жестокость в твоём сердце

      Скорлупа Утахимэ дала трещину меньше чем за сутки. Ей было невыносимо сидеть взаперти, не имея возможности даже выйти наружу. За исключением пары коротких сообщений, о Годжо не было никаких новостей, но, возможно, это и к лучшему. Раз новостей не было, значит, по крайней мере, Годжо больше никому не причинил боль в попытке отыскать её, но то, что он затаился, лишь сильнее изводило её.       Если ожидание съедало даже её, она представить не могла, какую цену за это платил Годжо. Чем дольше он искал её, тем сильнее он был склонен впасть в безумие. Проклятый дух наверняка запустил в нём какой-то процесс, превратил в тикающую часовую бомбу, которая могла взорваться в любую минуту, и она боялась, что если Годжо не избавится от техники проклятия, то он пойдёт на крайние меры.       Согласно совместным исследованиям Сёко и Мэй Мэй, эта техника единым образом действует на жертв путём манипулирования их желаниями. Если проигнорировать Годжо, другие четыре жертвы подходили под это описание — им пришлось изрядно постараться, чтобы убедить Утахимэ в этом. Мужчина, который уработался до смерти, был помешан на деньгах, женщина была алкоголичкой, другой мужчина лечился от зависимости, а последняя жертва — мужчина, убивший свою лучшую подругу — признался, что давно был влюблён в неё.       Последний факт вызывал тревогу. Проклятый дух извратил светлое, невинное чувство, превратил во что-то чудовищное.       Потянув за ниточки, Мэй Мэй удалось заполучить запись допроса четвёртой жертвы. Смотреть её было практически невозможно. Утахимэ пришлось зажать рот рукой, пока она смотрела, как в исповедальне молодой человек, совершенно растерянный и опустошённый совёршенным им ужасным преступлением, разрывается на части. В тот момент он хотел только одного — схватить свою подругу и сделать так, чтобы она больше никому не досталась, а когда всё было кончено, он остался наедине с безжизненным телом девушки, которую тайно любил, зная, что он сделал, но не понимая, почему.       После этого стало более-менее ясно, что произойдёт, если Годжо удастся отыскать её. Годжо не был обычным человеком. Если проклятие смогло довести его до того, что он напал на старейшину и даже на собственную подругу, то у Утахимэ не было ни шанса. Она всё ещё не могла понять, почему проклятый дух заставил его зациклиться на ней, но чувствовала, что это из-за Бесконечности. Он держал всех на расстоянии, возводя стену между собой и миром, но она была одной из немногих, с кем он иногда скрывал свой барьер, просто чтобы поиграть с ней.       Он до безумия ограничивал физический контакт. Мысль о том, что Годжо испытывал такой сильный тактильный голод, что его было достаточно для воздействия проклятия, огорчала, но Утахимэ ничего не сказала по этому поводу, просто прикусила язык, пока остальные обсуждали план дальнейших действий.       Тем не менее, Утахимэ целый день провела, прячась в убежище, и с неё было достаточно. Она хотела знать, что происходит, и потому, когда Нанами отвлёкся на разговор с Юки, которую позвали на помощь, Утахимэ стащила его телефон и позвонила единственному человеку, который знал больше неё, хоть он и предал её в некотором роде.       На звонок ответили быстро и резко:       — Нанами, я надеюсь, у тебя есть веская…       Утахимэ вздрогнула, услышав недовольный голос своего начальника.       — Директор?       Злость мгновенно исчезла, и голос прозвучал сдержаннее.       — Иори. Ты жива. А мы уж начали беспокоиться… — это ложь. Они знали, что она жива, и узнали бы, если бы Годжо вырвался из-под действия проклятия. Но они к всеобщему ужасу продолжали бездействовать. — Не важно. Где ты? Мы пошлём кого-нибудь за тобой.       — Годжо… — Утахимэ нервно закусила губу уже в который раз за день. — О нём что-нибудь слышно? Я знаю, он… — она прикрыла глаза. — Это не он. Он беспардонный и беззаботный, но он бы никогда намеренно…       Иногда я сомневаюсь, не стоит ли мне просто уничтожить всю проплаченную иерархию.       Нет, это не он. Она не могла забыть, как он однажды сказал это, когда они оказались вдвоём в каком-то баре. Она была пьяная и усталая, огорчённая сложной миссией, в которую оказались втянуты её ученики и после которой они чуть не погибли. Он так небрежно пробормотал это, так что она даже подумала, будто ей послышалось. Он не повторил это, одарил ослепительной улыбкой, когда она удивлённо посмотрела на него, и она переспрашивать не стала, потому что посчитала, что случайно услышала что-то личное.       — Проклятие серьёзно воздействовало на него, — ответил Гакуганджи. — Ему больно. Чем дольше он испытывает это, тем сильнее путается в собственных мыслях. В любой момент он может сорваться, и последствия этого будут ужасны. Невозможно сказать, какой ущерб он может причинить.       С той силой, что имел Годжо, он мог нанести серьёзный ущерб вплоть до разрушения города в мгновение ока. По крайней мере, именно это сделал Гето, когда сорвался и предал их. Мысль о том, что Годжо мог опуститься до его уровня, пугала её. Нельзя этого допустить. Одного присутствия Годжо было достаточно, чтобы напугать и проклятий, и пользователей проклятых техник. Нужно понять, как можно его нейтрализовать.       — Если мы его поймаем, то сможем как-нибудь обратить его технику? — уточнила Утахимэ. — Может, Сёко или…       — Насколько нам известно, нет способа обратить его технику. Только уничтожить её.       У неё ухнуло в груди.       — Вот как.       На другом конце телефона слышались шорохи и разговоры других людей, которые, несомненно, пытались разработать какой-то план. Она пропала из их поля зрения. Высшее руководство знало, что её товарищам удалось спрятать её до того, как Годжо смог её найти, что разрушило их план использовать её в качестве приманки. Ей было немного неприятно, что Нанами попал под их прицел, но ведь он выполнял свою работу не из уважения к старшим. Он был готов принять любое наказание за неподчинение приказам.       Но Утахимэ не могла этого сделать. Она не могла бросить Годжо на произвол судьбы, тем более понимая, что она может ему помочь. Будучи шаманом, она была готова пожертвовать собой ради спасения других. Простая математика. В конечном счёте, жизнь Годжо была куда важнее, чем её.       Но она не собирается следовать чьим-либо указаниям.       — Иори, — начал Гакуганджи, используя знакомый приказной тон. — Где ты? Это небезопасно. Мы должны…       — Я знаю, что мне делать, — перебила его Утахимэ.       — Иори…       — Не волнуйтесь, — она сделала глубокий вдох. — Я обо всём позабочусь.       Она прервала звонок, прежде чем Гакуганджи мог что-то спросить или упрекнуть её в неповиновении. Но его разочарование — меньшее из того, что может произойти.       Убедившись, что Нанами продолжает говорить с Юки, Утахимэ вернула его телефон на стол, а затем прочистила горло, привлекая к себе внимание. Они тут же замолчали и повернулись к ней, продолжая тщательно скрывать свои мысли.       — Я пойду прилягу, — пробормотала Утахимэ. — Я вчера мало спала, устала очень.       — Конечно, — Юки подмигнула ей. — Выспись хорошенько. У нас всё под контролем.       Утахимэ вернулась в спальню и закрыла за собой дверь. Выключив свет, она оглядела комнату, а затем прошла к кровати, присела и сдвинула одеяло. Однако она не легла, осталась сидеть на месте, пока не услышала, что приглушённые голоса за стеной снова зазвучали. Они были обеспокоены.       Никто не мог сравниться с Годжо. Юки, как шаман особого ранга, была одной из немногих, кто приближался к нему, но это не будет иметь значения, если Годжо перестанет сдерживать себя. Неудивительно, что старейшины старались держать его на коротком поводке, но Годжо никогда не был в восторге от того, что его ограничивали в действиях.       Им не справиться с ним. Всё может закончиться очень плачевно. Должен быть другой способ покончить с этим.       Как только Утахимэ убедилась, что ни Нанами, ни Юки не собираются зайти проверить её, она тихонько встала с кровати и прокралась к окну. Приложив немного усилий, она сумела открыть его, а потом вылезла и приземлилась прямо на траву. Ночной воздух был прохладным, за городом дул сильный ветер. Она вытащила из кармана ключи, которые взяла со стола, и посмотрела на них, прежде чем принять решение. Возвращение в город займет слишком много времени. Она надеялась, что Нанами не будет винить себя за то, что ей удалось стащить у него ключи.       В этом заключалась особенность Утахимэ — вопиющий факт, с которым она не хотела мириться. Все, включая её друзей, всегда недооценивали её. Они не делали это специально. Ей нравилось, что друзья оберегают её, но иногда это означало, что они думали, что она нуждалась в их опеке. Конечно, они знали, что она сильнее, чем можно предположить по её рангу, и что она сама по себе шаман, но всё же…       «Есть причина, по которой тебя больше не посылают на одиночные миссии».       Ну, раз она была единственной, кто способен справиться с этим, то так тому и быть.       Приняв решение, Утахимэ забралась в машину Нанами, быстро завела её и выехала на дорогу, прежде чем в доме поймут, что происходит. Они слишком поздно выбежали из дома, пытаясь догнать её. Она сглотнула вязкую слюну, быстро пробормотав извинение, и прибавила скорости, направляясь в Киото, игнорируя все предупреждающие сигналы. Она даже проезжала мимо знаков «стоп», когда не было встречного движения, и такая ирония почти рассмешила её.       Она была благодарна своим друзьям за заботу, но она не могла просто стоять в стороне и ждать чего-то. Её слишком долго защищали. Пришёл её черёд. Она никогда не отмахивалась от Годжо, не будет отмахиваться и сейчас.

*

      Утахимэ припарковалась через улицу от своего дома и заглушила двигатель: всё было в порядке. Всё выглядело как всегда, как в каждую ночь, как было в последние две недели с тех пор, как она переехала сюда. Фонари не моргали зловеще, подозрительные люди не таились по углам, и даже присутствие нечеловеческой проклятой энергии Годжо не ощущалось.       И тем не менее, из машины она выходила медленно. Она шла всего минуту, но улица показалась ей невероятно длинной и тёмной. Утахимэ оглядывалась при любом звуке. Но даже когда она вошла в здание и начала подниматься по ступенькам, ничего не произошло. Она ступала осторожно, как будто её шаги могли что-то вызвать, и медленно толкнула дверь, ведущую на её этаж. Ничего не случилось. Всё выглядело абсолютно нормально. Ключи звякнули в её дрожащей руке, но она сделала глубокий вдох и отворила входную дверь.       В её квартире было тихо и темно, как в день, когда она её покинула. Сердце в груди беспокойно билось, пока она осматривалась, не желая включать свет, чтобы не спугнуть кого-нибудь. Сначала она проверила гостиную, но не заметила ничего подозрительного. На кофейном столике были разбросаны какие-то бумаги и неоткрытые письма, рядом стояла початая бутылка пива. Кухня была заставлена не распакованными после переезда коробками. Тогда она сосредоточилась на спальне и ванной. Ванная не изменилась: зубная щётка всё так же стояла в стакане на полке, а зубная паста упала в раковину.       Всё было в порядке, никем нетронутое.       Но потом она направилась в спальню.       В тот момент, когда Утахимэ вошла в комнату, она поняла, что что-то не так. Однако сразу её внимание ничего не привлекло, её глаза уставились во мрак, но как только её взгляд упал на кровать, она застыла, точно оленёнок в свете фар.       Постель была заправлена, одеяло и простыня аккуратно сложены, а в самом центре лежало чёрное неглиже. Она вспомнила, что это была одна из её необдуманных покупок, тонкий кусок ткани, что она купила из прихоти пару месяцев назад после миссии, во время которой она получила свой шрам. Конечно, это было глупо — слабая и жалкая попытка повысить её самооценку после того, как Мэй Мэй и Сёко убедили её сходить на свидание. Но это ни к чему не привело, и у неё даже не было возможности надеть эту чёртову вещь. Она забросила неглиже прямо в упаковке вглубь шкафа. Она даже не помнила, как открывала её.       Но вот эта вещь лежит здесь, прямо на виду, разложенная, как подарок.       Утахимэ попятилась, неуклюже врезалась в дверь, а затем резко развернулась на каблуках, чтобы убежать. Это была ошибка, глупая и ужасная ошибка. Вид неглиже отпечатался в её памяти, одновременно пугая и смущая — то, что он хотел от неё, было очевидно. Её разум метался, пытался ухватиться за малейший намёк на логику во всём этом, она пыталась убедить себя, что это просто дурацкая шутка, чтобы побесить её, но глубоко в душе она понимала, что это не так.       Это была угроза.       Когда она выбралась из дома, то стала судорожно смотреть по сторонам, но снова не заметила ничего необычного. Машина Нанами стояла на месте, припаркованная на том же месте, и она побрела в её сторону, чувствуя испуг и растерянность. Они уже наверняка поняли, куда она направилась, и спешили сюда. Юки могла появиться в любую минуту, смеясь над её вспышкой безумия, Нанами будет сильно ругаться на неё, Сёко будет разговаривать по телефону, а ворон Мэй Мэй будет следить за ней сверху. Это было глупо, так глупо, и она не могла поверить, что она даже на мгновение подумала, что может…       Кто-то схватил её за руку и потянул в сторону, чуть не сбив с ног. Она вскрикнула, но ей тут же прикрыли рот ладонью. Утахимэ замычала, пытаясь вырваться.       А потом сладкий голос проурчал ей на ухо:       — Вот ты где. Я везде тебя искал, Химэ, но я знал, что ты придёшь ко мне.       Годжо. Он нашёл её — возможно, всё это наблюдал за ней, пока она слонялась здесь, как дура.       Утахимэ застыла в его крепкой хватке, вжатая спиной в его грудь. Она чувствовала мягкую кожу его ладони на своих губах и его пальцы на своей руке — между ними не было Бесконечности. У него было горячее дыхание, знакомый запах, и даже сила его проклятой энергии, которая пробегала через неё, показалась родной. Он звучал… странно, но это всё ещё был он, Годжо, игривый и дразнящий. Она не стала пытаться бороться с ним, хотя внутренний голос приказывал ей бежать, и пыталась успокоить своё сердце, пока он держал её в тёмной подворотне.       — Ты ушла, — Годжо всхлипнул, уткнувшись носом в её шею, как щенок. — Они забрали тебя у меня. Знаешь, как мне было больно? Я просто хотел увидеть тебя.       Утахимэ издала сдавленный звук протеста в его ладонь, и он замолчал. Она чувствовала, как пристально он смотрит на неё: расчётливо и холодно. Вне всяких сомнений, он видел, как из неё вспышками вырывалась её собственная проклятая энергия, как она боялась, не смотря на все свои попытки успокоиться. Однако она не пыталась сопротивляться, и поэтому ему было любопытно. Она всегда ему сопротивлялась, но в данный момент она вела себя почти податливо.       — Обещаешь не кричать? — поддразнил её Годжо. — По крайней мере, не сейчас.       Поджав губы, Утахимэ подавила желание с гневом посмотреть на него и кивнула. Когда он наконец убрал руку от её рта, она сделала глубокий вдох и быстро начала:       — Годжо, на тебя напал проклятый дух. Его техника воздействует на тебя, и ты не…       — Мне плевать, — решительно перебил её Годжо. — Дух или нет, но я получу, что хочу.       Утахимэ сжала руки в кулаки.       — Ты не в своём уме. Ты не хочешь этого…       — Не хочу? — он усмехнулся. — Ты думаешь, я не хочу тебя?       — Это проклятие, — настаивала Утахимэ. — Ты не…       Свободная рука Годжо легла на её горло, и она сама замолчала, остро почувствовав, насколько маленькой она была по сравнению с ним. Его рука почти полностью обхватила её тонкую шею. Ему ничего не стоило сломать ей гортань или свернуть шею, как это сделала последняя жертва проклятого духа.       — Ты не знаешь, чего я хочу, Утахимэ, чего я жажду, — процедил Годжо холодным и обвинительным тоном. — Ты никогда не обращала внимания, слишком занятая тем, чтобы выглядеть хорошей, послушной прислужницей, — она нахмурилась, разозлившись из-за оскорбления, но прежде чем она смогла возмутиться, наплевав на инстинкт самосохранения, он продолжил: — Признаю, иногда это мило. Мне нравится представлять, как ты также прислуживаешь мне — с нетерпением ждёшь меня, ловишь каждое моё слово, выполняешь все мои поручения.       Утахимэ поморщилась.       — Только в твоих мечтах.       — Неужели? — Годжо коснулся её шеи сбоку указательным пальцем. — Но ведь именно ты прибежала ко мне, разве не так?       — Я не… — Утахимэ прикусила язык, не договорив. Она правда сама пришла к нему, но не по той причине, о которой он говорил.       Годжо потёрся щекой о её макушку, ероша ей волосы.       — Ты не представляешь, как мне нравится ощущать твою проклятую энергию. Я не позволяю себе часто чувствовать её, но сейчас… — он сделал глубокий вдох, как будто он мог втянуть её в своё тело. — Несмотря на твой темперамент, твоя проклятая энергия успокаивает и согревает. Не удивительно, что этим старым ублюдкам нравится быть рядом с тобой. Они чувствуют тебя всегда — а мне достаются лишь обрывки.       Сглотнув, она почувствовала, как её горло дёрнулось под ладонью Годжо. Она изо всех сил пыталась подавить отчаянное и сильное желание сражаться. Не то чтобы это имело значение. Даже если она попробует вырваться, она знала, что проиграет. Она должна найти другой способ.       — Годжо, — она выдохнула. — Давай просто… Давай вернёмся в дом. Нам надо поговорить…       Годжо издал смешок, настолько сухой, что она вздрогнула.       — Ты думаешь, я хочу говорить после всего того времени и всей той энергии, что я потратил на твои поиски? — он отпустил её руку и поместил ладонь на её живот, туда, где задралась футболка. — Ну уж нет. Хватит с меня разговоров. Я достаточно ждал и сдерживался.       Его рука скользнула по её животу, и она подавилась воздухом. Он и так наговорил ей много гадостей, но лапать её в тёмном переулке — это совсем другое. Она старалась не издавать звуков, когда его рука коснулась её груди, и вздрогнула от того, как он усмехнулся. Она сгорала от стыда, но, скорее, от того, что на ней была обычная футболка и спортивный топ, нежели от того, что он приставал к ней в публичном месте.       У него были красивые руки — широкие ладони, тонкие пальцы — и она слишком много думала об этом. Это было так неловко, но не то чтобы она не представляла, как он будет трогать её. Одной мысли об этом было достаточно, чтобы возбудить её всякий раз, когда ей хотелось расслабиться перед сном. Ей было стыдно, но он ласкал её именно так, как она себе представляла, а его рука была достаточно большой, чтобы сжать одну из ее грудей. Он никогда раньше не прикасался к ней так, и ей пришлось сдержать всхлип, когда он перекатил её сосок между пальцами через тонкую ткань бюстгальтера.       — Ты всегда носишь это дешёвое белье, чтобы твоя грудь выглядела меньше, но я нашёл то неглиже, спрятанное в шкафу, — произнёс Годжо, буквально упрекая её. — Для кого ты надевала его, хм?       — Н-не для кого, — пробубнила Утахимэ.       — Ты не покупаешь такие вещи просто так, — он фыркнул. — Кто трахал тебя в нём?       Он сильнее сжал её сосок, и она тихонько вскрикнула.       — Никто! Я никогда — я не носила его. Не было… случая.       Он расслабил пальцы, снова аккуратно касаясь её.       — Ах, бедная Утахимэ, тебя давненько хорошо не трахали, я прав? С того самого случая? Ты нервничала? Стыдилась? Смущалась? — его рука снова переместилась с её груди на живот, но она не почувствовала ни капли облегчения, когда его пальцы подцепили пояс её штанов. — Теперь я хочу тебя ещё больше. Ты выглядела такой хрупкой на больничной койке, как куколка. Я хотел забрать тебя и спрятать так, чтобы больше никто не причинил тебе боль.       Утахимэ поёжилась и зажмурилась, пытаясь абстрагироваться.       — Что-то я не заметила, чтобы ты волновался.       — Ты бы не обрадовалась, если бы я проявил сочувствие, — заметил Годжо с толикой злости в его голосе. Этого было достаточно, чтобы она распахнула глаза и затаила дыхание. Кончики его пальцев снова пробежались по поясу, не забираясь внутрь. — Маленькая упрямая Утахимэ — ты просто продолжала доказывать всем свою полезность, даже если это касалось обычного преподавания. Я мог бы предложить тебе убежище, а ты бы отказала мне. Все эти игры в героя, выполнение опасных миссий, жертвование собой ради учеников — тебе нравится всё усложнять.       Её пальцы дёрнулись, когда она подумала о том, как сильно ей хочется схватить его за руку и отпихнуть от себя. Но вместо этого она вцепилась в ткань своих штанов, когда жестокое осознание окатило её с головой.       — Это ведь ты сказал старейшинам не отправлять меня на одиночные задания?       — Кто-то же должен быть реалистом, — ответил Годжо. — Кто-то должен защитить тебя.       Впервые в жизни Утахимэ захлестнул настоящий гнев, и она задёргалась в его хватке.       — Мне не нужна твоя защита!       — Ах, ну же, Химэ, давай смотреть правде в глаза, — подтрунил он. — Я уверен, что все наши друзья предупредили нас, насколько я опасен — они даже вырвали тебя посреди ночи и спрятали от меня — и всё равно ты проигнорировала все предупреждения и подставила себя под удар, — он цокнул с осуждением, но она буквально чувствовала, как его губы искривились в улыбке над ней. — Не то чтобы я жалуюсь. На этот раз я позабочусь о тебе. Больше ты не убежишь.       Его рука полностью погрузилась в её штаны, и она затаила дыхание. Давно уже никто, кроме неё самой, не прикасался к ней так, и она зажмурилась, испытывая стыдливое возбуждение, когда он кончиками пальцев провёл по краю её нижнего белья. Когда он коснулся её пальцем между ног, ей пришлось закрыть глаза, прекрасно понимая, что он сможет определить, насколько она мокрая, даже не прикасаясь к ней напрямую. Он хмыкнул, довольный тем, что почувствовал, а затем, без лишних слов, отодвинул её бельё в сторону, чтобы погрузить в неё палец наполовину.       Утахимэ распахнула глаза.       — Го-Годжо!       — Ты уже такая мокрая, Химэ, — поддразнил он. — Ты так сильно хочешь меня? Поэтому искала меня?       — Нет… Нет, это… — Утахимэ покачала головой. — Это просто биологическая реакция…       Годжо засмеялся.       — Биологическая, да? — он ввёл в неё палец и вытащил, двигаясь отвратительно медленно, лаская бархатные стеночки её влагалища. — Так ты говоришь, твоё тело признаёт меня. Оно готовится принять меня, даже если ты сама не думаешь об этом, — он добавил второй палец, и ей пришлось прикусить губу, чтобы не издать ни звука. — Я всегда знал, что под этой скромной и правильной оболочкой скрывается отличная шлюха.       Утахимэ хотела доказать ему обратное — огрызнуться, ударить, воспротивиться — но не могла: её тело озарилось ужасной вспышкой наслаждения, когда он начал двигать внутри неё пальцами. Она дёрнулась, но не потому что хотела отстраниться. Напротив, её бёдра сами по себе двигались ему навстречу, её грудь тяжело поднималась и опускалась, пока она пыталась нормально дышать. Ей пришлось зажать себе рот ладонью, чтобы не шуметь, и она вцепилась в его предплечье, прижатое к её животу.       — Всё ещё такая узкая, — задумчиво произнёс Годжо, коснувшись губами её макушки. — Если ты так сильно сжимаешь мои пальцы, то как же мой член войдёт в тебя? — она всхлипнула, изогнулась в его хватке, и он усмехнулся. — Ах, ну что ж, мне всё равно придётся сломать тебя. Тебе понравится. В конце концов, у тебя ни одно дело не обходится без драки.       Она хотела подраться с ним прямо сейчас, но он унизил её, взяв прямо на улице, и она чувствовала себя отвратительно хорошо. В этом было что-то запретное, что возбуждало какую-то ужасную часть её сознания, когда она осознала, что Годжо хочет её так сильно, что не может больше ждать. Она ненавидела это — ненавидела то, как он заставлял её чувствовать то, что она не хотела чувствовать. Вместо того чтобы вести себя обходительно и внимательно с ней, он безжалостно отнимал у неё остатки гордости, доводя одними пальцами до исступления.       — Надеюсь, у тебя нелюбопытные соседи, — произнёс Годжо. — Что, если кто-то будет проходить мимо и увидит тебя в таком виде? — он вытащил из неё пальцы и коснулся клитора. Утахимэ застонала: сдавленный звук был слишком громким, но её тело изнывало от желания, и его прикосновений было достаточно, чтобы она тут же кончила. — Тебе придётся отсосать мне после такого. Тогда ты в самом деле не будешь отличаться от шлюхи, да? Я знаю, твой ротик отлично подойдёт для этого — я столько лет мечтал, что ты мне отсосёшь.       Утахимэ замотала головой, насколько это было возможно в её положении, пока он продолжал держать её рукой за горло, а она скулила себе в ладонь. Угроза одновременно пугала и изумляла её, но она не хотела этого. Она сгорит от стыда, если кто-то увидит её такой, униженной и оскорблённой человеком, что насмехался над ней большую часть своей жизни. Это просто позор. Он уже возбудился, его член вжимался в неё сзади всякий раз, когда она врезалась в него бёдрами. Осознание было почти внезапным — это только начало.       Годжо поднял голову, уставившись вперёд.       — Ты это слышала? Кажется, кто-то вышел во двор.       На Утахимэ накатила паника, и она попыталась вырваться из хватки Годжо. Но это было бесполезно, и он в отместку снова ввёл в неё свои пальцы. Она едва сдерживала крик, слёзы обжигали ей глаза, пока он безжалостно трахал её и надавливал большим пальцем на клитор.       — Если ты не хочешь, чтобы тебя увидели в таком виде, то кончи на мои пальцы, как хорошая девочка, — прошипел Годжо ей на ухо.       Поняв, что ничего другого ей не остаётся, Утахимэ наплевала на остатки своей гордости и отдалась ему. Она закрыла глаза, позволяя себе полностью почувствовать его и принять удовольствие, нарастающее внутри неё. Вскоре наслаждение достигло пика, и она ощутила настоящий экстаз.       На мгновение она отдалась своим чувствам, забывшись, но затем мышцы в её теле снова напряглись, сердце заколотилось, кровь застучала в ушах. Её тело задрожало, когда она кончила, покрыв его пальцы и ладонь своими выделениями. Ощущения были настолько сильными, что она тут же захотела ещё, застонала, когда Годжо зашептал ей на ухо грязные слова похвалы. Она хотела возненавидеть его и себя за то, что ей это нравилось, но не могла, ведь это было даже лучше, чем она мечтала.       К тому времени, когда она начала приходить в себя, Утахимэ заметила, что хватка Годжо немного ослабла. Он затих позади неё, прислонившись к стене и вытащив руку из её штанов, и Утахимэ в оцепенении поняла, что сквозь её крики и хныканье, должно быть, проскользнула её проклятая техника. Скорее всего, он никогда не ощущал полного эффекта, его Бесконечность всегда отгораживала его от её проклятой энергии. Но сейчас этого оказалось достаточно, чтобы вывести его из равновесия, и она, несмотря на слабость в ногах, рванула от него, выбегая из переулка.       Логично, что ей нужно было бежать к машине. Пешком она никак не могла обогнать Годжо, но в её карманах было пусто, а ключи потерялись где-то в переулке, поэтому ей пришлось перебежать улицу. В нескольких кварталах отсюда находился парк, который, как она заметила, кишел низкоуровневыми проклятиями. Она могла спрятаться там, уменьшить выброс своей проклятой энергии и затеряться среди духов. Шансов было мало, техника Годжо была слишком сильна для такой слабой маскировки, но иного выбора у неё не было.       Она совершила огромную, глупую ошибку. Самое большее, на что она могла надеяться, — это на то, что приедут их друзья и вмешаются, да и то она не была уверена, что хочет этого. Может ли он причинить им вред, если они встанут у него на пути? Она не смогла бы простить себя, если бы что-то подобное произошло. Возможно, было бы лучше позволить Годжо получить то, что он хочет, но, опять же, она не была уверена, чем это обернется для неё. Может быть, он освободится только тогда, когда убьет её и выполнит желание проклятия? Это был единственный выход? Чтобы её трахнули и убили?       Она пошатнулась, перепрыгнув через невысокий забор в парк, лодыжка неловко подвернулась при приземлении, но ей удалось подняться на ноги, не обращая внимания на уколы боли, когда она бросилась к деревьям. Лёгкие горели, мышцы ныли, и она была вынуждена спрятаться за деревом, чтобы перевести дух. Теперь, когда она стояла неподвижно, она почувствовала пульсацию между ног — неприятное напоминание о том удовольствии, которое она испытала несколько минут назад, — и сжала губы, чтобы не произнести ни звука.       Не то чтобы это имело значение. Она почувствовала подавляющую тяжесть проклятой энергии Годжо, прежде чем услышала, как он насвистывает весёлую мелодию.       — О, Утахимэ! — игриво позвал он. — Ты делаешь хуже только себе. Но я люблю играть в догонялки. Мне уже давно никто не сопротивлялся, но ты никогда меня не подводила.       Она затаила дыхание, отсчитывая секунды, но он, казалось, бесцельно бродил вокруг. Закрыться от проклятой энергии было трудно и практически невозможно, учитывая её природу, но пока она не шевелилась, с этим было гораздо легче справиться. Если он не заметит вспышки её проклятой энергии и будет держаться подальше от его глаз, она сможет остаться незамеченной. Это было единственное, что она смогла придумать, но время шло, и ей становилось всё труднее. Она чувствовала, как его проклятая энергия взывает к ней, требуя отклика, её тело и разум наполнялись желанием войти в резонанс, войти в гармонию с ним.       В тот момент, когда Утахимэ уже подумывала о том, чтобы скрыться в парке, где проклятий было ещё больше, Годжо с ликованием выскочил из-за дерева.       — Нашёл.       Она вскрикнула, из неё вырвался поток проклятой энергии, и она побежала прочь, наугад, по тропинке и через небольшую детскую площадку. Она не знала, зачем бежит, тем более если учесть, что это бесполезно, но она не могла просто стоять на месте и позволять ему действовать. Она должна была хотя бы попытаться убежать. Она должна бороться с ним. Она должна…       Что-то твёрдое ударило её сзади, повалив на землю, и она упала на траву, подавившись воздухом. Она пыталась дышать, но паника захлестнула сознание. Тогда она забилась в истерике, но тщетно. Она не могла подняться и не могла дышать, темнота подкрадывалась к ней.       — Такая медленная, — Годжо фыркнул почти разочарованно.       Зажав рот, Утахимэ не пыталась дышать, пока, наконец, после, как ей показалось, слишком долгого времени, она не позволила себе снова сделать вдох. Она втянула в себя столько воздуха, сколько позволило ей тело Годжо, и только напряглась, почувствовав, как он потянул её за пояс штанов.       — Стой, — Утахимэ заёрзала под ним. — Стой, Годжо, нет… Не здесь…       — Ну, мы могли сделать это в тёмном переулке, но кое-кому захотелось побегать, — с укором произнёс Годжо.       Она услышала звук расстёгивания ремня, затем звук молнии на брюках, и паника переросла в истинный страх. Он не хотел… Он не мог… Он не мог заставить её сделать это здесь, на траве, под открытым небом. Неужели он был настолько не в себе, что его не беспокоила мысль о том, что он собрался трахнуть её, как животное, на сырой земле? В парке, конечно, было темно и безлюдно, но ничто не закрывало их от посторонних глаз. Они разденутся догола, а её слабость будет выставлена на всеобщее обозрение.       Внутри Утахимэ что-то щелкнуло, и она начала брыкаться и кричать:       — Нет, нет, нет, Годжо, не надо! Прекрати! — ей было все равно, услышат ли её сейчас. При таком раскладе её услышат все, кто живёт на другом конце парка, и наверняка вызовут полицию. — Пожалуйста, не надо! Только не здесь! Я не могу…       — Если ты будешь вести себя как упрямая сучка, — Годжо рыкнул, с силой стягивая с неё штаны и бельё, — то мне придется трахнуть тебя как сучку.       Утахимэ зажмурилась — смущённая пульсацией между ног и расстроенная тем, что не могла остановить его, — и заставила себя не шевелиться. Годжо не причинит ей вреда. Она напоминала себе, что это не он, это проклятие толкало его на это. Но он должен был быть там. Он насмехался и издевался над ней годами, но никогда не причинял ей физического вреда. Они едва касались друг друга, лишь иногда, но этого было достаточно, чтобы она захотела большего, а потом стыдилась этого.       Годжо Сатору, которого она любила, должен был быть внутри него. Если бы она могла достучаться до него…       — Прошу, Годжо, не здесь, — захныкала Утахимэ. Она повернула голову в сторону и посмотрела на него слезящимися глазами. — Забери меня домой. Тогда ты сможешь сделать со мной всё, что захочешь.       Годжо фыркнул и хлопнул её по попе.       — Я и сейчас могу сделать с тобой, что захочу.       — Я хочу к тебе домой, пожалуйста, — умоляла Утахимэ. — Ты ведь хочешь меня, правда? Но если мне будет некомфортно и я буду сопротивляться, ты не овладеешь мной по-настоящему. Это будет лишь иллюзия. Я буду вести себя хорошо, обещаю.       — Хорошо, да? — задумчиво пробормотал Годжо и остановился. Это была иллюзия, которую создало проклятие. — Ты не будешь сопротивляться?       — Это было просто для того, чтобы раззадорить тебя, поднять тебе настроение, — ответила Утахиме. — Ты ведь любишь драки и погони, не так ли? Я сделала это для тебя, — он уставился на неё с нечитаемым выражением лица, но теперь, когда он остановился, она смогла продолжить: — Но я хочу быть с тобой. Я хочу… Я хочу тебя, Сатору.       Она вложила в свой голос столько проклятой энергии, сколько только посмела, и Годжо побелел. Он медленно моргнул, снова поражённый, но не отстранился от неё. Его хватка на задней поверхности её бедра ослабла, и даже его пустой взгляд смягчился.       — Ты хочешь меня?       — Хочу, — призналась Утахимэ. — Уже давно.       — Тогда почему сопротивлялась? — спросил он.       — Ты же знаешь, это всё так сложно, — сказала Утахимэ. — Но всё закончилось. Теперь я с тобой. Забери меня домой, Сатору.       Годжо некоторое время ничего не говорил и даже не двигался, просто смотрел на неё сверху вниз. Она поняла: это проклятие пыталось осмыслить сказанное. Она не могла понять, почему, но оно заставило его зациклиться на ней до безумия. Наверное, именно это произошло с последней жертвой, только объект его привязанности до самого конца оказывал жёсткое сопротивление. Это было понятно, и внутренний голос Утахимэ кричал, что она тоже должна бороться, но Годжо был другим. Единственным выходом для неё было сдаться.       Вместо того чтобы пытаться бороться с ним или сбежать от него, она могла дать ему именно то, чего, по внушению проклятия, он хотел.       — Ты правда этого хочешь? — спросил Годжо.       Утахимэ кивнула, её щека испачкалась в грязи.       — Да.       Улыбка воцарилась на его лице, и даже его голубые глаза заблестели ярче.       — Такая хорошая, послушная девочка — и умная, признаю. Ты права. Я не хочу, чтобы кто-то ещё видел тебя такой, кроме меня.       Когда Годжо слез с неё, она почти вздохнула с облегчением, но у неё было всего несколько секунд передышки, прежде чем он схватил её за руку и заставил подняться. Она споткнулась, приспущенная одежда запуталась в районе её коленей, и она оказалась вжата в его грудь. Он не дал ей времени на то, чтобы прийти в себя, обхватил за талию и телепортировал их. Земля словно ушла у неё из-под ног, вздох оборвался на полуслове, когда горло сжалось, а через секунду они снова стояли на твёрдой земле, в тёмном и тёплом месте — не в парке.       Прежде чем Утахимэ успела задать ему вопрос, он толкнул её в спину, и она упала на кровать, подпрыгнув на матрасе с криком:       — Годжо!       — Больше никаких драк, помнишь? — Годжо пригрозил ей пальцем. — Не заставляй меня причинять тебе боль, Утахимэ. Я расстроюсь, если мне придётся оставить тебе ещё один шрам в качестве напоминания.       Утахимэ молча и неподвижно смотрела на него, пока он нависал над ней. Как она и обещала в парке, она не пыталась убежать или сопротивляться. Вместо этого она наблюдала за тем, как он стягивает с себя одежду, открывая почти идеальное тело. Годжо был потрясающе красив, почти богоподобен, его кожа была бледной и почти нетронутой, если не считать большого шрама на груди. Ей отчаянно хотелось провести по нему пальцами и ощутить рельеф кожи, который, должно быть, совпадал со шрамом на её лице. Он стянул через голову повязку, отбросил её в сторону вместе с рубашкой и пиджаком, и закончил снимать брюки.       Когда Утахимэ впервые увидела, что её ждёт, её лицо залил румянец, и она сразу отвела взгляд. Он усмехнулся, схватил её за лодыжку и потянул к изножью кровати.       — О, не стесняйся. Не такая уж ты и невинная, — он подтянул её к себе, чуть не столкнув её лицо со своим членом, и провёл другой рукой по её затылку, чтобы собрать волосы. — Мне всегда было интересно, как ты умеешь сосать член. Ты ведь должна быть хороша в этом, верно?       Как ни стыдно было в этом признаваться, но предыдущие партнёры говорили Утахимэ, что она хорошо доставляет удовольствие языком, хотя это ей и не особо нравилось. Это могло повлиять на её горло и рот, что, в свою очередь, влияло на её проклятую технику и проклятую энергию.       — Ты можешь не сосать, если не хочешь, — заметил Годжо. — Я с большим удовольствием сам трахну твой рот. Я часто дрочил на эту мысль, когда был подростком.       Мысль о том, что Годжо и тогда мастурбировал на неё, заставила Утахимэ скривиться, но, с другой стороны, тогда это было проще объяснить. Он был глупым подростком, переживающим гормональный всплеск. Ему не нужно было много фантазировать, чтобы достичь разрядки. Тем не менее, её взгляд метнулся к нему, и после минутного упрямства она приоткрыла губы, наклонилась вперёд и взяла его член в рот. Его рука, державшая её за волосы, постоянно напоминала, что он может изменить темп, если захочет, и она не стала сдерживаться, посасывая и облизывая его, пока он не стал медленно раскачиваться взад-вперёд в такт с ней.       — Чёрт, — Годжо застонал, откинув голову назад и закрыв глаза. — У тебя хорошо получается.       Утахимэ дышала через нос, изо всех сил стараясь сосредоточиться на нём и поначалу не делать слишком резких и быстрых движений. Она опасалась, что в противном случае он будет недоволен. Опираясь одной рукой на его бедро, другой она держала его член за основание, не в силах полностью взять его в рот. Она покачивалась на его члене, просовывая под него язык для дополнительного давления, и хмыкала от удовольствия, когда он позволил ей двигаться в своём темпе.       Это было немного унизительно — то, как он гладил её по голове и бормотал слова похвалы, пока она отсасывала ему, особенно то, как её тело реагировало на это. Ей пришлось сжать ноги, чтобы не было соблазна коснуться самой себя. Через некоторое время ей удалось расслабить горло настолько, что она осмелилась взять его так глубоко, как только могла, и как только он вошёл в неё почти полностью, его тело содрогнулось от наслаждения.       — Чёрт, Ута! — Годжо резко дёрнул её за волосы и с удивленным вздохом оторвал от своего члена. — Не делай этого, если не хочешь, чтобы я кончил тебе в рот, — он щёлкнул её по носу и посмотрел на неё с понимающей улыбкой, от которой её передёрнуло. — Ты так просто не отделаешься.       Утахимэ нахмурилась.       — Я не пытаюсь…       — Снимай, — приказал он, дёрнув её за рукав.       Немного раздраженно Утахимэ сделала то, что ей было велено: сняла футболку и топ, затем скинула туфли, чтобы штаны и бельё могло соскользнуть с её ног. Годжо смотрел на неё так, словно она была его последним блюдом в этой жизни, пожирал её глазами так откровенно, что ей пришлось бороться с желанием прикрыться. Даже в темноте, под пристальным взглядом его глаз, это было слишком, но она знала, что он будет недоволен, если она хотя бы попытается закрыться.       — Намного лучше, — Годжо хмыкнул.       Он наклонился, чтобы что-то подобрать. Утахимэ нахмурилась и спросила:       — Что ты..? — только и успела произнести она, увидев в его руке ремень. Он схватил её за запястья, обмотал их ремнём и рывком затащил на кровать, чтобы закрепить другой конец ремня у изголовья. Она извернулась и инстинктивно пнула его после того, как он отстранился. — Я же сказала, я буду хорошей! Ты не…       — Я знаю, что ты будешь хорошей, — произнёс Годжо, проверяя, как хорошо он закрепил ремень. — Но так ты выглядишь ещё лучше. Связанная, совершенно беспомощная и в моей власти — это мило, — она опустилась на подушки, моргая и злобно глядя на него со слезами на глазах. Ремень сейчас не причинял ей боли, но она знала, что потом это обязательно скажется на ней. Он внимательно оглядел её, облизнулся. — Возможно, мне стоит заткнуть тебе рот, чтобы ослабить действие проклятой энергии. Ты не очень хорошо владеешь своей техникой.       — Нет, я… — Утахимэ сглотнула, заметив, как ожесточился его взгляд. Она не могла отрицать этого. Опустив Бесконечность, он наконец-то смог по-настоящему ощутить всю силу её проклятой энергии. — Разве ты не хочешь слышать меня? Чувствовать меня?       Годжо провёл рукой по её лицу до ярёмной впадинки, прямо над гортанью.       — Ты так хорошо меня знаешь, да? Конечно, я хочу слышать тебя — твои крики, плач, мольбы. Не могу удержаться.       Он забрался на неё сверху и раздвинул её ноги так, чтобы он мог поместиться между ними. Опираясь руками по обе стороны от неё, он приподнялся над ней, упираясь тяжёлым членом в её живот. Утахимэ старалась не паниковать, но её сердце бешено колотилось. Она открыла рот, чтобы попросить его надеть презерватив, но поняла, что это бесполезно. Он сказал бы что-нибудь о том, что ему нужно быть как можно ближе к ней, и, как бы ей ни было стыдно, она тоже хотела почувствовать его.       Она не лгала, что хочет его, но никогда не представляла, что их первый раз будет таким, если вообще будет.       — Боишься, Химэ? — Годжо обхватил рукой свой член и несколько раз провёл по нему, прежде чем приставить к её лону. Она не ответила ему, но у неё сбилось дыхание, когда он прижал головку ко входу. — Будешь плакать?       Утахиме подняла взгляд и посмотрела на него.       — Нет.       — Продолжай говорить себе это, — ответил он, прежде чем начал входить.       Несмотря на то, что она была влажной от оргазма в переулке и собственного неловкого возбуждения, она инстинктивно начала сопротивляться. Прикусив губу, она попыталась расслабиться и перенаправить боль в другое место, впиваясь ногтями в ладони. Потребовалось несколько коротких и резких толчков, но когда Годжо, наконец, вошёл полностью, он спрятал лицо в ложбинке её шеи и издал гортанный стон. Тело Утахимэ дёрнулось: она не привыкла к такому ощущению. Его член вошёл в неё даже глубже, чем его пальцы.       Когда он частично вышел из неё, она не смогла удержаться от приглушённого звука и только хныкнула, когда он снова вошёл в неё. Сначала он двигался медленнее, чем она ожидала: член то выходил, то входил в неё, пока её стенки сжимались вокруг него. Его лицо оставалось скрытым, губы касались её шеи, пока он жарко дышал. Она задалась вопросом, чувствует ли он её нестабильный пульс. Слёзы жгли ей глаза: в них смешались и удовольствие, и боль, когда он вошёл в нее, прижимаясь бёдрами к её бедрам, соединяя их в одно целое.       — Это..? Это то, чего ты хотел? — Утахимэ выдохнула; каждое слово вылетало из неё на вдохе.       — Да, — он вышел из неё почти полностью, а затем снова вошёл в неё с такой силой, что она вскрикнула. После этого все притязания на нежность и медлительность закончились, и он начал наращивать темп. Это было шоком для её тела, но, привязанная к изголовью, она не могла ничего, кроме как принимать его снова и снова. — Да, да, да… — его голос превратился в рычание, злобное и яростное. — Ты столько раз отказывала мне, но этому пришёл конец. Теперь ты моя, и я больше никогда тебя не отпущу.       Должно быть, это проклятие превращало его желание в ярость. Она не помнила, чтобы отказывала ему, по крайней мере, не прямо, хотя бы потому, что он никогда ни о чём не просил. Боясь, что проклятие ещё больше погрузит его в иллюзию, Утахимэ прокричала:       — Я твоя, вся твоя, клянусь!       Годжо оторвался от её шеи и взял её за подбородок, заставив повернуться к нему лицом, а затем припал к её губам в грубом поцелуе. В этом поцелуе не было ни любви, ни романтики — это был приказ, который она не могла не выполнить. Она целовала его в ответ так яростно, как только могла, стараясь не уступать ему. Он снова впился в неё, и она на мгновение отстранилась, застонав ему в губы.       Он отстранился от неё, и она тяжело задышала, моргая, а потом он приподнялся над ней и присел.       — Не ври мне, Утахимэ. Это не подобает столь послушной девочке.       — Я не вру, — она всхлипнула.       — Ты просто пытаешься ублажить проклятие, не так ли? — Годжо вышел из неё, оставив странное ощущение пустоты и лишения, и подхватил руками её ноги, чтобы задрать их. Когда он снова ввёл в неё свой член, он прижал её колени к груди, буквально складывая её пополам. Это заставило её почувствовать себя еще более жалкой, словно она была для него не более чем куклой для секса. — Ты должна ублажать меня.       Утахимэ дёрнула связанными руками; плечи уже болели от напряжения.       Но Годжо резко вошёл в неё, оборвав её писк, и цокнул языком.       — Пока я не насыщусь тобой, — он улыбнулся ей, но в его улыбке не было теплоты, а глаза были темнее, чем когда-либо. — Кто знает, сколько времени это займет? Возможно, ты не сможешь до конца оставаться в сознании.       Прежде чем Утахимэ успела запротестовать, Годжо сменил позу, удерживая её бёдра приподнятыми, но позволил ей свести ноги за его спиной. Каждый раз он попадал в самую чувствительную точку, отчего у нее подгибались пальцы на ногах, и она кричала. Она чувствовала, как слёзы текут по её лицу, пока он неустанно трахал её. Напряжённое выражение его лица пугало ее, оно совсем не походило на дразнящую улыбку, которой он обычно одаривал её. Она хотела только одного: вернуть его, прижать к себе, принимать его снова и снова, пока он не будет доволен.       Но она не знала, сможет ли она это сделать. Она вдруг поняла, что Годжо всё это время сдерживался, и не знала, сможет ли справиться с ним теперь, когда он перестал себя ограничивать.       Держась одной рукой за ногу, другой он скользнул между ними и снова провел по её клитору. Утахимэ напряглась, но на этот раз не от боли или удивления, а от удовольствия. Этот жест не был вызван самоотверженностью, скорее, желанием почувствовать, как она возбуждается от его члена, но ему было чертовски приятно. Его глаза блуждали по её телу — от места их соединения, где его член входил и выходил из неё, до округлого живота, который оставался, несмотря на все её тренировки, до груди, подпрыгивавшей при каждом резком толчке, до раскрасневшегося лица с распахнутыми губами и мокрыми от пота волосами на лбу и висках.       — Ты выглядишь чертовски грязной, — пробормотал про себя Годжо, вероятно, тоже ощущая, как вокруг них клубится её проклятая энергия. — Невероятно прекрасна.       Похвала дошла до её слуха, и, в то время как его пальцы ловко играли с её клитором, Утахимэ с громким стоном кончила: её спина выгнулась дугой, пока удовольствие стремительно проносилось по позвоночнику и сконцентрировалось в её центре. Стенки ее влагалища сжались вокруг него, сжимая его член так сильно, что грозили вытолкнуть его, и он застонал, делая всё возможное, чтобы продолжать трахать её.       — Сатору, прошу, — Утахимэ почти всхлипнула, удовольствие и желание пронзили её тело. — В меня, кончи в меня, прошу, прошу…       — Ты хочешь этого? — хрипел Годжо, вбиваясь в неё с такой силой, что она приподнялась на подушках. Её голова ударилась об изголовье, но он не остановился, только переместил руку с её клитора, чтобы снова обхватить её горло, удерживая её на месте. Он сжал её, и она начала задыхаться, дёргаясь, но он только увеличил темп, уставившись на неё с диким взглядом. На его лице появилась безумная ухмылка. — Да, ты хочешь этого. Уверен, ты мечтала об этом — хотела, чтобы я наполнял тебя снова и снова, как какую-нибудь клановую шлюху.       Утахимэ зажмурилась, но на этот раз она не пыталась спорить с ним. Вместо этого она кивнула, насколько позволяла его рука, обхватившая её горло. Она хотела этого. Она хотела его. Она многого хотела, но никогда не позволяла себе думать об этом слишком долго. Годжо Сатору был шаманом выше всех остальных. Он не стал бы опускаться до такой, как она, — разве что, может быть, в этом отношении, и он никогда не позволил бы ей забыть об этом.       Годжо наклонился к ней, прижался губами к её уху и заговорил низким голосом, предназначенным только для неё:       — Всё хорошо, Химэ, я тоже этого хочу, и я сделаю это.       Больше разговоров не было, только звуки толчков Годжо, крики Утахимэ, скрип кровати и шлепки кожи о кожу. Было больно и в то же время приятно, а пульсация от оргазма грозила перерасти в новый. На мгновение Утахимэ показалось, что она теряет сознание — слишком сильно Годжо сжимал её горло, — но это привело её к неожиданному наслаждению. Он трахал её быстро и жёстко, с каждым толчком его темп становился всё более нестабильным, пока, наконец, он не вошёл в неё в последний раз и не излился полностью.       Внезапный прилив тепла потряс Утахимэ, но в то же время, казалось, успокоил её бурлящую кровь, заставив её тело полностью обмякнуть под ним, когда он крепко прижался к ней. Его била мелкая дрожь, и казалось, что он пытался ещё глубже войти в неё. Отпустив её ногу, он чуть не упал на неё, но в последнюю секунду опёрся на руку и прижал её к подушке, на которой лежала её голова. Его грудь вздымалась и опускалась при каждом тяжёлом вдохе, рот был открыт, а мокрая от пота чёлка свисала на закрытые глаза.       Даже сейчас он выглядел страшно красиво.       Собравшись с силами, Годжо, наконец, вышел из неё, забирая с собой часть тепла. Утахимэ не смогла удержаться от хныканья, слишком жалостливого. Годжо захихикал, низко и глубоко проникая в её грудь, и отпустил её горло, чтобы вытереть слёзы на её щеках и виске.       Сглотнув от боли в шее, Утахимэ робко спросила:       — Годжо? Это..? Ты..?       — Закончил ли я? — глаза Годжо распахнулись, полные обожания, и её сердце заколотилось, когда он погладил её по лицу. Опустившись на колени, он схватил её за ногу и бедро и перевернул так, что она оказалась на животе. — Да ладно, за кого ты меня принимаешь? О, я ещё не скоро закончу, — он склонился над ней. Его всё ещё твёрдый член скользнул между её ягодиц, а он уткнулся носом в её затылок. — Я же сказал тебе, Утахимэ: я долго ждал, чтобы заполучить тебя, и я не остановлюсь, пока ты не поймешь, что больше никогда не сможешь убежать от меня — иначе.       Сердце Утахимэ ухнуло, и она закрыла глаза, уткнувшись лицом в подушку, чтобы остановить поток слёз, когда почувствовала, как он снова входит в неё, используя в качестве смазки свою сперму. Он почти с любовью гладил её по голове и спине, уверяя, что она справится, но она не была в этом уверена. Это будет тяжелый урок, который она должна была уже выучить. От такого человека, как Годжо Сатору, не сбежать. Разве что на тот свет…