Классика жанра

«Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, не так, как мы бежали, кричали и дрались… — читал Вася, поклевывая носом. Очередная ночь прошла почти без сна. Утром, оба капитально не выспавшиеся от Есиных воплей из-за лезущих зубов, поцапались с Денисом. Потом контрольная, из-за которой пришлось нервничать до, во время и после — когда проанализировал и понял, что завалил, как пить дать завалил ебучую алгебру. Но Вася упрямо, подставив под щеку кулак, вчитывался в строки на желтоватой от времени странице третьего тома, готовясь к завтрашним мучениям: — …совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, что узнал его наконец. Да! все пустое, все обман, кроме этого бесконечного неба…» — Небо Аустерлица… — вздохнул Вася, выпрямившись в кресле на колесиках, и устало потер лицо рукой, — небо Аустерлица… Мне бы щас немного твоей небесной шизухи, Андрюха… За дверью послышались нестройные быстрые-быстрые шаги: Вася усмехнулся, представив, как Еся, поднявшись на ноги, по привычке втопила слишком сильно и вынужденно перешла на бег по взлетной полосе длинного коридора. «У нее башка вон как дыня и вперед перевешивает, — заметил как-то Вася матери. — Бег Наруто видела? Нет?! Да ла-а-адно, один в один, сейчас покажу». Даже Денис поржал. Еся остановилась у двери в его комнату. Потопталась там с минуту, попыхтела, дотянулась до ручки, подергала ее и, догадавшись наконец по безрезультатности своих действий, что Вася заперся — о ужас, заперся от нее, — захныкала. — Ася! А-а-ася-а-а… — протянула Еся жалобно, дергая неподдающуюся ручку. — Нет, — отрезал Вася, еще надеясь проникнуться размышлениями Андрея Болконского. — Не мешай. — Ася-а-а! — не отставала Еська, кулачком колотя по двери. Вася хотел малодушно посоветовать Есе идти маму доставать, потому что он и так сегодня по горло сыт был братскими обязанностями. Из сада Есю забрал, ужин ей разогрел, покормил, поиграл с ней в карточки с животными и наконец сдал вернувшейся с работы матери. К девяти Вася только-только успел с алгеброй закончить и перешел на литературу. Впереди еще маячила домашка по биологии, а если он с Есей до ее отбоя — десяти с половиной — будет нянчиться, то с уроками закончит глубокой ночью. И неизвестно еще, не проснется ли от ее плача. — Ася! Ася! — Еська к истерике была близка. И Вася таки не послал ее к матери. Мама обычно Есе строго-настрого запрещала мешать Васе с уроками и старалась ее уводить в дальнюю комнату и там чем-нибудь занимать. А раз сейчас мама не подключилась, значит, опять заснула, едва на диван присев. Будить ее из-за богатого духовного мира Андрея Болконского Васе совесть бы не позволила. Еся заныла: — Пути-и-и… — Ла-а-адно, блин, — проворчал Вася тихо, чтобы Еся не дай бог попугаем не повторила опять его «Блин» — нет чтоб хорошее что-то запомнить! Встал, отпер дверь и, открыв ее, заявил, посмотрев сверху вниз на Еськину мордаху, на которой выражение готовности к безутешному реву в секунду сменилось радостной улыбкой с неполным еще комплектом зубов: — Демон! Еся закивала энергично и захлопала в ладоши. — Согласна? — прыснул Вася. — Ну заходи. Он прошаркал обратно к письменному столу, уселся в кресло на колесиках и попытался вернуться к чтению. Еся между тем провела полную ревизию в его комнате. Выборочно поболтала с анимешными плакатами и постерами из журнала «Все звезды» на стене, поругалась о чем-то на своем детском языке с Мишей Коллинзом из «Сверхъестественного». Забралась на кровать, некоторое время уделив тому, чтобы обскакать ее вдоль и поперек и заправить подушку в дырку пододеяльника. Потом слезла, обшмонала портфель, вытащив все учебники на пол и решив, что обложка на атласе по географии Васе нафиг не нужна, и из нее выйдет отличная юбка. Еся не останавливалась — она, конечно, искала пенал, в котором злой Вася прятал от нее ластики. Перерыв весь портфель, Еся наконец обнаружила, что пенал на столе, и, пыхтя, забралась к Васе на колени. — Ну что творишь… — Вася отодвинул пенал под навесную полку. Поверх светлой кудрявой Есиной макушки читать было тяжеловато, учитывая, что Еся копалась у него на столе — и все найденное пробовала на зубок. — Ну в рот куда тащишь… Есь, блин! — Блинь! — повторила Еся немедленно и схватила завязку от капюшона Васиной домашней толстовки, отправив ее в рот. Еся успокоилась, лишь когда Вася скрепя сердце предложил ей свой скетчбук и карандаш, а сам устроил книгу на подставке. Теперь Еся самозабвенно рисовала каракули, а Вася мог хоть на несколько минут вернуться в скучнейший Аустерлиц. Вообще-то скетчбук Васе принадлежал лишь номинально — он его купил на свои карманные шиши и давал Игорьку на переменах и на уроках, на которых особо не палили. Игорек собирался после девятого из школы уйти и заделаться тату-мастером, но мать заставила его остаться еще на два года и «основательно подумать о будущем» — мол, после одиннадцатого куда хочешь вали, а сейчас сиди за партой ровно. При этом мать Игорьку прохода не давала с его рисованием. Скандалила из-за каждого наброска и с боем отбирала альбомы и тетради, утверждая, что они мешают Игорьку постигать святые точные науки и готовиться к ЕГЭ. Глядя на несчастного Игорька, который рисовал в купленном ему тайком скетчбуке в школе или после, прямо на лавках во дворе, Вася задумывался порой, что у него-то самого не очень тяжкое житье. Мама не песочила его ни за аниме, ни за компик, ни за вялые пока попытки освоить гитару, спецом взятую с рук и местами покоцанную за половину цены — на случай, если Васе надоест. Ни к волосам не цеплялась, которые Вася отпустил уже по плечи, постоянно подкрашивал в черный и затягивал в хвост. Она и по учебе на него не давила особо. Вася однажды психанул, сказал Денису, что вырастет, выучится и засудит его за издевательства над детьми. Тогда оба побесились, остыли, кое-как помирились — и забыли. Но Вася впоследствии, когда время к одиннадцатому подваливать начало, реально стал смотреть в сторону гуманитарных наук, а особенно истории и общаги, и подумывал, что пойти на юриста — неплохой вариант. «Будешь как в тех всратых передачах, типа “Суд идет” или “По делам несовершеннолетних”? — веселился Миша. — Стучать молоточком и зваться ва-а-аша че-е-есть? Или адвокатом хочешь?» Тетя Рита бесконечно пырила в телик, и у Миши в голове образовалась грандиозная помойка из названий программ, о которых Вася слыхом не слыхивал. Вася-то в основном в инете сериалы смотрел, ну а Миша мог как «Великолепный век» с матерью заточить под семки, так и откопать в сети какой-нибудь мудреный артхаусный фильм, посмотреть его и в дубляже, и в оригинале, а потом целую неделю искать в нем подтексты и скрытые смыслы, вынося Васе мозг своими догадками. «А что если…» Мише с легкостью давались языки. Он по-английски шпарил практически как на родном, хотя ни разу за границей, в отличие от Васи, не был, а с шестого класса дополнительным немецкий выбрал — и в конкурсе языковом у себя в Твери занял второе место в прошлом году. Вася же только английский знал. Как говорила училка, освоил на твердую четыре с плюсом, но звезд с неба не хватал. Хотя на юридический в некоторые из вузов английский тоже был нужен — и подтянуть бы его не мешало. Вася так задумался о перспективах и о будущем одиннадцатом классе, что позабыл о судьбе Болконского и даже о Есе забыл, которой доверил Игорянов скетчбук. — Эй, эй, туда не листай… — Вася опомнился, когда Есе наскучили предложенные ей белые плотные странички в конце, и она решила раскрасить готовые картинки в начале. А у Игорька там не только приличное было — на некоторые шедевры Вася без горящих от смущения ушей взглянуть порой не мог. «Бля, ну и тянет же тебя на… всякое», — говорил Вася, отворачиваясь сразу, как непристойное попадалось в поле зрения. «Это тоже часть искусства, — невозмутимо отзывался Игорек. — Хочешь, тебя нарисую?» «Ты меня и так уже и в профиль, и в анфас рисовал…» — фыркал Вася. Игорек его мог набросать за пару минут простым карандашом: и замученным и скрюченным посреди алгебры, и в столовке — пожирающим котлеты с пюрехой. И просто что-то дофантазировать. Говорил, что оттачивал навык рисования портретов. «Ну… а вот так?» — Игорек с хитрой улыбкой открывал страницу с очередной пошлятиной, и Вася орал: «Больной?! Убери-и-и! Фу! Щас Ольга Кирилловна спалит!» Вася предложил Еське: — Давай я тебе козлика нарисую. Даже двух… или трех. Игорек научил его рисовать отменных козликов с самыми разными выражениями морд. Еся заинтересовалась — и ее удалось отвлечь еще на несколько минут. Вася не услышал хлопка входной двери и ключей. Вроде смутно различил шелест воды в ванной, но допер, что Денис с работы вернулся, когда тот уже, постучавшись, подтолкнул дверь в Васину комнату. — Что это вы тут делаете? — спросил Денис шепотом. Наверное, увидел по пути, что мама спит. — Рисуем, — тоже шепотом ответил Вася, закрыв скетчбук. Денис переодеться в домашнее успел. Он не улыбнулся, но что-то растроганное появилось в выражении его обычно хмурого лица. — Молодцы. — Денис подошел и взял протянувшую к нему руки Еську с Васиных колен. — Давай я ее заберу. Уроки делаешь? Денис посмотрел на раскрытый том «Войны и мира». Вася кивнул. — Ну делай, только не засиживайся до ночи. Не успеешь, забей, невелика беда. — Денис одной рукой Есю к себе прижал, а другой потрепал Васю мягко по волосам. — Спасибо… И прости меня за утро, ладно? Вася аж одеревенел под осторожным прикосновением и не нашелся ни с чем, кроме тихого «Угу». Они с раннего утра и грызни за завтраком не разговаривали. Васька, конечно, за день уже остыл, хотя и обижался, что на него наехали и наорали всего-то за криво закрытую сахарницу. Но Денис его временами просто убивал. Вот этими вот извинениями, после которых Вася чувствовал себя последней сволочью, на части от вины рвался — и проникался немного к «новому» Денису, который с рождением Еськи книжки всякие по родительству и воспитанию читать начал, держа их и на прикроватной тумбочке, и в туалете. Разговоры с Васей разговаривал на кухне, объясняя ему, что это, дескать, у него, Дениса, пошло от паршивого детства, отцовского ремня и дурного примера, но он изо всех сил старается стать лучше и вообще Ваську любит. Вася слушал, уши развесив, каждый гребаный раз проникался и прощал — ровно до следующего взрыва, когда Денис спотыкался на мелочи и гонял его в хвост и в гриву с бешеным ором то за сахарницы, то за немытые ботинки, то за Игорянов скетчбук, нечаянно открытый не на той странице. Чтобы снова потом подойти и извиниться. Или даже заплакать, взяв Васю за плечи, называя себя хуевым отчимом — «новый» Денис и так мог. «Он только говорит, что старается, — цедил раздраженно Миша, когда Вася набирал ему после очередной ссоры. Миша кипятился и грозился приехать и набить Денису морду, хотя и Миша, и Вася понимали, конечно, что это ситуацию лишь усугубит. — А толку чето ноль. Как же он меня бесит, бля! А мама твоя че? Неужели она тебя никак не защищает? У меня бы мамка батю уже прибила бы, если бы он на меня начал орать за какие-то ссаные ботинки». «Мама на его стороне, — уныло тянул Вася. — Она ж его любит. Да и усталая она жесть постоянно. Мне бы, может, тоже сил не хватало на ее месте кого-то защищать». Денис унес Еську, а Вася еще долго сидел тупил в одну и ту же страницу книги, переваривая неприятное послевкусие очередного извинения. Подумал было набрать Мише, но недовольно отдернул руку от телефона. Что он, в самом деле, как нытик, звонит ему чаще, когда хуево, чем когда есть повод для радости?.. Завтра лучше позвонит. Предложит в Тверь к нему сгонять на выходных, если Денис не забудет про перемирие до пятницы.

***

В этом году из-за дел в городе у обоих Васю и Мишу отпустили на дачу только во второй половине июня. Вася летел к бабушке на крепких крыльях свободы и набравшего обороты счастья. Во-первых, мама, Денис, Еся и нанятая наконец няня оставались в городе и приезжать обещали исключительно на выходных — и то через раз. Вася мог отдохнуть на полную катушку от Денисовых заскоков, спать до обеда без подъемов по Есиному расписанию и не дергаться из-за учебы. Во-вторых, бабушке на дачу провели нормальный интернет, и теперь не надо было лезть на второй этаж за заветными палочками связи в правом верхнем углу экрана телефона. В-третьих, с ним ехал Миша, по обществу которого Вася дико скучал весь учебный год. Ведь одно дело приезжать друг к другу на редкие выходные, созваниваться и переписываться, и совсем другое — видеться каждый день, шататься по СНТ, болтать, в футбик гонять с пацанами с соседней линии. А еще ржать над девчонками, которые стайками ходили по их линии — расфуфыренные и накрашенные, как куклы «Братц», купленные бабушкой Еське на вырост, — и останавливались потрещать у Мишиной калитки в надежде, что он снова из дома выскочит без футболки, демонстрируя мускулы, заработанные хардкорным впахиванием на спортивных секциях. И как Миша все успевал?.. И борьбу, и баскет, и языками заниматься, и тонны контента поглощать в свободное время? Вася себя овощем чувствовал уже по возвращении домой из школы. Ну а в-четвертых, если по списку, у Васи было, чем с Мишей поделиться. Он представлял крайне смутно, как Миша отреагирует. Подумывал грешным делом, что Миша может охуеть от новости так, что вообще перестанет с ним дружить. Но Вася держал в голове, что им один сериал недавно понравился — и Миша ни слова обидного не сказал про сюжетную линию, в которой подобное встретилось. Васю все начало лета, проведенное в городе, буквально распирало от желания поделиться. Он с Мишей, в конце концов, всем делился. Даже про жуткий прыщ, однажды выскочивший на заднице, рассказал. Ну не могла же оказаться Васина новость, из-за которой он пузырился от радости и улыбался невпопад всю неделю после знаменательного события, противнее прыща на заднице? — Ну и… какого?.. — выдавил Вася, когда дождался Мишу с электрички на платформе ближайшей к даче станции. — Да ну нах! Вася специально подошел вплотную, положил ладонь себе на макушку и провел ровную линию до Миши. Ребро ладони уткнулось Мише в нос. — Ты где еще несколько сэмэ роста взял?! — возмутился Вася. С тем, что Миша по телосложению крепче и крупнее его, Васиных, худых и костлявых телес, Вася уже давно смирился — в футбик гонять по фану это не одно и то же, что почти каждый день спортом заниматься. Но Миша же еще после майских в гости приезжал! Кстати, как раз после Васиного шестнадцатого дня рождения, о праздновании которого и случившемся после Вася пока Мише не рассказывал. И не было там еще и в помине как минимум двух сантиметров! — Там, где взял, для вашей чести не завезли, — ехидно ответил Миша и несильно боднул его подбородком в лоб. — Ну, че мы встали? Погнали, я жрать хочу как скотина. — Бабушка там щей наварила, — спохватился Вася, пропустив «вашу честь» мимо ушей и кивнув на лестницу, ведущую с платформы. Добавил со смешком, когда электричка отъехала и растаял в отдалении грохот колес о рельсы: — С крапивой, прикинь… До новости Васи дела не доходило с неделю, все было не до нее. Благо в первые дни столбики термометров ниже двадцати пяти не показывали и солнце палило во всю мощь даже сквозь кроны берез и сосен, рано утром выходили пешком до соседней деревни и торчали часами на речке. Купались, рыбу ловили с местными мужиками — точнее сидели рядом и смотрели на посредственный клев. Мужики вряд ли надеялись что-то поймать: тупо синячили с удочками на мостках и травили стремные байки, от которых что у Васи, что у Миши волосы дыбом вставали. Хотя иногда мелочь действительно попадалась на крючок. Вечерами, когда жара спадала и комары начинали кровавую охоту, возвращались в СНТ, ели по-быстрому и мчали играть в футбик с соседями на импровизированном поле за дачами. С бабушкой после ужина в карты резались, смотрели сериалы до тех пор, пока не вырубались. В общем, откисали после учебного года и едва ли в разговорах касались того, что оставили у себя в городах. На следующей неделе резко похолодало. Тетя Рита с мамой Васи и Есей вдруг намылились экспромтом в Турцию по горящим путевкам. Мишу тетя Рита тоже хотела забрать, переживая, как он протянет две недели без денег и продуктов один на даче. Правда, выбор встал между поездкой на море и новым телефоном, на который родители копили ему к первому сентября, так что Миша наотрез отказался от моря. Бабушка Васина успокоила тетю Риту, мол, ничего страшного, возьмет Мишу под свой контроль. И он благополучно на ближайшее время переселился в Васину комнату на втором этаже, где ему поставили раскладушку. Вот в один-то из холодных поздних вечеров, когда Миша с Васей, зубами стуча, сбежали с открытой веранды на натопленный обогревателем второй этаж и улеглись под одеяла, вспомнили о городских новостях. Вернее сказать, Васе Игорек напомнил. Всю неделю таинственно молчал, быть может, ожидая, что Вася напишет первым, а тут отметился откровенно обиженным сообщением «Забыл уже, что ли?» Вася виновато помучил зубами нижнюю губу. Написал «Нет, прости, ловило плохо. Я тут:)», а сам посмотрел на подсвеченное телефоном лицо Миши, непривычно смирно и неподвижно разместившегося на раскладушке. Тоже, наверное, в переписку ушел. Вася с новостью медлил, как мог. Его вдруг накрыло жаркой волной паники, и сердце, мерещилось, задубасило громче гудящего обогревателя на всю комнату. При мысли, что он сейчас Мише скажет. Вот возьмет — и признается. Они ведь даже с Игорьком не обсудили. Как ни в чем не бывало дальше общались. Только… какой-то стесняющей комфорт, но одновременно приятной недосказанности в общении прибавилось. Васе вспомнилось давнее Мишино «Но прикольно». Он как раз в лето унес это странное, но прикольное ощущение. — Чего затих? — спросил Миша лениво, потыркавшись в телефоне и отложив его под подушку. В темноте Вася его лица не видел, и ему стало одновременно морально легче и в сто крат тяжелее. С одной стороны, если Миша скривится, Вася не узнает. С другой — в красках себе представит и сам, как его может перекорежить. — Как у вас с Юлей дела? — спросил Вася, решив зайти издалека. Экран своего телефона тоже погасил, чтобы и Миша его не видел. Теперь лежали полностью в темноте. Миша заскрипел раскладушкой. — Фиг его знает, — ответил непонятным тоном. — Это как? — не понял Вася. — Ну… — Миша замолк и еще пуще завертелся. Наконец нашел удобное положение и продолжил: — Ты ж в курсе, что с ее универом мы особо не видимся. Как-то тухло. Думаю, расстанемся. — А она что думает? — поинтересовался Вася встревоженно, повернувшись на бок. Миша в мае еще рассказывал, что они с Юлей — страшно вспоминать, у Васи уши тогда заложило от стыда, — вместе смотрели порно. И целовались. Дальше обжиманий под одеялом, как Вася понял, параллельно требуя от ухмыляющегося Миши не давать ему лишних подробностей, не пошло. Но Вася уверен был: Миша вот-вот ему похвастается, что потерял девственность. Он же не намного, но старше, и всегда на шаг впереди был по части романтических отношений. — Да о том же думает, — прохладно отозвался Миша и поскрипел раскладушкой еще с минуту. — Мы как-то капитально разошлись во… да во всем. Стало не найс. Бывает, хули… А ты чего? Вася мурашками покрылся от резкой смены темы. — А чего я? — спросил он глухо. — Все еще ни с кем не целовался? — спросил Миша уже другим, легким тоном, полным беззлобной насмешки. — Ц-целовался, — сказал Вася с замиранием сердца, решившись, как перед прыжком с парашютом на отдыхе в Греции в прошлом году — либо сейчас, либо уже никогда. — В смысле? — Миша перевернулся на другой бок. Силился, наверное, разглядеть его силуэт в темноте. Он спросил серьезно и с намеком на обиду: — А почему я не в курсе?! — Ну-у… — Вася сглотнул. Дурак-дурак-дурак! А если Миша сейчас реально вскочит с раскладушки и уйдет? Хоть куда, хоть на диван в пристройке на первом, лишь бы не с ним один воздух делить. — Потому что это… не как обычно… — Это еще как? — не отставал Миша, походу, не на шутку заинтригованный. Он издал короткий смешок. — По-французски? Я же предупреждал… — Нет, — перебил Вася. Пожалуй, лишь понимание, что теперь Миша от него не отстанет, а лгать ему Вася не станет ни при каких условиях, подтолкнуло его продолжить откровенничать: — Без языка. Ну… Просто. Блядь, — и шепотом: — Меня Игорь поцеловал. — Он офонарел?! — взревел Миша, встрепенувшись на раскладушке так, что она чуть не захлопнулась прямо с Мишей посередине. — Тише ты! — вскрикнул Вася ему в тон, громко и нервно. — Бабушка услышит! — Вася, конечно, перетрухал не из-за бабушки, которая спала с берушами и вряд ли бы услышала, даже если бы они в колонках врубили рэп, а из-за реакции Мишиной. Дышал тот в темноте настолько тяжело и буйно, будто уже продумывал, какой из ранних электричек рванет в Москву, чтобы набить Игоряну морду. Еще и этого испугавшись, Вася произнес тише: — Я… я был не против… — Б-бл… блядь… — Миша не успокоился, но от неожиданности градус его бешенства сбился. Он сидел на раскладушке рядом с Васиной кроватью и ерзал, ерзал, будто что-то потерял в складках одеяла. — Вась, ты это… вы с ним что?.. — Не знаю, — честно признался Вася. Они с Игоряном не обсудили. Это всего пять секунд длилось в Васиной комнате, когда остальные одноклассники свалили после празднования дня рождения, а Игорь задержался и, подсев к нему на кровать, сказал за мгновение до, что хочет подарить еще кое-что помимо новых наушников. — Не знаю, что мы с ним. Пока… просто так случилось. — Он типа… типа тебе нравится? — Миша спрашивал без наезда, растерянно, явно пытаясь в голове уложить, как это с Васей произошло и как его угораздило. — Наверное? — Вася чувствовал себя идиотом. Что не разобрался. Не попытался себе такой же вопрос задать в голове, хотя времени на анализ у него был вагон. Тогда, наедине с Игорьком, он чувствовал себя счастливым. И неделю после, когда они продолжали общаться в прежнем режиме, ничего на словах не обговаривая, тоже себя счастливым чувствовал. И сейчас по-прежнему ловил отголоски того счастья, когда увидел сообщение Игорька. — Может быть? — Вася уткнулся носом в подушку, и его придавило к матрасу ощущением собственной никчемности. Ощущением, что он, как Андрей Болконский, блаженно загляделся на небо — и забыл вмиг про бушующий Аустерлиц. Только Андрей Болконский герой романа, ему позволительно быть одухотворенным и не таким, как все, а Вася-то с какого лешего разлегся лицом к небу и пустил творящееся вокруг на самотек? Вася промычал: — Как же, сука, сложно… Прости… — За что? — Миша удивился еще больше, если это только было возможно. — За то, что мне, скорее всего, понравилось… — произнес Вася сдавленно. — Прости… — Хуйни не неси, — пробормотал Миша. Улегся обратно, скрипнув всеми пружинами разом. Напряженная тишина нарушилась спустя пять минут взаимной неподвижности и молчания его вопросом: — Ты только поэтому мне сразу не сказал? — Миша конкретизировал: — Потому что это… не как обычно, а не потому, что ты именно со мной не хотел делиться? — Конечно, — отозвался Вася, и внутри него вспыхнул крохотный, робкий донельзя огонек надежды на то, что Миша попытается понять — как попытается понять самого себя и Вася. — Конечно! Только поэтому… — Тогда ладно, — сказал Миша. Больше они ничего друг другу не сказали. Вася думал, что не уснет, гадая, что творится у Миши на уме, но едва с Мишиной раскладушки донеслось размеренное сопение — Вася с облегчением позволил заснуть и себе. Теперь-то, во сне, Миша точно ни о чем не думал. Утром спустились вниз, умылись и сели, в куртки застегнувшись под горло, на открытой веранде. Миша, прищурясь от неяркого из-за пасмурной погоды, но все же бьющего по глазам после ночи уличного света, с преувеличенным вниманием осматривал мокрые от прошедшего дождя кусты. — Вась, — произнес он наконец на выдохе. Вася весь обратился в слух. Миша покачал коротко остриженной головой. — Я в ахуе, бля. В полном. И не обещаю, что из ахуя в ближайшем будущем выйду… Но ты это… Не вздумай больше просить прощения, лады? — Миша посмотрел прямо Васе в глаза. И твердо произнес: — Ты все еще мой лучший друг. И это не изменится.