***
— Разведи нас. Голос скриптора прозвучал твёрдо, но болезненно. Харпер Риз замерла перед столом старейшины, будто он вызвал её на ковёр и вот-вот должен был урезать жалование. Рыжие волосы женщины были взъерошены, лицо слегка опухло, как бывает у людей, которые не высыпаются. Данс догадывался, что так оно, в общем-то, и есть. — Харпер? — Бенджамин, это обдуманная просьба. Я так больше не могу. Теперь Данс понял, на что ушла минувшая ночь — на принятие окончательного решения. Решения вывалить проблему на стол старейшины пораньше с утра. Коридоры Цитадели были ещё пусты, не спали только дежурные, некоторые из скрипторов старой закалки, что привыкли вставать ни свет ни заря, и сам старейшина. — Пройдёмся, Харпер. Кажется, нам давно пора было поговорить. Когда они вышли во внутренний двор Цитадели, новобранцы уже выписывали круги на получасовой пробежке. В такие моменты из медблока выплывал робот Скальпель, чтобы отпустить пару колких замечаний в стиле паладина Глэйда. Дансу всё чаще казалось, что в круглом корпусе каким-то образом оказалась заключена самая настоящая личность, пусть и такая дерьмовая. — Ad Victoriam! — грянула лавочка с сидящими на ней пятью сквайрами. Любая тирада Скальпеля неизменно вела к тому, что их словарный запас активно пополнялся, а потому юнцы следили за медицинским роботом, как за местной звездой. — Так что произошло? — спросил Данс. За его спиной ворота Цитадели с громким лязгом уткнулись в пазы, и крепость снова стала неприступной. По берегу Потомака скользили треугольники света из налобных фонарей на шлемах охраны. Желтоватый предрассветный горизонт отражался в мутной реке. Скриптор молчала, пока они не отошли от ворот не сотню шагов, а потом повернулась к старейшине, расстегнула пару верхних пуговиц и неожиданно отогнула край утеплённой кофты почти до груди. Фарфоровая кожа, которая обычно была словно посыпана розоватой пудрой, сейчас казалась белой, словно хорошо сохранившийся довоенный фарфор. И кляксы синяков портили эту кожу, как нефтяные пятна — чистую воду прохладной реки. — Я даже не успела заметить, когда Риз стал таким, — дребезжал на слабом ветру её голос. — Кажется, что я просто моргнула, открыла глаза, а он превратился в…монстра. Но это не так. Я все эти годы оправдывала его… да, я, наверное, просто оправдывала. Данс догадывался, что у них что-то идёт не так, но теперь правда больно кольнула по какому-то неестественно чувствительному месту в его душе. Он любил Хэйлин как друга, как сестру — даже несмотря на то, что она, кажется, раньше хотела совершенно другого. Она долгие годы будто металась между ним и Ризом, нуждалась в них обоих. Но если Риз просто никого не любил, то Данс любил — но не Хэйлин. И он чувствовал, как невзаимность угнетает скриптора и сводит её с ума. Когда рыцарь пошёл под трибунал после бойни в Институте, Харпер прибежала к Дансу в слезах и практически кинулась в ноги. Идея, которая родилась в его голове, казалась безумной, но только в первые дни. Чем больше времени проходило, тем сильнее он убеждался в том, Риз и Хэйлин могут помочь друг другу. Она найдёт то, что так долго искала в суровом мире войн и политики. Он же просто будет жить. Илзе дала добро на помилование. Тогда, после того, как огонь удалось прекратить за столом переговоров, она больше не хотела никого убивать. Но теперь эти синяки на теле Хэйлин были плевком рыцаря в сторону своей жены, сослуживцев и самого старейшины. Плевком в сторону всех договоренностей. В сторону кодекса офицера Братства, где чёрным по сепии было выведено: «семья является опорой любого солдата Братства, интересы семьи остаются почитаемыми, если не идут вразрез с интересами организации». — Хэйлин… Данс положил ладонь ей на плечо и почувствовал, как слабое тело скриптора вздрогнуло. А потом она, ни секунды не колеблясь, обвила его запястье пальцами. Это была тёплая ладонь. Не как у Илзе. Не такая резкая и цепкая, почти родная. Дьявольски напоминала ладонь Зета-Первой. — Я хочу развестись в одностороннем порядке. Риз не даст мне этого сделать через суд. Он скажет, что… что у нас близнецы… и нам нельзя… Солнце вышло из-за руинированного горизонта и позолотило слезинки на щеках девушки. Данс решился на большее, что мог дать ей, кроме того, чтобы исполнить её просьбу — обнял. В этом не было чего-то криминального или вероломного. Когда Данс называл Харпер сестрой, он действительно верил в это слово. Как он мог не видеть того, что творится у него под носом? — Он ничего не скажет, — успокаивал Данс. — Кажется, Риз забыл, благодаря кому он до сих пор в строю. Я поговорю с ним. — Только… Данс… — Хэйлин прижалась к его плечу щекой, — не делай с ним ничего… ничего ужасного… не надо. Пожалуйста. — Не думай об этом. — Я не могу, — надрывалась и тряслась скриптор в его руках. — Он уже никогда не будет мне чужим, Бенджамин, понимаешь? У нас есть близнецы… Харпер стала ещё более сентиментальной за эти годы. Когда-то она была бойкой и такой смелой, что могла войти в любой кабинет и попросить о чём угодно. Теперь же это был эталон непротивления, птица, разучившаяся летать. — Нет, Хэйлин, — Данс погладил её по спине, стараясь не сделать этот жест чересчур интимным, — он станет чужим для всех нас, если будет вести себя подобным образом. Он уже это заслужил. В Цитадели, да и где угодно на Столичной пустоши, ты под моей защитой. Слышишь, Харпер? Она отлипла от него, слегка отстранилась, но только чтобы посмотреть в глаза. Данс вдруг понял, как сильно она изменилась с того момента, как попала в его отряд. Это была уже не та румяная девушка с пучком медных волос, это была женщина — терпеливая, всё ещё по-своему красивая и безумно уставшая сидеть на пороховой бочке. — Спасибо, — хриплым голосом сказала скриптор и секундное колебание отразилось на её лице. Она стала на пару дюймов выше — встала на цыпочки. Всё ещё очень наивная и беззащитная, всё ещё не нашедшая нечто «своё». Данс слегка покачал головой, предвосхитив её действия. — Выспись, Харпер. Иди и ложись прямо сейчас. — Но… Рация на груди ожила, и ехидный голос Ротшильда сейчас был неестественно тревожным и серьезным. — Данс, ты нужен в командном центре. У нас нештатная ситуация.***
Гуль шагал почти бесшумно, и Роберт не мог понять, как ему это удается. Он сам, худой и долговязый, топал как яо-гай, а Харон словно скользил. И ни одна вещь в его огромном рюкзаке за спиной не лязгала и не дребезжала, в то время как термос МакКриди звенел, как коровий колокольчик. Теперь МакКриди стало ясно, почему гуль постоянно подпрыгивал перед тем, как тронуться в путь — и это было забавно и гениально одновременно. — Тебя, наверное, в Молле слышно. Переложи вещи, — буркнул наконец Харон, едва они отошли подальше от Тайника. Спорить снайпер не стал. Пришлось мириться с тем, что тактику теперь определяет гуль. Этот сукин сын знал, как пройти из точки А в точку B живым, и, возможно, даже прибарахлиться по пути. Это был именно тот, кто нужен, чтобы обезопасить Люси и детей. Роберт потуже завинтил крышку термоса, поплотнее перевязал вещмешок и тоже подпрыгнул, как делал Харон — ничего не стучало. Гуль смерил спутника снисходительным взглядом, а потом молча развернулся и продолжил путь. Они несколько часов шли по каменистым холмам и пожелтевшим долинам. Выл холодный осенний ветер, и иногда МакКриди казалось, что это поёт гудок локомотива ДиСи Экспресса, который плыл по рельсам, огибающим непролазные руины Вашингтона. — Эй, Харон, — позвал его МакКриди, когда эстакада Гердершейда была уже близко, — как ты думаешь, кто в Мегатонне может работать на Апологию? — Я там не живу. Не знаю, — буркнул Харон. — Ну, чисто теоретически. — На Пустошах теория — полная ерунда. К жизни эти предположения не имеют никакого отношения. — И всё-таки… — Я уже сказал: не знаю, — раздражённо ответил гуль. — Если кто-то и слушает сектантские бредни, то умственные способности такого человека лично для меня под большим сомнением. — А гуля? — спросил вдруг Роберт. Харон сбавил шаг. Задумался. — Не думаю. Все эти проповеди Апологии мне сильно напоминают довоенные визги сенаторов о запрете абортов. Пока ты не родился — ты для них чертовски важен, но как только вылез из мамки — удачного пути по жизни, будущий гражданин Соединенных Штатов. Так и с гулями. Пока ты страдаешь от лучевой — ты на верном пути, а как только отвалится нос — счастливо оставаться, неудачник. — Но ведь весь шум — из-за Института, — напомним МакКриди. — Если бы Братство не остановило создание синтов… — …ага, каждый гуль смог бы снова стать человеком, — иронично подхватил Харон. — Я разговаривал с мистером Всезнайкой, с нашим Мастерсом. Он сказал, что это не-воз-мож-но. Мы уроды не только снаружи, но и внутри. На клеточном уровне, сечёшь? — Но бродяги на Пустошах могут этого не знать… Харон прошёл ещё пару десятков шагов, прежде чем примирительно выдал: — Могут. В поселок они вошли в полдень. Первым Роберта увидел Дункан, который жарил кусок беличьего мяса над костром, проткнув мини-стейк палочкой. Пацан в два счета вскочил с бревна и ринулся к отцу, не забыв дать пять Харону. Гуль тоже как-то по особому относился к сыну МакКриди. Сказать, что он светился радостью в его компании, было бы неверно, но страшная физиономия Харона в этим моменты немного смягчалась, а уголки сухих губ иногда едва заметно подергивались, норовя выписать улыбку. — Дункан, поищи-ка ключ от дома Дулитлов. Старик отдал мне дубликат, когда уходил. Парень нахмурился, а затем оглянулся через плечо на дом бывшего соседа. — Пап, к нам пришли какие-то сектанты. Они сказали, что купили у Дулитла дом. Роберт и Харон не сговариваясь уставились на хижину. Около неё худая и неопрятная женщина стирала в эмалированном тазу грязные тряпки. МакКриди уверенно зашагал вперёд. Никто никогда не назначал его мэром Гердершейда, но так сложилось, что разруливать всё приходилось именно ему. Иногда за спиной наёмника копошился и Ларен, но только если видел перспективу не огрести по роже. — Эй! Женщина обернулась на голос и стыдливо окунула тряпку в мутную воду. Подойдя к ней, МакКриди скривился от резкого запаха и покосился на таз — он догадался, что стало причиной утренней стирки. — Мы уже всё объяснили, — зашуганно ответила женщина, — что вам нужно? Мы заплатили деньги за этот дом. Не выгоняйте нас. На голос из дверей выскочила девчонка — такая чумазая и нелепо одетая, что Роберту тут же стало её жаль. Одежонка выглядела так, будто та в ней спала, гуляла, а заодно и батрачила на грядке наравне со взрослыми. — Осмотри дом, — прохрипел над ухом снайпера голос Харона. — Подстрахуйся. Роберт понимал, что тот прав: новых соседей нужно было проверять наверняка. Но как? Просто беспардонно ввалиться внутрь? — Мэм, — обратился к женщине Роберт, хотя даже это было чересчур почтительно для такой грязной и явно побитой жизнью особы, — я должен убедиться, что с домом мистера Дулитла все в порядке и вы не храните там… эм… — Гору «Толстяков», — вполголоса проговорил компаньон, пытаясь шутить. — … гору «Толстяков»! — подхватил снайпер и сразу понял, какую глупость только что ляпнул. Благо, женщина была слишком взволнована, чтобы отнестись к этому серьёзно. Харон испытующе смотрел на неё, и Роберт уже пожалел, что позвал его с собой на разборку — того и гляди, он только напугает этих бедолаг. И если тем есть что скрывать, то они переобуются в воздухе, поняв, какая проблема только что свалилась на их голову. Но новая соседка поднялась на ноги и повесила все ещё грязную тряпку на забор из жердей. — Если вы не брезгливые, то можете зайти. Но мой муж… он выглядит очень плохо… Первым внутрь шагнул Роберт. В нос сразу ударил неприятный запах, похожий на тот, который висел в тоннелях «Подземелья-2». Но здесь он был более… жутким. В комнатке воняло гниением и болезнью, что вкупе с нотами зеленых щей грозило вызвать рвоту. Старик в лохмотьях сидел на краю кровати, поправляя подушку под обезображенной красной головой мужчины, тут и там обклеенной компрессами из бинтов. Лишь по рукам больного Роберт понял, что тот ещё достаточно молод. Играющий роль сиделки старец обернулся на вошедших, но вскочить с кровати не поспешил. У него были какие-то совершенно растерянные голубые глаза, и глядя в них МакКриди даже испытал что-то вроде стыда за беспардонное вторжение. — Вы жили в Олни? — спросил МакКриди. Если эти люди ушли из Апологии, то они могут рассказать нечто полезное. То, за что в Братстве Роберта просто озолотят. Он был честен с собой: МакКриди не особо жалел пропавшего Морица, одним болваном больше, одним меньше, вообще не суть. Но на кону стояли деньги. — Нет. Не там, — буркнул старик. — Мы жили в старой хижине недалеко от дороги на Питт. Её и хижиной-то не назовёшь, хлам один. — Кем ты был в Апологии? — не унимался парень. — Адептом. Вернее, считал себя адептом. Пока не понял, что просто таскаю каштаны из огня. Стоило мне возразить сестре Терезе, как нас вышвырнули, а нашу хату едва не сожгли. — За что конкретно? — гулко спросил Харон. — За лекарства. За морфин для моего зятя. Извините… — старик перевёл взгляд с Роберта на Харона, признав в нём гуля. — Я хотел спросить у вас… Харон сделал шаг вперёд, чтобы получше разглядеть бедолагу, лежащего в кровати. — Если ты хочешь спросить про то, чем ему можно помочь, то боюсь, что уже поздно. А тебе я бы не советовал сидеть так близко, хотя признаться, это даже трогательно с твоей стороны. Харон говорил это без какой-либо искренности, словно зачитывал текст, написанный каким-то циником. — Нет… я хотел спросить… у него тут… вот, смотрите… — Ушам своим он может сказать «пока», — начал свой экспресс-ликбез Харон. — Первое время туда постоянно будет лезть всякое дерьмо и заливаться вода. Хрящи носа лучше удалять сразу, прямо до кости — ему же легче будет. И первые пару месяцев пусть обматывает рожу марлей. Это так, совет от бывалого. Больной замычал и заёрзал на кровати. Харон вопросительно уставился на него. Старик засуетился, взял со стола кусок ваты, чем-то её промокнул и склонился над мужчиной, скрыв его от чужих глаз. МакКриди стало немного неловко. Если бы он не дай бог становился гулем, подобных речей, какие выдавал порой Харон, ему бы точно не хотелось слышать. Он огляделся. Все в хижине выглядело так, словно эти люди жили в ней давно, но так бывало почти в любом доме. Грязь копилась на полу, стенах и мебели, одни жильцы наследовали её за другими, в итоге она переживала целое поколение и становилась частью обихода. Лейтмотивом быта на Пустошах. — Пошли, Харон. Уступлю тебе свой матрас, раз всё так обернулось. Пыльный воздух на улице казался спасительным после гнилого смрада внутри. Дункан стоял неподалёку на стрёме, и МакКриди в который раз отметил, как сын похож на него. А вот сильно ли он похож на Люси — ту, настоящую Люси из прошлого — он уже не понимал. Он почти не помнил её лица. Сектантская девочка сидела на перевернутом тазу, в котором местные солили капусту. Она проводила мужчин взглядами и робко посмотрела на Дункана. Тот, почуяв на себе чужой взгляд, моментально приосанился и пожалел, что сейчас у него в руках нет винтовки. Девчонки любят плохих парней, говорил отец. Плохих и вооруженных. Девочка взяла с земли тряпичную куклу и несмело подошла к Дункану. Тот уже готовился отбиваться от активного женского внимания к своей персоне, но грязнуля лишь коротко бросила ему: — Ты хороший. Не наступай на бабочек.***
«Код: оранжевый. Потенциальная угроза безопасности железнодорожной инфраструктуры». — И как мы вообще дожили до того, что кучка фанатиков кошмарит нас? Этот вопрос архивариуса Ротшильда можно было считать риторическим. Нет, в техническом плане все прекрасно понимали, как именно. Сектанты разворошили схроны Анклава. Большие, жирные закрома. Ротшильд даже привёл пример из истории, когда объяснял, как такое добро появилось в милях от Столичной пустоши. Полярники на парусных судах, говорил он, по пути к далёким берегам тоже делали тайники в снегах, чтобы не сосать лапу на обратном пути. Зато теперь сосали лапу разведчики Братства, которые года три не могли понять, откуда у новой секты «Толстяки» и плазма. — Нам готовить пехоту или как? — плюхнулся за стол страж Кодьяк. По пути в командный центр он облился кофе и теперь пах бодростью и довоенной арабикой. — Или как, ага, — скривился Глэйд. — Как раз к вечеру доковыляем до Фэйрфакса. Где Илзе? — У ангаров. Лучше свяжитесь со вторым крылом и передайте им, что десятиминутная готовность объявлялась четверть часа назад. — Что происходит? — док Мавридис ввалился в командный центр и занял своё место. Если заварушка у железной дороги потребует толпы доноров, то этот геморрой ляжет на его плечи. — В Фэйрфаксе заметили трёх торговцев, предположительно из сектантской ячейки, — ответил Данс, оторвавшись от интерактивной карты во всю стену. Продолжил Ротшильд: — Работник склада, который они арендовали на ночь, услышал шум в сумерках и решил, что торговцев грабят. Ему хватило ума не врываться внутрь сразу, а подглядеть через щелку. Те трое раскладывали по тюкам динамит, хотя по бумагам у них там огурцы лежали. — Следуя плану «Хамелеон», мы не стали накрывать их на месте, а приставили за ними наружку, — высказался Валентайн. — Из Фэйрфакса большая часть торгашей обычно идут в Тенпенни-Тауэр. Ребята постараются встретить диверсантов на подходах. Главное сделать это до того, как они подойдут на станцию «Данвич Билдинг», потому что непонятным для меня образом эти люди получили аккредитацию на станционную торговлю. В самой башне сидит полно наших людей, и ставлю две тысячи будущих марок на то, что к ней подтянутся и другие фанатики. Они берут численностью, и нам чертовски важно прихлопнуть одним тапком как можно больше вредителей. — То есть, будет бойня? — Инграм сидела, закинув ногу на ногу, по правую руку от старейшины. Новые ноги ей собирали больше суток, и эстетика играла в этом деле едва ли не последнюю роль. Ротшильд прошёл через это вместе с ней — от забора образцов тканей до восстановления электропроводности. Именно тогда, лёжа на операционном столе со вскрытым черепом и под тоннами обезболивающих, Инграм клялась, что отрубит эти чёртовы ноги, даже если они приживутся. Они прижились. — Скорее всего, — бесцветным голосом сказал Данс. — Ладно, с внутренней частью плана мы закончили. Реджинальд, что со связью? — Питт не отвечает. Но есть связь с Ривет-Сити. — Приём! — на экране появился тёмный прямоугольник, в котором постепенно проявлялось мутное лицо Беннона. — Меня видно? — Да, — вразнобой ответил командный центр. — А слышно? — Да, — повторил Ротшильд. — Беннон, у тебя что-то со звуком. Слишком сильное эхо. — А ничего, что я живу на старом корыте? Тут всегда эхо. — Не паясничай. Расскажи лучше про стрелку на Питт, — приказал Беннону Данс. Тот принялся копаться в бумагах, и от взглядов членов командования не ускользнула обложка журнала с пышнотелой брюнеткой, который глава АТК спешно переложил с центра стола на полку. — Я тут мельком прочитал сводки… В полумиле от станции «Данвич Билдинг» есть ответвление и стрелочный перевод на Питт. В семь утра через станцию проходит ДиСи Экспресс, а через полтора часа — товарняк из Питта. — Думаете, его взорвать собираются? — поёжился док. — Не исключаю, — ответил Беннон. — Это уж вы сами разбирайтесь. Может, и Тенпенни-Тауэр бабахнуть хотят. — Динамитом? — скривился Глэйд. — Небоскрёб? — Да мне откуда знать? Я вам что, взрывотехник? Я вообще кофтами раньше торговал. — В общем, госпожа Визенталь организует масштабный рейд, — продолжил Кодьяк. — Мне даже жаль честных торговцев, которые куда-то собрались идти грядущей ночью — шмон предстоит такой, что лучше под него не попадаться. Мужчины притихли и поджали подбородки. Они прекрасно понимали, что «шмон» — слово слишком скромное для описания всего, что ждёт Пустошь сегодня. — Реджинальд, — Данс обратился к архивариусу, который несмотря на всю напряженность ситуации клевал носом, — дождись ответа из Питта. Я на лётную площадку. В прохладных коридорах не было слышно, как три боевых конвертоплана — второе крыло в полном составе — пролетают над крепостью и устремляются к свечке Тенпенни-Тауэр на горизонте. Зато слышались торопливые шаги — это Риз вышел в холл и теперь подтягивал бронежилет, закрывая им складку добротного живота, который часто появляется у сытых женатых офицеров. В чёрном летном комбинезоне «Крыльев Братства» он чувствовал себя каким-то исключительным, и это угадывалось в позе рыцаря, его мимике и жестах. — Риз? — голос старейшины остановил бойца. — У меня к тебе разговор. Важный разговор. Тот обернулся и с недоверием взглянул на Данса. Невооружённым глазом было заметно, как он напрягся. — Это срочно? Меня вызвали, Бенджамин, я тоже лечу. — Транспортное крыло не было поднято, — заметил Данс. — Илзе нужны снайперы, — объяснялся Дэвид. — Я не знаю зачем. И хочу верить, что меня не посадят на крышу Тенпенни-Тауэр морозить задницу. Риз какое-то время выдерживал взгляд старейшины, но в конце концов поддался беспокойству. Стушевался, поджал губы и хмыкнул, смекнув, что сор вымело из избы. — Ясно. Она к тебе приходила. — И ты придёшь, когда вернёшься. Данс понимал, что этот разговор вряд ли будет спокойным. Субординация казалась чем-то лишним, когда дело доходило до тех жутких синяков на коже Харпер. Риз тоже догадывался, что ничем хорошим этот вызов на ковёр не обернётся, и теперь играл желваками, словно перед схваткой с врагом. — Риз! Илзе появилась в холле вместе с потоком холодного ветра, который замёл внутрь пыль со двора. На легком бронежилете, который собрали специально для неё, виднелись крошечные кратеры от пуль — в аккурат на том месте, куда вешают медали. Ремешок летного шлема переплелся с платиновой прядью. Кобура с «Тевтонцем» внутри играла глянцем, ниже колена ногу обхватывал увесистый браслет из дымовых шашек. За её спиной виднелся массивный силуэт, перечеркнутый громоздким стволом — по-мужицки сложенная пулеметчица Кэрри таскалась за своей командиршей всюду, как бойцовская собака на невидимом поводке. — Мэм, — тон Риза вдруг смягчился, стал почтительным и почти деликатным, — я готов. — Ты до сих пор не в конвертоплане, — строго сказала страж. Было странно осознавать, что это невесомое и почти кукольное тело рождает столь волевой голос. И на самом деле Данс понимал, почему смягчился Риз. Этому голосу хотелось внимать вопреки всему, слушать, не упуская ни слова. — Я ненадолго задержал его, — пояснил старейшина. — Но он может идти. Рыцарь спешно обогнул стража и её телохранительницу и выбежал во двор, где в этим минуты было шумно, как никогда за последние полгода. Кэрри хватило тактичности тоже шагнуть за дверь — супружеские вопросы Визенталь её не касались. — Ты уверена, что справишься без меня? Бенджамин знал, что задаёт глупый вопрос. Все равно что спросить рыбу, точно ли она умеет плавать. — Да. Предбоевое немногословие Илзе всегда рождало в нём тревогу, хотя сама она была спокойной, как сытый яо-гай. Холод снаружи, пламя внутри — дьявол, как же это все обезоруживало и влекло. Данс завёл руку ей за талию и потянул на себя, слегка наклоняясь, чтобы нырнуть под поднятый визор. Он поцеловал её, стараясь сдержать себя от того, чтобы превратить знак внимания в порыв — это будет неуместно и несвоевременно. Но чёрт, как она была хороша в лётной экипировке. Крошечная, неприступная валькирия под рядами бронепластин и мягкой чёрной кожей. — Мне пора, — отстранилась она, повернув в сторону Данса холодный корпус шлема. — Мы вылетаем. — Не рискуй собой. Пожалуйста. Эти слова слегка затормозили её. Она задумалась о чём-то, поправляя сбившийся шлем на голове, но потом снова уверенно зашагала к двери. Не обернулась, не сказала желанного «не буду» и просто вышла, растаяла в симфонии из разномастного гомона и лязга силовой брони. И это молчание в очередной раз рухнуло на плечи Данса болезненным осознанием: так не должно быть. Он должен останавливать её, хотя кодекс запрещал препятствовать офицерам просто потому, что они женщины. Даже если это чьи-то любимые женщины. Старик Лайонс наверняка страдал так же, когда Сара билась в рядах Прайда. Но Оуэн молчал — Сара ведь была на своем месте. Впрочем, любовь к детям — это уже совсем другая любовь. Её суждено было испытать Оуэну, Ротшильду, даже хамоватому Ризу. Но не Дансу. Он приоткрыл дверь, что вела во двор, и посмотрел на новобранцев, которые восторженно задирали головы к небу. Гул винтов заполнил пятиугольный бетонный колодец Цитадели.***
Люси долго суетилась на кухне — заваривала к позднему ужину какой-то чай, от которого исходил пряный травянистый запах. Харон его едва улавливал, а вот Дункан морщился вовсю, ведь давно перенял от соседки любовь к сладкой газировке, презрев все остальное. Гуль сидел за столом прямо напротив Джуди. Если с Дунканом он умел находить общий язык, то как ладить с девчонками — не знал. Да и как-то, кстати говоря, не приходилось. Харон подцепил вилкой кусочек гуляша в морковном соусе, и три кривых зубчика плавно вошли в мясные волокна. Он хмыкнул. В Подземелье-2 мясом можно было забрасывать грешников — камни, не иначе. Джуди с интересом наблюдала за тем, как новый охранник семьи поглощает гуляш, и вдруг громко спросила: — А когда ты целуешься с девушками, тебе их нос сильно мешает? — Джуди! — подпрыгнула на своем месте Люси, пока МакКриди кашлял и одновременно с этим брызгал слезами от смеха. Харона было сложно вогнать в краску, но сейчас он явно стушевался и бросил вилку, не зная, во что вперить взгляд. Он мог колко осадить хоть мужика, хоть бабу, но не ребёнка. — Джуди, это неприлично! — строго шикнула Люси. — О таком не говорят, там более за столом! В наказание моешь сегодня всю посуду! Дункан, не смейся! Роберт, ну а ты чего как дурак сидишь?! — Да ладно, — тихо отозвался Харон. — Я уже ко всякому привык. Кроме, пожалуй, такого. — И к такому привыкнешь, — сказал Роберт, совладав с собой, — пока не вернусь из командировки, она тебе ещё много каверзных вопросов задаст. — Да, я уже предвкушаю, — иронично буркнул Харон, а потом поднялся из-за стола, едва не задев пыльный плафон. — Ладно, пойду обойду посёлок. Не нравятся мне эти люди. Здоровяк взял свой дробовик и медленно вышел на улицу. Эта ночь была теплее предыдущих, какая-то неестественно уютная, даже красивая. В хижине Сьерры ещё горел свет. В остальных окнах было темно, в том числе — в сектантском жилище. Харона что-то напрягало во всей этой ситуации с пришельцами. Да, на него самого наверняка смотрели, как на чёрта из ада, но эти люди… Харон не мог понять, какого пазла категорически не доставало в этой ублюдочно-пасторальной картине, чтобы он в неё поверил. — Харон? — вездесущий Дункан подкрался сзади. Ходил сорванец тихо, как призрак — в этом он явно пошёл не в отца. — Чего тебе, малой? Спи иди, — строго, но без злобы сказал гуль. — А что ты делать собрался? — допрашивал мальчик. — Пройдусь по окрестностям, послежу за порядком. — Можно с тобой? — Нет! — рыкнул Харон. — Иди спи, мамка тебе по заднице не надавала, я так погляжу. — Харон, мне уже десять лет! — гордо сказал Дункан, и даже гуль со своей парой с лишним сотен годов жизни за плечами знатно обалдел. — Тем более я тоже чую, что в Гердершейде что-то не так. Здоровяк смягчился. И в самом деле, если уж мелкий растёт мужиком, то пусть будет мужиком во всех отношениях. — Ладно, пошли вместе. Но от меня ни на шаг, понял? Они обошли Гердершейд по периметру. Ни по эту, ни по ту сторону косого забора не обнаружилось ничего подозрительного. Остатки огромной эстакады свирепо чернели на фоне ночного неба цвета индиго, усыпанного пудрой мелких звёздочек. Луна светила ярко, и любую травинку можно было различить в её мягком сливочное свете. Харон и Дункан перевели взгляды на сектантский дом. — Думаешь о том же, о чём и я? — деловито спросил мальчишка, и гуль снова поразился его хитрости. — Ага. Типа того. Они тихо приблизились к хижине. Гуль присел у окна и постарался прислушаться к звукам, наполняющим грязные комнаты. Около минуты он не двигался, лишь иногда переводя задумчивый взгляд на юного компаньона, а потом прошептал: — Там слишком тихо. Жилой дом звучит не так. И уже смелее прильнул к стеклу, слегка протёр его рукавом и сложил ладони вертикальными лодочками вокруг лица, чтобы лунный свет не приглушал остроты зрения. На этот раз гулю понадобилось куда меньше времени для выводов. — Ушли. Внутрь Харон вломился, выбив дверь с ноги. Грязный матрас на узкой койке уже выровнялся, утратив очертания недавно лежащего там тела. Марлевый компресс, брошенный на столике, сразу оказался в руках гуля. — Вата сухая. Смылись явно не только что. Возможно, час назад — раньше их бы заметили. В тёмном углу между этажеркой и окном валялся старый поношенный дождевик. Дункан отшвырнул его ногой, и на полу обнаружились пара пустых погнутых ланч-боксов, узкая картонная втулка от изоленты, пустой тюбик клея, такая же опорожненная масленка и ржавые ножницы. — Знакомый наборчик, — присвистнул гуль и наконец обратил внимание на стартую испачканную коричневым жиром плиту. Возле конфорки лежала то-ли этикетка, то ли открытка, обожженная с трёх сторон — пытались сжечь, но то ли не успели, то ли попросту забыли. Гуль рассмотрел яркий, почти детский рисунок башенки, в которую почему-то била молния. А потом что-то хлопнуло снаружи — не близко, но слишком громко, чтобы остаться незамеченным. Выскочив под звездное небо, Харон огляделся, пытаясь хоть что-то понять. Тут и там в темноте вспыхивали кривые окна проснувшихся от шума соседей. Из-за холмов, которые окружали поселок, как керамические стенки донышко чаши, ничего не было видно. Дункан рванул вперед, указывая гулю путь на продолговатый выступ. — Так и знал, что этой ночью все пойдёт не так! — рыкнул Харон, глядя на полыхающие окна Тенпенни-Тауэр.