Нерассказанная история

У БИШОПА КРИВОЙ ЧЛЕН У БИШОПА КРИВОЙ ЧЛЕН У БИШОПА КРИВОЙ ЧЛЕН Гариусу дико зудело. Он бы хотел привязать Каллисту к кровати и нескончаемо кричать ей это в лицо, будто бы сие открытие могло бы произвести на неё неизгладимое чувство отвращения к следопыту. Будто бы она сама ещё не подозревала об этом, не разглядела, не распробовала на вкус, не нащупала, не заметила, не почувствовала. Мечтают ли слепцы о картинах? Хотят ли обладать великолепными творениями лучших мастеров, спрятать их ото всех, и сами не иметь возможности ими насладиться? Он ведь всё променял: и поцелуи, и ласки, и пляски на могущество, силу и бессмертие. В одной его длани была собрана мощь нескольких армий, щелчок пальцев отнимал жизнь магией смерти, лучи солнца не обжигали плоти. И на голове всегда безупречный порядок — синее пламя. Он уподобился самой смерти, он станет вечностью, нескованной цепью времени. Мальчишка, Бишоп, напомнил ему о собственных детях. Где они теперь? Как выглядят его внуки? Почему он отпустил ту горничную с бастардами, отослал прочь? Мог бы этот юноша быть одним из его отпрысков? Его с Каллистой ребёнком? Какая бы славная вышла семья. Гариус бы ревновал мать к сыну, сын мать к отцу, мать бы завидовала дружбе отца с сыном. И так по кругу, до скончания веков. Они смогут притвориться, у них будет так много времени, что они успеют придумать и сменить тысячи ролей. Без животного влечения в холодных телах среди мертвецов. В вечном макабре диких кошек. Простые желания смертного, обретшего бессмертие. Имитация лёгкого счастья, не обременённого интеллектом. — Ты знаешь, я ведь мог бы убить тебя прямо сейчас, что мне мешает? — Гариус направил луч боли в Бишопа, заставляя того извиваться на полу, как угря на раскалённой сковороде. — Грёбанный садист! Старый… В этом Бишоп был прав, как никто: Гариус старый, таким его впервые увидела Каллиста, образ немощного старика-неудачника плотно закрепился в её головушке. Поэтому её так тянуло к Бишопу — он был старше неё, но всё равно молодой. Пусть увидит и старость следопыта тоже, тогда она непременно разлюбит неотёсанного, пустого, озлобленного шакала с подпалинами. Когда сойдёт с его переломанных костей мясо и истлеет красота, от Бишопа останется пустота.  Гариус годами заполнял дыру в душе, спрятанную под коркой спёкшейся крови в артериях, книгами, путешествиями и знаниями о магии. Он превратит жизнь после смерти Каллисты в сказку и волшебное приключение, никто иной не смог бы. А он сделает это ради неё. Она должна умереть молодой, и сохраниться в теле, ведь без того она сама будет несчастна. Гариусу было бы всё равно на её внешний вид, зомби ли, скелет ли, он видел суть Каллисты, а не форму. Хоть форма и была округла и приятна. Глупая. Не знает, чего ей будет на самом деле лучше, выбирает не то и не тех. Самая опасная хищница в любой клетке, уходит к человеку добровольно, как некогда волки. И кем в итоге стало могучее, свирепое животное от людского к ней обращения? Шавками. Бездомными собаками с поджатыми хвостами. Человек портит всё, к чему ни прикоснётся: волов он заарканил и превратил в тупых коров, свободных горных архаров сделал баранами. Даже растения стали немощными, неспособными выжить без заботы человека. Первородная суть всего была утрачена и живут они все в совершенно искусственном мире. Это сон, это не настоящий мир. Уже нет. Он, Гариус, заставит Каллисту проснуться: пробудит спящее древнее зло в ней, первородный, истинный хаос, из жерла которого некогда явились в мир демоны. Если Бишоп не сможет склонить её к тьме, Гариусу придётся убить Каллисту и молить о её воскрешении.