Хэдканоны, зарисовки. Сборник. Великий из / Проза бродячих псов / БСД.

      Частенько раздаются гулкие удары наконечника кия о белоснежные шары, с тихим звуком раскатывающиеся по дорогому сукну и со звоном порой ловко попадающие точно в лузу. На фоне тихо разливается классическая музыка — пожалуй, оба, увлечённые очередной партией игры в бильярд, давно позабыли о том, что включили станцию на довольно-таки старом радио абсолютно наугад. Необычно, конечно, для игры в бильярд в баре, давно впитавшем в себя приятное амбре смеси самых разных видов и сортов алкоголя, но довольно-таки интересно и даже ничуть не хуже спокойного джаза.       Нежные ноты проникаются бархатными смешками и порой даже похвалой оппонента за неплохой, ловкий удар. Одна за другой композиции, давно отошедшие на не интересующий их второй план, сменяют друг друга, постепенно переходя на нечто более порывистое, интенсивное, и со временем это только добавляет крупицу развлечения и лёгкого азарта.        В какой-то момент раздаются те самые бурные ноты, которые оба узнают из тысяч. Пусть и ближе к современной классике, но не менее известная сюита Хачатуряна «Маскарад», а именно — «Вальс» расплывается по заведению. Липпманн хитро улыбается, проскальзывает к стойке, оставляя свой кий там. — О, нет, — уже давно понимающий того без слов Пианист то ли наигранно, то ли искренне взвыл, чуть забросив голову назад, тем самым уставившись тупым взглядом в потолок, и вздохнув, — только попробуй… — А вот и попробую, — одна ладонь мгновенно укладывается на талию коллеги, чуть сжав её; пальцы другой руки нагло переплетаются с чужими в замок. — Ты же знаешь, — чуть ли не тараторит белокурый, но всё-таки неосознанно располагает свободную левую руку на плече визави, — что я не… — Ч-ш-ш, ни слова больше, — мягкие губы дразняще приземляются на острый кончик носа парня, оставив там мелкий поцелуй. — Всё неимоверно просто. Я буду озвучивать каждое твоё действие. Смотри: левая нога назад, лёгкий поворот, правая нога назад, — Липпманн в медленный такт, наоборот, делает плавный шаг вперёд, поворачивается немного вправо, тем самым прокружив за собой и партнёра, — левую подставляешь. Вот так. Теперь обратные движения, но поворот всё так же вправо. Понятно? — Звучит просто, но в быстром темпе… — Сможешь, уж поверь. Левая, правая, левая. Правая, левая, правая…       Понадобился небольшой временной отрезок, чтобы привыкнуть к такому — и, как только мелодия вышла на новый подъём после небольшого отступления, оба закружились в интенсивном и даже вполне умелом, а главное — чувственном вальсе. Ноги обоих переступали ловко; мафиози не путались, не сбивались с отсчитываемого бархатным голосом такта. Было довольно забавно слушать от Пианиста, что он не умеет танцевать вальс, хотя ответ на этот отчаянный вой всегда был один: «Умеешь, просто боишься». И правда. Тот и сам удивился простоте таких движений, наконец-то опробовав их на практике с человеком, которого всегда охотно слушает, порой отказываясь даже от собственного мнения и соглашаясь с чужим.       Во время тёплого танца их губы неосознанно смыкаются, порой мягко, едва сминают чужие, в то время как веки инстинктивно прикрываются. Они не заходят дальше, только чуть сильнее прижимаются друг к другу, когда пальцы надёжнее и крепче обхватывают талию и плечо. Большего у них в мыслях не было, чтобы не опорочить эти замечательные мгновения. Пышные ресницы подрагивают в такт сердцебиению, поймавшему темп музыки и движений, одновременно с чем мимолётные прикосновения к губам друг друга так и продолжаются, разделяя прилив нежности и любовь.