Lullaby

Ленни устало осела на парковую скамью, обнимая чемодан со своими скромными пожитками. Парижское небо плакало холодным моросом и грозило разразиться бурей. Вот уже второй год, как она в этом городе. Городе - мифе, мимолётном видении, подобном нечестному юноше, слишком хорошему для неё и обманувшему её надежды. Ленни фон Андлау происходила из семьи родовитой, но очень небогатой. Родители дали ей лучшее образование из возможных, но надежды на удачное замужество были окончательно разрушены с исходом войны, не самым удачным для её родины. Тогда же девушка, которой едва ли исполнилось семнадцать, покинула родительский дом, пообещав работать гувернанткой или машинисткой. Сама же она тешила надежды стать манекенщицей или актрисой - природа не обделила эту двадцатилетнюю уроженку Баварии округлыми бёдрами, сильными ногами и аккуратным личиком в обрамлении светлых локонов. Первый день в Париже подарил ей очарование и горячую надежду, которой суждено стать пустой. Девушка, выросшая в провинциальном скромном поместье, погрузилась в роскошь и лоск бульваров столицы-победительницы. На следующее утро она в наилучшем расположении духа, полная уверенности в себе и энтузиазма, отправилась искать занятие под стать её юному очарованию. — Извините? Но мне всегда говорили, что я была самой красивой девушкой в своём городе, клянусь вам, — сдвинула она аккуратные точёные бровки. — Мадемуазель Андлау, вы нам совершенно не подходите, — на грани слышимости вымолвил тщедушный парень, — В вас не хватает чего-то уникального, цепляющего, дерзкого, — девушка шумно сглотнула. — Не сочтите за грубость, ваша внешность слишком идеальная, кукольная, обыденная. Время Мэри Пикфорд уже ушло, нам нужно что-то яркое. — К тому же вы немка! — гаркнул старик-продюссер, отрываясь от пухлой сигары. Так же прошёл и второй день, и третий, и многие другие. Всё шло к тому, что средства, выданные ей на дорогу и обретённые случайными заработками, вот-вот иссякнут. В этой ситуации, близкой к отчаянию, встреча с загадочным Луи в холле одной из студий, где девушка так же получила отказ, казалась настоящим провидением. Долговязый француз с его вытянутым лицом, разрезанным аккуратной нитью тонких усов в слегка поблескивающем костюме, сбитом на бок канотье, с ярким платком из красного атласа сразу цеплял взгляд неискушенной провинциалки. Это был молодой человек лет тридцати, в своём внешнем виде и поведении умело удерживающийся на грани между экстравагантностью и вульгарностью. Именно так себе и представляла Ленни настоящего человека искусства, а потому и доверилась ему без сомнений. — Да, встань вот так, — умело руководил Луи из своего кресла. Ленни стояла в платье в греческом стиле и позировала фотографу. — Теперь подними подол, — девушка нахмурила бровки, — Да, детка, твою юбку. Не заставляй меня ждать, — под напором она всё же согласилась. — Поставь ногу на носок. Да, неплохо. Теперь сними-ка лямку платья. Милая, поскорее уже!— Ленни испуганно замерла, не зная, что и делать. Крохотное тёмное помещение фотостудии, казалось, вот-вот придавит её своими стенами. Её дрожащие пальцы легли на лямку платья. — Мне это нравится. Отличная работа, — удовлетворенно ворковал Луи, разглядывая готовые снимки. — Ты только взгляни на свою задницу, Ленни. Полагаю, даже у самой Елены Троянской не было такой задницы. Боюсь представить, что было бы, окажись ты на её месте. — Да, мсье, — устало ответила девушка, пересчитывая купюры. В гостиницу она возвращалась медленно. Волочила ноги, думая обо всём и ни о чём одновременно. Что теперь будет с этими снимками? А что, если её семья увидит? Нет, надо бежать. Бежать ото всех, чтобы никто никогда не узнал. — Мисс? — плечи Ленни уже покрыли несколько тяжелых дождевых капель, когда на скамейку рядом с ней аккуратно приземлился мужчина средних лет. Непривычная английская манера обращения заставила девушку обернуться. — У вас проблемы? — Тоже хотите предложить мне сняться в непристойных фотокарточках, Сэр? — с нескрываемой досадой ответила она. — Нет, что вы, — почему-то это несчастное беспомощное создание вызвало у господина Кшечевского, недавно потерявшего дочь её лет, отцовское сострадание. — Но я знаю, как вам помочь. ____________________ Время перевалило заполночь, ноги заплетались от плясок, а языки - от шуток, и тогда наша шумная компания повалила на улицу. Обернувшись в дверях вижу неизменного шютце, но теперь, под воздействием чар хмеля и, быть может, самую малость, чар Йохана, резво выскакиваю на улицу, заговорчески шепча "Los! Los!"¹ вышедшим передо мной друзьям, снимаю туфли и со сдавленным смехом пускаюсь бежать по подворотням. Голова слегка кружилась, лицо пылало и мой заливистый смех отлетал эхом от сырых стен, тревожа спящий город. Не знаю, было ли во мне ещё хоть когда-то столько лёгкости и светлого юношеского безумия. Прошло несколько минут, прежде чем мы окончательно уверились, что оторвались. — Эй, Рика, что это за тип? — отдышавшись спросил Бекер. — Зачем мы бежали? Если он преследует тебя, мы с парнями можем просто навалять ему, — друзья Йохана в подтверждение закивали. — Была бы рада, но это не поможет, — с улыбкой отвечаю я, утирая пот со лба. — Наша принцесса Эрика находится под стражей злобного дракона, как в старой сказке, — вмешалась Эмма, приобняв меня за плечо. — Строгий отец? — спросил парень, поглядывая на меня серыми глазами из-под сбившейся русой чёлки. — Ах, если бы, — немного помрачнев выдохнула я, и мы больше не возвращались к этой теме. Вшестером мы гуляли до рассвета, обсуждая музыку, природу, кино и все на свете, кроме самого страшного и животрепещущего. Говоря с ними, я чувствовала себя заложником комнаты без дверей и окон, но с огромной бездонной ямой посередине. Я старательно ходила вдоль стены, стараясь не озвучивать повисшую в воздухе малоприятную истину. Собеседники ответили мне тем же. Часы в каминном зале отмерили не меньше четырёх, когда я ввалилась в незапертую заднюю дверь виллы и тихо, стараясь никого не разбудить скрипом ступеней, пополза наверх, чтобы с неземным наслаждением утонуть в мягкой постели, но мои надежды на сладкий сон до полудня были разрушены: казалось я едва успела задремать, на деле же было около десяти утра, когда горничная без намёка на жалость рывком раздвинула портьеры, заставив меня сдавленно застонать. — С добрым утром, мисс. — Что это такое? Какого дьявола? — сонно залепетала я, начиная ощущать, что после весёлого вечера голова вот-вот зазвенит, как церковный колокол. — Неужели вы забыли? — вздёрнула брови горничная, наткнувшись на мой мутный недоумевающий взгляд. — У вашего благодетеля сегодня день рождения, — пояснила она, собирая растянутые по полу чулки. — У Кеплера? У тюремщика? — уточнила я, потягиваясь. — "Благодетель" — вырывается саркастичная усмешка. — Это он сам просил себя так называть? — любопытсвую я, но она лишь шумно вздыхает. — В шесть шютце повезёт вас, будьте готовы. Вы уже выбрали подарок? — Обломится, — зеваю я. — А платье? — Поеду в пижаме, — вытягиваю руки и почесываю спутавшиеся волосы на затылке. — Мисс, — женщина приземляется на кровать подле меня. — Вы и сами знаете, совсем немного осталось. Давайте просто закончим это? — горничная улыбнулась уголками губ и заговорчески подмигнула, только тогда я заметила, какие уставшие и напуганные у неё глаза. Ленни - так её звали, не многим лучше, чем мне. Её мой отец нанял ещё в Париже. Он всегда был спокоен и снисходителен, лишён и намёка на самодурство. При этом не могу сказать, что Ленни заменила мне мать или стала членом семьи - она тактично держалась на расстоянии. Знаю, что во время моего ареста её тоже потрепали допросами, что было очень несправедливо, бедная женщина и вправду ничего не знала. За окном пролетали освещенные широкие витрины и уютные летние террасы кафе, а потом бесконечные дубы, высаженные аллеей вдоль дороги. Шютце не спешил пояснять, куда именно мы едем, а я не спешила интересоваться. В свете фар проезжающих машин ослепляюще сияло колье, сотканное из россыпи мелких бриллиантов, в такт подмигивали браслеты и длинные тонкие серьги, подхватывали эстафету неясно от чего ставшие влажными щеки. На мне было старое платье матери из нежно-голубого летящего шифона. Ленни поколдовала над ним, подшила и присобрала, придавая более свежий и современный вид. Авто обогнуло круглый фонтан у парадного входа неизвестного мне ранее здания. Усадьба в классическом стиле с высокими белыми колоннами. Зачинали свою песнь цикады, перебиваемые оркестром. Кружили, подобно огромным тонкокрылым бабочкам, дамы в модных нарядах, курили и смеялись мужчины, звеня шпорами на каблуках высоких сапог, а моё лицо оставалось неизменно скучающим. Делов то - на пару часов притвориться приведением. Я обязательно справлюсь. Усадьба полнилась роскошью и лоском. Казалось, что строивший её вообще не знал о существовании других материалов кроме мрамора и благородных металлов. Всё пестрило тонкими, изящными, незаметными для глаз обывателя намёками на высокий статус владельца: коридор украшали оригиналы работ известных мастеров, многочисленная прислуга выглядела безукоризненно - белые фартуки, чепцы, перчатки без единого пятна или складки. Вот взгляд цепляется за искрившее золотом полотно, вероятно за авторством небезызвестного Климта, и мне стоит больших трудов с показной невозмутимостью пройти дальше, дабы не выглядеть зевакой и невеждой. По сравнению с этим домом наша вилла не просто меркла, а представлялась унылым крохотным сараем. Как и ожидалось, моё присутствие не привлекло ничьего внимания. По залу порхали одетые в яркие шелка актрисы и светские львицы, притягивая очарованные взоры мужчин и полыхающие негодованием косые поглядывания женщин, а я лишь притаилась в углу, неприличным образом подперев собой холодный мрамор бледной колонны и опустошая один бокал за другим. Медленно стихала трель очередной мелодии, когда перед моим туманным флегматичным взором из душной пестрой толпы вынырнула участливо протянутая ладонь в белой перчатке. Мне не надо было поднимать глаз, чтобы опознать владельца руки - ровная походка, терпкий парфюм и глубокий чувственный баритон безошибочно выдавали в нём моего тюремщика. Я шагнула вперёд, слегка пошатнулась и невольно прильнула к груди мужчины, та обожгла пылаюдщую от алкоголя щеку неимоверным количеством холодных значков. Кеплер осторожно придержал меня за талию и взглянул прямо в глаза. Нет, все эти холодные стальные значки были ерундой по сравнению с его глазами. Эхом полетели под своды огромного зала звуки струн. Пела арфа, надрывалась скрипка, басила виолончель, а я забыла, как дышать, вжимаемая в его широкую грудь. Он вёл уверенно и чётко, и мне было даже стыдно за то, что порой попадала каблуком по его до блеска начищенным туфлям, что порой мои едва движимые ноги безвольно подлетали над землёй. Он вертел меня, как куклу, крепко, но трепетно вципившись длинными пальцами в ладонь и талию. Сейчас, вспоминая этот момент, я думаю: как же нелепо это было со стороны, а все ведь определённо на нас смотрели - он был виновником торжества в тот вечер. — Тебе стоит меньше пить, Эрика, — вкрадчиво прошептал он над самым моим ухом, заставив шею покрыться предательскими мурашкам. — А не пойти ли вам к черту? — икнула я, предпринимая попытку ослабить его хватку, но он и не думал соглашаться, лишь сильнее смыкая пальцы. — Не дергайся. Я буду держать тебя, иначе упадёшь, — проговорил он, и я почувствовала, как лицо стало пунцово-красным и, о боги, хорошо, что мне получится это объяснить выпитым алкоголем, если он вдруг с усмешкой спросит. — Зачем вы вообще пригласили меня? — поднимаю голову вверх, бесстрашно демонстрируя нежный румянец на бледном лице. — Потому что захотел, — удовлетворенно ответил мужчина, мягко улыбнувшись и заставляя меня снова потупить взор. Его лицо излучало неподдельное тепло, но было в нем что-то неправильное, что-то пугающее. Быть может сероватая бледность, краснота глаз и заметные тёмные круги под ними? Не знаю, — Имениннику можно все, разве нет? — продолжал улыбаться он. Хотелось расплакаться, убежать, растоптать этого человека, а вместе с тем прижать к себе и покрыть поцелуями с головы до пят, но вместо этого всего я лишь молча дрожала в его руках. Пользуясь случаем, Кеплер изучал меня - его большие тёплые ладони, скрытые бальными перчатками, то и дело "невзначай" задевали то шею, то волосы, то обнажённые вырезом платья лопатки, заставляя меня сильнее смущаться, делая ноги ещё более непослушными и в конечном счёте приводя к тому, что я была вынуждена прижиматься ещё ближе. В этом удивительным образом не чувствовалось ни пошлости, ни грязи. Замкнутый круг. Как только последние аккорды вальса выветрились из просторного зала, я вырвалась и бросилась наутек, заставив Кеплера застыть в недоумении. — Эр... — послышалось за спиной, прежде чем между нами сомкнулась гудящая толпа, и дальше был лишь стук крохотных каблучков по бесконечным мраморным ступеням. "Гад, беспринципная свинья, бессердечное чудовище!" - бранилась я вслух и про себя, сидя на широком заднем сидении и растирая по опухшему лицу горячие слезы с остатками макияжа. Ему мало урезать мою свободу до неприличного, разлучить с близкими, отнять возможность заниматься любимыми делами. Он увидел, что моя воля все ещё не сломлена и решил предпринять последний отчаянный шаг, последнюю попытку разрушить мою жизнь. Я не хотела верить, не хотела соглашаться с тем, что мои чувства достанутся не тому, кто этого заслуживает - не спасшему меня Максу, не веселому красавцу Йохану, а этому монстру, планомерно уничтожающему во мне всё, что имело хоть какой-то смысл. По крайней мере, именно так я тогда думала.