Перемешались планы и числа Все сразу стало честным и чистым Остановилось, остановилось Лопнуло время, лопнуло время
Эдди приоткрыл ужасно красные глаза, щурясь от яркого света, который включается автоматически в определенный час. Глотать вязкую слюну тяжело. Голова раскалывалась, словно он пил водку без какого-либо передыха на протяжении минимум трех часов. Он не встает с кровати; он переворачивается на бок, падая с края койки, больно ударяясь коленями о холодный пол. Что произошло с ним? Симбиот что-то высосал из него? Съел парочку органов? Он ощущал себя, словно его парочку раз переехало грузовиком. Но, он ведь так после побоев заснул вчера хорошо. Стоп… Он уснул. На полу уснул. Что он делает на койке?***
Охватив безвольные руки и ноги, поднимая эту бессознательную тушку, существо выпрямилось. На языке заязвил плесневелый вкус. Комната ощущалась телом чем-то знакомым, а разумом чужеродным до остолбенения, пусть он и провел тут достаточно времени. Он двигает тушку вперед, проходя мимо зеркала. В нём он видел побелевшие чужие-свои глаза, сощуренные до мелких щелок. Человек выглядел невероятно помятым, обмякшим. Область рта исказилось в непонятной морщине, а кожа побледнела, напоминая пепельный цвет. Протянув язык чуть выше над губой, проводя по тому месту сухо, он промямлил чужим ртом. — Пыль. Веном выходит из чужой комнаты, оглядываясь по сторонам. Он изучил это невероятно неудобное место достаточно, чтобы проходить незамеченным камерами. Тело извивалось, словно без костей, пробегая почти бесшумно, как невидимка. Выискивая в запотевшей, будто изнутри, голове нужные воспоминания, клинтарц добирается до широких дверей в лабораторию. Эдди настолько затемнил это место в своей голове, что найти этот черный сгусток тревоги и образов было проще, чем оторвать очередную головешку. Онемевшая рука тянется к нагрудному карману, выуживая украденную карту такой же глубокой ночью. Люди не отличались хорошей системой безопасности от других примитивных существ, с кем он соизволил контактировать. Приложил. Пищание. Дверь открывается слишком медленно для торопливого симбиота. Движет тело дальше, не спеша охватывать того своей черной шкурой. Пока он не чувствует опасности рядом, не собирается рисковать. Пусть Эдди ему от части и симпатичен, за счёт того, что их несложившиеся, неудачные судьбы похожи, он не собирается ради чего-то такого жертвовать хотя бы частью своей драгоценной сейчас энергии. Еды — полная станция. Он бы разорвал каждого, других заставил плясать, а только потом бы сожрал. Да только это противоречит всем условиям, что ему выставили. Приходится терпеть голод, раздражая и себя, и хоста. Он, кажется, начинает его всё меньше бояться. Это плохо. Почему вдруг этот несносный детеныш начал ему дерзить? Обзываться? Ещё совсем недавно он был готов отдать концы, а сейчас даже не задумывается о побоях, ну, когда они не наступят, конечно. Но, даже руки выставляет перед ним неохотно. Смирился со своей судьбой? Считает себя мучеником? Веном видел таких. Отчаявшихся, но не потерявших свой характер. Они дерзили каждому, из-за чего жили крайне мало, Клинтарц даже не успевал их запоминать хорошенько, хотя у него лучшая память, в сравне с остальными организмами. Зубы хоста неосознанно проходятся по губам, срывая тонкую кожицу. На языке ощущается приятный железный привкус крови, выбивая симбиота из размышлений. Не хватало, чтобы тушка проснулась и стала шумной. Всё ему испортит. Веном буквально ощутил своей-чужой кожей, как что-то иглами прошлось вдоль спины. — Вот и ты. Стопки бумаг рассортированные по красочным ярким папкам мирно лежали на столе. Их оставили изверги в белых халатах, после «наблюдения» за своими заключенными. Бедняги лежали на холодном полу за плотным стеклом. Женщины и дети прижимались друг к другу, пытаясь согреть уже критически бледные тела. Веном переводит взгляд с чернеющих ножек детишек, на уже мертвые тела. Этого даже не замечают, прижимая только крепче. На экране рядом было зафиксированная температура минус двадцать семь по Цельсии. Тонкие пальцы распахивают одну из папок, белесые глаза мельком оглядывают содержимое каждой страницы, запоминая всё в малейших деталях, словно сканер, оставляя ментальную копию в своих мега-мозгах. «После собрания Совета Безопасности ФЖ было выдвинуто решение о разрешении опытов над заключенными и пленными Цэрулеумцами. Раньше это бы вызвало эмоциональные дебаты: одни считают, что такие исследования необходимы для обеспечения безопасности населения и развития новых технологий, другие же считают это жестоким и нечеловеческим обращением.» Хмыкает существо, нахмурившись. В голове возникали самые изощренные ругательства на самых разных галактических языках, и узкие губы прошептали парочку, вовремя вспоминая о том, что лучше им вести себя тихо, даже шепот неприемлем. Просмотрев каждую папку, просканировав каждую страницу, Веном-Эдди отошли в сторону. В воспоминаниях Брока была камера с Майей, полностью обнаженная, с трубками. Веном идет туда, оглядываясь. Освещение минимальное, все те же синие обводки. Видеть человеческими глазами более невыносимо, чем тащить эту тушку. Безвольная кукла из кучи песка, намеренная без связи рассыпаться в любой момент. Тело раздражается от холода здесь, неприятный материал одежды натирает кожу, особенно эти ремни, оставляя красные затертые отметины вокруг груди, переходящие на спину крестом, после на торс, оканчиваясь на бедрах. Веном чувствует чужой-свой огненный румянец на щеках. Перед взором встает камера. Такой же стеклянный куб, как и у всех, но индивидуальный. Девушка еле дышала; ее обнаженная грудь еле вздымалась, оголялись ребра, впалый исхудалый живот. Ее ранее пухлое лицо омрачилось резкими острыми скулами, глаза впали, зрачок неясно потускнел. Сердце забилось быстрее против воли существа, в животе свернулся комок беспокойства, тревоги, сочувствия. Человеку становится дурно, и его локти прижимаются к туловищу. Веном не может в полной мере контролировать эти реакции, к сожалению. Он чувствовал себя из-за этого невероятно уязвимым, беспомощным. Человеческое нутро проскальзывает сквозь его контроль, одолевая мелкими привычками, действиями, когда после этого это может взять тело себе полностью. Ну уж нет. Существо двигает тело ближе, усаживается на корточки, смотрит внимательно, не открывая взгляда. Девушка не спит. Она слегка движет свой блеклый взгляд на гостя, дернувшись бровями. Лицо человека пробивают черные нити, обвивая свое «полотно» чернильными лентами, дабы показать лицо. — Веном… — губы девушки еле шевелятся, а еще эта стеклянная преграда. Существо еле разобрало слова. — Веном, где папа?.. Он бы очень хотел ответить. Очень бы хотел. Но, как отреагирует его дочь на то, что её отец предатель? Да и она сама уже запятнана так, что ее никто не примет назад. — Все будет хорошо, Майа. — низкий голос скрежет горло, словно игры, мешая сокращаться. — Я здесь, чтобы помочь. Потерпи еще немного. — Веном… Обещай, что вернешься.Тут так холодно.Они бьют меня.Я им никогда не грубила, а они бьют! — тирада прерывается невероятно сильным кашлем. — Тише. Я обещаю, Майа. Сразу, как выполню свою работу. Веном уходит оттуда, после того, как зафиксировал данные и о Майе. Они должны знать, что она ничего не знала. Она жертва, и виноват только Фоб. Предатель. Гнусный предатель, сбежавший к людям, даже не попытался спасти свою дочь. Эгоист, всех бросил. Знал, что нельзя найти хорошего переводчика быстро. Эта тушка становится, словно тяжелее с каждой минутой. Они смогли пробежать быстро за камерами в первый раз, а сейчас тело противилось. Эдди во сне…словно что-то подозревает, проверяет, просыпается. Эта тревога напрасна, он точно находится в состоянии спокойствия, однако тело несмотря на это успешно противится хозяину. Приходится обвить тело нитями больше, сжимая мышцы торса, бедер, коленей особенно сильно. Мягкая плоть вылезает через края лент, становясь будто волной. Веном прислушивается. У Эдди в голове какой-то…немыслимый беспорядок! Так сложно найти воспоминания, запрятанные зачастую под самую корочку, обвитые цепями и огромным стальным замком. Черные пальцы крутятся вокруг чужих, помогая человеку уснуть покрепче, покопаться в мыслях глубже. Ему снится такая же бессмыслица. Какой-то дом, какой-то большой мужчина, а сам Эдди неестественно маленький. Он возвышается на ним, что-то говорит, да только слова не доходят до маленького человеческого детеныша. За это большой человек замахивается и ударяет, потом еще и еще, прижав ребенка к земле большими коленями. Веки Брока дрожат, Веном стискивает ленты сильнее, берет их руки в кулак. Ему совсем не надо, чтобы из-за такой чепухи он проснулся, но…он сам чувствует боль. Он смотрит на огромного человека над ними, и чувствует шкурой, как по нему самому наносят удары. Спина человека загорела пламенем, грудь вздымается тяжело. Брок ощущает физически этот сон, терпя невероятную боль, пусть у себя в голове. Веном стал невольным соучастником, разделяя удары вместе с маленьким человеком. Нити опутывают спину, цепляясь теплой сеткой. Боль становится тише. Тонкую грудь щупы стискивают поперек, расползаясь более мелкими, впитываясь под кожу пятнами. Боль снова уменьшается. Веки перестали подрагивать. Оголенные нервы, словно спаялись, перестали искрить молниями страха и боли. Теперь они могут идти дальше. Этот человек…необычный. Не такой, как другие. Он понял это еще тогда, когда они мчались по коридору, когда Капитан облажался. Он не боялся смотреть, не считал мерзостью, лишь выполнял свою работу. Его друзья. Тина, была готова защитить. Не боялись его, смотрели прямо. В глазах Эдди читалось тогда «Уходи скорее, иначе они убьют». Беспокойство за того, кто намеревался тебя разорвать. Нежелание убивать просто потому что. Эдди такой чувствительный ко всему этому. В чужих мозгах возникает слово «Мораль». Не то, чтобы он знал значение этого слова. Было так трудно выманить его из комнаты, завести в тот коридор из общей массы. Веном знал, что Эдди поддаться любопытству, как и тогда. Знал, что он не будет против выжить, потешить себя тем, что он умнее большинства. Что ж, в некоторых случаях, как он успел заметить за время пребывания здесь, так и правда бывает. — М-м-м…что… — бормочет Эдди, и Веном замирает. Он слишком громко думал? В мыслях вновь возникают множество матов на чужих языках, и клинтарц затаился… — Не надо… Не записывайте на меня кредит на сникерс… …Идиот. Веном двинулся дальше быстрее, увиливая от взора камер мастерски, словно ставил их он сам. Они были почти около своей комнаты, как услышали шаги. Стоп, нет, не они. Они не вместе. Только Веном, тут только он. Выглядывая из угла, глаз слегка резанул синеватый отблеск. Фоба было сложно не узнать. Что-то копошился, волновался. Хотел сбежать? Или к дочери соизволил? Подходит тихо, на носках, двигаясь ногами, как пружинами. Смотрит исподлобья на синий волосатый затылок, и через секунду рыпается вперед. Держит чужой рот, сжимая сильно, впиваясь короткими ногтями в мягкие щеки. Прижимает к ближайшей стене. Вот он. Теперь-то ему страшно. Теперь-то он боится. Он узнал их еще на занятии. Зря вышел, безрассудный выблядок. Что значит это слово.? Кажется, чужие мозги сами ему подсказывают. — Э.Э-Эдды! — мычит он, дикими глазами оглядывая искореженное лицо. Нет, не Эдди. — Веном. Меня зовут Веном. — глаза врага округляются сильнее, тяжелые серебряные слезы покатились по щекам, задевая их ладонь, затекая к чужому рту. — И куда это наш любимый предатель направляется? — через обычные плоские зубы прорезаются клыки, вытесняя человеческие, искажая челюсти. — Неужели к своей дочурке? О-о-о, я уже был у нее. — Если ты что-то с ней сделал, то я.! — То ты что? Ты не в состоянии был спасти ее, а все равно удрал, как трус. Мы все могли спасти ее, объединить усилия. А из-за тебя одного вас обоих считают предателями. Она не должна отчитываться за твой идиотизм… — Тс… — голова Цэрулеумца вжалась в плечи, а взгляд потух, губа дернулась. Противопоставить нечего, видно. — Зачем ты здесь?.. Просто… Зачем?! Решил достать меня? Хочешь убить? Чтож, давай! Фоб набрал кислорода дрожащим ртом. — Еще и Эдды сюда приплел… Специально, чтобы подобраться ко мне?! Он не виновен ни в чем, а из-за тебя теперь…! — Оу, а что, если я скажу, что сам захотел его? — Ни в жизнь не поверю! Он откровенный слабак, а ты клялся в верности Капит- Фоба пробивают молнии боли, он скрючивается, колени заболели, ударившись о пол. Со рта потекла кровь. Нога Эдди, сильная, накаченная вечной ноской оружие и брони, врезается в его лицо, его откидывает назад, затылок бьется о стену с невероятной силой. Синяк чудом не теряет сознание. — Тебе ли говорить о верности. — хрипит низкий голос в чужой глотке, белесые глаза смотрят на синее подобие разума с отвращением, нанося после еще пару ударов. Только не по голове. Слабое место, отвратительно слабое, а смерть Веному Фоба не нужна. — Ты спрашивал, зачем я тут, — Синяк лежал в его ногах в позе эмбриона, содрогаясь всем телом. — Я здесь, чтобы убить каждого здесь, освободить пленных, и поставить наглый варварский народ на место.***
Веном затаскивает тушку в комнату, закрывает вяло дверь, укладывает Эдди на койку. Раздевать его не станет, пусть думает, что сам ночью переполз. Накрывает одеялом, почему-то особенно беспокойно подтыкая края. Сквозняк ходит, не хватало, чтобы этот жалкий хрупкий организм заболел. Ему не нужен нерабочий. Щуп проводит по чужой слегка щетинистой щеке, и, словно ужалившись прячется внутрь. Нет, Фоб прав. Жалкий. Слабый. Конечно, кто бы сомневался. Конечно…Один сказал: это моя Земля. Другой сказал: нет, это моя Земля. А Земля ответила: нет, вы оба мои.