Lullaby

— И зачем только нужен весь этот цирк... — шумно зевнула я, припадая к огромному холодному стеклу - порталу в идиллические пейзажи зимней Баварии. — Не драматизируй, это вполне приятное и не особо официозное мероприятие, — отвечал сидящий напротив Кеплер, не отрывая взгляда от свежей газеты. — Нет, ну ты только взгляни, — я подаюсь вперёд и указываю пальцем в разворот газеты, находившийся с моей стороны. Там красовалась большая фотография нескольких человек. "Представители японской делегации на дружеском ужине в честь подписания антикоминтерновского пакта" - гласила подпись. — Ну и лица! А как любезничают с этими вашими, как их там, "азиатскими варварами", — саркастически усмехнулась я. — Политика, — шумно выдохнул Кеплер. — Это мне объяснять не надо. Другое невдомек - как это нравится обычным людям, которые не первый год слушают про отсталость и дикость азиатов? — Так и воспринимают, мол, японцы - достойнейшие из азиатов, пусть организуют там свой замкнутый мир и помыкают им, как хотят. Наши с ними интересы друг другу не противоречат. — Только посмотри, мне кажется, что этот тип вот-вот в двери застрянет! — в ответ на мою колкость Кеплер таки переворачивает разворот, пробегая взглядом по фотографии. — Как грубо, Эрика. У него это из-за болезни, — парировал мой спутник. — Как медик могу сказать, что этот страдает разве что от отсутствия совести. Помню, как-то отец принимал его в охотничем домике - тот, казалось, вместе с тарелками еду глотал. А на этого взгляни, — мой палец сдвинулся по снимку. — Ну вылитая крыса. Он случаем не на четвереньках передвигается? — А это - мой непосредственный начальник, — вновь шумно выдохнул Кеплер, окинув усталым взором черно-белую картинку. — Теперь я понимаю, о чем говорил папà, упомяная фразу "лицо, не обремененное интеллектом". Напомните, кто он по образованию - овцевод или свинопас? — я откинулась, скрестив руки на груди. — Пытаться переиграть очевидные аксиомы - что это, как не глупость? Подобные люди хотят иметь власть, только зачастую выходит наоборот - власть имеет их, — пояснила я. — Он агроном, — я утомленно закатила глаза на поправку из уст мужчины. — Но это неважно. Для людей вроде него нет очевидных аксиом, нет правил, нет морали, нет ничего вечного или неприкосновенного. Лишь так, возвысившись над всеми этими глупыми догмами, человек может стать свободным творцом. — Ну хорошо, пусть он будет самым свободным творцом из всех лебезящих лизоблюдов, — с усмешкой согласилась я. Воздух, полный приторного запаха духов, выпечки и старой ткани, разрезал лязг колёс. Поезд внезапно затормозил, заставив Кеплера слететь со своего места и едва ли не навалиться на меня, уперевшись руками в обивку кресла над моей головой. Послышалось недовольное роптание пассажиров, щелчки дверей купе, суетливые расшаркивания стюардов вдоль коридора. Вот послышался стук и в наше купе. Кеплер, что успел вернуться на свое место и принять чинный вид, гулко скомандовал: — Войдите! — Herr brigadeführer, Freulein! — появилось в проходе худощавое лицо, и от неестественной улыбки на нем даже у меня свело скулы. — Из-за непогоды пути заметены, придётся подождать, пока их приведут в порядок, — дежурно отрапортовал долговязый юноша, перескакивая глазами с меня на Кеплера и обратно. — И сколько времени это займёт? — Вильгельм поднял на парня утомленный стальной взгляд, отчего тот заметно поежился, словно облитый ледяной водой. — Боюсь, не менее пары часов, — еле слышно отозвался стюард и шумно сглотнул, на что мой спутник устало потер переносицу. Я вжалась в кресло, на лице заиграла ехидная ухмылка. Кажется, скучная двухчасовая поездка в Мюнхен начинает превращаться в приключение. — Можете идти, спасибо, — не успел он окончить, как юноша резво скрылся, аккуратно притворив дверь купе. — Вы сегодня такой грозный, Herr brigadeführer! — наигранно выдала я, закидывая на колени мужчины ступни, обрамленные тонкими чёрными чулками, словно вуалью. После этих слов он мгновенно оживился и подался вперёд, нависая надо мной. — Быть может, вы в силах сделать что-то с этим? — на его лице мгновенно заиграл довольный прищур. — У вас в запасе четыре часа. Доверюсь вам, Freulein, — проворковал он, склоняясь к моим губам. Когда он отпрянул и вернулся на свое место, уже я подалась вперёд, мягко приземляясь на колени у его ног. Странно: на коленях была я, а удивленно и даже беспомощно выглядел он. С довольной ухмылкой я медленно пробаробанила кончиками пальцев вверх по его коленкам, отчего глаза мужчины вдруг стали размером с крупную увесистую монету. Я же невозмутимо продолжила с будничным видом неспешно расстегивать его брюки. Через некоторое время его лицо все же вернулось к более привычному и естественному виду: снисходительный самодовльный прищур, лёгкая полуулыбка - теперь, глядя на него снизу вверх, я даже немного стушевалась, но от намеченного не отступила, разве что руки стали чуть менее ловкими и расторопными. Вильгельм склонился вперёд, поглаживая меня по волосам, отчего лицо залилось краской и почувствовались первые мурашки на шее. Довольный результатом, он потянул меня вверх, усаживая на колени к себе лицом. Его руки без промедления освободили мою шею от высокого шерстяного воротника, и он припал влажными губами к тонкой коже у ключиц, заставляя вздрогнуть. — Н-нет! — едва различимым шепотом запротестовала я с шумным вздохом и он, умудрившись услышать, отстранился, вопросительно взирая. — Тут же люди, вдруг кто-то услышит и... — А ты будь тихой, — прервал мои сбивчивые протесты он, накрывая губы поцелуем. — Это жестоко, — я свела брови и отвела взгляд, бессильно цепляясь пальцами за его большие ладони, что не особо ему, естественно, мешало. — А разве человек вроде меня может быть милосердным? — продолжал с шутливой гримасой он, запуская руку под тяжёлую ткань юбки. Ну ладно. Посмотрим, кто кого. Вильгельм с любопытством естествоиспытателя гулял руками по моему телу, но я стоически держалась, издавая лишь шумные вздохи. Вот он скользул рукой под тонкую материю чулка, поглаживая бедро, вот вновь пробежал по шее тыльной стороной ладони, заставляя задрожать и выгнуться. Чёртов садист! Мне оставалось лишь сильнее сжать в кулаке ткань его рубашки. Когда же он скользнул по бедру вверх, неспешно подбираясь к промежности, я нахмурилась и отвернулась. Этого мне сейчас совершенно не хотелось. Раньше он не притрагивался ко мне там руками, а сейчас явно был не самый походящий момент, чтобы это пробовать. Я была слишком занята контролированием собственных эмоций. Благо Вильгельм, едва заметив, что его действия перестали быть приятными, остановился, мягко взяв меня за подбородок. — Прости, — прошептал он. — Этого мало, — бесцветно ответила я, вперившись взглядом в сидящего напротив. — Я могу что-то сделать? — неуверенно спросил он. — Нет, это я могу что-то сделать! — поправила собеседника, деловито поднимая палец вверх. Тогда Кеплер убрал руки, давая мне свободу действий и я вновь сползла вниз, к его ширинке, которая теперь держалась на честном слове. Привычным жестом расстегиваю оставшиеся пуговицы, высвобождая то, что было под ними. Пожалуй, мне впервые доводилось видеть его так близко. Я беззастенчиво и увлеченно разглядывала это новое для себя зрелище, заставляя мужчину смущенно отвести взгляд и удариться в краску. Касаюсь его кончиками пальцев, пробегаю снизу вверх, обхватываю, тем временем Вильгельм стал напоминать чайник, готовый вот вот засвистеть. — Главное ведите себя тише, — ровным голосом проинструктировала его я, сжимая горячую плоть обеими ладонями, на что следует низкий неоднозначный стон. Я, распаленная вседозволенностью и любопытным зрелищем, хищно облизнула губы, позволяя ему поедвосхитить мои действия. — Прошу, Эрика, — он мягко попытался меня отстранить, всем своим видом напоминая школьника, впервые увидевшего женские ноги. Я прервалась, кладя голову на колено, и изучающе-плотоядно глянула на него. — Неужели вас что-то смущает? — спросила я, пробегая пальцами по его ноге. — Я-то думала, что мужчину вроде вас ничем не удивить... — тон мой делается наигранно раздосадованным и я отвожу взгляд, надув губы. Кеплер оценивающе смотрел на меня сверху вниз, словно бы раздумывая, что со мной делать. Благо, это заняло не так много времени - он в своей манере резво подхватил меня и уже через миг я обнаружила себя лежавшей на животе поперёк кресел. Вильгельм придерживал меня за руку, предусмотрительно заведенную за спину, и на удивление его вес, что был вдвое больше моего, вовсе не давил - он умело балансировал на локте и выставленном колене. Я шумно выдохнула, расслабившись всем телом и не без удовольствия предвкушая наказание за свою чрезмерную самоуверенность и нетерпеливо подрагивая ногами. Освободив мою руку из хватки, он ловко щёлкнул крючками на тяжёлой ткани платья, позволяя мне вдохнуть глубже. Длинные тёплые пальцы подвинули сукно, обнажая светлую кожу, что тут же покрылась мурашками от гулявшего по вагону сквозняка. Поняв это, он начал греть мою спину неспешными поцелуями и теплым дыханием, пока я, закусив угол подушки, боролась с желанием разразиться высоким стоном. Поползла вверх плотная ткань юбки, а вслед за ней - и табуны мурашек по аккуратным бедрам. Его действия были лишены и намёка на суету - он смаковал момент, проводя по мягким изгибам умело и собственнически. Вот он прижался ближе, прильнул к шее и плечам, и я ощутила приятное давление его тела сверху. Его действия были более властными и бескомпромисными, чем когда-либо ранее, но я замечала: едва подам какие-то признаки боли или неудовольствия - он останавливается. Он аккуратно, но крепко сгреб ладонью две густых косы и из губ вырвался несдержанный высокий звук, когда я начала чувствовать его внутри себя. Услышав это, Вильгельм прикрыл мой рот своей широкой ладонью, что по первой даже обескуражило, но я быстро вошла в раж, припадая языком к его пальцам. — Herr brigadeführer, Freulein! — просунулся в дверь долговязый юноша, принося с собой уличную стужу и чувство дежа вю. Вильгельм, откинувшийся в кресле, поднял на него выжидающий взгляд, не прекращая протирать очки для чтения, обрамленные тонкой серебряной оправой. Я удостоила парня лишь кратким косым взглядом из-под вуали, скрывающей моё расслабленное довольное лицо, сиявшее пунцом. — Рад сообщить вам, что пути очищены! Мы вот-вот поедем. Надеюсь, вы не потеряли много времени, — выверенно отчеканил стюард. — Все в порядке, — бегло улыбнулся Кеплер, бросая на меня прямой взгляд, заставляющий смущенно сжать ткань платья в кулак. — Думаю, мы ничего не потеряли, — повернулся он к юноше, показывая тому жестом, что тот может идти. Надрывался квартет, разнося по уютному полумраку зала мелодии "Серенады" Шуберта. Это был первый раз, когда я открыто появлялась на подобном мероприятии в качестве пассии Кеплера, поэтому с трудом удавалось скрыть волнение. Атмосфера царила тихая и дружелюбная - то ли полумрак, то ли приятная музыка, то ли знакомые лица, но я быстро почувствовала себя в своей тарелке. Не пройдёт и десяти лет, как большинство людей, находившихся тогда в том зале, приобретут публичный образ настоящих чудовищ, дьяволов, преступников, хладнокровных садистов. Их будут изображать уродливыми отвратительными монстрами с отпугивающим видом, но сейчас передо мной были совершенно нормальные люди, даже вполне себе приятные: ухоженные, воспитанные, общительные. Вам бы не пришло в голову назвать такого монстром и преступником, увидь вы его так, как я - в модном фраке, с аккуратной причёской и искренней лучащейся улыбкой. Неспешно продвигаясь по залу, я остановилась взглядом на знакомом лице. — Фройляйн Мор! — опередил меня Кеплер, приветственно забасив где-то над ухом. Женщина улыбнулась, кивнув нам в ответ. Она выглядела как-то иначе: красивое платье вместо серого костюма, на руке ослепительно сверкнуло аккуратное золотое кольцо. Рядом с главой союза девушек стоял мужчина в вечернем костюме, сразу протянувший руку Вильгельму. — Ох, точнее уже не фройляйн вовсе! — поспешил исправиться мой спутник. — Крайне рад вас поздравить! — Спасибо, — в один голос дружелюбно отозвалась пара. — Вольф, не будете ревновать свою милую жену к её детищу? — обратился Вильгельм к знакомому. — Я сама решила, что когда стану матерью - оставлю работу, по крайней мере на время воспитания ребёнка. Все же теперь семья - мой приоритет, пришло время послужить родине в этой роли, — поспешила вмешаться женщина. — Дорогая, пришло время просто побыть счастливой, а службу родине предоставь мне, — поспешил ответить мужчина, накрывая ладонь супруги своей ладонью. Вскоре Кеплер ввязался в политический диспут, а я, в силу своих убеждений, тактично поспешила удалиться и не подливать масло в огонь. Блуждая по залу, изучая интерьеры и лица я внезапно остановилась на одной паре - хрупкая миловидная девушка стояла под руку с увлеченным беседой офицером. Она ангельски красива, грациозна, элегантна, но было в её виде что-то печальное и знакомое. Тонкий осунувшийся силуэт дрожал в дверях, пока обезумевшие от голода женщины потрошили глубокие карманы бесформенного платья. Луна, яркая как фонарь, вытягивала и без того острые впалые скулы. Те же черты, только чуть менее чёткие, подрагивали в неверном свете огромного камина. "Мари!" - подумалось мне, и я застыла, как завороженная. Вскоре девушка, которую я увлеченно разглядывала, на миг остановила на мне взор, но постаралась состроить невозмутимый вид, словно бы не узнала или не поняла. Я взглянула на огонь, подойдя к нему ближе и ощутив, как горячий воздух проникает под тонкий шёлк вечернего платья. — Мир серый, Эрика. Он не белый и не чёрный, — раздался где-то сбоку приятный голос с пикантной хрипотцой. — Разве он не причинял тебе страданий? — я повернулась к подошедшей девушке, разглядывая бешенную пляску пламени в её глазах. — Он - мужчина, я - женщина. Это вполне естественно. — Не было и дня, чтобы ты не появлялась в синяках! — Сама виновата, — выдохнула она, наблюдая за недрами камина. — Я проявляла к нему агрессию, как бы он не подступался. По-хорошему он давно обязан был застрелить меня, я ведь неоднократно угрожала ему при первой же возможности. Это стало привычкой - каждый раз при взгляде на него думать только об одном. Мой утомленный разум не анализировал, не размышлял, он поделил весь мир на героев и злодеев, превращая всю мою жизнь в страшную сказку с всего одним эпизодом: он звал меня к себе, пытался заговорить, пытался прикоснуться, а я в бессильной ярости пыталась то убежать, то прибить его. Меня в очередной раз завели в его кабинет, но там было пусто: только керосинка дрожала. Тогда же я заметила на столе кобуру и, не поверив своим глазам, ринулась проверить - полный барабан. Щёлкнула дверь и он вновь появился на пороге. Руки глупо дрожали, но я взвела курок. Он, казалось ни капли не удивившись и не испугавшись, начал неспешно раздеваться, и вот, представ предо мной обнажённым, сказал с каким-то отчаянием: "Правда ли ты ненавидишь меня? Что во мне так отвратительно?". Я опустила пистолет, — повисла пауза, разбавляемая гулом разговоров и треском огня, а у меня в голове впервые промелькнула мимолетная мысль, что некоторые люди просто созданы быть несвободными. — Ты ведь даже не знаешь, как я попала туда, — криво усмехнулась девушка. — Я не коммунистка и, разумеется, не еврейка. Все начиналось в "Кармене" - шумном берлинском кабаре. Одном из многих. Там я, являясь профессиональной балериной, была вынуждена подрабатывать, благо тянулось это не долго - вскоре нашёлся "благодетель", он был непубличным, но влиятельным дельцом. Я была юна и глупа, поэтому слишком заигралась. Хотела женить его на себе, принудить оставить прежнюю семью — мой взгляд невольно блуждал по её ровному стану, ладной фигуре, тонкой шее. Фарфоровая, едва ли не прозрачная кожа порой перемежалась еле заметными в полумраке старыми шрамами, расслабленными и мирными казались её прелестные черты в красном свете камина. — Он серый, Эрика.