Lullaby

— Как тебе вчерашний вечер в Château du roses? — спросила я Вильгельма за завтраком, натянув на лицо маску показной невозмутимости. — Как по мне, очень мило. Нет, даже не так, это было ярко, необычно, — оживленно подбирал слова мужчина, помешивая чай с довольным видом. — И все же не идёт ни в какое сравнение с тем, что мне довелось видеть днем ранее. Вот где настоящие вечеринки победителей, — прищурилась я, удовлетворенно ловя его недоумевающий взгляд. Лицо Кеплера похлеще моего исказилось гримассой отвращения, когда тот пробрался в мрачный хол, хрустя битым стеклом и мусором, что расстилался под ногами. — Добро пожаловать в место, что ранее именовалось не иначе, как Château du ravissant, — начала я тоном опытного экскурсовода. — Принадлежал одной из ветвей рода Гертелей со времен первой республики, когда один из представителей этой фамилии удостоился быть приближенным к Бонапарту, — Вильгельм, казалось, был не в силах слушать меня, с непониманием и брезгливостью осматривая все вокруг. — Что-то не так, герр? — Что тут произошло? Обыск? Погром? — Насколько мне известно, тут расквартирован танковый батальон, — снисходительно ответила я, словно не замечая царившего вокруг ада. Вильгельм спешно и раздражённо взмыл по ступеням вверх, заставляя меня и шютце семенить следом. Там, в бальном зале, утренние лучи беззастенчиво обнажали следы недавней вакханалии: кресла со вспоротой обшивкой, битые сервизы, помятые лица нескольких мужчин, дремлющих по углам в объятиях полуголых девиц с ядовито-рыжими волосами и поплывшим макияжем. — Аufstehen! — внезапно рявкнул Вильгельм, заставляя подпрыгнуть на месте даже меня и шютце, заполняя смрад огромного помещения гулким резким голосом. Несколько тел подскочило мигом, спешно прикрывая самые сокровенные места, иные же приходили в чувство неспешно, потягиваясь и ползая по полу в поисках одежды, однако все они замерли и окатили нас недоумевающим, переходящим в яростный взглядом, не обнаружив в помещении ни одного человека в форме старшего по званию. — Тебе чего, недобиток? — севшим голосом пробормотал один из мужчин, почесывая недельную черную щетину на подбородке. — Решил украсить нашу компанию, предложив услуги этой Madame? — ухмыльнулся он, накинув на плечи мундир с погонами фенриха и обходя меня по кругу, оценивая сальным взглядом. Вильгельм лишь безэмоционально застыл, заложив руки за спину, и зорко наблюдал за поведением незнакомца. — Знаешь, она не в моем вкусе, у нас тут и своих девочек хватает, — сплюнул он, кивнув куда-то в сторону нескольких лежащих в повалку спящих тел. — Хотя, если не заломишь цену, — усмехнулся тот, протягивая руку к моему подбородку, за что был награждён крепким ударом под дых от Мильха. — Да ты, ублюдок, совсем без мозгов! — рявкнул другой мужчина, вмешиваясь в ситуацию. Фигуры по периметру комнаты стали активнее оживать, разбуженные шумным зрелищем. Второй незнакомец, устремившийся напрямиг к Кеплеру, был остановлен удостоверением, возникшим перед его носом. Взгляд солдата быстро сменился с дерзкого на удивленно-ужасающийся и тот потянул руку в римском салюте. — Ширинку застегните, — одернул того Кеплер, убирая документ во внутренний карман пиджака. Уже через неделю танковый батальон был распределен по соседним фермерским хуторам, а командование выслано из Парижа в глухое Полесье. Château du ravissant стало использоваться для приёма высоких гостей, посещавших бывшую французскую столицу. Старой хозяйке посчастливилось не узнать подробностей - всю оккупацию она провела в Ницце, и впоследствии ей так и не суждено было вернуться. Я стояла в саду, слушая, как под лязг раздражённых команд солдаты приводят дом в порядок. Солнце было высоко и под старыми плодовыми деревьями стояла сладкая смолянистая духота. Ранее ухоженный во французской традиции, сад пребывал в унынии. Стволы деревьев, местами успевшие пострадать от паразитов, были окружены кустиками сочной крапивой. Я удивилось тому, как быстро это место предало забвению своих обитателей. Сколько времени прошло? Несколько месяцев? Полгода? Саду это было неведомо. Он стоял, поросший бурьяном, погруженный в жужжание диких шершней, словно вовек не тронутый серпом и плугом. — Ты все ещё сомневаешься в существовании людей, которые неспособны распорядиться собственной свободой? А как же Мари Ренненмарк? — он приземлился на кровать, не снимая сапог забросил ногу на светлое покрывало и потянул гулстук, ослабляя хватку его петли. Он словно бы читал мои мысли, с хитрым прищуром изучая выражение лица, — После года в Дахау вышла замуж за эсэсовца. — А я после года в Дахау просто трахаюсь с эсэсовцем, — плюхаюсь напротив него. — Я чего-то не знаю? — с улыбкой вздернул брови Вильгельм. — Неужели вы не гордитесь своим статусом, бригадефюрер? — протянула я, поддев облаченным в ажур тонкого чулка носком золотой погон кинутого рядом мундира. — Я был вынужден надеть эту форму, чтобы получить желанную мной работу, а эсесовец - это тот, кто согласится на любую работу, чтобы надеть эту форму, — пояснил он, с учёным видом крутя в руках портсигар. — Я была бы не прочь узнать, чем так уникальна работа, которую вам предложили в тридцатом. — Вероятно, тебе приходилось слышать о моей фамилии ещё задолго до того, как я получил пост пресс-секретаря, —он шумно выдохнул, поглубже зарываясь в подушки. — Какие-никакие, быть может совершенно промотавшиеся и никудышные, но Кеплеры все же аристократы, с какими-никакими активами и связями. Старая фамилия - универсальный пропуск почти в любые круги. Этим я и был полезен партии на первых порах её сушествования, когда многие представители высших сословий поглядывали в сторону национал-социализма со скепсисом или даже неясным пренебрежением. Я должен был на доступном для них языке объяснить всю выгоду от нашего возможного сотрудничества, — поджал губы он. — Может и мне объясните? — оживилась я, показывая неудовлетворение его водянистым несодержательным ответом. — Партия была большим шансом для национального капитала, предлагая уничтожить всех соперников на рынке, причем не только немецком: евреев, коммунистов, британцев и французов, используя любые доступные методы - от по-свински тупых каррикатур в "Stürmer" до силовых акций. Всего один недостаток - риск, который, однако, полностью компенсировался возможной выгодой. — Значит вы помогали Круппам и Квантам делить отнятые у евреев предприятия и разгонять профсоюзы? — Примерно так. Оставь свое благоговение касательно профсоюзов и левых партий - многие из них спонсировались рыночными или политическими конкурентами. — О, да... Знаешь, в нашу полуподвальную дверь регулярно стучались господа с пейсами и в шелковых галстуках, предлагая чемоданы, набитые валютой. — Ваша песочница им не интересна, а вот было бы вас хотя бы раза в три больше - уже вопрос, — он встряхивает спичку, которой мгновенье назад заставил тлеть тонкую сигарету. — Фу, Вильгельм, — хмурюсь, вытягиваю рыжий огонёк из рук собеседника и тушу его о тарелку, забираясь на колени к мужчине. — Ну ладно, — улыбается он, всем видом показывая, что вовсе не разочарован моим поступком. Холодные пальцы поднимаются к его растрепанным волосам от широких плеч и я тянусь за поцелуем. — Значит та самая работа - это умело услуживать капиталу? — он рефлекторно поморщился от моих слов. — Помогать нужным людям найти друг друга, — пояснил словно бы с толикой оправдания. — Ты ведь знаешь, для капитала нет препятствий перед тем, чтобы добиваться своего насилием и пропагандой, просто если бы не было нас - этот процесс остался бы стихийным и неконтролируемым, разрушительным, а так все подчинено какой-никакой логике. Я рад быть созидателем того мира, который окружает нас сейчас. — Сделать жизнь всей нации лучше и свободнее, — предвосхитила его мысли я, закатив глаза. — Вот только вами взят большой кредит, который в ближайший срок должен быть погашен все большими и большими объёмами грабежа и рабской силы. Аппетиты капитала никогда не кончатся. Что вы будете делать, когда вся Европа превратится в один большой "IG Farben"? — Прыгнем на подлодки и отправимся к берегами Калифорнии, — рассмеялся он, утягивая меня в объятия и накрывая своим телом. Так кончались почти все наши споры, какими бы они не были. Мы словно бы молча соглашались с титаничностью истории по сравнению с нашими маленькими ничего не значащими мнениями, забывая о них и отдаваясь нежности. Его поцелуи каждый раз ощущались по-разному, но при этом словно бы они были впервые. Иногда колючими, иногда с терпким запахом виски или табака, ласковыми или требовательными - все они заставляли меня дрожать и наполняли тело сладкой истомой. В этот раз он был немного виновато-примирителен, признавая, что последнее слово остается за мной - губы трепетно скользили по коже, а глаза порой выжидающе метались вверх, в попытке уследить за моими эмоциями. — Нет уж, ответь нормально! — шутливо взываю я, на что он вжимает мои запястья в подушки и припадает к груди, обнаженной умелым движением руки. Из губ вылетает высокий стон. С таким аргументом мне было спорить не по силам. Мои возражения вероятно распалили его и поцелуи все чаще сменялись покусываниями, заставляя выгнуться дугой под его большим теплым телом. Мне нравилось, что он был непредсказуем - не было чего-то, что гарантированно вызовет в нем страсть или нежность. Это всегда было как-то по новому и по особенному, неизменно другое - он всегда оставлял инициативу за собой, отдавая лишь тонкую, едва уловимую власть, состоящую из эмоций на моем лице. Меня это устраивало, но несколько раз, в надежде, что это доставит ему удовольствие, я была активнее обычного. Он позволял это, но словно бы не всерьёз, в конце концов аккуратно, незаметно для меня самой но при этом безапелляционно вытягивая инициативу в свои руки. На тонкой коже груди появились слегка заметные красноватые следы от его укусов, свободная рука скользнула вверх по бедру, а его глаза выжидающе пожирали меня, заставляя раскраснеться и смущенно съезжиться. Умело доведя до высшей стадии предвкушения, он перевернул меня на живот, прижимая к себе и заставляя меня согнуть ноги в коленях. Послышался лязг пряжки на ремне, за ним последовал размашистый шлепок. — Вильгельм, это ведь... — сипло пробормотала я. Эта поза являлась для меня новой, а кроме прочего казалась какой-то грязной и неправильной, заставляя испытывать незащищенность и унижение. Я впервые всерьёз заволновалась, что могу испытать боль, но его быстрые умелые действия не дали этим эмоциям развиться и облачиться в словесную форму. Я расслабленно выдохнула и вытянула руки вперёд, прижимаясь к нему ближе. Его движения, в противовес всем остальным действиям, оказались исключительно аккуратными и неторопливыми, принося волнообразное, разливающееся по всему телу мягкое тепло. На тот момент мы уже четыре года, как были любовниками, и ни разу за это время я не испытала и тени того беззащитного всепоглощающего желания к кому-либо ещё. Для меня все ещё остаётся загадкой, был ли он правда столь безукоризнен или чувства лишают нас способности видеть недостатки. С черно-белых снимков на вас взглянет высокий и ладно сложенный мужчина, восседающий в какой-нибудь величественной позе с выражением холодного отстранения на правильном лице с еле заметными сухими морщинками. Эти кадры вполне походили на открытки или агитплакаты - настолько безропотно идеальными они были, но из сотен разных фотографий с его участием была только одна, на которой его строгое лицо трогала робкая, но искренняя улыбка.