Нерассказанная история

Касавиру не нравился Бивил, в этом они с Бишопом впервые были солидарны. Простой, как медяк, с таким же отливом густой шевелюры и сапфирами вместо глаз, он был опасней следопыта в борьбе за внимание Каллисты. Он плохо на неё влиял. Вот сегодня, к примеру, вместо того, чтобы подать достойный пример Серым Плащам, охраняющим крепость, Каллиста праздно валялась у ног простого сержанта Старлинга. Втроём с Эми они улеглись посреди поля под могучим дубом, Бивил с соломинкой во рту, под боком у него, нырнув под руку, примостилась Эми, а Каллиста лежала у него на бедре. Её кудри обвили его ноги, распластались на паху. И ведь никто! Никто из них думать не думает как омерзительна их поза. Святая простота! Деревенская. Втроём они голышом ныряли в прорубь по весне, засыпали на сенокосах и разве что прыщи друг другу не давили. Хотя, кто знает? Они трое вместе росли, может Бивил по-дружески подарил им первый поцелуй? Лишил невинности, чтобы им было чем впечатлить других девах, таких же деревенщин, как они сами? Касавир ударил себя по ноге кулаком. Он неправ. Они хорошие люди, и только его собственная неудовлетворённая похоть толкает паладина на непристойные мысли. Хотя бы на это у него хватит смелости и чести — признаться самому себе, что он безумно, до одури безбожно ревновал. О чём они трое без умолку разговаривают? Со стены не расслышать, не разглядеть движений губ. Отсюда с высоты они вне досягаемости его осуждающего взора. — Хочу сказать, вы обе не виноваты в том, что деревня погибла. — Откуда ты знаешь? — Каллиста боялась поднять на Бивила глаза. — Тот следопыт, Бишоп, сказал мне, что ты там была и видела всё своими глазами. — Ой, опять этот взгляд! Бивил, держи её, не то она опять… — Эми метнулась вперёд к подруге, соскочившей с травы в сидячее положение. Её руки обвили Каллисту, Эми всем телом навалилась на демоницу, лишь бы та не натворила разрушений в порыве гнева раньше, чем успеет то осознать. — Ты не должен был вот так об этом узнать. — Каллиста сдержала слёзы. — Бивил. Прости. Я ведь и Лорна спасти не смогла. Гариус его убил. Из-за меня, наверное? Я одолела его на суде Тира. — Не ты убила его. Спасибо, что старалась спасти ему жизнь. И что на отрубила ему голову, когда была такая возможность. Твой отец был прав, Каллиста. На Старлингов полагаться — себя не уважать. «Клянусь, следопытам стоило бы заткнуться!» — Каллиста сжала кулаки. Значит, в ту ночь Бивил слышал их с отцом разговор. — Бивил, тебе я доверю свою жизнь без раздумий. Ты же знаешь. Я хочу, чтобы когда меня не стало, ты присмотрел за моей крепостью. — Что ты такое говоришь?! Что с тобой станется? — Гариус ведёт сюда войско Короля Теней. — Мы справимся. Лучше твоей крепости разве что только Невервинтер, и то, даже туда в замок пробрались тени. — Бивил, не в том ведь дело. Мы с Эми пойдём в Топи. Король Теней прячется там. — Я иду с вами! — Нет! — Каллиста схватила Бивила за плечи, вынуждая смотреть в глаза. Испарина на её лбу каплей стекла вниз по его лицу. — Мне и без тебя бойцов хватает. А ты останешься и будешь командовать крепостью, ясно? Если мы не справимся, тебе придётся не только защищать крепость от новой атаки, но и быть готовым к контрнаступлению. — Ты такого высокого мнения обо мне… Думаешь, я переживу осаду? — Мы не дадим тебе умереть. — Но я… Позволил плохим вещам произойти с вами. — Бивил… Эми плакала. Каллиста сильнее вжалась в его широкую грудь. Теперь они друг у друга — последнее, что осталось от дома. — Мы думали, ты мёртв. — Я думал, вы обе мертвы по моей вине. Он никогда не говорил им «девочки, не плачьте». Ни разу за все двадцать лет. — Давайте сегодня устроим праздник? Настоящий, с танцами и песнями, как умеют только в Западной Гавани? — Думаешь? — Каллиста шмыгнула носом. — Людям нужно воодушевление. Смерть и тяжёлые тренировки только изматывают твоих солдат. — Солдат… Они такие юные. Какая из них армия? Максимум стражники. Каллиста перебирала струны на лютне. — Ты знаешь, а почему нет? Я столько песен сочинила в походах, а слушать было некому. На том и порешили, а через пару дней в Крепости-на-Перекрёстке каждый Серый Плащ выпил хоть по одному стакану первоклассного эля, вдоволь посмеялся с шуточных номеров Каллисты и Гробнара, даже Касавир принял участие в одной комической сценке. Нишка жонглировала монетами, Элани заставила диких зверей выделывать трюки, а ещё было очень много пирогов с ягодами и яблоками. Все жители соседних деревень были приглашены, а в честь открытия новой церкви возлюбленным было предложено обвенчаться, колокола гремели до самой ночи, некоторые Серые Плащи встречали девушек на празднике и принимали решение тут же пожениться — к чему были сомнения, когда за ними шла смерть? Каллиста устала. Совсем немного, и то от смеха и бесконечных плясок, так что теперь она отошла в тень немного отдохнуть. Она смотрела из тайного алькова в густой зелени у стены за веселящимися людьми, скрытая от посторонних глаз. Из церкви вышла ещё одна пара. Пышногрудая девушка с тяжёлыми косами и совсем белёсый парнишка. — Давай и мы поженимся? — Бишоп прильнул к стене рядом с Каллистой, загораживая ей обзор. — Чтобы нам переспать сегодня благословение богов не нужно. — Я не ради твоей койки предлагаю. От него пахло углём и корой. В мягкую щетину хотелось зарыться кротом на ржаном поле. Пусть потом всем Фаэруном ищут её, глупую девицу с флейтой и лютней. — А ради чего? Крепости и казны? Титула дворянского? — Рога твои приглянулись. Сделаю из них рог изобилия. — Ага, браконьерство. И почём нынче голова тифлинга? — Не льсти себе. Вся голова никому не интересна, только спрос на рожки. — Когда я умру можешь забрать их себе. — Каллиста… Бишоп шагнул к ней ближе, запуская пальцы сквозь её пряди, прижимая Каллисту к себе, вбирая в лёгкие запах волос и немытого тела. Слаще любого цветочного аромата духов. — Убежим отсюда. Вместе. Я тебя проведу так, что никто никогда нас не найдёт. Будем только ты и я, я тебя защищу. От всех, от любого. — Ты можешь защитить меня здесь, зачем нам бежать? — Целая армия нежити идёт сюда. Ты погибнешь, и кому от этого будет легче? Почему ты взвалила на себя всё это, зачем? — Думаешь, Король Теней не доберётся до нас? Что по-твоему он будет делать, когда захватит Невервинтер? Когда падёт Лускан? Думаешь, он не дойдёт до Уотердипа или Решемена? М? Бишоп, чего же ты молчишь? — Мы будем скрываться и прятаться от него, пока не дойдём до края света. — Бишоп, открой ты глаза наконец! Я другая! Я не бегу. Я буду сражаться, и пусть я погибну, хотя бы буду знать, что я сделала всё, чтобы не позволить злу расползтись по свету. Ты думаешь мы не выстоим, так уходи! Уходи и будь жив, Бишоп. Я тоже люблю тебя, очень, всем сердцем, так сильно, что прошу тебя — уходи. Не подвергай свою жизнь опасности, спасись. Это не твоя битва, ты прав, но она моя. Моя, понимаешь? — Да, понимаю. Бишоп поцеловал её, касаясь влажными губами.  — Я найду тебя после, Бишоп, где бы ты ни был, я вернусь к тебе если выживу. Только прошу тебя, дождись. — Я трус. — Нет! Нет, что ты! Ты самый смелый из всех, кого я знаю, потому что ты не боишься признаться мне в собственных страхах. Я знаю, ты не хочешь умирать, и тебе страшно, и ты не хочешь участвовать в обороне крепости, и я даже зла на тебя за это не держу. Бишоп, я знаю, что ты не герой, и мне этого достаточно. Со мной тебе не надо быть кем-то другим. Я сама совершу подвиг ради тебя. Ты только… Только помни, ради чего я это делаю, хорошо? Я спасаю этот мир, чтобы ты мог жить в нём. Её поцелуи расцветали мимозами на горьких губах, ядовитом кончике языка. Целовать Бишопа было красиво, кто ещё бы мог осмелиться на такое? Какой он ласковый, ищущий мгновенной развязки напряжения, опасный. Что он сделает в следующую секунду после поцелуя? Повалит на землю, разрывая одежду? Ударит ножом? С ним рядом всегда сердце стучало, как огромная птица, запертая в тесной клетке. — Тебе всегда одного меня будет мало. Я не смогу заменить тебе целый мир. Ты выбираешь их, — Бишоп показал рукой в сторону праздника, — не меня. — Тебе нужна другая, может в этом всё дело? Без амбиций, без чести, без друзей, с сердцем таким же пустым, как у тебя? Озлобленные на весь мир, вы будете гулять по свету и сеять боль. Множить её. — Каллиста больно толкнула его в грудь. — Какая-нибудь злобная сука, которая бы не смогла из крепости сделать мощный форт, созвать армию чудесами дипломатии, не пролив ни капли крови! Ты ничего стоящего во мне не ценишь! Кто я для тебя, м? Идиотка без мозгов? Посмотри на это всё вокруг, Бишоп! Ты был рядом, ты помог мне всё это создать! Мои добрые поступки — и твои тоже. — Нет! Это только твоя дуболомная вера в призрачные идеалы! — Да! И все мои друзья — они и твои тоже, и мы все — семья, и ты её часть, так почему же ты не хочешь сохранить это? Ты дорог им, и нет никаких «их» и «тебя». Мы тут все за одно. Не отрекайся от нас, не отдаляйся. Мы всё равно тебя простим, и если тебе для веры в это нужно предать меня… Я тебя всё равно прощу, Бишоп. Уверена, друзья тоже поступят так. — Значит вы все ещё большие глупцы, чем я мог представить. Бишоп ушёл, оставив Каллисту одну. Ни её слов, ни щенячьи округлённых глаз не хватало, чтобы залатать зияющую дыру в его сердце. Ему не нравилось, как она нянчилась с ним, как все они, особенно паладин, обладали чем-то взрослым, недосягаемым ему. Они снисходительно относились к его колкостям, к его гневу, и верили, безоговорочно, в то, что даже его душу можно спасти силой любви. Ничего глупее он в жизни не слышал, а повидал он много безмозглых деревенщин и солдатни. Они видели в нём маленького, запуганного ребёнка, над которым издевались, которого обижали, который никогда не ощущал себя в безопасности. Как жертвенные агнцы, они также верили, что только прощением и безоговорочным принятием они могли бы достучаться до глубин его искалеченного сердца, исцелить мёртвые отравленные земли, пустить свет в кромешную тьму. Бишоп всё понимал, и хотел доказать им обратное. Ведь они все ошибаются, и он это им докажет.