Остролистовый венец

      Холли, как и всегда, сидела в своём чулане одна. При свете фонарика она делала домашнее задание на лето по истории магии. Делать это было ужасно скучно, но необходимо. К тому же, она ужасно устала за день — весь день она работала под присмотром тёти и дяди, и у неё не было времени делать что-то такое. Более того, если бы тётя и дядя увидели, что она смеет изучать магию у них дома, ей пришлось бы очень и очень плохо.       В учебнике по истории магии был написан какой-то бред. Сейчас они проходили времена святой инквизиции и сжигание магов и ведьм на кострах. В учебнике писали, что маги и ведьмы совсем никого не боялись и сгорать на кострах даже любили, потому что использовали пламязамораживающее заклинание, которое делало огонь приятным для них — а потом немного изображали стоны и крики и аппарировали из пламени. Звучало весело, но даже в очень сонном и усталом состоянии Холли понимала, что инквизиторы не могли не отбирать у магов палочки — а без палочки среднестатистические колдуны и ведьмы не могли почти ничего.       Так что очередное эссе по истории магии Холли писала, с трудом сдерживая скепсис.       Холли исполнилось тринадцать лет, но об этом она не помнила. Трудно было помнить о своём дне рождения в таких условиях, как у неё.       Она знала, что прошло где-то пять недель каникул. Её сова Хедвиг носила ей письма от друзей — они с Хедвиг встречались по вечерам в непросматриваемом из окон углу двора, Холли прятала письма, и Хедвиг улетала. Сову её дядя и тётя категорически не хотели видеть в доме, и поэтому летом Хедвиг жила своей жизнью. Иногда Хедвиг даже пыталась приносить Холли пойманных мышей — даже сова понимала, что девочка слишком мало ест. Впрочем, дядя и тётя Холли наверняка тоже это понимали, но им было всё равно. Холли от мышей честно отказывалась, но от доброты совы хотелось плакать.       Из писем она знала, что семья Рона выиграла в лотерею семьсот галлеонов — деньги они собирались потратить на ремонт дома. Также Рону нужна была новая палочка. Гермиона с родителями поехала во Францию.       Про Салазара и его проблему они не писали ничего, но Холли верила, что какие-то результаты у них есть. Хотя бы у Гермионы. Они же не могли просто взять и забыть об этом, правда?       Холли страшно клонило в сон, дурацкое эссе про псевдоисторические глупости расплывалось перед глазами — но вдруг в чулане раздался хлопок.       Холли вздрогнула. Первая её мысль была о том, что сейчас прибежит дядя и побьёт её.       — Тише! — первым же делом зашипела она, направив фонарик на пришельца.       Домовик зажмурился от яркого света.       — Пинни будет тише, добрая госпожа! — залепетал он, закрываясь руками. — Пинни уже наложил защиту от звуков, никто за пределами этой комнатки не услышит слова доброй госпожи и Пинни!       — Хорошо, — успокоилась Холли, направляя фонарик в потолок. — А светло сделать можешь?       Под потолком чулана появились светящиеся огненные шары.       — Спасибо, Пинни. Что случилось?       — Бедный хозяин Салазар ничего не ест! — трагически сообщил домовик. — Уже третью неделю! Домовики Хогвартса не могут понять, почему, ведь хозяин Салазар не может говорить! Домовики разбудили хозяина Салазара, но хозяин Салазар не хочет есть! Совсем! Бедный хозяин Салазар не хочет есть! Пинни сам проверял, коровы здоровые, хорошие!       — Пинни, отвернись, пожалуйста, я переоденусь, — вздохнула Холли. — А лучше принеси, пожалуйста, бодрящего зелья?       Пинни послушно исчез.       Когда Холли переоделась, он снова появился с чашечкой в руках. Холли обычно пила бодрящее зелье из склянок, а не из красивых чашек, и поэтому слегка удивилась. Однако выпила и сообщила Пинни, что готова.       Миг, хлопок — и она стояла в зале с колоннами. Салазар спал там, свернувшись кольцами. Однако, услышав хлопок и, вероятно, почуяв её запах, он медленно поднял свою огромную голову.       — Холли, — установил он. — Не думал, что эти бессмысленные домовики пойдут на такие меры.       Холли ни разу не общалась с Салазаром с тех пор, как узнала, что он — Слизерин.       Однако она не робела.       — Они не бессмысленные, — ответила она. — Они о тебе заботятся. Потому, что мы попросили. И потому, что ты — их хозяин, а домовики заботятся о своих хозяевах.       — Угадала, да? — разочарованно спросил он.       — Нет, домовики сказали. Хотя догадаться было бы несложно, но мы глупые. Однако, поверь, в твоём положении нет ничего постыдного. Вообще ничего.       — Это не тебе решать.       — Как раз-таки мне, потому что точно не тебе — а больше тут никого нет, — возразила Холли. — Однако. Почему ты не ешь?       — Не хочется.       Наверное, если бы змей мог пожать плечами, он бы пожал.       — Почему? Корова плохая? Или ты хочешь, например, лошадь?       Огромная коровья туша без головы лежала тут же на огромном серебряном подносе, на который стекала кровь. Выглядело жутковато, но Холли таким было не пронять.       — Нормальная корова. Но я просто ничего не хочу. Я не хочу есть.       — Есть надо, чтобы жить, — вздохнула Холли.       — Ты сама не ела довольно долго, — заметил Салазар. — Я чувствую по запаху. У тебя бедная семья? Или какие-то проблемы?       Холли не ела два дня, потому что это было очередным её наказанием. Что ж, видимо, Хедвиг тоже чувствовала по запаху.       — У меня всё хорошо, — бодро соврала она. — Давай так договоримся: если ты поешь, я попрошу у домовиков еды и тоже поем. Так пойдёт?       — Так себе шантаж, — заметил Салазар.       — Придумаю получше — сразу же сообщу. Но учти: если ты есть не будешь, то я тоже не буду. Попрошу Пинни перенести меня домой, а там мне ещё минимум сутки голодать. Но я чисто ради тебя у них ничего не попрошу.       — Это глупо, — сообщил ей Салазар очевидное. — И очень по-детски.       — Мне двенадцать, — напомнила Холли, делая вид, что не помнит, что в его время в двенадцать уже и замуж могли выдать. — Так ты есть будешь?       — Да уж придётся, видимо. Только отвернись, пожалуйста, это не самое приятное зрелище.       Он стесняется. Боже.       Холли вздохнула и отвернулась.       Она слышала, смотря в стену, как сзади неё двигается змеиное тело, услышала чавкающий хлопок и даже могла себе представить, как кровавая туша исчезает в огромной пасти василиска.       Но она, конечно, не оборачивалась.       До тех пор, пока Салазар не прошипел:       — Можешь посмотреть. Попроси, пожалуйста, домовиков прибраться и принести тебе еды.       Холли послушно повернулась. На серебряном подносе осталась только кровь.       — Пинни, — неуверенно позвала она. — Убери, пожалуйста, поднос, и принеси мне какой-нибудь еды. Сколько сейчас времени?       — Три часа тринадцать минут, — пролепетал домовик, счастливо улыбалась Холли. — Добрая госпожа такая умная!       — Не думаю, — прокомментировал Салазар.       Холли его проигнорировала.       — Тогда принеси что-то вроде завтрака, пожалуйста, раз уже почти утро.       — Пинни сделает, добрая госпожа.       Домовик исчез вместе с подносом и каплями крови на полу, а рядом с Холли появился стол и удобное кресло.       Холли села.       — Ты будешь так приходить каждый раз, когда я не ем? — обречённо поинтересовался Салазар.       — Думаю, да. Мне не сложно.       Перед ней появилась тарелка и приборы, блюда с блинами и целая куча плошечек с разными джемами, сметаной, мёдом и даже растопленным шоколадом.       — Спасибо, Пинни, — сказала она в воздух.       — Да, теперь они тебя обожают, — заметил Салазар, причём — даже без недовольства.       Холли приступила к еде, потому что — да, она очень хотела есть.       — Лучше расскажи, как тебя угораздило стать василиском, и можно ли тебя расколдовать?       — Думаю, что нет, — нейтрально ответил Салазар.       — Почему?       — Я пытался убить василиска, чтобы заполучить его шкуру, кости, яд. Но он укусил меня. Мои друзья не нашли способа спасти меня, я лежал в стазисе несколько лет. Но в конце концов они заставили яд и кровь во мне не убить меня, а превратить меня в такого же василиска. Отменить заклятие, наверное, можно… по крайней мере, в моём замке сохранились их дневники с описанием того, как они меня превращали. Но тогда яд во мне убьёт меня. А ты этого не хочешь. Я не заставлю тебя брать на себя мою смерть, если ты этого не хочешь.       Благородно, ничего не скажешь.       — То есть, от яда василиска нет противоядия? — спросила Холли, намазывая шоколад на блин.       Она не знала, когда ей удастся поесть в следующий раз, и сколько ей удастся съесть, и поэтому считала, что поесть надо хорошо.       — Почему же? Есть. Это слёзы феникса. Только вот где ты найдёшь феникса? Их и в наше время… если они существовали, то мои друзья их не нашли.       — Тоже мне, загадка! — Холли почти рассердилась. — У директора Дамблдора есть феникс!       — Да? — Салазар страшно удивился, даже вздрогнул и резко поднял голову. Но потом медленно и печально положил её обратно на свои кольца. — Ну, вы можете посмотреть записи моих друзей. Но я всё равно не думаю, что вы, трое детей, сможете что-то с этим сделать.       — Но мы ведь можем попробовать, верно?       — Пробуйте. Может, научитесь чему-нибудь хорошему. Например, староанглийскому языку и латыни.       Язвительный тон у него получился плохо, слишком устало и безразлично. Но Холли, конечно же, поняла, что это был он.       — Ничего, словари ещё никто не отменял. А как ты современный английский выучил?       — Гонты.       И Холли не могла знать, что скрывалось за этим словом. Просто выучил — или они его пытали, заставляя учить язык, чтобы какие-нибудь их жёны, не знающие змеиного, тоже могли отдавать ему приказы?       Она не могла знать.       Она наелась.       — Тебе хочется спать, — сказала она ему. Она очень чувствовала его усталость. — Спи, я пойду. Но если ты ещё чего-то не будешь есть, то домовики мне скажут, и я приду снова.       — К сожалению, верю, — ответил Салазар. — Хорошего тебе лета.       — До свидания.       — До свидания.       — Пинни, перенеси меня обратно домой, пожалуйста. Большое спасибо за еду.       — Добрая госпожа такая добрая! — растрогался Пинни.       Хлопок — и Холли сидела в своём чулане под лестницей.       В котором горел свет.       При виде неё тётя Петуния в дверях взвизгнула.       — Ты! Дряная девчонка! Как ты смеешь делать эти… эти… эти штуки?! Исчезать и появляться из ниоткуда! В моём доме!!       — Она вернулась! — взревел дядя Вернон, жутко топоча по пути к чулану.       — Вернон, она вернулась!! — визжала тётя. — Появилась из воздуха!!       Видимо, Пинни своим хлопком всё-таки кого-то разбудил.       — Ты! Ненормальная дрянь!! — Дядя Вернон сдвинул с дороги тётю и кинулся к ней. Холли отшатнулась и вжалась в стену, но дядя схватил её за руку и поволок за собой.       На выходе из чулана она споткнулась о порожек и упала, но дядя не обратил на это внимания и продолжил быстро тащить её по полу. Она пыталась подняться, но задевала ступнями и коленями все углы и порожки, дядя тащил её слишком быстро, чтобы она смогла успеть подняться, а рука, за которую он её волок, уже очень болела.       — Как ты смеешь?! — верещала тётя. — Ты, ободранная сучка! Как ты смеешь в этом доме делать свои ненормальные штуки?! Мы о тебе заботимся! Кормим тебя! Растим, одеваем! Мы даже позволили тебе отправиться в эту твою поганую школу! А ты!       Дядя доволок её до входной двери, и за то время, пока он открывал её, Холли всё же смогла подняться и встать на ноги.       Но ненадолго. Дядя открыл дверь и выволок её наружу, отпустил и пнул ногой в спину, так, что она упала лицом в дорожку и ободрала щёку и локти.       — Убирайся вон, паршивка! Убирайся, чтобы мы тебя больше не видели!!       Дверь захлопнулась.