Аль-Хайтам
Башня учёных-изобретателей была одной из самых высоких и делилась секциями на разные ответвления. Аль-Хайтам редко посещал башню, хоть его кабинет находился недалеко с главным входом в неё. В нынешнее время на попечении короля Унса состояли пять учёных-изобретателей, на три больше, чем у предыдущего короля. Многие подавали свои заявки на королевское попечение, которое гарантировало полное обеспечение и нескромные бюджеты для исследований. Из сотни учёных выделили только шестерых самых усердных и подающих надежды, некоторые могли назвать их талантливыми, но для аль-Хайтама слово «талант» был скверным синонимом к словам «упорство и время». К одной из таких изобретателей сегодня он и направлялся с целью обговорить подготовленный для его кабинета «аквариум». Подниматься по закрученной лестнице было настоящим испытанием для выдержки аль-Хайтама, хоть даже он и не почувствовал усталости от подъёма на седьмой этаж башни, почти верхушка. Самое ужасное, так считал сам аль-Хайтам, его ждало в отдалённом кабинете одной ученой — изобретательницы. Не зря её поселили так далеко от остальных. Болтливая и высокомерная особа, которая просит обращаться к ней никак иначе, как мадам, хоть учёные здесь были равны и чаще всего обращались друг к другу по имени. Уже только дойдя до дверей, аль-Хайтам почувствовал усталость от предстоящего общения. К нежеланию разговаривать и как-то контактировать с другими людьми добавлялось изнурённое состояние из-за бессонной ночи. После разговора с русалом у аль-Хайтама появились некие догадки по поводу того, как завоевать его доверие, а сегодняшними утром ещё и Илия рассказала полезную информацию. Если раньше аль-Хайтам считал, что Кавеху претит вся человеческая культура, то сейчас ему казалось, что тот втайне тянется к ней и желает узнать больше. Ещё одним шагом к получению доверия русала станет возможность самостоятельного обучения хотя бы человеческого алфавита. За прошедшие дни аль-Хайтам понял, что русал был очень своевольным и упрямым, почти таким же, как и он сам. Всю предыдущую ночь, теснясь в маленькой каморке, аль-Хайтам покрывал вырванные страницы из учебника для малышей эпоксидной смолой, чтобы те не разбухали из-за влажных прикосновений русала. Можно было, конечно, просить Кавеха вытирать руки перед использованием чего-либо бумажного, но аль-Хайтам не хотел пользоваться этим методом, потому что не знал, как это повлияет на русала и насколько тому будет неприятно, а это он считал главным в их общей работе. Смола ужасно воняла, даже несмотря на то, что аль-Хайтам открыл в своей комнате все окна. Из-за запаха и непонятно откуда взявшегося волнения он не смог сомкнуть глаз всю оставшуюся ночь, а самым ранним утром, как только встало солнце, поспешил по своим делам. Отбросив насаждающие мысли, аль-Хайтам сглотнул и постучался в кабинет мадам Фарузан. Вначале послышался звук погрома, будто большая гора чего-либо, не выдержав собственного давления, упала. Потом последовало женское бурчание, цоканье и только после этого дверь наконец открылась, а из неё высунулась Фарузан, на голове которой был полнейший беспорядок, напоминающий птичье гнездо. Голубые глаза злобно обратились к аль-Хайтаму, отчего ему стало даже не по себе. — Чего нужно? — Голос Фарузан выдавал всю её нелюбовь к подобным неожиданным утренним гостям. — Я насчёт аквариума, — твёрдо и уверенно произнёс аль-Хайтам, стараясь больше не встречаться с ней взглядами. Стоило мадам Фарузан услышать слово «аквариум», как её лицо смягчилось, а в глазах появился заинтересованный блеск. Она распахнула дверь в свой кабинет и без слов пригласила войти. Из-за такого странного добродушия со стороны эксцентричной изобретательницы аль-Хайтам понял, что, скорее всего, ему придётся здесь задержаться. Кабинет представлял из себя отображение характера Фарузан: он был полностью заполнен книгами, хоть их было не так много, как у аль-Хайтама, и всяческими предметами непонятного предназначения. Вначале могло показаться, что здесь царил полный хаос, но это было совсем не так. Все странные вещи были сложены по некой схеме, понятной только самой Фарузан. В центре возле большого механизма, с виду напоминавшего человека, только заполненного шестерёнками, стоял небольшой столик и три красных кресла. Аль-Хайтам ожидал увидеть заваленный бумагами столик, но он оказался вполне чистым, и на нём было только три чайных чашки с блюдцами и чайник, из которого поднимался пар. Фарузан пригласила сесть и подождать, пока она найдёт чертежи будущего аквариума. Насколько бы аль-Хайтам ни хотел не задерживаться здесь, он не мог позволить себе испортить отношения с той, что способна облегчить неудобную жизнь Кавеха. Из-за этого он нехотя сел, сохраняя бесстрастное выражение лица, и стал оглядываться на Фарузан. Одно в ней вызвало много вопросов: то, как она сохраняет молодой вид, несмотря на то, что уже много лет публикует свои исследования. Аль-Хайтам помнил её имя ещё с раннего детства, уже тогда она должна была быть достаточно взрослой для публикации в газетах, но в нынешнее время она выглядит не старше его самого. Многие задавались этим вопросом, но никто не задал его напрямую, потому что не хотели навлечь на себя её неприязнь — всё же она оставалась премногоуважаемым исследователем и популярной личностью. — ВОТ! — крикнула Фарузан и расстелила на маленьком столике аккуратно выполненный чертёж. На её лице уже успели появиться очки на кожаном ремне, хотя пару секунд назад аль-Хайтам их не видел. — Я уже протестировала маленькую копию, но не уверена, что рыба сравнится с силой русала, — сказала Фарузан, а в её глазах ещё сильнее заискрилось кровожадное любопытство. — Поэтому мне нужно протестировать стекло вначале с русалом! Теперь аль-Хайтам понял, в чём была причина её заинтересованности. Когда только Унс объявил предстоящее исследование расы русалок, на роль главного исследователя вписалась Фарузан. От её бушующего энтузиазма складывалось впечатление, что она готова сразу же отплыть в море даже на маленькой лодке и голыми руками ловить русалок. Но планы Фарузан не сходились с приоритетами Унса, поэтому ей оставалось только мастерить всяческие приспособления для исследования русалок. После того как аль-Хайтам вместе с русалом прибыли в замок, Фарузан была одной из первых, кто пожелал встретиться с Кавехом. В первую же ночь, когда Унс запретил всякому, кто не внесён в список «посещения», приближаться даже к дверям лаборатории, Фарузан поймали возле её окон, где находился спящий русал. Из-за этого проступка Унс даже хотел отстранить её от изобретений для русала, но всё же смиловался. Теперь ей вдвойне было запрещено приближаться к лаборатории с русалом. — Можете даже не стараться, стража предупреждена насчёт вас, мадам Фарузан. Она совсем не изменилась в лице даже после разоблачения истинных мотивов. — Стоило попытаться, — уже не так радостно произнесла Фарузан. — Но насчёт стекла правда. Я не могу точно сказать, выдержит ли стекло удары русала. За недолгое время в заточении Кавех не проявлял сильной агрессии, а только громко возмущался и высказывал пренебрежение к людям, поэтому аль-Хайтам и не подумал о том, что тот будет бить стекло «аквариума». — Зачем ему бить стекло? В ответ Фарузан отчаянно вздохнула, а в её взгляде можно было заметить глубокую печаль и снисхождение по отношению к непонятливому, по её мнению, молодому учёному. — Неужели ты думаешь, что его устраивает быть в вечном заточении? — Её звенящий голос дрогнул на последнем слове. Полагать, что Кавеха всё устраивало, было бы глупо, но аль-Хайтам всё же надеялся, что хоть кое-что его устраивает в нынешнем месте пребывания. Тем более сам учёный пытался всеми силами сделать удобства для русала, пытаясь удовлетворить все его хотения, какими бы они ни были бессмысленными или глупыми. Уединённый разговор прервала открывающая дверь. Аль-Хайтам нехотя повернулся на посетителя и не смог скрыть удивления, ведь им оказался барон Эсме.Кавех
С утра Кавеху преподнесли неожиданный подарок, а ещё невероятней эту ситуацию делало то, что этот сюрприз сделал аль-Хайтам. Ещё ночью Кавех заметил странное, насколько это могло быть в непонятном мире людей, шевеление и шуршание, после которых последовал неприятный острый запах. Из-за этого Кавех толком не мог уснуть — в чём-то это можно было назвать плюсом, ведь он не видел очередных снов про русалочьи цветы, которые могли напугать и обескуражить. Подарком оказалась пара страниц с человеческими буквами, но, в отличие от обычных, они блестели и гадко пахли. Вначале Кавех никак не хотел брать их в руки, даже когда учёный уверял в том, что ничего плохого или опасного не случится. Спустя недолгое время притязаний между аль-Хайтамом и Кавехом учёный устало выдохнул и окунул страницы в воду. Кавех испугался, хоть и не подал виду, что страницы размокнут, но его опасения оказались напрасны. Из-за того, что они были покрыты чем-то гладким и блестящим, вода не могла повлиять на них так же, как и влажные руки русала. Даже не попрощавшись, аль-Хайтам ушёл из лаборатории, оставляя Кавеха вновь совсем одного. В отличие от прошлых дней, теперь ему хотя бы было чем заняться и это оказалось даже очень увлекательно. Обучение с аль-Хайтамом хоть и было полезным, ведь Кавех сразу понимал, как правильно стоит произнести буквы, но всему этому мешали неизведанные чувства. Они пробуждались всякий раз, когда голос учёного приобретал повелительный тон или же когда он становился к русалу настолько близко, что можно было почувствовать тепло человеческого тела. Кавех не хотел испытывать любопытство по отношению к учёному, ведь он был одним из двуногих, что заточили его. Даже если он понимал, что не должен чувствовать что-то, кроме ненависти и злости к аль-Хайтаму, его сердце преисполнилось противоположным, и втайне ему это даже нравилось. Время за обучением человеческого алфавита проходило незаметно, и теперь он без труда мог произнести первые десять букв. Под каждой буквой было подробно расписано уже на русалочьем языке, как произносить ту или иную. Эти слова были написаны с наклоном и размашисто, скорее всего, их писал сам аль-Хайтам. Это показалось милым, отчего на лице Кавеха промелькнула довольная улыбка. Хоть он и злился на себя, что иногда не мог сдержать поток слов и чувств, которые выдавали его истинные мысли, иногда это было на руку Кавеху, ведь после вчерашних откровений учёный наконец решил помочь ему. Кавех злился и на аль-Хайтама, ведь тот был непрошибаемой скалой, по которой нельзя было сказать, о чём тот думает, а иногда это было бы очень полезно, ведь мотивы и чувства двуногих всё ещё оставались неясными. Дверь распахнулась, и раздались уверенные и твёрдые шаги. Только по звуку шагов Кавех мог точно сказать, кто наконец решил прийти. Решительность и властность в этом двуногом привлекали и отталкивали, но сейчас почему-то Кавех втайне испытал только радость от его присутствия. — О, неужели ты решил прийти? Ещё же дитя богини Сумису не ушло с небосклона, обычно ты только в это время и появляешься. — Кавех попытался напустить на свой голос побольше недовольства. Аль-Хайтам обошёл ванну, ни разу при этом не взглянув на возмущённого русала, и стал разбирать бумаги на столе, чтобы положить туда другие, которые он только что принёс. Один длинный свёрток, две книги поменьше и что-то завёрнутое в плотную ткань. При взгляде на учёного в душе Кавеха что-то болезненно кольнуло, а после этого он почувствовал небольшие искорки радости, которые он старался не показывать. — Претензии? — По голосу аль-Хайтама можно было предположить, что слова русала его совершенно не задели или не обеспокоили. Серьёзный взгляд учёного жадно впился в открывшийся свёрток, совсем не обращая внимания на Кавеха, отчего у того в сердце поселилось возмущение. Пару раз русал шлёпнул хвостом об воду, пытаясь привлечь хоть один взгляд аль-Хайтама, но и это не помогло. Соленые брызги хоть почти и долетели до него, но никак не заинтересовали и не возмутили. — Простое наблюдение, — сказал Кавех и закатил глаза. И после этого он специально замолчал, ожидая хоть какую-нибудь реакцию от аль-Хайтама, но пока тот был полностью поглощён свёртком и книжками. Кавеху было трудно молчать, особенно когда его распирали чувства и невысказанные слова, поэтому через непродолжительное время он снова заговорил. В этот раз он попытался наизусть произнести первые десять букв человеческого алфавита. Кавех посчитал, что получилось довольно неплохо, поэтому позволил себе не скрывать самодовольную улыбку. Это действительно помогло привлечь внимание. Аль-Хайтам оторвался от какой-то важной бумажки и присел на свой любимый стул, обращаясь взглядом на довольного Кавеха. — Как твоё обучение? — Голос учёного звучал устало. — Нормально, а учиться таким образом мне даже больше нравится, — ответил Кавех и заметил, как губы аль-Хайтама недовольно сжались. И почему ему так сильно не понравились слова Кавеха, что он даже не смог сдержать эмоции. — Илия приходила? — Нет, а она разве должна была прийти? — Кавех надеялся, что маленькая двуногая девчушка придёт сегодня. — Да, принести aquarelle, — произнёс аль-Хайтам и стал стягивать с себя верхнюю одежду. Очередное непонятное слово, которое учёный не стал объяснять, а Кавех по многим причинам, в частности связанным с гордостью, не хотел задавать ему вопросы. Слово звучало красиво и тягуче, сильно отличаясь от резких и быстрых слов русалов. Аль-Хайтам снял с себя что-то из чёрной плотной тканьи, а после этого его плечи заметно расслабились, а лицо смягчилось. Люди всегда надевали на себя столько неудобной ткани, которая во многом мешала плавности и лёгкости движения. Со стороны двери послышалась человеческая речь, а нежный голос, произносивший её, скорее всего, принадлежал двуногой женщине. Теперь, благодаря урокам, Кавех мог различить отдельные буквы, но они всё равно не складывались во что-то осмысленное. Аль-Хайтам вовсе не был удивлён или раздражён неожиданным приходом, как это было обычно. Подобное нехарактерное поведение насторожило Кавеха. Аль-Хайтам громко проговорил что-то на человеческом, после чего дверь отворилась и в лабораторию вошла темнокожая женщина с серьёзным лицом. Она поприветствовала учёного и поклонилась, а когда заметила недовольно махающего хвостом русала, совсем не поменялась в лице, хотя другие двуногие выдавали хоть какую-то реакцию. Девушка и учёный встали возле ванны, где сидел Кавех. Свои руки аль-Хайтам скрестил на груди и посмотрел на русала сверху вниз, отчего у второго пробило дрожью сердце. — Познакомься, это Кандакия, теперь она твоя личная стражница, — сказал аль-Хайтам. Имя девушки звучало странно и непонятно, Кавех с трудом мог произнести его даже мысленно. — Приветствую вас, господин Кавех. — Кандакия, сказав это на русалочьем языке, поклонилась ему. Это стало неожиданностью: пока что ему не встречалось ещё людей, кроме аль-Хайтам и Араки, кто знал русалочий язык. Кандакия, конечно, немного неправильно и смешно произнесла слова приветствия, но Кавех вовсе не подумал о том, чтобы засмеяться. Ведь он и сам изучал незнакомый язык и понимал, что не так просто сразу начать правильно произносить. Тёмно-синие волосы выбились из общей массы и упали вслед за движением головы. Кандакия напомнила Кавеху одну воительницу русалок из легенд, которые были высечены на каменных табличках ещё со времён, когда русалы жили на рифовых кораллах. Кавех не понимал, почему люди кланяются друг другу: это выглядело не совсем удобно и даже немного глупо. — Кланяются для того, чтобы показать уважение, — объяснил аль-Хайтам, будто прочитал мысли русала. От объяснений поклоны не стали казаться неглупыми, а даже, наоборот, ещё более несуразными, ведь уважение не может скрываться в надуманном неудобном приветствии. Кавех вспомнил, как аль-Хайтам кланялся королю, хоть и говорил, что не испытывает к нему привязанности и почтения. — Привет, — только и смог вымолвить Кавех. Собственная нерешительность показалась глупой, но по отношению к незнакомой двуногой, которая с виду напоминала ему о русалочьих воительницах, он испытывал боязливый трепет, мешающий его привычной гордости. Заметили его нерешительность или нет, Кавех не знал, но спустя недолгое неловкое молчание учёный что-то сказал на человеческом и стражница, вновь поклонившись, ушла. Только когда она ушла, Кавех наконец смог расслабиться, отчего со стороны учёного послышался короткий довольный смешок, но, когда русал повернулся на него, тот выглядел как обычно серьёзно и опять копошился с чем-то на своём столе. В этот раз он расправлялся с крупным предметом, завёрнутым в кучу ткани и коричневой бумаги. Почему-то это зрелище привлекло всё внимание — если вначале русал внимательно следил за сильными и умелыми руками учёного, то по мере раскрытия свёртка именно таинственный предмет захватил все мысли. Один взгляд на свёрток дарил тайное наслаждение и радость — это могло бы напугать, но почему-то сейчас Кавех мог испытывать только положительные чувства. Все страхи и опасения отошли: теперь даже двуногие эгоисты не казались такими же устрашающими, как раньше. Учёный же предстал перед русалом в другом свете, хоть и не сделал ничего для этого. На мгновение Кавех представил, как умелые руки аль-Хайтама могут схватить и сжать, а от этого по коже прошлись мурашки. Свёрток раскрылся. Кавех догадывался, что могло вызвать в нём необычайное чувство спокойствия и блаженства. Это был коралл. — И ещё. — Аль-Хайтам протянул розовый коралл в вытянутые руки Кавеха. — Моя часть сделки завершена, теперь твоя очередь. Коралл заворожил с одного взгляда на него, наделив душу тем счастьем, что русал испытал, когда только приблизился к коралловому рифу. Даже спокойный с хрипотцой голос учёного теперь звучал необычно, более побуждающе и таинственно. Эйфория пришла вместе с томящимся в сердце, а потом и внизу живота ощущением желания, которого Кавех не испытывал до этого. Ничто на свете в это мгновение не казалось настолько привлекательным, как человеческий учёный, повернувшийся к русалу широкой и рельефной спиной. Это захватывающие непонятное чувство впервые появилось в жизни русала. До этого он даже не слышал о таком чувстве, никто из остальных русалок не рассказывал, что можно испытывать подобное наслаждение только от одного созерцания другого существа. На мгновение Кавех даже испугался своей эйфории, ведь если аль-Хайтам подарит ему долгожданное прикосновение, какое бы оно ни было, то русал точно не сможет выдержать распыляющих чувств. Таинственнее и томящееся ожидание. Экстаз от мечтаний о прикосновениях. Аль-Хайтам устало повернулся, в руках он держал листы и ручку. — Мне нужно поговорить с тобой насчёт русалок. — Манящий голос губительно действовал на жар внутри русала. Даже если бы Кавех смог услышать последние слова, то всё равно бы не смог полностью понять их, ведь чувства счастья захватили его так, что закружилась голова. — Кавех? Что с тобой? — обеспокоенно сказал аль-Хайтам. Его голос звучал настолько далеко, насколько и близко. Беспокойство учёного чувствовалось в каждом слове, которое после окутывало и русала. Кавеху всё остальное казалось таким неважным и глупым, только одно он мог желать сейчас. Поцелуй. Это слово вспыхнуло в воспалённой от чувств голове. Кавех должен заполучить блаженное и успокаивающее прикосновение. Никогда прежде он так сильно не желал почувствовать кого-либо. Позабыв обо всех мерах предосторожности, Кавех протянул влажные руки к лицу учёного. Бледную кожу сразу же опалило тепло человеческого тела, но это сейчас волновало меньше всего. Аль-Хайтам пытался отстраниться, при этом стараясь не касаться русала, чтобы не обжечь. Ручка и блокнот, которые раньше держал учёный, упали рядом с ванной. Пухлые губы Кавеха, по которым скатывались капли солёной воды, соприкоснулись с сухими и тонкими губами аль-Хайтама. Несмотря на сухость, они были так же горячи, как и всё остальные части тела учёного, которые сейчас с небывалой силой привлекали Кавеха. Казалось, что жар от губ и кожи аль-Хайтама мог не только ещё больше распалить вспыхнувшие чувства, но и сжечь русала без остатка. — Я хочу, чтобы цветок зацвёл, — с придыханием проговорил Кавех и приложил руку аль-Хайтама к своей груди.