Нерассказанная история

В застывшей комнате всё оставалось на своих местах, как было установлено её хозяином пять тысяч лет назад. В углу сложены книги, коснуться которых Бишопу мешали кандалы и разбитая бровь: кровь залила глаза, ресницы слиплись. Воздух звенел, в дальних залах пробуждался Король Теней, Гариус день и ночь проводил ритуалы. Упёртый мерзкий старикан, хотя теперь он совершенно по-мальчишески обсуждал с Бишопом женщин, вино и способы избежать преждевременного отцовства. Без лица и не понять, кто перед ним: юнец-сердцеед или импотент, померший в позапрошлом веке. Вот и сейчас Гариус уселся рядом, чтобы покормить заложника с ложечки, и надоедать пустой болтовнёй. — Как поживает наш красавчик? Бишоп закатил глаза. Ему внука захотелось, что ли? Вот и выкрал его, следопыта, на пути к границе с Лусканом. Держит здесь… Ради чего? — Решил выкуп за меня требовать, Гариус? Ты украл не того. На меня всему отряду плевать, ты украл самого бесполезного из всех. Холодная кисть некогда самого могущественного из владык Лускана коснулась небритой щеки Бишопа. Родина всё таки настигла его, гнилые руки Лускана достанут его даже в Стене. Они бы выцарапали его из неё, как клешни крабов вскрывают утробы мёртвых тюленей, выброшенных на берег. Если закрыть глаза и прислушаться, можно услышать, как отечество взывает к нему колыбельной морских волн. Изморозь холодных штормов с «барашками» у берегов. Бушующие воды перекатывают гальку, прячут свет от маяка в пучине, пенятся. Гариус пахнет домом. Вот бы Каллисте показать родные берега. Бишоп слегка дёрнулся. Чувства к Каллисте всё ещё натянутой проволокой стягивали сердце — лучше лишний раз их не бередить. Он бы хотел показать ей ту деревню, бывшую некогда его естественной средой обитания. Он бы провёл возлюбленную по каждой тропинке родного леса, научил бы собирать ядовитые травы и плавать в реках, уходящих прямо в море. Каллиста ведь показала ему родные болота. Каллиста… Его фея из трясины, пахнущая тиной и торфом. Он был её лесным оленем, с шёрсткой гладкой и мягкой, как пух на летнем лугу. Она сама так сказала. Теперь всё это мертво: её стихи, посвящённые ему, горячие ласки и громкие стоны над пропитанными их потом простынями, разделённые на двоих закаты и глупые ссоры. А ради чего, скажите, пожалуйста? Проклятого мира, которому было и есть глубоко наплевать на них? Разве Нашеру жаль двух влюблённых, разлучённых войной с Королём Теней? Ему на голодающих детей-то было наплевать в собственном городе. Бишоп видел своими глазами руины Иллефарна и Нитерила, целые города вымерли и были уничтожены, кости живших в них стёрлись в пыль, и даже призраки сошли с ума от одиночества. Та же участь постигнет их, и плевать, спасёт Каллиста свой любимый Фаэрун или нет. Пройдет десять, двадцать сотен лет, и никто даже не вспомнит о её подвиге. Мир останется прежним, негодяи будут насиловать сирот, а безбожные богатеи наживаться на нищих и убогих. Разве что местная библиотека пополнится ещё одной зачуханной книжонкой про деву-рыцаря, одолевшую огромную чёрную тень. Но Каллисте было наплевать, она хотела спасти мир ради него. Что ж, в эту игру можно играть и вдвоём. Ради неё он этот мир уничтожит. — Слышь, кусок деда! Да-да, ты! Ты что здесь других дедов с дырой вместо жопы видишь? Хочешь моей помощи в убийстве Каллисты, мог бы просто попросить. — И с чего бы мне тебе верить? — С того, что мы с тобой из одного теста слеплены. Из отборного лусканского плесневелого теста, Гариус. Мы знаем чью сторону надо принять, чтобы выжить. — И что ты хочешь? Ты продажен и обладаешь гнилой, изъеденной червями душой, Бишоп. Среди нас тебе и место. Ты нежить, ты труп, облачённый в слепящий свет. — Король Теней ведь умеет воскрешать? Гариус кивнул. — Я хочу себе Каллисту. И всех её друзей, кто придёт за ней. Хочу чтобы их оживили. — Сантименты? Даже тебя она изменила… — Только чтоб как полагается воскресили! Не скелетом и не нежитью, а вот как есть, во плоти. — С губами, ведь иначе она не сможет целовать цветы и кошек… В голове гудело, кандалы натёрли, ноги затекли и больно щипались. Тело требовало внимания, заботы, ныло и хотело домой, к Каллисте. Бишоп подумает о словах Гариуса потом. Только к погрызанным крысами костям он ещё не ревновал… А ведь ревновал пару раз даже к Гробнару. Наверное, поэтому обманул беднягу и завладел кодом активации конструкта. К конструкту тоже ревновал. А когда Лорн гонялся за ней по всей арене на так называемом суде божьем, чуть с ума не сошёл. Хорошо Каллиста избавила его от участи рыдать над сырой могилой. Он бы не стерпел и разделся бы там же, и измазался бы грязью на рыхлой земле, да он бы предпочёл там же подохнуть, чем прожить хоть секунду дольше без неё. Если миру суждено погибнуть, они умрут вместе, пусть даже она возненавидит его, пусть последнее слово от неё, адресованное ему, будет проклятием, или признанием в любви перед острым клинком в его сердце, пусть хоть зубами ему кожу с лица рвёт! Они уйдут вместе, и не нужен ему этот мир без неё, и как же ему жаль, что ничто уже не может сложиться для них иначе. Никак. Никогда больше.