Lullaby

— Я вот в толк не возьму, зачем тебе это... — вымолвил растянувшийся на лужайке юноша, бросив щуроватый от солнца взгляд на лежавшую рядом девушку. — Нет, нам несомненно лестно, и вообще очень полезно... — она прервала его, разрезав воздух указательным пальцем с аккуратным маникюром. — Макс, тебе вероятно известно о примечательном американце по фамилии Маслоу, — девчонка с деловитым видом вытянула из губ длинную сладкую травинку, прежде чем начать говорить. — Когда мы освобождаемся от быта, естественным образом чувствуем позыв к самоутверждению, самовыражению, поиску смысла в мире вокруг. — Большинство из нас сталкивались с разными проявлениями несовершенств и пороков этого строя, — медово-карие глаза парня искрили, с каким-то особым трепетом и предвкушением цепляясь за собеседницу. — Кроме меня! — с усмешкой взмахнула она тонким запястьем. — Так уж повелось, что я наслаждаюсь всеми привеллегиями этого строя, избегая любой расплаты. Богата, но свободна от официоза. Пользуюсь снисхождением, как женщина, но не спешу себя ограничивать в чем-то или подыскивать жениха. Может я с вами потому, что обожаю свою жизнь и считаю, что этого достоин каждый? Ну, не роскоши, но комфорта как минимум. Свободы, если точнее. Мальчишка перекатился на живот, ловя расслабленый прищур серо-зеленых глаз, пробегая взором по пышным рыжим локонам, рассыпанным на простом платье из клетчатой фланели. Девушка напротив смотрела на него с необычайным спокойствием и безмятежностью: так, как это умеют, пожалуй, только богачи или смертники - те, кому этот мир уж точно не преподнесёт неприятных сюрпризов. Его обыденный досуг, будь то рыбалка, наблюдение за звёздами или воровство яблок, приобретал ни с чем не сравнимую пикантность, когда компанию ему составляла эта необычная знакомая: да, она без тени брезгливости потягивалась на лужайке, подставляя лицо солнцу, аккуратные изгибы обрамляла серая грубая одежда, но статность, ухоженность и неописуемая тонкая вальяжность выдавали в ней аристократку. Совершенно непознанная и таинственная, казалось, пред тобой лежит обычная девчонка, но стоило только приглядеться - накатывало ощущение абсурдности и нереальности, словно слышался вдалеке низкий колокол или загадочный гонг, служа прелюдией для симфонии её незримого неземного могущества. Казалось, она обладала чем-то, что позволяет ей видеть этот мир иначе, видеть незримое. Быть может потому, что она видела разные стороны этой жизни? Ещё вчера она увлеченно танцевала на великосветском приёме среди лиц, украшающих собой первые полосы газет, а теперь лежала здесь, с ним, пожевывая длинную травинку. Она ходила по миру бесплотным духом, примеряя порой на себя разные образы, но оставляя всегда что-то "не от мира сего", что-то, что позволяло чувствовать смысл происходящего вокруг, его суть, ступая на землю лишь наполовину, оставляя вторую ногу в садах недостижимого Эдема. Она вновь потянулась как довольная кошка и лёгкое платьице обнажило розоватые округлые бедра. Парень встрепенулся, стараясь оторвать взгляд от завораживающей картины. Вот она, так близко, эта бархатная мягкая кожа, об одном только случайном прикосновении к которой ему - сыну простого лавочника даже мечтать стыдно. Солнечные лучи, путаясь в бесчисленных пылинках, пробирались в огромный старый зал и умиротворенно ложились на огромное полтно, сияющее золотой краской. Молодой мужчина замер у него, задрав голову и сведя руки за спиной. Вероятно, со стороны он выглядел искушенным знатоком, погруженным в мысли о хитросплетениях загадочных линий и узоров, но на самом деле в ту минуту он не думал ни о чем. Его голубые глаза, совсем ещё молодые, отчего-то были полны усталости и странной тягостной печали, совсем ещё свежей печали, словно вот-вот недавно настигло его нечто ужасное. Брови невольно сползлись к переносице, образуя небольшую морщинку. Густые волосы были уложены, казалось, монолитно, поблескивая едким гелем для укладки. Тонкие светлые усы, так негармонично и неестественно смотрящиеся на его лице, иногда подрагивали в такт скупой мимике. — Не знала, что вам нравится Климт, — протянула подошедшая со спины девушка, выпуская в и без того душное помещение клубы тяжелого сигаретного дыма. Её волосы неверно сверкнули неестественной, неживой белизной, серые глаза пребывали сокрытыми тенью густо накрашенных ресниц под выщипанными в нитку бровями. — Извините, кто? — недоуменно бросил через плечо мужчина, вырванный из бездумья. — Густав Климт, американский художник, очень модный между прочим, вы не знали? — с хищной улыбкой скорее самоутверждалась, чем любопытствовала "ненастоящая" блондинка. Её собеседник лишь сдержанно мотнул головой, изображая отрицание. — Не слишком вы любезны для счастливого новобрачного... — девушка положила ладонь на плечо мужчины, выпуская новую порцию дыма тому в шею. — Фройляйн Шехтель, мы ведь с вами прекрасно все понимаем, давайте хотя бы наедине не будем унижать друг друга этой игрой в семейный очаг, — в ответ на его холодность девушка отдернула ладошку, потирая палец о палец, словно коснулась чего-то малоприятного. — А вы вообще-то вполне искренне мне нравитесь, — столик скрипнул о мраморный пол, когда девушка с усилием вжала в стеклянную поверхность пепельницы на нем тлеющий окурок. — Хильда, — начал он, утомленно выдохнув. — Мне наплевать на вашу репутацию, на ваших любовников, будь их по числу хоть как экипаж крейсера. — Тогда в чем же дело? — с ухмылкой вопрошал совсем юный голос, успевший тем не менее приобрести хрипотцу от табака. Она прислонилась к стене, гипнотизируя собеседника тяжелым взглядом, обрамленным невпопад тёмной подводкой. — Вы мне просто не нравитесь, имею на это право, — продемонстрировал он устойчивость к чарам невесты по неволе. Девушка хмыкнула, сдув упавшую на лоб прядь, и поспешила отпрянуть от стены и застучать тонкими каблучками к выходу. — Это ненадолго, мой милый, — с ухмылкой протянула Хильда и высокие стены много крат отразили эхо ее голоса, самодавольно напевавшего какй-то глупый мотив. Мужчина лишь холодно бросил взгляд сначала на удаляющуюся худую спину, потом на поблескивающее полотно. — Какая глупость, какая пустота, — прохрипел он сам себе, наблюдая за тающими в теплых лучах клубами дыма от все ещё тлевшей сигареты. _____________________ — Эрика в Берлине, Эрика в Вене, Эрика в Париже, — вслух читал подписи к висевшим на стене фотографиям мужчина, облаченный в серую форму штурмбаннфюрера. — Эрика в образе Фреи, — он с ухмылкой замер напротив огромного парадного портрета. — Нет, это не интересно, — демонстративно нахмурившись, направился дальше. — О, и Густав Климт. Впечатляет. Надеюсь, совсем скоро тут появится "Эрика в Лондоне" и, быть может даже, "Эрика в Москве", — обратился он к хозяйке дома. Я сидела на софе, подобрав под себя ноги и уткнувшись взглядом в какую-то глупую книжонку. Справочник по ботанике, вроде как. Строгое шерстяное платье сжимало шею тугим воротом. Я подняла на мужчину взгляд, полный плохо скрываемого утомления и неприязни, когда тот обратился ко мне, закончив осматривать стены. — Герр Эфнер, в лагере вас разве не инструктировали держаться подальше от кого-то вроде меня? Ну вши там, и все такое... — я вздернула брови, неторопливо перевернув страницу. — Княгиня, откуда у вас только такие дурные мысли? — сбивчиво лебезил офицер, приземляясь рядом. Он осунулся, кажется даже постарел, в чем ничего удивительного - с нашей последней встречи прошло более семи лет. Кожа его приобрела цвет серого выцветшего пергамента, маленькие глаза обрасли тяжелыми темными кругами, а и без того жидкие волосы обрамились проплешиной, которую тот маскировал с упорством, достойным лучшего применения. — Трахаться за мыло и шоколад - неплохая гуманитарная акция. Может предложите эту инициативу на восточном фронте? Должно поспособствовать контакту с местным населением. Вас ждёт успех. — Я вовсе не рассчитывал получить от вас нечто подобное, клянусь, намерения были невинны... — он обхватил мои ладони своими и я едва удержалась от того, чтобы выдернуть их обратно, — Может быть вы знаете, с чего это я впал в опалу? Я исправно работал, ваша светлость, — заискивающе шипел штурмбаннфюрер. — Вам удалось сохранить неплохое владение русским. Думаю, на фронте оценят этот навык, — безразлично протянула я. — Княгиня, ваша светлость, благодетельница, — он сполз на колени и маслянистые глаза приобрели размер чайных блюдец, разве что старых и помутневших. — Только вам под силу помочь мне, я умоляю. Вам ли не знать, как жестоки морозы там, а как тёмен и страшен стал народ с приходом большевиков, я наслышан о таких редких мерзостях и жестокостях... — он заговорчески склонился, стремясь привлечь внимание. — Идите уже, — неприклонно вымолвила я, кивнув головой куда-то в сторону кабинета и проводив взглядом покачивающийся понурый силуэт старого знакомого. Не прошло и пары минут, как тот вылетел оттуда, напоминая всем видом кипящую кастрюлю: влажное лицо раскраснелось, а на глазах, казалось, повисли слезы. — О чем он с тобой говорил? — проворковала я, претворяя спиной дверь кабинета Кеплера и опираясь на неё. — Да так, обо всяких глупостях, что в курсе сделки с князем и что язык у него длинный, дотянется даже из холодного Дмитрова. — А ты? — я подошла к столу, источавшему тёплый свет старой лампы. — С таким же успехом он может заявить, что сын английской королевы и Фюрера вместе взятых, — усмехнулся Вильгельм, стукнув по столу стопкой бумаг. — Эфнер давно приобрёл репутацию бесхребетного лизоблюда и завсегдатая опиумных курилен, вот только сам об этом не догадывается, — заразительно улыбнулся мужчина. — Прошедший в юности через лагеря для интернированных и гражданскую войну, он до дрожи боится любого упоминания земли, на которой родился. Вот уж ахиллесова пята... А ещё, представь себе, собрал гарем из молодых евреек, прям в лагере, и был искренне удивлён, когда начальство его не поняло! — Вильгельм откинулся в кресле с таким выражением лица, словно рассказал смешную шутку, а мои брови сами собой сползлись к переносице. — Какое свинство! Бедные женщины и так были вынуждены покинуть свои дома, разлучиться с близкими... — Это недосмотр, не правило. Расовые законы никто не отменял. — Что вы вообще планируете делать с этим? — С Эфнером? Уже подписан приказ об отправке его на восточный фронт. — Нет же, с евреями! — А, это... — он отвёл взгляд и почесал затылок, словно бы вспоминая что-то. — Через пару месяцев будет совещание в Ванзее по этому поводу. Ты кстати приглашена в качестве эксперта-консультанта, но я тебе об этом не говорил, пока что секретная информация, — с улыбкой подмигнул он. Пройдёт всего пару лет, и об этом заурядном светском мероприятии, вошедшем в историю, как ванзейское совещание, узнает весь мир. Верите или нет - моя роль в нем была несущественной, мужчины-консультанты, приглашённые также по вопросам санитарии и расовой чистоты, не смотрели на меня всерьёз, и хорошо, что мне удалось ускользнуть от всеобщего внимания, ибо непонимание и ужас от происходящего нескрываемо отпечатались на моём лице. Через несколько лет я увижу американскую хронику - "Nacht und Nebel", и с холодной пустотой подмечу нечто знакомое, нечто известное, всплывут в памяти споры "коллег": те говорили о сотнях жизней, как о селекции садовых яблонь или охотничих собак. Для упрощения вся иррациональная жестокость произошедшего будет завернута в идеологическую обёртку - мол в высоких кабинетах и впрямь уповали на чистоту крови и бились в экстазе от прекрасной нордической культуры, в самом же деле это был очень выгодный и очень качественный коммерческий проект - брали человека, вытряхивали из него душу, как нечто ненужное, и использовали до полного износа, заставляя безустально трудиться, забирая кровь для раненных солдат, планомерно обкрадывая. Отнимали все: сначала банковские счета и работу, потом недвижимость, драгоценности, заканчивали очками и зубными коронками, и в конце концов перед вами была уже не личность, а едва стоящая на ногах тень. Глубокими пересохшими колодцами взирали на вас тёмные глаза, ползла по сухой раздражённой коже паутина морщинок, и не было на этом лице уже ни тени эмоций, ни намёка на мыслительную деятельность, ни робкого эха жизни, что, казалось, совсем недавно бурным ручьём лилась из этих глаз. _________________________ — Интересная наружность, — протянула хрупкая темноволосая женщина, припадая к сигарете алыми губами. — Дорогая герцогиня, вы о княгине Кшечевской? — отозвался стоявший рядом мужчина на ломанном английском, проследив за взором собеседницы и обнаружив объект её внимания - стройную девушку в платье из белого шифона. Она выглядела не ярко, почти бледно по сравнению со стоявшей рядом дамой, но черты княгини хранили в себе что-то... красивое, притягательное? Нет, скорее мистическое и могущественное, приятное отнюдь не каждому. Тонкие блестящие губы подрагивали в лёгкой улыбке, на аккуратном носу присутствовала горбинка, широко распахнутые серо-зеленые глаза в обрамлении рыжих длинных ресниц сверкали где-то над острыми скулами, и то ли в мимике, то ли в игре теней сквозило нечто властное, таинственное, почти пренебрежительное, словно бы обладательница точеного профиля была чем-то большим, чем обычный человек и прекрасно знала об этом. — Да, супруга бригадефюрера... Выразительное лицо, поэтичное, — продолжала леди, пристально рассматривая незнакомку. — Княгиня и бригадерфюрер не супруги, — замялся мужчина. Собеседница понимающе кивнула. — И хорошо. Они выглядят, как два чудака, что себе на уме и прекрасно дополняют друг друга. Им это очень идёт, свобода... — на плечо дамы мягко легла широкая мужская ладонь, заставляя вздрогнуть и прерваться. — Дэвид, милый, это ты! — с искренней улыбкой отозвалась она, обернувшись к подошедшему, что развеял мрачный флёр беседы своим появлением, и та потекла в ином, более будничном и весёлом русле.