Остролистовый венец

      Когда Рон доел свой тортик, они пошли в библиотеку и честно весь вечер читали о фиделиусе.       Но это не было главной темой, которая их волновала.       — Он тысячу лет был один, — вздыхала Гермиона.       — Жил в тёмном каменном мешке, и мы не знаем, что он ел, — вторила ей Холли. — Змеи могут голодать месяцами, но он же не просто змея…       — Скорее всего, он ничего не ел, потому что Гонты его не кормили вообще…       — Вы обе сейчас очень сильно напоминаете мою маму, — заметил Рон, устав слушать их причитания.       — Мы сделали всё, что могли, — недовольно ответила ему Гермиона. — Дай нам обсудить наши впечатления.       — Мы сделали не всё, что могли, — тихо сказала Холли. — Мы не знаем, что у него со здоровьем. Он тысячу лет провёл в склизком тёмном каменном мешке без еды. Мы не знаем, что он чувствует после этого. Он был рабом. Он подвергался насилию. Он…       Она знала, каково это — жить в тёмном маленьком чулане, быть рабыней и постоянно избитой.       Но до попадания в Хогвартс она не знала ничего другого. А он знал. Он когда-то был свободным. Он когда-то привык знать, что он сильный и на многое способный. Но она провела в чулане десять лет, и она всё-таки выходила на свет, когда от неё что-то требовалось, или когда ходила в школу.       — ПТСР, — тихо поняла её Гермиона с родителями-врачами.       — И не только, — согласилась Холли.       — Депрессия.       — Как он вообще ещё способен с нами разговаривать…       — Что это сейчас был за набор страшных слов от Гермионы? — подозрительно уточнил Рон.       Гермиона и Холли переглянулись.       Холли вздохнула.       — Мы говорили о проблемах с ментальным здоровьем, которые у него могут быть, — ответила Гермиона, странно смотря на Рона.       — Что?       — Рон, как у магов лечат психические заболевания? Есть ли у магов психиатры и психологи? — Холли была мягче и добрее.       — Какие заболевания? Кто?       — Понятно, — вздохнула Гермиона. — Пойду к мадам Пинс, больше тут спросить некого.       Рон растерянно смотрел ей вслед, Холли думала.       — Рон, а какие-нибудь целители душ или что-то вроде того у магов есть?       Он задумался.       — Не слышал о таком, но ведь должны быть. Но… я слышал о том, что Локхарта с его потерей памяти отправили в отделение Мунго для душевнобольных? — радостно вспомнил он.       — Вот, уже что-то. Значит, оно есть. Значит, там душевнобольных как-то лечат!       — Но Салазар же не душевнобольной, — возразил Рон. — Он же, ну, нормальный.       На самом деле, у Холли тоже было очень слабое представление об этом обо всём. Она что-то знала только потому, что однажды года три назад в Литтл-Уингинге прыгнул под поезд молодой парень, и все только и твердили, что о сумасшедших. Холли что-то спрашивала у учителей. Что-то.       — Нормальность — сложная штука, — медленно сказала Холли, смотря в стену. — Что у магов делают, если кто-то, например, пытается убить себя? Не для чего-то, не с какой-то особой целью, и не по глупости — а просто, чтобы его, такого вот человека, не существовало?       Рон заметно растерялся.       — А так бывает? Чтобы… не ради ритуала, не по глупости?..       Холли ничего не знала о ритуалах, для которых надо убивать себя, но подумала, что это тоже не выглядит штукой, которую сделает здоровый человек.       — Бывает. Ты никогда о таком не слышал?       — Может, это так у магглов бывает, а у нас нет?       — А чем в этом плане маги отличаются от магглов? Мы ведь все одинаковые люди. Вряд ли магия влияет на это.       Рон снова задумался.       Холли смотрела в окно, не видя, что там происходит, и не знала, о чём она думала.       Где Гермиона? Гермиона всегда умела сказать что-то, что было нужно именно в этот момент.       Холли не умела. И она знала, что всё, что она сказала Салазару, было не тем.       Не тем.       Но она не знала, что было бы тем.       Она сморгнула и обернулась. Гермиона с серьёзным видом о чём-то беседовала с мадам Пинс.       До Гермионы и Рона у Холли не было ни одного близкого человека. До Гермионы и Рона Холли вообще не должна была говорить — не имела на это права, если её не спрашивали.       У неё, наверное, не было возможности научиться говорить так, чтобы её слова были о том, о чём она хотела.       — Послушай, — медленно сказал Рон. — Мы ведь говорим о том, что является болезнью, правда?       — Безусловно.       Холли уже не нравилось то, как он начал. Но она чувствовала, что это было важно.       — У магов и у магглов разное… отношение к болезням. От обычной простуды маггл будет лежать неделю. А маг выпьет бодроперцовое и пойдёт дальше. Если маггл сломает ногу, то он месяц будет ходить на костылях, мне папа рассказывал. А маг — если он не Локхарт, конечно, — Рон натянуто усмехнулся, — срастит кисть одним заклинанием. Для магов серьёзная болезнь — это чаще всего та, которая уже неизлечима. Которая уже навсегда. Звучит… не в тему, да?       — Нет, я поняла, что ты пытаешься сказать. Либо одним заклинанием, либо никак, да?       — Да. Примерно так.       — То есть, маги почти не болеют.       Это было утверждение, а не вопрос.       — Что-то вроде того. Если у тебя какая-то проблема, то ты идёшь к целителю, а на следующий день у тебя всё уже в порядке. Тебе не обязательно что-то знать о своей болезни, тебе не нужно о ней думать. Это на уровне… поспать, если устал.       — И ты думаешь, что такие штуки… тоже лечатся одним заклинанием или одним зельем?       Рон смутился.       — Я не знаю. Наверное.       Холли снова смотрела на Гермиону. Мадам Пинс писала той какую-то записку на бумажке. Или что-то вроде того.       — Было бы хорошо, — сказала она, снова посмотрев на Рона. — Просто… Это ведь штуки, которые возникают из-за того, что твой мозг в твоей голове начинает неправильно работать. Мне так учительница говорила. В маггловской школе. Разве можно одним заклинанием или зельем заставить правильно работать такую сложную штуку?       Рон тоже некоторое время смотрел в окно.       Холли закрыла и отложила тетрадку, в которую выписывала всё важное про фиделиус. С фиделиусом на сегодня было покончено.       Рон поморгал, отвернувшись от окна.       — Мы говорим о Салазаре, — напомнил он. — А не о чём-то непонятном. Почему ты думаешь, что у него это есть? Я понимаю, надо проверить, что у него со здоровьем физическим, посмотреть, как надо лечить змей, посмотреть, что у змей вообще бывает не так со здоровьем… но почему ты думаешь, что у него есть вот это?       Холли вздохнула. Она остро чувствовала себя очень маленькой и глупой перед огромной — больше, чем василиск — проблемой.       Это было что-то более сложное, чем защитить философский камень или спасти Джинни от василиска и Волдеморта. Впервые за очень долгое время, практически за всю жизнь, она, привыкшая всегда и со всем справляться самостоятельно, отчаянно желала, чтобы у неё был кто-то взрослый, образованный, умный и опытный. И помог.       — Потому что он попросил меня убить его. Предложил сразу три способа, два из которых были для него очень мучительны. Объяснил, как, предложил посодействовать.       — Для того, чтобы он больше не смог убивать школьников по приказу Волдеморта.       — Да. Но у него была тысяча лет, Рон. Тысяча лет, чтобы придумать фиделиус. Или другой способ. Он мог сказать «помоги мне». Или что-то ещё такое. Он не хотел, чтобы мы придумывали фиделиус, Рон. Он хотел умереть.       — Тогда почему он позволяет нам… делать всё это?       За окном было темно, лишь над лесом была бледная полоска.       Холли моргнула и заставила себя смотреть на Рона, а не туда.       — Мне кажется, потому, что у него нет сил. Это… смириться с нами — легче, чем пытаться нам что-то не позволить.       Рон вздохнул.       — Ничего. Сейчас придёт Гермиона и что-то нам про это расскажет. В крайнем случае… у магглов же есть лекарства от таких проблем?       — Есть. Хотя я не представляю, что именно нам нужно.       Это было слишком сложно.       Бежать, драться, колдовать — это всё казалось таким лёгким сейчас, когда у неё была проблема, которую нельзя было решить тем, чтобы просто побежать и подраться.       Холли снова обернулась. Гермионы около мадам Пинс не было — видимо, ушла за книгами.       — Мы можем защитить его от внешней опасности, — сказала Холли, всё-таки смотря в окно, а не на Рона, потому что это было слишком сложно. — Защитить его от Волдеморта как-то даже слишком легко. Но мы не можем защитить его от… вот этого. И… мы… Я ненавижу нас, — почти уверенно сказала она, не видя ночи за окном. Хоть это и не было правдой. — Мы всё равно запираем его в тёмном каменном мешке. Да, мы… в состоянии дать ему еды, сделать там тепло, сухо, чистую воду… Мы можем, но какой в этом прок, если он всё равно в тюрьме? Ему не станет лучше от этого.       Казалось бы, они победили — опять, уже в какой раз, третий, наверное, но всё же, они победили Волдеморта. Но он… он всё равно был здесь, с ними, был трепещущими тенями от факелов и свечей, обволакивал невидимой тьмой в воздухе.       Где-то оставалось ещё сколько-то кусочков души, которые могли помочь ему возродиться. Где-то ходили Пожиратели Смерти — но он один был хуже их во сто крат.       По-настоящему победить его было намного, намного сложнее, чем… то, что всё время делала Холли. Они просто отбросили его, они отбросили врага, временно заставили его отступить.       Временно.       И они были слишком одни перед ним.       — То, что мы можем иногда гулять с ним, не решит проблему никак.       Она повернулась. Рон тоже смотрел в окно, как будто искал там ответа и помощи.       Окно было сегодня очень популярно.       — Можем, — согласилась Холли. — Ночью.       Везде Тьма.       И у Хогвартса были тёмные недра с тысячелетним узником внутри.       И её ответ был не в тему.       Будь он злодеем, которого надо просто убить, было бы гораздо легче.       — Мы выучимся и убьём Волдеморта.       Рон был, конечно, прав. Но это была так себе поддержка.       Тёмный чулан, подчинение, побои.       Всё это — в тысячекратном размере.       — Бесит непередаваемо, — как-то очень легко заметила над головой Гермиона. — Целая страна взрослых и сильных магов, министерство, аврорат, Отдел Тайн, и ловить и наказывать преступников — их работа. Профессор Дамблдор с опытом борьбы с Тёмным Лордом Гриндевальдом. Он ведь победил его. Нам двенадцать, мы должны учиться. А тебе самой нужна помощь с родственниками. Почему мы должны выучиваться и побеждать его? Почему именно Холли?       — Пророчество. — Напомнила Холли. — И говори «Гарри». На всякий случай.       — Вот именно. Оно даже не о тебе. Оно о человеке, которого не существует, Гарри. Оно бессмысленно.       — Он существует, — возразила Холли. — Он — это моя маска. В этом есть смысл. Просто… это слишком сложно. Но это есть. Какие у тебя результаты?       Гермиона неодобрительно поморщилась, но это был не первый их спор об этом.       — Плохие, — признала она. — Вот книжки, которые есть. У магов такие штуки — редкость, и по ним не слишком-то есть лекарства или врачи. Мадам Пинс сказала, что в отделении больницы Святого Мунго для душевнобольных сейчас лежат три человека, на них на всех одна палата. Один из них — как раз Локхарт, хотя никто не уверен, что он там должен быть с его амнезией. Остальные двое — родители Невилла Лонгботтома.       — Когда профессор Дамблдор рассказывал мне о пророчестве, он говорил, что Невилл лишился родителей, — вспомнила Холли. — После нападения Пожирательницы Смерти Беллатрисы Лестрейндж. И… её мужа и брата… или брата мужа… Лестрейнджей, в общем, но в первую очередь он упоминал Беллатрису.       — Да. Она запытала их до безумия. Мадам Пинс сказала, что всего не знает, но знает, что они ничего не понимают, и не говорят, и… и ничего, в общем.       — А чего всего две книги? — подозрительно спросил Рон.       Какие-то «Душевные хвори» и «Безумие в мире магов».       — Потому что никто этим не занимался никогда. Я даже не уверена, что мы найдём там что-то про суицидальные мысли, попытки и поведение. Маги этим не занимались вообще.       Книги они честно просмотрели. И там действительно ничего не было. Там было описано что-то, похожее на шизофрению (по словам дочери врачей Гермионы), и было очень много про безумие, которое насылается проклятьями или вызывается зельями.       — Что, Грейнджер, Поттер сошёл с ума?       Каким ветром Малфоя занесло в библиотеку после окончания учебного года, они не знали. Наверное, Малфой тоже не знал.       — Нет, решаем, как будем тебя лечить.       — Подожди. — Холли подняла руку, чтобы остановить начинающиеся разборки. — Малфой, ты же чистокровный, с детства живёшь в магическом мире, со всеми общаешься и всё знаешь.       Малфой явно обалдел от такого серьёзного тона и отсутствия попыток сказать гадость.       И насторожился.       — И что из этого?       — Что делают чистокровные маги, когда их знакомый или член семьи хочет умереть и собирается себя убить? Специально, но не ради чего-то необходимого и не по глупости или… всё такое?       Малфой фыркнул.       — Обычно подсказывают хороший ритуал с принесением себя в жертву, который на данный момент принесёт пользу семье, роду, его детям или кому-то ещё. Или хотя бы выгоду партнёрам. Это же так много энергии — человеческая жертва, да ещё добровольная!       Гермиона ошалело хлопала глазами.       — То есть, вы просто… даёте человеку умереть? — шокированно прошептала она.       — И извлекаем из этого пользу, — гордо сказал Малфой. — Главное, чтобы он просто так не убился, как тупой маггл. Если просто так убьётся, то это тот ещё позор.       — Серьёзно?..       — А что такое, Грейнджер? — фыркнул Гойл, как всегда, стоя за Малфоем. — Что за сопли? Хочет — пусть умирает, это его дело.       — Мы же не магглы паршивые, — добавил Крэбб, очевидно, чтобы задеть Гермиону.       — Вот и ответ, — просто сказала Холли, больше не обращая внимания на Малфоя. — Этим миром правят чистокровные рода, в которых такая штука — норма. Они не лечат это. Они извлекают выгоду.       Малфой гордо задрал подбородок, а Гермиона сжала кулаки.