жестокость в твоём сердце

      Когда Годжо вошёл в склад той ночью, его разум был совершенно в другом месте, сфокусирован на воспоминании о прошлой неделе. Та миссия была необычной, достаточно любопытной, чтобы привлечь его внимание и взяться за неё, но у него была плохая привычка думать о множестве вещей одновременно. Он перехватил её до того, как она была поручена кому-то из учеников, используя её как оправдание, чтобы остаться наедине со своими мыслями.       Он решил, что это был удивлённый взгляд. Румянец на её щеках, её слегка приоткрытые розовые губы, даже её округлившиеся глаза. В них не было злости, она не хмурилась, ничем не выражала презрения. Она не шлёпнула его, когда он коснулся её, убрав Бесконечность, между ними не было барьера, когда он убрал волосы с её лица и обнажил её щёку, чтобы лучше рассмотреть шрам. Гладкая кожа становилась грубее, а потом снова разглаживалась. Она заботилась о себе, возможно, стесняясь своего непоправимого изъяна.       Ей не не нравились его прикосновения.       Он нечасто позволял себе такую роскошь и почти всегда сохранял Бесконечность, находясь рядом с товарищами. Лишь рядом с Утахимэ он давал слабость своей самой вредной привычке и избавлялся от барьера на мгновение, чтобы приблизиться к ней. Он делал это не каждый раз, когда видел её. Иногда он месяцами использовал при ней Бесконечность, как будто объявлял голодовку, и лишь в какой-нибудь вторник убирал её посреди встречи. Каждый раз это заставало её врасплох — на её лице мелькал шок, прежде чем она одаривала его осуждающим взглядом.       Однако без упрёка. Это было почти похоже на то, что она ругает его, предупреждает, чтобы он сохранял Бесконечность рядом с другими людьми. Он никогда не позволял себе надолго убирать её, когда он был рядом с кем-то — они и глазом моргнуть не успевали, и иногда это ускользало даже от её внимания — но когда они были вдвоём, он выжидал немного дольше — неприлично долго для него — пока она не бросала на него этот осуждающий взгляд, и тогда барьер возвращался на место.       Её застенчивая улыбка как будто говорила «Ничего не могу с собою сделать» — и он не мог, не с ней.       Когда он был юн, считал себя плохим, его бушующие гормоны не справлялись с мальчишеской влюблённостью в сэмпая, но пережив мрачный период на третьем году обучения и после окончания школы, когда он никому не позволял даже близко приближаться к себе, всё закрутилось в опасную спираль и привело к тому положению, в котором он сейчас находился.       Логически рассуждая, Годжо понимал, что его гиперфиксация на Утахимэ была нездоровой и, возможно, даже бредовой. Он не то чтобы возводил её на пьедестал — он просто уделял ей особое внимание. Она не была идеальной женщиной. В ней не было ничего особенного. Она была просто… Утахимэ. Она была той, что оставалась стабильно в его жизни и никогда не подводила его. Даже когда он сердил её, она не отказывалась от него. Она кричала, ругалась, огрызалась, хмурилась, и всё равно была самым тёплым, самым мягким человеком, которого он когда-либо встречал.       Она также возвела стену между собой и остальным миром, и поэтому всякий раз, когда у него удавалось пробиться через неё, хотя бы на мгновение, он охотно делал это. Это было почти незаконно, это была их тайна, которую никто из них двоих до конца не понимал. Она никогда не спрашивала, трогает ли он других так же, как её, когда никто не видел, но он был бы честен, если бы она спросила.       Он их не трогал. Он хотел только её.       Но он не мог получить её, не по-настоящему, так что ему оставалось довольствоваться лишь теми секундными наслаждениями, которые он вспоминал наедине с собой. Этого было недостаточно, чтобы удовлетворить его, но это тешило его, к счастью, достаточно долго, чтобы он наконец мог смириться с реальным положением дел.       Бродя по складу в поисках проклятого духа, Годжо был в основном сосредоточен на Утахимэ, думал о мягкости её волос, которую он ощущал, пропуская их сквозь пальцы. Они скользили, подобно водопаду. Он бы хотел потянуть за её бант, распустить её волосы, но это было бы слишком.       След остаточной проклятой энергии беспрестанно пульсировал на задворках его сознания и вёл куда-то вверх, к стропилам. Годжо сдерживал собственную энергию, не позволяя ей вырываться из него мощными потоками, чтобы проклятие не попыталось сбежать. А они, как правило, так и поступали, как только ощущали его проклятую энергию — осознавали приближающуюся гибель. Лучше усыпить их бдительность, чтобы они оставались в напряжённом состоянии, не понимая, как лучше поступить: атаковать или скрыться.       Ему, вроде как, даже нравилось, когда они пытались сбежать. По крайней мере, это делало миссию чуточку интереснее.       Это проклятие было странным, но не должно доставить много проблем. Природа его происхождения слегка удивляла — именно по этой причине оно заинтересовало его внимание в первую очередь. Это проклятие убило уже четырёх человек, но в этих случаях были несостыковки, причины смерти разные, и каждый был признан несчастным случаем. Это проклятие бы могло так и остаться незамеченным, если бы не последняя жертва — человек, способный видеть проклятых духов. Как правило, Сёко проводила вскрытие в известных случаях смертей шаманов, поэтому, когда она заметила остаточную проклятую энергию, это было зафиксировано.       И всё же это было нелепо. В последнем случае жертва буквально объелась до смерти. Это было неестественно, и, согласно Сёко, такая смерть менее приятна, чем какая-нибудь кровавая смерть. Любой нормальный человек просто перестанет есть, когда наестся, но не этот: он продолжил есть, пока… Годжо сморщил нос от отвращения, только подумав об этом. Первая жертва, по словам Сёко, буквально уработалась до смерти. Нанами не оценил шутку, которую придумал насчёт него Годжо, когда узнал об этом. Вторая жертва умерла от алкогольной интоксикации. Четвёртая — от передозировки наркотиками.       Лишь третья жертва была убита, задушена. Её убийца в настоящее время был за решёткой: бедняга был растерян и подавлен из-за того, что он сделал. Он сам сдался спустя менее чем тридцать минут после преступления, несвязно бубнил и плакал в телефон. Даже Годжо было сложно слушать его звонок в скорую помощь — эмоциональное состояние убийцы было просто ужасным. Он помнил все свои ужасные поступки — удушение одной из самых близких друзей и многое другое — но он не знал, почему.       — Я просто так хотел её, — едва внятно бормотал мужчина. — Так сильно хотел её, что не мог и думать о том, что она будет с кем-то ещё.       Откровенно говоря, Годжо было жаль его. Сёко верно подметила, что именно мужчина был жертвой атаки проклятия, а убитая женщина — всего лишь сопутствующий ущерб.       Задержавшись на металлических ступеньках, ведущих на балкон, Годжо цокнул языком. Его острый взгляд поднялся наверх, его Шесть Глаз прорезались сквозь темноту, чтобы отследить проклятие. Оно было скручено на стропилах, глядело на него в ответ, а энергия вырывалась из него беспорядочными вспышками. Первый класс, да ещё и с проклятой техникой. Он просто не мог определить, что это такое. Даже Сёко после исследований тел жертв не смогла понять, что это такое, и заявила, что ей нужно увидеть само проклятие, чтобы понять, какой психологический эффект оно оказывает на жертву.       Не то чтобы это имело значение. Какой бы ни была техника проклятия, оно не поразило бы его, не с Бесконечностью. Проклятие могло сделать всё, что угодно, но всё равно бессмысленно. Это становилось почти скучно, но Годжо не жаловался, со свистом поднимаясь по лестнице. Он уже собрался позвать проклятие — подшутить над ним — как вдруг его охватило странно знакомое чувство, и он замер на полпути.       Эта энергия… Она не должна быть здесь. Невозможно. Не может быть… Она не могла…       Но факт оставался фактом. Годжо узнал бы эту энергию даже на огромном расстоянии, её узнаваемый остаточный след виделся ему в полусонном сознании ранними утрами.       Это была Утахимэ.       — Что..? — Годжо завертелся, пытаясь обнаружить её. Но в этом и заключалась прелесть проклятой энергии Утахимэ: хотя она и находилась глубоко в её груди и горле, она также витала в воздухе, как ноты на ветру, дрейфуя вокруг неё. Он мог наслаждаться тем, как она окружает его, запоминать её ощущение, впитывать её в себя. Её лёгкое дыхание обвевало его, как ветерок, убаюкивая и погружая в состояние полудрёмы. Он знал, что нужно быть настороже, но зов был таким знакомым и тёплым.       Иди ко мне.       Годжо поднял взгляд на балкон.       — Утахимэ?       Иди ко мне, Годжо. Ты нужен мне.       Он моргнул, делая один шаг, затем ещё один. Она не должна быть здесь. Как шаман полупервого ранга, технически она могла справиться с проклятием первого класса — откровенно говоря, причина, по которой она до сих пор не была повышена до первого ранга, не касалась её реальных способностей или энергии, не важно, как часто он дразнил её по поводу того, что она слабая, — но задание было направлено в Токийское отделение, не в Киото. Это не её место. К тому же, хотя она выполнила большое количество миссий в одиночку, он знал, что на самом деле её больше не посылали на одиночные задания.       Её не должно быть здесь. Как она тут оказалась?       Ты нужен мне сейчас.       У Годжо сердце подскочило к горлу. Он шёл по следу проклятой энергии Утахимэ к платформе, наблюдая, как хвостовые вихри мелькают вдали от него. Он слышал, как она зовёт его, тянет вперёд. Или это было в его голове? Он моргнул, не совсем понимая, но потом снова увидел яркий шар, сформированный из её проклятой энергии. Это должна быть она. Каким-то образом она оказалась втянута в эту заваруху, и он должен был её спасти. Она нуждалась в нём. Она…       Его атаковали сзади, и он даже не успел заметить, что опустил Бесконечность всего на мгновение. Это было сделано скорее на инстинктивном уровне, чем по какой-то причине: желание самому ощутить её проклятую энергию было слишком велико, чтобы его игнорировать.       Но это была ошибка. Казалось, Годжо только пялился на ослепляющий свет её проклятой энергии на конце платформы, а в следующий миг он уже валялся на металлическом мосту без сознания, подвешенном в пустоте склада.       Он моргнул под повязкой, нахмурившись, когда вспышка боли проскочила через его тело и заставила опуститься на колени. Пробегая пальцами по волосам, Годжо осмотрел склад, но никого не увидел. Ни следов Утахимэ, ни проклятия. Он был совершенно один, погружённый в ночную тьму. Голова болела от того, что его то ли ударили, то ли он упал, не привыкнув к такому, но других повреждений он не ощущал. Не было ничего.       Ничего, кроме злости — и нарастающей необходимости на задворках его сознания.       Проклятие обмануло его — обыграло, создав иллюзию проклятой энергии Утахимэ и даже её голос, чтобы создать для него фальшивое ощущение безопасности. Он не знал, как ему удалось сделать это, да это и не важно, не тогда, когда оно вывело его из себя. Каким-то образом оно поняло, что именно он хотел, и использовало это желание против него. Он был так сосредоточен на Утахимэ, думая о том, как сильно хочет её, что сам позволил застать себя врасплох и напасть.       Ярость должна была затмить всё остальное, но его мысли упорно возвращались к Утахимэ. Теперь, когда он думал об этом, подделка проклятия была очевидна. Оно не могло сравниться с красотой её истинной проклятой энергии, но в своём желании лично почувствовать её проклятую энергию он оступился. Он хотел по-настоящему почувствовать её — ему нужно было ощутить её, услышать её, прикоснуться к ней, привязать к себе в реальности.       Покачав головой, Годжо поднялся на ноги, пытаясь снова сориентироваться, но эту потребность нельзя было отогнать, как раньше. Каждый раз, когда он пытался с помощью Шести Глаз отыскать след проклятия, его мысли возвращались к Утахимэ — к её хмурому виду, когда он её дразнил, к шоку в её глазах, когда ему удавалось застать её врасплох, к редким случаям, когда он замечал, что она улыбается и смеётся рядом с ним. В пьяном виде она была почти милой, даже позволяла ему приблизиться к ней.       Он хотел этого сейчас. Ощутить её мягкие руки, цепляющиеся за него, чтобы она не упала, её поджатые губы, когда он прерывал её, мольбу в её глазах, когда она пыталась уговорить кого-нибудь купить ей ещё выпить. Ему очень нравилось, когда она была такой — такой уязвимой, что он мог сделать что угодно и она бы не смогла сказать ему нет.       Она почти всегда говорила ему нет — это была одна из причин, почему он никогда не пытался позволить себе больше — так быстро запрещала ему делать то, что он хотел. Это злило его. Кто она такая, чтобы говорить ему нет? Он же Годжо, чёрт возьми, Сатору, глава клана Годжо, величайший шаман современности, а она даже не выказывала ему уважение, не говоря уже о том, чтобы уступить ему. Возможно, проклятие использовало её, чтобы показать ему правду — что он может получить то, что хочет, стоит ему сделать только шаг. Показать, что она просто играется с ним, но это не имеет значения.             Он хотел Утахимэ. Так почему бы, чёрт возьми, ему просто не взять её? Всё равно она ничем не сможет ему помешать.       Он решил, что с проклятием можно будет разобраться позже. Оно могло ранить или даже убить его, когда он потерял сознание, но вместо этого оно убежало, рассеявшись в ночи, чтобы сохранить свою жизнь. Годжо потянулся, избавляясь от спазма в шее, и начал спускаться по лестнице. Сегодня вечером ему предстояло заняться слежкой. Финал близок.