Месть

Чимин не помнит, как добрался домой. Не знает, видел ли его кто-то. Не думает. Не чувствует. Он замер. Заледенел. Течка обычно длится около трех суток, на которые омегам предоставляется официальный больничный. Чимину надо бы позвонить в поликлинику, попросить, чтобы омеголог приехал зафиксировать сбой цикла для справки в университет. Но все, на что его сейчас хватает – это укрыться одеялом и смотреть в темноту пустым взглядом, не замечая, как глаза болят от невыплаканных слез. В комнате стоит полная тишина, не нарушаемая даже звуками с улицы. Мир словно застыл вместе с ним, молчаливо укутывая Чимина в одиночество. Его тело горит, жаждет альфу, требует табак с коньяком. Его телу плевать, что случилось час назад в туалете университета. Для его тела произошедшее было нужным и правильным. Ведь Чонгук покалечил не его. Душа рассыпалась хрупким песком разбитого стекла, безжалостно сломанная злыми словами и колючими прикосновениями. Нанесенные ей раны не останутся шрамами, потому что никогда не затянутся до конца, продолжив кровоточить до последнего вздоха Чимина. Очередной спазм выбивает воздух из легких, требуя от омеги бежать к своему альфе, чтобы соединиться, стать идеальной парой и нарожать кучу детишек. Чимин смеется хрипло, надрывно, чувствуя, как от этого мышцы живота сокращаются, усиливая болезненные ощущения. Но сейчас он им рад – это хотя бы немного развеивает сладкий туман в сознании. Однажды циничный учитель биологии в школе сказал: течка потому лишает омег разума, что только так они согласятся лечь под альфу и родить ему детей. Естественный механизм, позволяющий популяции существовать, а не вымереть через несколько поколений. Учитель был разочаровавшимся в жизни омегой. Романтичный Чимин тогда не согласился с ним, но сейчас эти слова пульсировали жаром где-то на подкорке, острым лезвием вырезая на ней заложенные смыслы, выжигая их навеки. Тэхён теряет друга. Пак не из тех, кто прогуливает, а течка у него была совсем недавно. Он сначала пытается связаться по телефону, но, не получив ответа, приходит в дом. Чимин с трудом отскребает себя от кровати и в так и не снятой уличной одежде идет открыть ему дверь. Тэ вихрем налетает, задает миллион вопросов, теребит, волнуется, заглядывает в глаза, укладывает в кровать, раздевает, звонит врачу... его слишком много. Он слишком энергичный, жизнерадостный, светлый. Слишком хороший. Рядом с ним Паку становится особенно грязно от себя, использованного и брошенного на полу туалета. Он не хочет, чтобы друг касался его, потому что боится запачкать солнце. Но Тэ не слушает слабые протесты, списывая все на горячку течки. Вскоре приходит врач, и они вдвоем пытаются выяснить, что сбило цикл Чимина. Тот молчит, не желая признаваться в обретенном истинном – его нет. У. Чимина. Нет. Истинного. Врач волнуется, говорит, что надо сдать анализы, чтобы понять причину случившегося. Он не хочет пугать заболеваниями, но эта мысль отчетливо звучит между строк. А Паку уже ничто не страшно. После случившегося ему плевать на себя и свое здоровье. Хочется отречься от предательского тела, которое не позволило ему оттолкнуть озверевшего Чонгука. Оно не его, юношу не волнует, если оно сгорит от неизлечимого заболевания. Но Чимин знает, что здоров. Просто его омега, почувствовав истинного, сделал все, чтобы подставить зад под чужой член в надежде зачать ребенка. Очередная волна боли впивается иголками, пронзая насквозь, и Чимин вдруг чувствует злое удовлетворение. Тело заслужило это после того, что позволило сделать с ним. Врач уходит, оставляя друзей вдвоем. Тэхён, светлый, чистый Тэхён ложится на кровать к грязному уродливому Чимину и обнимает его со спины в стремлении облегчить чужие страдания. – Котик... хороший мой, крошка Чиминни... почему мне кажется, что ты знаешь причину сбоя? – Тэ говорит негромко, ласково, чутьем понимая, что за произошедшим лежит нечто неприятное, раз Пак так упорно молчит даже с врачом. И впервые с момента, когда Чимин смог найти в себе силы и выйти из туалета, начинают бежать слезы. – Тэхён... – слабо произносит юноша, закусывая губу от очередного приступа боли. И сложно сказать, физической или душевной – он весь сплошной комок оголенных нервов, тронь – и электрический разряд сожжет его дотла. – Да, мой хороший? – друг приподнимается на локте, чтобы лучше слышать тихий голос. – Просто побудь здесь. Скажи, что со мной все в порядке... пожалуйста... что я нормальный... – он срывается, начиная рыдать. Все, что, казалось, осталось за дверью туалета, наваливается на него оглушающей волной осознания. Он не думает о будущем, о том, как дальше жить в одном мире с Чонгуком. Все его мысли о случившемся. Предательское тело начинает вспоминать болезненные прикосновения, твердую поверхность под щекой, жесткую ткань так и не снятых джинсов. Грубые толчки – на этом месте Чимин воет, вцепившись зубами в уголок одеяла. Сзади прижимается Тэхён, и Пак с ужасом чувствует сквозь одежду его член, слишком близко к опороченному месту. Юноша начинает крутиться в попытке увернуться от вызывающего тошноту прикосновения. Но Тэ, добрый, заботливый Тэ не понимает, что происходит. Он думает, что Чимину сейчас нужны объятия поддержки – и да, друг прав. Только Чонгук, кажется, смог отобрать не только мечту об истинных, но и возможность быть близко рядом с кем-то. Ким шепчет, сбиваясь, глотая слова, о том, какой Чимин чудесный, замечательный, самый светлый и сияющий. Он больше не пытается обнять друга, в какой-то момент поняв, что тот извивается, пытаясь увернуться. Но не уходит, радуясь, что его хотя бы не прогоняют. Лишь иногда проводит по макушке, каждый раз лишь одно прикосновение, когда Пака скручивает очередным спазмом. Спустя два дня Чимин просыпается совершенно обессиленным. Он обрел истинного, но не получил его на время течки, спровоцированной этой встречей, из-за чего прошедшие несколько суток были тяжелее, чем все предыдущие разы. Он не мог есть, тело просто отвергало пищу, возвращая ее, стоило хоть крошке попасть в желудок. Из-за жара и постоянной боли юноша не спал, лишь проваливался в забытье, возвращаясь в реальность каждые полчаса. На соседней подушке спал такой же измученный Тэхён. Обычно он помогал Чимину в дни цикла, в то время как сам проводил это время вместе с Юнги-хёном. Пусть они не истинные, но их отношения нежные, полные взаимного уважения и понимания, что однажды каждый пойдет своей дорогой. Вот и на этот раз Тэ приходил к Чимину сразу после университета и оставался на ночь, помогая в простых бытовых вопросах. Только намучился друг больше обычного, и теперь лежит бледной тенью, а между бровей – морщинка от напряжения последних дней. В универ ребята собираются вяло, молча, каждый думая о своем. Тэ наверняка ищет слова, чтобы узнать о случившемся. Он не мог не заметить изменения в поведении Чимина – раньше они нередко лежали в обнимку, прижавшись друг к другу, а сейчас тот с трудом выносит прикосновения. Резкая непереносимость подобной близости может натолкнуть Тэхёна на правильные мысли, и тогда избежать разговора не удастся. Чимин же ищет в себе силы, чтобы продолжать жить обычную жизнь. Ким надевает свою оставленную на подобные случаи одежду, подкладывает в рюкзак Пака справку, которую необходимо отнести в деканат, хватает из тостера кусок хлеба и начинает жевать его на ходу. Чимин достает из шкафа самое безразмерное худи и максимально широкие штаны. Юноше нужно то, что может стать убежищем, когда он выйдет в мир за пределы защищающей его квартиры. Он натягивает рукава на кисти рук, пряча в них похолодевшие от нервов пальцы. Его колотит мелкой напряженной дрожью, из-за которой невозможно ни сделать вдох, ни двигаться нормально. Как он будет танцевать, если мышцы каждую секунду сокращаются, не успевая даже немного расслабиться? Будет ли он вообще танцевать после случившегося... Они едут в лифте вниз, и Тэхён аккуратно держит Чимина за резинку худи, не зная, как подступиться, но желая сказать «я рядом». Пак благодарен. Наверное, именно забота друга помогает ему не утонуть в своих переживаниях, страхах и мыслях. Он – его островок безопасности в бушующем море боли. И Чимин делает единственное, на что его сейчас хватает – аккуратно проводит кончиками пальцев по костяшкам руки Тэ, что крепко вцепилась в плотную ткань. Выйдя наружу, Пак с отстраненным удивлением замечает, что мир живет. Он дышит, как раньше, словно ничего не произошло. Середина октября радует сухой погодой и прохладным солнцем. Деревья начинают покрываться золотом, отпуская оттенки зеленого, оставляя его в прошлом. Люди все так же спешат куда-то, каждый по своим делам. Магазины открыты – в них по-прежнему продают паровые булочки с сырной начинкой и холодный кофе в бутылках. На стене соседнего дома все так же размещена аляповатая фигурка льва с вложенными в нее пакетами для собачников. И мимо проезжают все те же обычные, ничем не примечательные автомобили, водителей которых не разглядеть из-за тонировки на лобовом стекле. От осознания, насколько он ничтожен для этого мира, что его горе ничего в нем не меняет, Чимин снова надламывается. Он чувствует, как что-то в районе груди расходится двумя половинками в разные стороны, ведь их ничто больше не удерживает вместе. И этого мир тоже не заметит, оставшись равнодушным к его боли. – Ты как? – неуверенно спрашивает Тэхён, заглядывая в глаза другу. И Чимин с нежностью понимает, что может миру и плевать на него, но есть те, кому он все так же дорог. И это уже очень много. Пак честно отвечает, что теперь лучше, и они наконец-то добираются до университета, по дороге возвращаясь к обычной повседневной болтовне. В стенах альма-матер Чимину удается отвлечься от тяжелых мыслей. Особенно на Истории танца, которую им дают с первого года и никак не прекратят этот курс. Не самый интересный предмет, но зато преподаватель горит им и зажигает даже самых ленивых студентов. Занятие по классике, неожиданно, проходит довольно неплохо. Преподаватель видит, что Пак измучен после течки, и не особо придирается к ошибкам, лишь указывает на них, не требуя немедленного исправления. Народные, как всегда, вызывают зуд раздражения – Чимин не думал, что сможет снова испытывать обычные свои эмоции, и поэтому даже рад не любить это направление. В обед они снова пересекаются с Тэхёном. Хоть ребята и поступили в один год, но на третьем курсе выбрали разную специализацию, из-за чего общих совместных пар теперь практически не было. И пусть жизнь вокруг, кажется, никак не поменялась, Пак вне учебных аудиторий предпочитает натягивать капюшон поглубже и смотреть в пол, чтобы спрятаться. Он не хочет соприкасаться с людьми – в принципе. Он боится встретиться с Чонгуком – в частности. И сейчас, стоя в очереди на раздаче, Чимин продолжает прятаться в своей огромной толстовке так, что лишь Тэхён знает, что он здесь. Наверное, именно поэтому Паку удается подслушать разговор незнакомых ему омег. – То есть, Чонгук все-таки бросил Джейка. И из-за кого? Реально из-за того самого Пак Чимина? – Я свечку не держал. Но слышал, как Минхо-хён рассказывал, что Чонгук буквально отобрал у него Пака и уволок того в туалет... – Зачем? – Ну, что ты как маленький?! Звуки оттуда доносились характерные. «Нет, Чонгук, не надо, остановись», – пискляво передразнил парень. От мерзкого голоса и отвратительных слов руки Пака покрылись мурашками, а горло сжало спазмом. Юноша не знал, что его горе может стать поводом для насмешек. Тошно. Погано. Подло. – Да уж, не ожидал такого от Чонгука, думал, он со всякой швалью не связывается. Он же вроде сам заявлял, что шлюхи его не интересуют, но стоило Паку ноги раздвинуть, как Чон забил на все свои принципы. – Не говори, у меня тоже мнение о нем после этого испортилось, – омега презрительно щелкает языком. Услышать продолжение разговора не удается, так как Чимин расплачивается за свой обед и идет за Тэхёном к самому дальнему и единственному свободному столику. Желудок сводит, и во рту появляется кислотный привкус. Мнение испортилось о Чонгуке не из-за изнасилования, а по причине того, с кем он это сделал. Да и изнасилованием это никто не считает. «Нет, не надо» воспринимается не как реальный протест, а как шлюшье кокетство. Его слышали. Люди проходили мимо, стояли рядом, подслушивали. Ему могли бы помочь. Но, повесив ярлык, ему отказали в неприкосновенности его тела. Его списали. Как это сделал Чонгук. Хорошо, что Тэхён не слышал разговор студентов – Чимин пока не был готов обсуждать это даже с одним из самых близких людей. Его душа еще недостаточно заперта на замки, чтобы выдержать признание вслух того, что случилось. Если зарыть это поглубже, сделать вид, что ничего не произошло – может, тогда будет не так больно? Может, удастся обмануть самого себя? Хотя бы немного... пожалуйста... Они обедают, лениво обсуждая прошедшие пары. Ким старательно делает вид, что ничего не происходит, не давая черной дыре в душе Пака поглотить его. Чимин еще более старательно выдергивает себя в реальность, держась на плаву. Только еда никак не лезет, от одного ее запаха возобновляются рвотные позывы, но приходится заставлять себя. Что является большим насилием? Не есть совсем или делать это через нежелание? К столику подходит Минхёк и сразу садится на свободный стул, хотя для вежливости все же спрашивает: – Чимин, ты не против, если я к вам присоединюсь? – парень улыбается, делает дружелюбное лицо. Но на дне его глаз Пак видит похоть и калькулятор, высчитывающий, когда пройдет достаточное количество времени, чтобы было прилично засунуть руку в чужую ширинку. Не стоит обманываться. «Минхёк-тип» ничем не отличается от «Джихёк-типа», он хочет того же, просто играет по другим правилам, думая, что выбранная им стратегия точно приведет к победе. Но сегодня он просчитался. Пак, не поднимая глаз, вдруг отвечает совсем не свойственное ему: – Против, – голос звучит холодно, отстраненно. Не его обычное милое лепетание смущенного идеалиста, который верит в людей и лучшее. Юноша с отвращением замечает, как за соседними столиками начинают прислушиваться – всем нужны сплетни, чтобы было о чем говорить следующие несколько дней. А тут итак одиозная личность, чью репутацию на днях подогрели горячими слухами про Чонгука, дает новые поводы для шепотков по углам университета. – Что? – теряется Минхёк. Он – довольно красивый и популярный альфа, не знающий отказов. Никто не понимает, зачем такому нужен не отягощенный моралью Чимин на блокаторах, когда и без того много омег, не возражающих против необременительных друг для друга встреч. – Я против, – повторяет Чимин, неожиданно для самого себя начиная заводиться. Вся злость, которая предназначалась одному конкретному человеку, готова была обрушиться на голову попавшемуся под руку Минхёку. По лицу того пробегает тень раздражения. – Думаешь, что отхватил Чонгука? Надеешься вцепиться в него? Так он не водится со шлюхами, один раз воспользоваться можно... Минхёк не успевает договорить, как ему в лицо выплескивают остывший, к счастью, чай. Из глаз Тэхёна рвутся молнии, сдерживаемые остатками терпения. Альфа отшатывается, чуть не теряет равновесие, но выравнивается на стуле, удержавшись на месте. Гул голосов в столовой стихает – кто-то стал свидетелем и теперь молча ждет продолжения скандала. Кто-то замечает неладное и ищет источник скандала. Чимин опускает голову, пряча лицо за челкой и капюшоном, понимая, что точно станет предметом обсуждения еще на несколько ближайших дней. Минхо, Чонгук, Минхёк. Они не дадут студентам забыть его имя. Тэ, поставив стакан, берет друга за руку и быстрым шагом покидает вместе с ним столовую. Десятки глаз впиваются в спину в попытке забраться в душу через одежду и ломающиеся под грузом боли кости. Но дверь помещения отрезает все лишнее, оставляя ребят без липкого внимания свидетелей. Они молча спускаются по лестнице со второго этажа на первый и выходят на улицу, где в легкие тут же проникает прохладный воздух, и Чимин понимает, что все это время ему чертовски не хватало кислорода. Рвано дыша, юноша запрокидывает голову, подставляя лицо уже совсем не греющим лучам солнца и чувствуя, как осенний воздух остужает горящие щеки. – Расскажешь? – Тэхён не смотрит наверх, он смотрит на Чимина, и в его глазах тоска и боль, когда он складывает элементы пазла в единую картину. Расскажет ли он? Да. По вискам начинают бежать первые слезы, которые он так успешно сдерживал все утро. Они не приносят облегчения, вместо этого напоминая, что Чимин не в порядке. Но разговору пока не суждено состояться. Со стороны второго корпуса, принадлежащего вокалистом, вдруг доносятся вопли, визги и скандирования как на стадионе во время футбольного матча. И Чимин проигнорировал бы это – какое ему дело до мира, если тот плевать на него хотел, но среди криков слышится проклятое имя Чон Чонгука. Пак бросает затравленный взгляд на друга и медленно, неуверенный в том, что делает, направляется в сторону собирающейся толпы. Тэхён нагоняет его и, взяв за резинку худи, как утром, идет рядом, готовый в любой момент как тигр защитить своего котенка. Ему пока не все до конца понятно, но он не оставит близкого человека рядом с тем, кто довел его до подобного состояния. Студенты образуют круг, они что-то кричат, подбадривают, делают ставки. Кто-то вскидывает кулак вверх, кто-то смеется, кто-то аплодирует. В центре этой толпы виднеется клубок из мутузящих друг друга альф. Чимину приходится проталкиваться ближе к месту событий, локтями расчищая себе путь. И люди поворачиваются, готовые сказать пару неприятных слов, но стоит увидеть, кто именно стремится вперед, только ухмыляются и делают шаг в сторону, давая пройти. Когда Тэхён и Чимин, наконец-то, оказываются недалеко от дерущихся, им удается расслышать часть диалога: – ... да что такого-то?! – оказалось, что Чонгук дерется с одним из двух своих друзей, с которыми его постоянно видят в университете, и тот пытается столкнуть более крупного альфу, при этом одной рукой прикрывая лицо от его кулаков. – Нахуя соврал?! – громко рычит Чон, продолжая выбивать дух из лежащего под ним парня. Он словно не замечает сопротивления, которое для него не более чем слабое препятствие на пути к цели – уничтожить. – Да какая разница?! Он же шлюха! – вопит лежащий на земле. Его лицо покрыто кровью, а один глаз уже начал заплывать. За такое можно и из универа вылететь. Чимин с Тэхёном стоят слишком близко к дерущимся. В горячке боя запах Чонгука усиливается, пропитывая воздух дымным коньяком, утверждая его власть на территории. Второго альфу Чимин не слышит из-за блокаторов, а против истинного они все так же бесполезны, за два дня, увы, ничего не поменялось. Внутренний омега начинает трепетать, почувствовав желанного мужчину, но ему не повезло – течка закончилась, и хоть в груди сладко ноет, Чимин способен держать себя в руках. Ему лишь становится больнее. Но это ничто по сравнению с теми осколками стекла, которые поселились в его душе, вонзаясь в нее при каждом движении и даже мысли. Неожиданно Чонгук поднимает глаза, сталкиваясь взглядом с Чимином. Парень замирает, пылающе глядя на своего истинного, забыв про лежащего под ним друга. А тот не теряет зря время и, скинув с себя Чона, убегает, не оглядываясь. Толпа затихает, глядя на замерших друг напротив друга альфу с омегой. Кто-то знает часть слухов, кто-то здесь с начала драки, и слышал прозвучавшее имя Пака, но никто не догадывается о глубине пропасти, в которую ныряет Чимин, глядя в почти черные глаза. Тишина покрывалом укутывает небольшую площадь, расположившуюся перед первыми тремя корпусами. Зрители жаждут продолжения шоу и боятся спугнуть его неосторожным словом. А чего хочет Чимин? Прочитать эмоции Чонгука по его лицу не получается, а если быть искренним – Паку практически плевать. Где-то на дне сознания теплится надежда, что Чон осознает, что натворил, и ему будет стыдно. Но изменит ли это что-то для омеги? Уже нет. Юноша просто хочет, чтобы в случившемся виноват был не он. Вот его желание. Чтобы Чонгук сломался от осознания, что он натворил. Что он сделал с истинным. Как он был неправ. И как он все испортил. – Пойдем, – Тэхён дергает друга за худи и тянет на себя, заставляя развернуться и уйти с места драки. Толпа все так же волной расступается перед ними, позволяя пройти, покинуть место выступления цирковой труппы под предводительством Чон Чонгука. Шоу не всегда должно продолжаться. Чимин еле переставляет ноги. Внутри коктейль из непонятных, неотделимых друг от друга эмоций, горькой вуалью оседающих на сердце. Он отомстит за себя. Он сделает альфе настолько же больно, насколько тот – ему. Пока не знает, как, но сделает. Уничтожит. Сотрет в порошок. Раздавит как жалкую, никчемную букашку. В груди нарастает колючий жар, а сердце стискивает колючая проволока, впиваясь в него шипами. Истинность – не пустой звук. Она не только гарант идеальной совместимости, но и наркотик, связывающий пару зависимостью друг от друга. Чертов биологический механизм. Но люди – не животные, и Пак сможет скинуть с себя оковы инстинктов, которые привели его к этой точке его жизни. Он справится со всем ради мести.