Аль-Хайтам
Очередная неудача. Кровавые брызги разлетелись в стороны, задевая одежду. Неприятный и резкий запах заполнил лабораторию, от него щекотало нос. Учёный потянулся к носу, но быстро остановил себя. Перчатки, которые он сменил несколько раз, снова запачкались в тёмно-алой жидкости испытуемого. Рядом лежали прочные и толстые иголки, которыми после всего нужно будет аккуратно пришпорить кожу, чтобы все внутренности были хорошо видны. Движения учёного были нежными и аккуратными — он не хотел ещё больше навредить объекту исследования. С живым было работать труднее, но оно и неудивительно: когда твою плоть режут, тебе не хочется идти на сотрудничество. На руках учёного остались следы от мощных ударов хвостом и остатки чешуи, которая при яростных движениях отлетала. Нужно было, чтобы объект исследования оставался живым как можно дольше, чтобы проверить его реакцию на коралл. Все мысли учёного были сосредоточены на деле, хотя иногда воспоминание о мягком и влажном прикосновении пыталось пробудить в нём редкие чувства. Вновь вспомнив об этом, учёный почувствовал жалящее смущение и стыд за собственное желание сделать это вновь, а этого делать нельзя. Совершенно недопустимо. Из-за прилива чувств учёный не сдержался и рубанул тесаком по голове подопытного. Брызги крови вперемешку с другими мягкими веществами из чьей-то головы попали на одежду и волосы. Дышать стало трудно, а перед глазами всё поплыло. Чувства, какие бы они ни были, с детства пугали учёного. Русал же пробуждал в нём незнакомое и непонятное чувство, которое он пожелал спрятать в глубины души и никогда больше о нём не вспоминать. — Почему ты вообще здесь? — с возмущением спросил Сайно, возвращая аль-Хайтама из его выдуманного мира. Капитана стражников ничуть не смущал окровавленный вид учёного. Он гордо стоял, поджав руки под грудь, прислонившись к книжному шкафу. Аль-Хайтам уже как три дня живёт, ест и работает в чужой лаборатории. После того случая он никак не решался зайти в свою. Навязчивые мысли преследовали его, заставляя утопать в ненавистных чувствах. Страх и смущение мешали ему вернуться и вновь встретиться с русалом, но жажда узнать причину подобного осталась и преследовала его даже во сне. Аль-Хайтаму, у которого и в мыслях не было совершить такое с русалом, тем более с мужчиной, страшно было признавать, что тот случай ему понравился. Последние слова русала вводили в ещё больший ступор. Аль-Хайтам не понимал, про какой цветок он говорил и при чём он был в той ситуации?! Сайно положил руку на плечо аль-Хайтама — тот невольно содрогнулся, потому что совсем не услышал его шагов. Это был плохой знак. Обычно учёный всегда был настороже и никогда не уходил полностью в свои мысли, а сейчас, проводя важные исследования, то и дело всплывало воспоминание о холодном прикосновение. — Потому что мне здесь удобнее, — ненадолго опомнившись от навязчивых мыслей, сквозь зубы ответил аль-Хайтам. Кто-то на заднем плане надоедливо шуршал. Этот звук ужасно раздражал усталого учёного. Он не спал уже два дня, стараясь всё время проводить за работой, чтобы не думать о неясной реальности. Местом убежища от русала стала лаборатория Фарузан, которая была рада принять нового соседа, потому что, кроме него, с ней старался никто не общаться. Аль-Хайтам, как и остальные, не пылал особым желанием контактировать с эксцентричной изобретательницей, но и другие также не питали к нему особой симпатии и при просьбе о помощи сразу же отказывали. — Удобнее, значит. — Сайно не перестал подозрительно относиться к странным выходкам учёного. — В чём именно заключается удобство? В том, что тебе приходится бегать по лестнице на пятый этаж, или в том, что ты находишься так далеко от объекта своего наблюдения? Заставляешь бедняжку Кандакию общаться с тобой больше, чем нужно. Аль-Хайтам назначил Кандакию в личную стражу русала не для того, чтобы потом сбежать от него. Она должна была охранять его от посторонних личностей и сообщать ему об ошивающихся рядом с лабораторией. Но получилось так, что она стала нянькой для Кавеха — теперь Кандакия помогала ему перебираться в ванну и давала еду. Пока аль-Хайтам, струсив, спрятался на самом верху в надежде понять поступок русала, не спрашивая его при этом. — Не забывайте, что мне приходится тоже его терпеть, — вмешалась Фарузан, наконец-то откопавшая себя из горы чертежей и других бумаг. — Он притащил сюда коробки с рыбой! Рыба различных видов нужна была аль-Хайтаму для того, чтобы проверить, как тот или иной вид водных существ реагирует на коралл. За три дня и четыре ночи исследования не дали даже грамма новых знаний. Аль-Хайтам догадывался, что коралл как-то странно повлиял на Кавеха, но как именно, он не понимал. Водные создания, которых он успел исследовать, будь они живыми или уже нет, никак не реагировали на коралл. Аль-Хайтам подумывал потратить большие средства на то, чтобы ему привезли более развитое создание, может быть, хоть так что-то прояснится. Мысль о том, чтобы поговорить с самим русалом и вместе выяснить причину такого поведения, казалась для учёного абсурдной и ужасной. Лучше он потратит много времени, но выяснит всё сам, чем снова встретится с русалом, который вызывал в нём незнакомые и жаркие чувства. — Мне нужен биолог, — вновь задумавшись, проговорил про себя аль-Хайтам. Он подошёл к ящику в надежде, что там остался хотя бы ещё один претендент для исследования. Открыв крышку, аль-Хайтам обнаружил только кровь и ужасный острый запах. Фарузан, стоявшая неподалёку, недовольно скривила лицо, а Сайно же это было нипочём — ни одна мышца на лице не дрогнула. — У нас она одна такая, обращайся к Араки. От одного имени аль-Хайтам готов был возмутиться. Действительно: несмотря на то, что нынешний король принимал в свой замок многих учёных, среди них было очень мало биологов, и большинство из них участвовали в выездных экспедициях. Только одна Араки предпочитала работать в замке, а все материалы для исследования привозили ей лично. Из-за нынешних переговоров людей с валука шуна большинство биологов отправились к ним же. Посвящать Араки в свои планы было хуже смерти, тем более что она уже давно что-то знает о связи кораллов и русалов. Тот фиолетовый порошок вызывал противоположные свойства от того коралла, что аль-Хайтам отдал Кавеху. По словам Араки, порошок был сделан также из рифовых кораллов, но насколько эти слова правдивы, сложно было сказать. — Боюсь, у нас с ней противоположные цели, — скептично ответил аль-Хайтам. Больше не желая тратить время на лишние разговоры, учёный обратился к своему заляпанному различными жидкостями и веществами столу. В голове аль-Хайтам прикидывал примерный план следующих действий. Так как больше живых подопытных у него не осталось, а ждать новый привоз ещё долго, нужно будет занять себя чем-то другим. На пробковой доске прикреплены записки с названиями видов рыб и то, как они реагировали на коралл. Аль-Хайтам внимательно смотрел на те записи, которые остались ещё полупустыми: большинство из них не удалось пока что добыть. Теперь все его надежды упали на дельфина, которого было труднее всего достать. По скромным данным, которые были известны людям, они были наиболее приближены к некой разумности. — Он нас, вообще, слушал? — возмутилась Фарузан. — Аль-Хайтам, остановись хоть на секунду. — Сайно подошёл ближе к учёному. Аль-Хайтам их совсем не слышал. Все его мысли занимало построение цепочки между кораллом, русалом и цветком. Если коралл и русал хоть как-то складывались в голове, то как к ним можно было приплести цветок, аль-Хайтам не понимал. Иногда, когда учёный погружался в раздумья, он невольно начинал большим пальцем поглаживать подбородок и бесцельно ходил по комнате. — Что с тобой происходит? — Сайно положил руку на плечо аль-Хайтама, отчего второй непроизвольно грубо откинул её и со злобой в глазах уставился на него. Подобное поведение в край разозлило Сайно, поэтому он решил действовать жёстко и быстро. Резкими движениями он закрутил руки учёного назад, а его тело положил на близстоящий стол. Фарузан громко ахнула, но не стала останавливать происходящую перед её глазами перепалку, ведь ей тоже хотелось прояснить пару моментов, а аль-Хайтам до этого совершенно не желал отвечать нормально. — Мне не очень удобно говорить в таком положении, — раздражённо проговорил аль-Хайтам, стараясь не задевать губами поверхность стола. — Ты и до этого не был особо разговорчивым, поэтому будь добр, ответь в этом положении. Вместе со своими словами Сайно надавил сильнее на место между лопатками. Всё естество противилось этому разговору, этой сложной правде. Но никто от него не отстанет, если он не даст хотя бы какой-то ответ. — Хочу понять причину… — со вздохом ответил аль-Хайтам. — Причину чего? — также настойчиво продолжал допрос Сайно. Причину поцелуя! Причину этого чёртового сладкого и холодного прикосновения! Причину появившихся неизвестных чувств! Причину своего страха! Всё внутри аль-Хайтама хотело кричать о своих чувствах и страхе, но он никогда не станет делать этого. Как обычно, попытается прожить их в одиночку, а если не получится, то спрячет их и больше никогда не станет приближаться к причине появления этих глупых и ненужных эмоций. — А вот об этом тебе не стоит знать. — Аль-Хайтам вывернулся из ослабевшей на мгновение хватки Сайно. — Теперь прошу оставить меня в покое. Столько потерянного времени и столько мыслей о чувствах. Все эти минуты и силы можно было потратить на исследования и чтение нужных материалов. Но из-за тех, кого по какой-то причине волнует состояние учёного, всё было потрачено впустую. И это больше всего раздражало. Сайно совсем не удовлетворил ответ, но тратить больше времени на бессмысленные попытки добраться до мыслей упрямого аль-Хайтама он не желал. — А, нет, постой. — Учёный успел вовремя остановить уходящего раздосадованного капитана. Кроме исследований, голову аль-Хайтама занимали подозрения, основанные на подслушанном разговоре в баре по поводу барона Эсме. А ещё то, что он приходил за чертежами к Фарузан, не вызывало у аль-Хайтама доверия. — Определись уже, у меня и без тебя много дел. — Голос Сайно впервые чуть не дошёл до злобного рыка. — Скорее всего, аль-Хайтам хочет спросить про… — попыталась вмешаться Фарузан, но аль-Хайтам передал ей стопку книг, и она замолчала. — Спасибо, конечно, Фарузан, но я сам, — как можно спокойнее сказал аль-Хайтам. — Ты что-нибудь знаешь о бароне Эсме? У Сайно, как и остальных более-менее значимых личностей, были свои шпионы в замке и столице. Большинство думало на его счёт, что все его мысли сосредоточены на защите королевской четы. А также многие ошибочно полагали, что Сайно не участвует в политических играх внутри замка, ведь он был в курсе многих подковёрных игр. Рыцари уважали его, поэтому без лишних сомнений слушались его приказов, тем самым добывая ему ценные сведения, которыми он мастерски распоряжался. Хотя он всё любил придерживаться своей прямолинейности, поэтому не встревал в интриги и скандалы. — Кроме того, что он заказал какие-то чертежи у Фарузан и вскоре отправится в северные воды? — скептично ответил Сайно. Аль-Хайтам не удивился, что Сайно знал об этом. Тон и поведение капитана вызвали в нём желание прекратить этот разговор. Они друг друга стоили: каждый был упёртым бараном, отстаивающим свои непоколебимые принципы. — Ты хоть когда-нибудь отвечаешь нормально? — сквозь зубы проговорил аль-Хайтам. — Я знаю то, что тебе и так уже известно. — Неужели ты не считаешь нужным проследить за ним? — Не видел в этом смысла. Барон Эсме простой богатый старик, — ответил Сайно и скрестил руки, намекая, что этот разговор ему начал надоедать. Богатства барона Эсме были широко известны всем, потому что тот любил показывать свои роскошества во всей красе, устраивая знаменательные балы для всех слоёв общества. При этом мало кто знал о его политической деятельности, поэтому многие думали, что он совсем не участвует в жизни королевства. Тем временем он состоял в совете, который был по статусу чуть ниже короля. — Поэтому он под старость лет отправляется в северные воды, в которые даже королевские суда страшатся идти? — Прошу заметить, он заказал у меня оружие, способное без труда резать лёд, — вновь уточнила Фарузан, продолжая копаться в чертежах. Аль-Хайтам одарил многозначительным взглядом ранее скептично настроенного Сайно. — Ты думаешь, что это подозрительно? Мало ли что взбрело в голову старику. Может, хочет начать вырезать изо льда статуэтки, — как бы пошутил Сайно, но никто из присутствующих даже не хихикнул. — Нужно проследить за ним. — Аль-Хайтам не собирался сдаваться и продолжал отстаивать свою идею. Сайно печально и глубоко вздохнул, будто на его плечи только что погрузили многотонную заботу о ком-то. — Пока ты не вернёшься в свою лабораторию и не дашь Кандакии отдохнуть, я даже не подумаю о том, чтобы послушать тебя, — ответил Сайно и вышел за двери лаборатории.Кавех
Самым ужасным было то, что Кавех всё помнил. Как бы сильно коралл ни повлиял на его чувства, память он не затуманил. Помнил нежное и тёплое прикосновение, которое могло обжечь. Помнил свои слова, которые выдавали одну из тайн русалок. Пришедшие вместе с этим прикосновением чувства не ушли, как безумная эйфория. Грязное желание повторного прикосновения осталось. Кавех не мог определиться, что чувствует по отношению к этому, ведь такое никак не должно произойти. Русалочья сущность кричала о том, что мерзко желать разговора и касания человека. Но сердце Кавеха готово было отдаться новому неизведанному чувству. В голове прокручивались одни и те же мысли о том, как бы отреагировали остальные на подобный поступок. Кавех мог сказать точно, что его бы ждало наказание. Он посмел связаться с двуногим, он посмел чувствовать к нему не только ненависть, но и любопытство и желание узнать лучше. Всё это должно вызывать в нём омерзение, но сердце окрасилось в противоположные чувства. Вместе с пониманием своего нетипичного поведения пришла и ненависть к самому себе и своим чувствам. Он не должен испытывать этого, а если испытывает, значит, что он был неправильным и плохим. Русал не может быть рядом с человеком. Их народы воевали многие десятилетия, а его самого украли и пытаются выяснить древние секреты, которые ни один русал не должен раскрывать. Тем более они оба мужчины, что делало и так из невозможного ещё более противоестественным и омерзительным желание поцелуя. Всю ситуацию делало хуже то, что после этого аль-Хайтам выбежал из лаборатории и исчез. От своей стражницы Кавех слышал новости и поручения, отданные учёным, но он сам не желал появляться вновь. Это вызывало ещё большее чувство вины, ведь это именно Кавех поддался мимолётному порыву, и для него сейчас было неважно, что по большей части это было вызвано силами коралла. Он не понимал, почему коралл так странно и сильно влиял на него в плане не только сил, но и в эмоциональном. Все чувства рядом с кораллом будто усиливались во много раз. Единственное, что отвлекало его от противоречивых мыслей и чувств, так это обучение с Кандакией человеческому языку. Оно, как ни странно, проходило спокойно и без происшествий. Из-за мыслей о том, что собственный народ будет презирать его из-за чувств по отношению к человеку, любопытство и желание изучить другой сухой мир стало сильнее. Но при этом Кавех заставлял себя чувствовать ненависть по отношению к двуногим. Противоречия разрывали его изнутри, и не было рядом того, с кем он мог поделиться этим. При Кандакии русал не так часто говорил, как рядом с аль-Хайтамом. Образ похожей русалочьей воительницы закрепился у Кавеха по отношению к ней, отчего ему становилось рядом с ней неловко и скованно. — Почему господин аль-Хайтам не с вами? — спросила Кандакия во время небольшого перерыва. Обучение на удивление самой Кандакии шло очень быстро и без запинок. Только произношение иногда подводило его. Всё свободное время русал проводил за изучением человеческого мира, в частности языка. Во многом это было связано с тем, что во время работы в мыслях не возникали те противоречия. — Не знаю, — непроизвольно надув губы, ответил Кавех. — Хотел бы я с ним поговорить, но он уже давно не появляется. Это раздражало Кавеха, ведь он искреннее считал, что им нужно поговорить и выяснить недопонимания. Жить в вечном противоречии было невозможно: они всё время изматывали как тело, так и душу. Им нужен разговор, но аль-Хайтам почему-то не желал даже на мгновение появиться в этой лаборатории. Вся вина лежала только на Кавехе, и, если для того, чтобы вернуть аль-Хайтама, нужно было извиниться, он бы усмирил собственную гордость и искреннее извинился за свою ошибку. Правда, сам Кавех в глубине души не считал их поцелуй ошибкой, но признаться самому себе означало то, что он предал свою русалочью сущность. — Хотел бы я иметь ноги, чтобы догнать его! — Только произнеся это, Кавех понял, что разрешил себе слишком многое. — Ой, забудь про это, так нельзя говорить. Эти слова были совершенно глупыми и предательскими! Только за них он был бы удостоен самым ужасным наказанием. Кавеха не раз наказывали за то, что он задерживался на потопленных кораблях. Но даже так никто не смог отбить у него желание узнать чужой мир — даже под водой он уже был предателем своего народа. Сейчас, когда противоречия съедали его с головой, Кавех заставлял себя ненавидеть себя и свои мысли. Русалы не должны дружить с людьми. Русалы не могут желать для себя ног. Кавех мысленно повторял это вновь и вновь. Предательские чувства и мысли завладевали его душой всё сильнее с каждым днём, проведённым в сухом мире двуногих. — Почему? — с искренним волнением спросила Кандакия. — Это плохо, — кратко ответил Кавех, потому что не хотел делиться с ней чем-то личным. Все утверждали, что двуногие плохие и то, что связано с ним, было ужасным и преступным. Поэтому и Кавех должен запомнить это и следовать этому, но его характер и ценности противились наставлению. Кандакия, сидевшая рядом с ванной русала, грустно вздохнула. По ней нельзя было понять, о чём та думает, так же, как и аль-Хайтама, но, в отличие от его вечно холодного и бесчувственного лица, она всегда сохраняла добродушную улыбку, за которой прятала свои чувства. Всё, что связано с людьми, было таким сложным и непонятным. — Разве все люди плохие в ваших глазах? — спросила Кандакия, продолжая листать книжку с картинками. — Никто из русалов не стал бы связываться с двуногими. Вы похитили меня ради чего-то неясного. Эти слова с болью отдались в сердце. Кавех хотел верить в то, что не все люди ужасны и эгоистичны, но также он, как русал, не должен сомневаться в этом. — У него не было выбора, но он пытается… Как и у Кавеха нет выбора. Русалы должны ненавидеть людей. И не должны испытывать те неизвестные распаляющие и сладкие чувства, которые заставляют желать даже мимолётного прикосновения. — Почему он мне об этом сам не скажет? — с обидой тихо проговорил Кавех. Аль-Хайтам, которому русал решил довериться, после того поцелуя, скорее всего, считает его ненормальным и мерзким. То прикосновение не должно было произойти, а если и произошло, то должно было вызывать только омерзение. Вновь проговаривая про себя эти мысли, Кавех осознал, как много в его жизни слово «должен». Но кому он всё это должен? Своей русалочьей сущности? Но ведь Кавех не сам пожелал родиться таким, а все его желания и мечтания были за пределами океана. Если же он должен богам, то почему они не остановили их от поцелуя, раз они против союза людей и русалов. Почему богини, которые даровали им жизнь, запретили наслаждаться своими чувствами? Почему ему нельзя стать человеком? Казалось, ещё мгновение, и от несправедливости мира на его глазах проступят слёзы, но эту слабость остановили слова Кандакии. — Иногда это очень сложно. — Не понимаю, — жалобно прошептал Кавех, надеясь, что его услышит тот, кому он был небезразличен. Кавех не понимал, почему этот мир устроен так, что он в нём неправильный. Почему из-за чувств, над которыми он не властен, он становится предателем своего народа. Почему он должен испытывать вину за то, что хочет поцеловать того, кто вызвал в нём скрытые и прекрасные чувства.???
В шаре прорицания кружились зелёные линии, показывая владелице грядущие события за пределами её ледяной тюрьмы. Только хранительница и её преемница могли читать веретено линий, другие же видели в них только запутанный клубок. Линии судьбы крутились, складываясь в различные рисунки, повествуя об изменчивом будущем юного неопытного русала. Хранительница мудрости, запертая в вечный лёд, любила наблюдать за всеми созданиями, которые населяли мир. Её любовь была равномерна и беспристрастна. Зная будущее, она никогда не вмешивалась в ход настоящего, каким бы печальным и трагичным оно ни было. Так было до того, пока она не узнала, кто украл остальные просвещённые шары. Подобных шару прорицания было ещё два — один показывал настоящее, другой прошлое. И их украли русалы. Ни одно живое существо, кроме Хранительницы и её приёмников, не должно было касаться, а тем более заглядывать внутрь. В отличие от веретён зелёных линий судьбы, которых было множество и все они были запутанные, потому что будущее всегда могло поменяться, нити прошлого и настоящего были точными и прямыми. Их мог прочитать кто угодно, потому что прошлое и настоящее нельзя изменить. Из-за этого недопустимого и непростительного преступления Хранительница решила вмешаться. Пусть простят её боги! Русалы и люди всегда вытворяли самые ужасные и невообразимые поступки, от которых даже у вечно живущего существа по коже проходила дрожь. Первым делом Хранительница решила найти юного русала, который станет отправной точкой будущих невзгод мира. Но из-за того, что один человек и одна русалка заперли её в ледяной тюрьме, она не могла сделать всё сама. Благо у неё была ученица, которая тоже будет замешана в зловещем будущем, хоть пока и не знает этого. — Ты отправила свои цветы? — строго спросила хранительница, не отрывая взгляд от шара. Цветок преемницы — Myosótis, незабудка. Прекрасный голубоватый цветок, который мог петь голосом своей создательницы. Иногда Хранительница удивлялась, как иронично могла сложиться история. — Да, госпожа Хранительница. Пещера, где скрывалась Хранительница, была поглощена толщами льда, а проход в неё лежал сквозь холод и воду, которая могла убить. Преемнице уже не представляло ни малейшей трудности путешествовать от пещеры к остальному миру. — Что там? — Грядёт ужасное будущее, — спокойно ответила Хранительница. Настоящее неизменно превращалось в прошлое, а будущее в настоящее. Хранительница, прожившая уже много столетий, наблюдая за жизнью остальных и мира, уже давно не испытывала такие чувства, как беспокойство или волнение. Эти чувства бы только мешали, особенно когда она приняла решение вмешаться в ход истории. — Нам нужно как можно быстрее спрятать его ото всех, — сказала Хранительница и показала преемнице белоснежный цветок на руках русала. — Его цветок лилии. Из-за него может начаться война. Шар, влечённый силами уже не только одной Хранительницы, но и ученицы, стал отдавать застывшее событие с русалом. На пляже, который был знаком преемнице, под луной стояли двое молодых людей, один из которых был тем самым русалом, но с приобретёнными человеческими ногами. На его шее висел небольшой кулон ракушки, который был наполнен магией. Мужчины стояли, держась за руку, и не отпускали взгляда друг друга. — Ой, — невольно произнесла ученица. — Что, неужели тебе знаком этот русал? — с интересом спросила Хранительница, впервые за их встречу на её лице появилась улыбка. — Нет, другой человеческий мужчина. Линии, прислушиваясь к ученице, стали выстраивать образ высокого мужчины с седыми волосами. Хранительница уже видела его в истории русала — они были неразрывно связаны друг с другом. Реакция преемницы была странной и вызывала много вопросов — раньше бы Хранительница могла посмотреть в шар прошлого и узнать причину подобного, но сейчас чужое прошлое для неё оставалось загадкой. Только через разговоры когда-то всемогущее существо могло узнать о прошедшем. — Этот тот мальчишка? — вспомнив давний разговор о детстве ученицы, спросила Хранительница. — Он уже не мальчишка… — Голос ученицы становился всё тише и задумчивее. — Судьба этого ребёнка теперь неразделимо связана с лилией. — Вот как, — с долей печали проговорила ученица. — Тебе не изменить его чувства, лучше позабудь его скорее, ведь у их истории, скорее всего, не будет счастливого конца. — Посмотрев на горестное лицо ученицы, Хранительница решила изменить себе и дать ложную надежду. — Линии судьбы изменчивы, как водная гладь. Если сперва кажется, что всё идёт гладко, то один камушек сможет изменить всё. — Точно, один камушек может изменить многое, — повторила ученица, оживившись после слов наставницы. И вновь линии судьбы переплелись, скрывая совсем иное будущее, чем то, что ранее увидела Хранительница.