***
Путь назад казался невыносимым. Эдди в основном просто пялился в одну точку, «наслаждаясь» отходняком после удара головы. Ему не дали возможность полить цветы перед уходом. Наверняка, уже завял его любимый цветочек. Интересно, кофейни закрыты? Они не должны работать, но должны быть какие-то пункты выдачи продовольствия, может, есть и пункт выдачи кофе? О-о-о-о, он бы с радостью выпил большую порцию латте. А его отца тоже мобилизировали? Или он прячется где-то, как загнанная в угол крыса? Точно, Фоб! Вдруг перед глазами плывут воспоминания о Фобе, его словах, просьбе. А какие у него были жалостливые глазёнки. Его бы отец так никогда бы не волновался о нём, попади бы они в такую ситуацию. Скорее бы сам сбежал при первой же возможности. А Фоб… Видно, что он ничего плохого не хочет, хотя Эдди не сильно разбирается в психологии этих Синяков. Кажется, его и правда сильно стукнули головой, раз он задумался о чём-то подобном. Но, он поможет ему, выполнит даже такую незначительную услугу, их, наверняка, убьют сразу, не разбираясь для чего это им было нужно. А жизнь свою Брок очень любит, даже не так, он дорожит ею больше всего на свете, и ни на что не променяет, ни на какую синюю дочь. Однако, если он всё сделает аккуратно и незаметно, обменять жизнь и не придётся. Но, куда он такой? Уже пришибленный, ничего не сможет сделать. Остаётся лишь ждать прекращения этих сумбурных мыслей и молиться, чтобы он вдруг не начал мыслить вслух, подставляя свою задницу. За такие речи ему уже положено отрубить пару рук и немного пальцев на ноге. — Эдди, — услышал он голос Тины, но головы не повернул, даже не моргнул, — Всё хорошо? Очевидно было не всё хорошо, точнее, почти. Брок не начал задумываться о той твари, оказавшейся слишком разумной для беспощадного охотника для людскими головами. Он вел себя… Не так, как остальные. Любые другие бы не стали заинтересованно мотать головой, будто понимая, о чем они говорят! А этот… Он в целом был другим. Может, у них есть что-то вроде рангов? Кто-то более мыслящий, а кто-то менее. Хотя, странно это для самой совершенно формы жизни. — Эй, Эдди, алло! — Тина повертела рукой перед чужими глазами. — Земля вызывает. — А? — Б! Чего молчал? — девушка нахмурилась, уперев кулаки в бока. — Просто задумался о своём. Когда у нас следующий урок с Фобом? Неожиданный вопрос заставляет Тину задуматься. Совсем выпало из памяти? А кто-то вообще назначать повторное занятие? Нужно будет посмотреть выставленное в подразделе расписание… — С кем? — переспросил Тодд, поднимая свои серые глаза на этих двоих. — Ты его не помнишь? Тот Синяк, который нас языку учит. — отозвалась Тина. — Не считаю нужным запоминать у них имена, стоит присучить им номера. — У-тю-тю! Какой грубиян тут сидит! — смеется девушка, взъерошив здоровяку волосы. — Знаешь, чьи слова ты мне напомнил? — Не начинай… Эдди не понравились эти слова. Может, раньше, он даже поддержал их, а сейчас… Он не понимал, куда тянутся его мысли и почему они так тянутся, но он знал одно: лучше никому не знать об этом, даже его друзьям. Он не то, чтобы не доверяет им, но держать ситуацию под контролем должен. Дальше добираются они в тишине, каждый думая о своей, кто-то вообще уснул, утомленный беготнёй после относительной победы. За тем Капитаном, вроде как, выслали другую группу, но Эдди сомневался, что они успеют что-то сделать. На Станции его обследуют повторно, выдают лекарства и отпускают. Отгул на два дня, включая этот. Да они щедры! Но, эти дни будут мукой для Брока, у него попусту нет никаких занятий вне своих обязанностей. Заходя в свою комнату, бывший журналист осмотрелся. При свете комната выглядела иначе; он редко включает здесь свет, ведь использует это помещение только для сна. Взяв ту самую книжку-инструктаж с половиной пустых страниц и забытый прежними обитателями комнатушки карандаш, Эдвард пустил свои мозговые процессы на бумагу, рассуждая, как бы пробраться в то место. На память рисует карту проходов. За всё это время нахождения на этой Станции он достаточно таки успел везде навернуть, как минимум, круга четыре, потому знал всё вполне подробно. Рисует сначала один коридор, второй, остальное. Он не славился репутацией художника, но получилось весьма сносно для понимания. Жирной точкой отметил свою комнату и то место, где предположительно должны быть заложники. Он не мог знать точно, потому он буквально собирается двигаться на ощупь. — Ну и задачку мне дали, — бурчит под нос Эд, — Жалко ему, видите ли, стало Синяка. Теперь парится… В этом месте у него разработалась странная привычка говорить с самым собой, пусть даже если лишь слегка пошевелить губами. Скорее всего, когда-нибудь это его же и подведет, скажет лишнего, и его, не церемонясь, на плаху. Замечая лишь после некоторые искоси в стенах, дотронулся холодными пальцами горячего лба. До сих пор не особо ясно мыслит, но такие погрешности не были особой проблемой, всё-таки он не залезет на эти части Станции. По крайней мере, не должен. Можно двигаться тогда, когда все будут заняты: кто-то в зоне Управления, кто-то на заданиях, на которые Эдди не пустят из-за травмы. Таких, как он, много, потому он не должен вызвать подозрений. Нужно пробыть у всех навиду достаточно много времени, чтобы его присутствие стали воспринимать, как должное, и начинать действовать. На той большой двери, которая вела в помещение с заложниками, замок. Его можно открыть ключ-картой с определенным рангом, которого у Эдди, конечно, не было. Это уже второй вопрос — как достать проходной? Его могут поймать на воровстве, даже не на том, что он куда-то там залез носом. Вот будет позор, неудавшийся бунтарь и вор. Ну, кто сказал, что будет легко? Эдди не зря учился и работал журналистом по криминалистике, это буквально его хлеб — риск и возможность умереть в любую секунду. Воспоминания о былых делах заставляют тело покрыться приятными мурашками, в мозг ударяет адреналин, словно по привычке, не отличая образы из головы от реальности. О, да. Он кожей ощущает, как на самом деле хочет сделать это, даже если и не было бы никакой просьбы от Фоба, а так хоть есть причина не отказываться. И как он сразу не ощутил этого? Эта дрожь в костях от одного острого привкуса риска и сладкого будоражащего его страха. Он проводит ночь сидя за несчастной книжкой и своей «картой», что-то подхихикивая себе тихо-тихо. Как хорошо, что у них никто не проверяет включён ли свет после отбоя.***
Эдди не спал; готовился к предстоящей мини-революции над режимом, запретами и ограничениями воли. Книга уместилась с боковой части бедра, идеально изгибаясь под ремнём. Штаны были широкими, что давало Броку много возможностей протащить что-то в них. Вышел он из комнаты рано, заставляя всех обратить внимание на своё присутствие, мелькая перед глазами, предлагая каждому свою помощь. Ему не отказывали, думая о том, что потерпевшему ранение парню просто нечем заняться. Всё командование постепенно стекалось в управление, и в коридорах остались только немногочисленные стражи — многие ушли на перерыв в столовую, обещая оставшимся одиночкам принести вкусного. Броку достался абсолютно пустой коридор. Холодные металлические стены с контурным освещением напоминали кротовую нору без конца. Двигаясь по нему, Эдди высматривал одну из множеств дверей, за которой скрывался нужный ему офицер. У него сейчас перерыв, и судя по тому, как часто про него говорили, что он любит спать на своём посту, сейчас он должен дрыхнуть, как младенец. Эта комната сама по себе комната отдыха, только для простых «людишек» туда путь заказан. Они не имели права туда заходить даже по стуку или просьбе. И вот, наконец, на глаза попалась она, нужная дверь. Она отличалась от других размером и оформлением, более…вычурная? Слишком смазливо красивая, не подходящая ни к чему в этом минималистическом коридоре. — Так, соберись, Эдди, — шепчет он себе под нос, стоя прямо перед этой дверью, остановив ладонь у ручки, — Фоб…ждёт свою дочурку. Ты должен его понять, кроме тебя никто этого не сделает… Эдди прикасается к ручке двери. Поджав губы и сморщив нос, Брок осторожно поворачивает её. Только открыть дверь ему не дают. Кто-то повернул его, схватил за грудки и прижал к спине, приближаясь почти к самому кончику носа. — Нина? — выдыхает Эдди, оглядывая знакомое лицо. Выглядела она разъярённо. — Эдвард Брок. За каким хером, господи прости, ты здесь? — начала она. — Ты осознаёшь, что за попытку проникнуть в офицерскую комнату полагается наказание? Эд смотрел на неё глазами лемура, держа женские руки за кисти, чтобы его не сжали сильнее. Она не выглядела, как раньше. Она не была той доброй девушкой, которая уверяла, что её можно не бояться и всё доверить. Она не может сейчас пойти и сдать его, он ещё даже ничего не сделал! Эдвард жалобно улыбнулся, оглядываясь за спину Нины. Главное, чтобы их никто не увидел сейчас. — Нина, ты не понимаешь! — громко зашептал Брок. — Дочь Фоба… Я объясню тебе всё потом, просто не мешай мне сейчас. — Объяснять ты будешь сейчас, Эдвард. Иначе, уж прости, мы будем выглядеть подозрительными оба. — Что? — Эд сглотнул слюну. — Ты думаешь, никто не заметил, как ты себя ведёшь? Меня послали посмотреть за тобой, и, видно, не зря. — прошипела девушка, прилагая особые усилия, чтобы прижать Эдди намертво к стене. — Рассказывай. Сейчас. Скрепя сердцем, Брок рассказывает обо всём, пусть и с небольшими приукрасами, чтобы Нине стало куда больше жаль Фоба, бедного родителя. Рассказал про свои размышления, почему решил ему помочь. Она слушала внимательно, но всё равно выглядела очень сердито, двигая челюстью назад-вперёд. Эд понимал, что если Нину ничего не разжалобит, что более вероятно, ведь женщина эта довольно строгая, то ему несдобровать; с ним сделают то же самое, что и с теми беднягами-дезертирами. Ему отобьют зубы, у него выпадут глаза, и это на глазах у многих людей, и никто ему не поможет. Даже не попытаются. Заканчивая рассказ, Эдди жмурит глаза и вжимает голову в плечи, ожидая, что его вот-вот поведут за шкирку к офицерам. Сдался с поличным. Глупо было надеяться, что его незамысловатый журналистский трюк сработает с профессионалами, который подобное клюют, как орех. Он слишком понадеялся на себя и за всё отплатит. Всё таки, не надо было слушать Фоба… — Хорошо. — вдруг отрезала Нина, опуская друга. Эдди стоит ошарашенно еще несколько секунд, хлопая глазами, словно птица крыльями. Он не совсем понимал значение этого «хорошо», хорошо…что? Хорошо, что Нину за поимку дезертира повысят? Определенно хорошо. Хорошо, что Эд умрёт скоро и весьма мучительно? Определенно нехорошо. — Хорошо…что? — задался он вопросом. — Я поняла тебя. И Фоба. Я подозревала нечто подобное, когда он попросил остаться лишь тебя. — Оу, спасибо? — пожалуй, Брок совсем не понимал, радоваться ему или уже начинать молиться за свой покой. Мало, что даст это понимание ситуации. — Ты…расскажешь об этом? — Что? — возмутилась Нина. — Я? Сдам тебя? Эдди чуть посветлел. Такое его однозначно радовало. Он не умрёт… По крайней мере не от того, что девушка расскажет о его пакости. Тело полегчало, сердце гулко застучало, и казалось, его стук разносился дальше по коридору эхом. Схватив Брока, Нина повела его за собой требовательно. Дальше-дальше от этой двери, его возможности узнать про дочь Фоба. Они прошли много, останавливаясь только у входа к сборищу спален. Нина заталкивает Эдди в свою, блокируя дверь картой. Выглядела она уже менее сердитой, но серьезной оставалась. Она хочет получить что-то взамен на её молчание? — Эдди, — начала она, присев на край кровати, — Ты чуть не совершил самую огромную глупость в своей жизни. Похвально, что ты решил помочь…ближнему. Но, это было слишком опрометчиво. Мужчина сел рядом, вникая чужим словам с холодным потом, что тек по сгорбившейся спине, голова слегка втянулась в плечи, а глаза всё никак не могли собираться глянуть на девушку. — Нет, скажу по-другому. Ты слишком самоуверенный мудак, раз решил, что твои дешёвые журналистские уловки сработают. — та скрестила ноги, облокачиваясь на железные прутья койки спиной. — Стоило рассказать мне об этом прежде, чем делать что-либо. — Рассказать что? Если бы я перед этим ещё бы всем рассказал, что я бы сейчас не разговаривал с тобой, а подбирал зубы в стаканчик! — Эдди чуть отодвигается, поднимая руки в локтях в возмущении. — Хотя бы по той причине, что я вхожу в разряд офицеров и у меня есть нужная ключ-карта. Повисла тишина. Эдди стало даже неловко за себя, что он совсем не подумал про своих вроде-как-друзей, не попросил помощи, что не доверяет им. Разумеется, это нормально, не доверять в такой обстановке, но ведь это не делает каждого человека плохим, а он по сути сейчас опроверг все свои слова о том, что давно доверился Алексу и Нине. Брови опускаются, взгляд мрачнеет еще больше прежнего. Надеяться на помощь было сейчас последним идиотизмом. — Ты ведь всё мне рассказал не для того, чтобы я просто не сдавала тебя. Скажи это. — А это…не слишком? — Слишком спросить? — Нина, — горло стало, словно теркой. — Можешь мне помочь, пожалуйста? — Да. — Нина кивнула и улыбнулась уголком своих тонких губ, челка слегка прикрыла ее глаза на секунду. По щекам текла жгучая красна стыда и неловкости, но тем не менее в груди витало облегчение. Он не один… Почему-то эта мысль в голове уколола горько и больно, заставляя поёжиться, как от холодного душа. Нина такая добрая, совсем не такая, какое делает представление о себе: совсем не хладнокровная убийца, защитник правил и порядка. Она забеспокоилась о нём и хотела помочь, уберечь его от опасности, хотя они знают друг друга совсем немного. Он бы хотел когда-нибудь стать таким же, как она.***
Эдди стоял напротив массивной двери с ключ-картой в руке. Нина отдала ему её лишь на пару часов, чтобы он после подбросил ее ей под дверь спальни. Он был благодарен всем сердцем ей, что она после пришла к офицерам и сказала, что Брок просто спит. Она буквально спасла ему жизнь, рискуя своей. Дверь открывается зловеще, от туда дунуло дикий холодом. Эдвард вздрогнул, мелкие волоски на загривке встали дыбом, словно иглы, пальцы закололо, и он вошел. Дверь закрылась автоматически. Внутри было неприятного мало света, лишь контурное освещение стеклянных камер заключения, редких столов. Все камеры были переполнены Цэрулеумцами, в основном женщинами и детьми. Они прижимали своих чадов, боясь зашедшего человека, как огня, смотря на Эдди, как на смерч. Ему стало даже…неловно-мерзко от себя и своих коллег за всё это. Они выглядели такими несчастными: их щеки обвисли, привычная глубоко синяя кожа побледнела, напоминая грязный голубой, были видны даже капилляры. Была отделена одна особа, в самой дальней камере. По мере приближение к ней, он слышал, как заключенные переговаривались, отшатывались и охали. Сердце готово было разорваться на части, а руки тянулись открыть все эти отвратительные камеры, выпустить этих бедняг. Да только ничего это не решит. Пальцы перестали нормально сгибаться от мороза, нос покраснел. Прикасаясь к холодному стеклу, Эдди увидел её: определенно она дочь Фоба, он узнавал его черты в её. Она выглядела измученнее всех: лежала на железной койки без всего, подключена к трубкам, что шли из ее продробленной чем-то груди, маска на лице, похожая на кислородную, полуприкрытые чернильные глаза. Она взглянула на него безразлично, теряя жизнь по капле, и вновь уставилась в потолок. Подбородок мелко задрожал, глаза округлились, словно помидорки черри, а плечи напряженно опустились. Зачем они делают это с ними? На глазах наворачиваются слезы, и они как будто замораживаются в ту же секунду. Бедные существа… После такой картины ненависть питать к ним отвратительно и мерзко, липко и страшно. На их месте могли быть они, люди. Они бы лежали так же друг на друге, пытались согреться, выжить. А может, изверги тут далеко не Синяки? Фобу в щель под дверью было подкинуто письмо с описанием его дочери. Эдди старался не писать там подробностей того, что увидел, но и забывать про них не смел. Было условие избавиться от бумаги после прочтения, говорить лично о таком слишком…опасно для обоих. Брок не представляет, какой шок может быть у родителя, который узнает подобное, но расспрашивать на следующем занятии побледневшего и тусклого Фоба он не решился.