не огорчать близких, они итак помогают тем, что они у него вообще есть. Но так порой сложно признавать то, что тебе и правда нужна поддержка, что ты медленно, но верно падаешь без протянутой руки. И с самодовольным ощущением у себя на душе, естественно, прикрываешься тем, что так будет лучше для всех, якобы ты помогаешь всем своим близким, не говоря о своих личных загонах. Но твои поистине близкие и родные для тебя люди, конечно же, поймут или узнают о твоих переживаниях, и так или иначе тебе придется столкнуться с последствиями, которые будут вытекать и дальше, если ты не решишься принять эту помощь, отпустив всю гордость напрочь. На душе у него гадко настолько сильно, что просто ни с чем не сравнимо, руки опустились, наверное, ниже плинтуса, а сердце опустошенно постукивало, больно отдавая в голову невзрачными импульсами, давая понять, что тот пока еще жив, еще дышит, но почему тогда ему так отчетливо кажется, что он уже мертв. Это было не особо понятным для него. Было полное ощущение того, что он умер уже давно, примерно в тот же день, когда умерла его жена, а после своей смерти Попов попал в исковерканную версию своей жизни, словно переродился для еще чего-то, но сил находиться тут всё меньше, словно тот живет на последних процентах, как у телефонной зарядки. И это прискорбное ощущение. Наконец, вовремя приезжает на работу, и вдруг лицезрит то, что на их этаже в офисе происходят какие-то ремонтные работы, много рабочих ходят из стороны в сторону, за чем пристально наблюдает Антон, параллельно консультируя всех, разговаривая с каждым лично, чтобы все поняли поставленные задачи, видимо. Ремонт происходил в той части офиса, где все это время находилась зона отдыха, там стояли различные кресла и диваны, автоматы с кофе и всякими сластями, стоял общий стол, за которым можно было совместно перекусить на обеде, короче говоря, всего этого там не найти теперь, каким-то образом это уже успели убрать, либо перенести, сейчас же это просто абсолютно пустая комната с большим количеством рабочих и Шастуном во главе. Арсению всегда казалось, что эта комната вообще не нужна и Павел Воля не переделывал её только потому, что ему было попусту лень обращать на это свое внимание, он придерживался стабильности, но все-таки Антон более молодой, возможно, сможет сделать из этого помещения что-то полезное, чем и правда будут пользоваться. На Шастуне был стандартный костюм тройка черного цвета, и всё же смотрелось это на нем очень хорошо, сидел прямо как влитой, словно родился в этом костюме, ей богу. Арсению не особо по душе все эти пиджаки и рубашки, ему шла более свободная одежда, по его мнению, поэтому он мог себе позволить иногда пойти на работу в каком-то широковатом свитере, почему и был сейчас в темно-зеленом кардигане. — Привет, ты чего тут завис? — вдруг вопрос из ниоткуда, но Попов даже не испугался, он знал, что к нему так внезапно подойти мог только один человек в их компании и это Матвиенко. И тут у Арсения в голове резко всплывают воспоминания вчерашнего вечера, где он случайно подслушал разговор этих двоих, видать, будущих лучших друзей, иначе и не назовешь, ведь они буквально за пару дней успели найти коннект, что даже на неформальное общение перешли. Интересно, чем же таким Сережа помог их начальнику, что они даже в бар уже наметили путь в эти выходные. — Пытаюсь понять, что же он задумал сделать с этим местом, что тут такая орава рабочих, — даже не здороваясь, безразлично говорит Арсений, почему-то продолжая пронзительно смотреть на задумчивого Антона, который осматривал, вероятно, все ли работники делают точно по его указаниям, согласовывая какие-то правки с главным прорабом. Если приглядеться, то можно заметить у него еле видную щетину, из-за которой тот казался еще более уставшим, чем вчера. — Шастун сказал, что хочет сделать здесь общее рабочее пространство, где мы будем все в одном помещении работать, чтобы не сидеть по одному в своих кабинетах, — разъяснил Матвиенко, тоже поглядывая на всю эту уже начавшуюся работу. — Говорит, что это будет хорошо воздействовать на эффективность работы и сплотит коллектив. Попова уже немного обрадовала эта затея, но после понял, что зря, ведь ему придется еще чаще видеть Антона в офисе, еще и не факт, что это будет комфортно в принципе, как никак надо будет сидеть весь день среди своих коллег. Нет, он относился к ним хорошо и с уважением, но все-таки привык работать в одиночку, где ему никто и ничто не помешает. Никто не видит его грустных и тоскливых глаз, страдающего лица. — Он что, специально, — подумалось вдруг Попову, ибо только вчера он говорит тому, что не хочет общаться с ним нигде и никак, кроме работы, и тут внезапная перестройка офиса и нововведения, которыми до этого дня и не пахло. — Тебе виднее, Сереж, как никак вы с ним хорошо поладили, — презренно сказал мужчина, повернув голову к другу, натянуто улыбаясь, после этого уходя к себе в кабинет, оставляя последнего в непонимании. Сергей что-то крикнул ему вслед, но он уже не вслушивался, просто закрылся как обычно у себя в кабинете, начиная рабочий день с осознания того, что не поел с утра. Он вовсе не хотел ни с кем ссориться, просто у него отлично получается портить жизнь всем и себе лично в том числе. Он за эти шесть лет не смог ничего дельного сделать, чтобы полноценно прийти в себя, чтобы помочь себе и семье. Или тому, что от этой семьи осталось. Арсений в принципе делает всё то, чего бы раньше и в помине не вздумал сделать, ведь раньше всё было иначе. Алёне бы это точно не понравилось. Она была всегда за оптимизм, чем и заряжала вечно загруженного работой Арсения, разгружая его разум полностью от и до, ведь жена знала, что на самом деле Попов всегда был именно таким же. Он был креативным, настойчивым, жизнерадостным, предприимчивым, отзывчивым и веселым человеком. И девушка все эти качества безумно ценила в людях, а также безмерно любила в Арсении. Сейчас же от этого же самого человека не осталось и гроша. Ни капли от прошлого Арсения. Нынче ему думается лишь о том, как бы побыстрее с работы уйти и лечь спать, а еще о том, что он очень сильно устал от всего, даже от себя. От такого унылого и ужасного себя. Попов был бы не прочь умереть здесь и сейчас, но никак не продолжать жить однозначно. Ему больно и с каждым днем только больнее, и от этого никуда не убежишь, не спрячешься и не скроешься. Боль никуда не уйдет, всегда будет где-то рядом, а в его случае — только по нарастающей. Честно, возможно, он и не помнит уже другого себя, почти забывает, что может быть как-то иначе. Сейчас он просто хочет, чтобы эта боль прошла. Если так вдуматься, то такие люди вовсе не хотят умирать, вообще-то такие люди больше всего хотят именно жить. Но они просто навсего устали от тех обстоятельств и реалий, в которых им пришлось существовать. А это ведь самое обидное, когда ты не можешь из этого состояния выйти. Впоследствии примерно полдня у него ужасающим образом раскалывалась голова, потому что рабочие слишком громко разговаривали, а сверлящий звук уже потихоньку въедался через барабанную перепонку в самый центр мозга, раскалывая его буквально напополам. На часах три часа дня, поэтому, скорее всего, совсем скоро все захотят пойти пообедать и станет в разы тише. Из-за чего он чуть позже и решил отлучиться в туалет, когда шум за стенкой немного поубавился, чтобы умыть лицо водой, думая, что хоть чуток, но должно полегчать, если освежиться. Выходит из кабинета и идет вдоль по пустому коридору, никого не было видно, наверное, все уже ушли на обед, либо очень заняты, но вдруг тот чувствует странное наитие. Коридор становится нереалистично длинным настолько, что даже на секунду кажется, что он оказался в фильме ужасов, где в какой-то момент главный персонаж видит, что пол заметно удлиняется, а в конце коридора нарастающая мгла, постепенно накрывающая всё видимое пространство. С каждым закрытием век картинка темнеет и становится донельзя нечеткой. Голова резко стала слишком тяжелой, а в глазах сильно рябит, из-за чего виски, словно в них отбивают огромным колоколом, начинают навязчиво болеть. Мужчина опирается правой рукой о стену, хватаясь другой за свою голову, прикрывая глаза не надолго, почему его и начинает пошатывать из стороны в сторону. Казалось, что он упадет прямо сейчас. Весь посторонний шум становится отдаленным и таким не настоящим, что ли, словно он уже находится в отключке, но где-то там, как будто издалека начинают просачиваться чьи-то шаги, слышен чей-то беспокойный голос. — Эй, с вами все в порядке? Что с вами? — но в ответ у того только подкосились ноги, из-за чего Попова в быстром темпе подхватывают под плечики, забрасывая его левую руку к себе на шею, унося в неизвестную для него сторону, всё еще продолжая задавать вопросы. — Держитесь, Арсений Сергеевич! Боже, вы меня хотя бы слышите? Его заводят в помещение, где облокачивают рядом с раковиной, скоропалительно включая холодную воду, немного склоняя того перед краном, удерживая на весу, параллельно умывая его лицо аккуратными движениями. Арсений окончательно отходит от этого предобморочного состояния только в момент обливания водой его лица, тот резко вцепляется в края раковины своими руками, самостоятельно держа себя на ногах, одной кистью отодвигая человека позади него, помогавшего ему. Тот молча отходит назад, давая Попову закончить эти водные процедуры самому. Мужчина набирает в ладони побольше жидкости, умываясь как следует, смывая все остатки этого ужасного состояния. После выпрямляется, вдыхая побольше воздуха в легкие, ощущая себя легче, зрение потихоньку приходило в норму, потому он, наконец, видит в большом зеркале своего спасителя. И кто бы это мог быть? Конечно же, судьба, подкинь еще больше таких ситуаций и они точно станут лучшими друзьями! Это же Антон Шастун, на этот раз спасший Арсения от падения в коридоре офиса, видимо. Эта кудрявая катастрофа стояла и с очень обеспокоенным видом взирала на него, сложив руки крестом. Попова это уже и правда раздражает, почему когда у него нет настроения или он в плохом состоянии, то этот человек тут как тут. — Вам лучше? — как-то тревожно уточняет спаситель, чуток склоняя голову набок, из-за чего его кудрявые пряди дернулись, спадая на часть лба. Боже, как же ему шли эти кудри. — Вы за мной следите, или что, — процеживает сквозь зубы Попов, нахмурив брови, глядя прямиком в глаза оппонента. Шастун только задумчиво хмыкнул, отходя к стене позади него, где находились сухие полотенца, он оторвал пару штук, подходя к мужчине напротив зеркала, подавая их. — Не подумайте лишнего, я просто проходил мимо, издалека увидел, что вам плохо, поэтому и помог, — произносит на одном дыхании Антон, продолжая эту нелепую переглядку через зеркальное отражение. — Вообще-то за такое обычно благодарят. Возьмите, вытрите лицо. Арсений еще несколько секунд вкрадчиво смотрит на него, недоверчиво обдумывая все действия этого человека, но после выдыхает, немного расслабляясь, на повороте принимая сухие полотенца, вытираясь ими. Все-таки он и правда мог пройти мимо, не обратив должного внимания на этот инцидент. По большей части люди не хотят вмешиваться в чьи-то проблемы, ведь если ты это делаешь, то берешь на себя некую ответственность. И тогда всё становится сложно. — Спасибо, — коротко отвечает он, откашливаясь, обратно поворачиваясь на свое отражение в зеркале. Он выглядит измученным, не мудрено, что ему так плохо сейчас, все утро тот думал о том, насколько огромную оплошность сделал в сторону своей дочки. — Я не наигранно, это искренне. — Вы хорошо питаетесь? — с каким-то подозрением задает вопрос Антон, на что Арсений кидает короткий и весьма недовольный взгляд в его сторону, но всё же кивает. Явно лукавит, думается Шастуну. — А высыпаетесь? — очередным вопросом озадачивает Попова, на что последний вновь положительно кивает, заканчивая вытираться. — Тогда в чем причина такого состояния? — Послушайте, я просто перенервничал, такое бывает со всеми, это нормальное явление, учитывая нашу занятость, — прерывает это море очевидных вопросов Арсений, смахивая всё на усталость. — И вообще, если мне память не изменяет, то мы, кажется, услышали друг друга еще вчера, разве нет? — Я всё прекрасно помню, но я ведь могу интересоваться здоровьем своих подопечных, мне важно знать, что никто не болен, — как бы намекая на то, что тому все-таки придется ответить, гласит Шастун с невозмутимым лицом, когда как Попов уже начинал хмуриться. — Вы постоянно хмуритесь и редко улыбаетесь. Почему? Арсения очень смутил этот неожиданный вопрос, относящийся к его мимике, никто еще не спрашивал так напрямую об этом, но он и правда чаще всего смурной и угрюмый, словно ежик, который вечно выпускает иголки при малейшем несогласии с чем-то или личном дискомфорте. Возможно, его лицо привыкло к выражению одной и той же эмоции недовольства, он ведь постоянно грустит и рефлексирует, поэтому и гримаса его личика не меняется с течением времени. Если бы в его жизни происходило больше приятных моментов и собственные воспоминания не добивали каждый божий день, то, конечно же, он бы улыбался чаще. Вообще, если честно, раньше с его лица буквально не спадала улыбка, он любил эту эмоцию, а еще любил, когда его жена это делала вместе с ним. У нее была милая и самая любимая улыбка. Но сейчас причин для постоянного счастья нет, а жизнь не приносит достаточного удовольствия, естественно, ему не хочется ни улыбаться, ни жить. Но какая разница ему, насколько часто Попов улыбается? — Я улыбаюсь, когда есть причина, но у меня нет привычки улыбаться без повода, а хмурюсь, когда я чем-то недоволен, — коротко отвечает мужчина, выбрасывая смятую бумагу в урну, но как только тот двинулся в сторону выхода, желая поскорее выйти отсюда, то ему преграждает путь рука Антона, который аналогично дернулся, но не к двери, а к раковине, чтобы не дать тому уйти. — Я же ответил на ваш вопрос. — Только на один, — вглядываясь в голубые океаны напротив, возглашает Шастун, чуть наклоняясь вперед, теперь Арсению было уже неуютно и даже страшно, словно он был жертвой в этой ситуации, как загнанный зверек. — Какова настоящая причина вашего состояния, Арсений? То ли его начальник так сильно напирал, то ли ему была в принципе неудобна эта обстановка, которая из-за чего-то напрягала мужчину, но дело определенно было не в том, что зеленоглазая шпала сейчас смотрела прямо в его глаза, проникая в самые глубинки души, словно стараясь прочитать мысли Попова. И, кажется, что у него это получается. И, кажется, что в его личное пространство потихоньку проникает этот навязчивый Антон, который бесцеремонно уже сделал стычку с собой ежедневной привычкой. И именно в эту секунду Арсений понял, что разница в росте имеет значение только тогда, когда человек на половину головы тебя выше, если не больше, конечно. И это удручало в данный момент, как минимум, потому что чувствуешь себя очень маленьким и беспомощным. От Антона веяло приятным шлейфом хорошего парфюма, из-за которого можно было прекрасно выловить нотки цитруса и каких-то цветов. Аромат был таким освежающим и легким, что хотелось всегда его вдыхать, но спрашивать название этого парфюма ему не хотелось, тем более в данных обстоятельствах. — Да что с вами не так, в конце концов, мы друг другу никто, почему вас это так беспокоит? — снова идет в нападение Арсений, упираясь одной ладонью в белую рубашку Антона, чувствуя чужую горячую плоть сквозь ткань, а также трепетно стучащее сердце начальника. — Что вы хотите от меня? Шастун выпрямился и убрал руку от раковины, и, будто провинившимися глазками взирает в чужие напротив, думая, что же на это ответить. Попов аналогично убирает свою руку от тела начальника, боязно смотря на своего оппонента. Антон и сам не знает, что конкретно он хочет от него, но сейчас что-то нужно было ответить. — Сходите со мной на ужин? — Шастун явно произносит первое, что ему пришло в голову, но уже понимает, насколько он проебался, ведь это супер абсурдное предложение из его уст. У Попова лопнули капилляры в глазах, из-за чего они были чуток с красноватыми полосками, а темные мешки под глазами никуда не делись. Его черные, смолистые волосы беспорядочно лежали, создавая эффект взъерошенной прически. Но Антона почему-то все равно влекло к нему так же, как и в первый раз. — Вы сейчас шутите? Или серьезно? — как-то удивленно начинает мужчина, выгибая бровь, совсем запутавшись в том, что сейчас происходит. А Антон и сам не знает уже, как выкручиваться из этой ситуации, ему неловко и непонятно, что говорить, но всем своим видом тот показывает, что всё так и задумывалось. — Я абсолютно серьезен. Чисто деловой ужин, чтобы наладить наше с вами общение, — продолжает он, уже более уверенно проговаривая, но все-таки одной рукой теребя кольца на левой руке. Арсений честно его не понимал, но и понимать не желает, а перспектива сходить со своим начальником на якобы чисто деловой ужин казалась ему уж очень нелепой. Ведь их взаимоотношения оставляли желать лучшего, они были не слишком то доверенными, либо же просто хотя бы доброжелательными, чтобы так запросто ходить на всякие ужины. Еще, вероятно, ему казалось это необычным, хоть и начальник пояснил зачем это, но всё равно если задуматься, то выглядеть это будет неестественно. Двое взрослых мужчин, которые не шибко знакомы, сидят за одним столом поздним вечером — не то, что казалось чем-то обычным в глазах Арсения. — Это странно, вы же это понимаете? — задает очевидный вопрос мужчина, отходя на шаг назад, на что Шастун соглашается, кивая, но не переставая смотреть в его холодные веки. — Тогда у меня есть одно условие. — И какое же? — спрашивает Антон с небывалым интересом. Арсений понял, как сделать так, что бы Шастун отстал от него. — Мы идем на один ужин и после него, — выдерживает некоторую паузу Арсений, чтобы тот всё точно запомнил и уяснил для себя. — Вы больше не общаетесь со мной, если это не по работе. — Это вообще-то два условия.***