мой самый лучший.

Дима молчит. От этого у Шепса немного трясуться колени и потеют ладони. В голове лишь "Бля, ну скажи что-нибудь уже", но Дима все так же молчит. Самому Матвееву тоже не особо то и в кайф стоять столбом, но он просто не знает, как ему ответить. Олег понимает, что тянуть уже бесполезно, ибо успел таки опозориться. Он сокращает дистанцию между ними до минимума, кладет руки на плечи Матвеева. Эта позиция Шепсу не нравится, и он решает обвить руки вокруг чужой шеи. Олег не в силах сейчас заглянуть в карие глаза, поэтому одаривает взглядом малиновые губы Матвеева, тянется к ним ближе. Ближе, ближе, ближе... — Олег, стой, — почти шепчет Дима, заглядывая прямиком в бирюзовые глаза. Он упирается руками в грудь Шепса, пытается отодвинуть. Дима не может понять себя. Что с ним не так? Он ведь так этого хотел, мечтал, засыпал с мыслью об этом. Но сейчас все иначе. Осознание моментально пришло к Матвееву именно в этот момент. Именно сейчас. Он не был не готов. Не готов к тому, чтобы их передружба перешла, возможно, во что-то большее. А если он и вовсе все испортит, если пойдет на поводу у своей пятиминутной слабости? Никто не может знать наверняка, какие последствия за собой может потянуть одно лишь димино решение. У Матвеева в мечтах этот момент был прописан до нельзя слащаво, радужно и даже в какой-то степени смешно. Смешно от того, насколько нереальным и сказочным представлял себе Дима их не завязавшиеся пока отношения. А будут ли они вообще? Вдруг все наоборот пойдет ко дну; вдруг их общение станет менее комфортным, более отстраненным? Может Олег сейчас и сам не осознает, что делает. А если и осознает, то скорее всего точно не обдумывал последствия. Хотя вдруг в представлениях Шепса это было равноцельно диминым мечтам? В плане того, насколько гладко все будет. Не стоит отрицать и того факта, что Олег – все еще подросток. "Все еще подросток..." Матвеев отмахивался чем-то по типу "Шестнадцать лет ему, половое созревание, гормоны бушуют, не более. Сам через это прошел." Всего лишь идиотские отмазки и нежелание войти в понимание ситуации. Безответственность. — Да че не так то? — прыскает Олег немного не с той интонацией, с коей планировал, заставив Матвеева вырваться из тягучей пелены навязчивых мыслей. Вместо аккуратного вопроса в голосе Шепса послышалось легкое раздражение, заставившее кончики ушей неярко покраснеть – не понятно: то ли от реального раздражения; то ли от напряжения; а может, напротив, виной всему смущение, существование которого парень старается отрицать до последнего. — Бля, в смысле... — Шепс резко отходит от Димы на пару небольших шагов. Взгляд мечется с Димы в пол, от пола вновь на Диму. Фразу закончить не получается – ситуация давит, напряжение заставляет язык заплетаться, пока в горле комом оседают невысказанные слова. Что говорить? Что делать? Как ухватиться за нужную мысль во всем этом скомканном каламбуре, крутящемся в голове? Олег ясно ощущает неприятный жар в районе скул, что медленно и мучительно распространяется по шее, застывает на кончиках ушей, на этот раз ярко отображая чувство неловкости, окутавшее его словно цунами с головой, не давая выплыть, сделать и глотка чистейшего и столь необходимого сейчас спокойствия. Невыносимо стыдно за себя, за свой необдуманный поступок, совершенный (ну, почти) с целью ублажить свои плотские секундные желания. Как он теперь выкручиваться будет? "В смысле "как"?" — ловит себя на мысли Олег. Зачем выкручиваться? Он скажет прямо. "А что я скажу?" А что он скажет? Что его резко заитересовал дружеский слюнообмен? Или это просто шутка была, и вовсе Шепс не хотел его целовать? Если нет, то Олег не знает, как ему это объяснить. Ему ведь девушки нравятся. Шутка на счет ориентации, выкинутая ранее, остается шуткой. Пускай слишком запущеной, но шуткой. Никогда Олегу не нравились мужчины. Никогда. Всегда его тянуло только к противороложному полу. Только девушки. Блондинки. А Дима даже не блондин. У него русые длинные волосы. Нет. Олегу не нравятся мужчины. И никогда бы он не смог полюбить какого-либо парня. Дима – исключение. Он не "какой-либо парень". Вовсе нет. Да, возможно сложен он был неплохо: подтянутый, с видными мускулами, так приятно гармоничившими с худыми пропорциями тела; а все эти татуировки – Олегу всегда нравилось их разгялядывать: все эти рисунки так правильно обрамляли светлую, такую мягкую на вид кожу; приятные черты лица, ярко выраженные скулы, большие черные глаза – словно Бэмби смотрит на него, – аккуратный нос с такой, казалось необходимой для него небольшой горбинкой – точно изюминка в его чертах; а голос и его тембр...такой бархатный, с легкой хрипотцой, такой глубокий – под него хочется засыпать. Вовсе нет. Олегу не симпатизировали мужчины. Олегу симпатизировал Дима. Снова не так. Шепс влюблен в своего лучшего друга. Настал момент пртнять это с концами. Олег смотрит на Матвеева взглядом непонятным, надеется, что Дима все разрулит. Как-нибудь, да сможет. Вот только Дима как обычно молчит. Он всегда молчит, как пиздец какой-то происходит – такова уж его натура, и Олег это знает прекрасно, вот только лучше от этого не становится. Молчание настораживает, медленно выводит из себя. Как минимум, Олега точно. Дима в свою очередь смотрит в ответ ожидающе, взглядом требуя объяснений, пока его сознание все еще пытается переварить ситуацию, разложить каждый момент по полочкам. Но, видимо, Шепс говорить не собирается. Дима особым желанием к диалогу тоже не горит. Вот только внутренний голос давит на разум: "Тебя разве это не волнует?", "Тебе разве этого не хотелось?", "Не хочешь узнать, почему он это сделал?" Матвеев глаза в сторону окна отводит, переферийным зрением пачку замечает, тянется к ней за сигаретой. Уже скоро дым вновь заполняет не успевшии отдохнуть от недавного курения стонущие легкие, напоминающие о себе ноющей, но такой сладостной болью. — Шутка зашла слишком далеко, Олег, — все же подает голос Матвеев с наигранным смешком, понимая, что поговорить об этом необходимо. Ему, как минимум. — Так че ты мне тогда мозги ебешь? — отзывается Олег, вспоминая о тлеющей меж пальцев сигарете. — Нравится она тебе, все таки. — Че? — В жопе горячо, блять. Содержание фразы, момент, интонация, лицо Олега и Дима, который не смог сдержать себя сейчас – все это перемешалось воедино, заставив Матвеева прыснуть, прикрывая рот рукой. — Олеж, — голос дрожит, а Дима до последнего надеется, что сможет утихомирить своего "ценителя херового юмора" внутри себя, — нормально объясни. — Да завали ты. Че смешного я сказал? — Олег и сам старается лыбу свою сдержать, наблюдая за Матвеевым. О, Боже, какая же у того прекрасная улыбка. Шепс не впервые ловит себя на этой мысли. Ему даже самому порой становится завидно. Еще бы не завидовать столь ровныму ряду белоснежных зубов и изящной формой припухлых губ. Все это, да еще и в совокупности со смехом (пускай сдержанным в этот раз) заставляет сердце Олега неслабо трепетать, а бабочек приятно стягивать низ живота своим пархающим вальсом. Единственная небольшая помеха заключается в том, что Дима пытается спрятать улыбку. Тут же Олег вспоминает слова друга о том, что он стесняется своей улыбки. В это же время Шепс считал ее (и считает до сих пор) одним из семи чудес света. — Лицо. Твое. — Дима все так же рот прикрывает, да на Шепса смотрит. — Мину сделай поспокойнее, я, может, тоже успокоюсь. Матвеев руку от лица убирает, демонстрируя наконец блистающую улыбку; глядит на Олега, чуть прищурившись; наклоняется к нему ближе неосознанно. — Что я сделал, чтобы ты снова агрессировал? Агрессор хренов. — Тебе она нравится? Ну, эта, — Олег тычет себе в шею, в то место, где у Матвеева красуется бардовое пятно, — ну, эта, короче. Просто ответь. Без лишних вопросов. Вот только Дима последнюю просьбу игнорирует, потому на встречный прилетевщий от него немаловажный вопрос "А че?" Шепс то и дело закатывает глаза: — Просто скажи уже. — А если, предположим, нравится? — Дима не перестает издеваться, задавая встречные вопросы, вот только улыбка с его лица уже пропала. — Приревновал меня? — а вот это уже был вопрос без издевки, однако все испортил неподходящий тон. С ноткой насмешки, которой проскочить уж никак не должно было. Матвеев не успевает понять, когда Олег успел оказаться так близко. Как его руки оказались на диминых скулах – такие холодные, пропахнувшие табаком. Пепел с чужой сигареты падал на белый лонгслив с принтом мультяшного котейки, оставляя после себя серые частички на одежде. Шепс тянется ближе, не собираясь останавливаться в этот раз. Целует скомкано, неумело, в то же время решительно и с нажимом. И похуй ему, что произойдет после. Насрать на все. Его единственное желание – высказаться о своих чувствах, если не на словах, то показать их действиями. Дима прекрасно понимает, что этот момент многое может изменить в их отношениях. Понимает, что, вероятнее не в лучшую сторону. А все из-за неудачного опыта. Стал судить людей по определенному надуманному стандарту. По себе. Дима на этот раз просто стоит. Не пытается отодвинуться, но и не отвечает на этот смазанный поцелуй. Оттягивает желание показать инициативу, взять ее на себя. Держится, держится, держится. Зато Олег отстранился. Ненадолго. Он понял, что Матвеев не реагирует, на секунду почувствовал власть, ведь против него сейчас не делают ничего. Но и на пользу ему ничего, видимо, не идет. Поэтому решает таки объясниться: — Ну, ты понял уже, наверное. Я не прикалывался, походу. Сам в ахуях, кстати. Олег мнется, продолжая: — Ну, вот мы когда в первый раз целовались, — он делает паузу, подбирая слова, — Короче, мне мало было. С тобой мало было. Шепс подносит истлевшую сигарету к губам, затягиваясь очередной дозой никотина. Дым обрамляет димино лицо, когда Олег решается продолжить: — Я, честно, не силен в признаниях, мне лучше даются действия, — как бы в подтвержение этому Олег костяшками проводит по щеке Матвеева, заглядывая в его сияющие глазки. — Короче, ты по-любому понял уже, к чему я веду, — как мантру быстро проговаривает Шепс, сменяя на более спокойный и приглушенный тон, — Дим, знаешь, я не гей. Мне всегда девушки нравились. А тут ты... — Матвеев сглатывает неприятный ком, осевший в горле после этих слов, — Я никогда не испытывал влечения к мужчинам, они никогда мне не нравились. Но ты, — Олег набирает в легкие побольше воздуха, затем на выдохе заключает, — ты мне нравишься. Ты. Дима слушает внимательно, не перебивает. Это ведь то, что он так хотел услышать, черт возьми! Вот только нет ни бабочек, ни радости. Нет ничего. Почему-то в сознании ясно отдается: "Это не более, чем симпатия. Подростковая влюбленность – пройдет." Почему? Матвеев судит людей по себе. Он не чувствует ничего, кроме огорчения. Дима уверен: Олег со временем одумается, ничего у них не будет. — И вот, если ты ее любишь, я не буду к тебе лезть. Забудем просто этот момент, ладно? — Шепс заламывает пальцы, громко хрустит костяшками и переступает с ноги на ногу. Тремор овладел телом Олега, ладони намокли. Фактически, он только что признался в любви. В первый раз. Так еще и Диме. Мало сказать, что он просто волнуется, переживает там. Сейчас его одалевает целое море, нет, океан различных эмоций. Волной на него обрушились и страх, и волнение, облегчение, граничившее с гордостью за себя – за то, что смог выговориться. Признаться. Миллионы различных чувств бушуют внутри, сталкиваются между собой, образуя новые, неизвестные. Время для Шепса тянулось сейчас чертовски медленно. Он хотел, нет, ему не терпелось услышать ответ, но тревога не давала покоя. Ему было страшно. Чего конкретно он боялся: быть отвергнутым или наоборот – получить взаимность – Олег запутался, находясь на тонкой грани между двумя этими вариантами. Матвеев прекрасно видит то, как волнуется Олег. Он думает около минуты и принимает верное, как ему казалось, решение: — Олеж, знаешь, — противореча собственным чувствам, на перекор здравому смыслу Дима произносит лишь краткое, — прости. Трех этих короткиз слов более чем достаточно, чтобы Олег понял. Осознал, что глупо было надеяться на взаимность. Дима видел в нем не более, чем друга. И поцелован он его тогда, наверное, шутки ради, от нечего делать. Точно. Эта фраза значит для Шепса слишком много. Она бьет по собственному эго, задевает тоненькую ниточку надежды, точно порвет. Но ведь надежда умирает последней, так ведь? — Я понял. Хорошо, — Олег отводит глаза, ловя себя на мысли, что до этого заглядывал прямиком в темные очи напротив, вглядывался в них непрерывно. — Ну, я попытался. Хах. Он только принял факт того, что впервые по настоящему влюблен. Решил признаться, зная, что скорее всего получит отказ, но, черт...это было больно. Укололо его в самое серце, заставив несчастный орган изнывать от тягучей гребанной боли. Ничего, потерпит. Как там говорилось... Время лечит? Вот и проверим. Олег делает еще пару затяжек, пока наконец не чувствует сильное жжение в горле – сигарета истлела до фильтра. Окурок летит в окно. Шепс опирается локтями о подоконник, подпирает подбородок руками и вглядывается в открывшийся перед взором пейзаж. Еще каких-то минут сорок и солнце будет уже высоко над горизонтом. — Красиво, согласись? — Олег переводит тему, поворачиваясь к другу. — Когда мы с тобой в последний раз вместе рассвет встречали? Года два назад, м? На лице парня виднеется слабая улыбка, а в глазах пробегает фальшивый огонек – Дима замечает, но ничего не говорит по этому поводу, решая в который раз побыть в сторонке. — Мне прям этот день запомнился, — Олег уходит глубже в свои воспоминания, желая озвучить одно из них Диме, — мы тогда только сближаться начили. И года знакомы не были, — Шепс вновь отводит взгляд к окну, рассматривая одинаковые серые невзрачные многоэтажки. — Я у тебя тогда еще энергос выпросил. На оформление тогда повелся, он такой парашей оказался. Матвеев слушал, удивляясь, что Олег смог запомнить даже такую мелочь. — Бля, помнишь, мы ж на гаражи с тобтй сначала поперлись, — улыбка на лице Шепса становится шире и более...искренной, — на нас там еще мужик какой-то бухущий орал, гнал нас оттуда. — Ага, — Матвееву частично передается настроение Олега, потому он все де решает поддержать диалог, — он в нас потом камнями и бутылками какими-то швырялся. Там еще разбилась одна. У меня шрам из-за этого гада остался. Я ж его еще забил потом, — Дима покрутил рукой перед лицом, пытаясь вспомнить, на каком конкретном месте был шрам, — первая моя татуха была. А щас нет ее, я ее другой перекрыл. — АХАХ, а как мы тебе порез то этот обрабатывали? — Олег хихикает, вспоминая. — За этим же гаражом водку нашли, я тебе на порез лить начинаю, а ты чет дергаешься, шипишь, — Шепс вздыхает тяжко, погрузившись в ностальгию, — смешной такой был. Я из последних сил держался, чтобы не заржать, честно. — Пизди дальше. Я то помню, как ты за меня испугался, — Дима льнет к Шепсу ближе, пуская несколько колец дыма за пределы квартиры, — ты аж трясся весь. — А ты забыл, сколько там кровищи было? — начинает оправдываться Шепс. — Я думал, ты от потери крови прям за гаражом сляжешь. — Ой, Олеж, я только забыл, а ты, падла, напомнил, — Матвеев трет аккуратную переносицу, слегка хмуря брови, — Знаешь, не особо приятно, когда тебя поливают водярой с улицы, — на выдохе произносит Дима. В этот момент ветер задувает на балкон, заставляя облако никотина залететь обратно в квартиру, обрамляя силуэты парней своей едкой дымкой. — Тогда тебя это не волновало, Дим, — Олег на друга поглядывает, не поворачивая головы, — ты ведь сам предложил. Забыл? Шепс глаза прикрывает, вздыхая томно, размеренно выдыхая и очи вновь распахивая, заглядывая куда-то вглубь улицы, будто бы даже сквозь здания смотрит. Парень чувствует себя странно, непривычно. Так он себя еще не ощущал ни разу. Незванную тревогу накрывает табун неожиданно нахлынувшего спокойствия. В груди будто бы нет ничего, лишь сплошная пустота, лишенная чувств и эмоций. В голове же, напротив творится непонятная путаница. Это даже не мысли, нет. Что-то более похожее на запутанную паутину, что колышится на сильном ветру, рвется и вновь слипается, образуя неаккуратные комки на месте былого узора, переливающегося когда-то яркими цветными искорками под лучами сияющего солнца. Вот только солнце решило покинуть мир, скрыться от чужих глаз, жаждущих его тепла и света, таких необходимых для жизни. — Олег, — Дима затягивается последний раз, наблюдая за тем, как со стлевшей палочки осыпаются кусочки пепла, — я сильно..? В смысле, — он берет недолгую паузу, успевыя выбросить бычок в окно, — Как ты? Шепс в ответ смотрит непонимающе, хотя все до него дошло сразу. — Ты понимаешь, о чем я. Олег качает головой и отмахивается, — Все четко. Не подохну.

***

Олег возвращается ближе к семи утра. Он неспеша поднимается по пыльным бетонным ступеням под эхо собственных шагов, отражающихся от синих стен подъезда. Дойдя до двери, он не спешит заходить. Парень еще некоторое время мнется у двери, вслушиваясь в каждый звук, каждый шорох за ней. Он чувствует себя точно так же, как когда в первый раз ушел из дома ночью. Давно он не испытывал подобного. Олег медленно опускает ручку, слышит тихий щелчок. Дверь оказывается открытой – он не запирал, когда уходил. Он заходит в квартиру настолько тихо, насколько у него это получается. Парень уже давно забил на скрытность, прекрасно зная о том, что Саша был в курсе о ночных гулянках саоего брата. Сегодня сердце заходится бешенным ритмом, дыхание, напротив затихает, а слух прорезался на максимум. Перед глазами мир буквально виснет, расплывается, размывается и двоится. Куртка скоро оказывается на крючке, кроссовки, все еще влажные, теперь небрежно валяются на полу в луже, образованной ручейками снега, стекающих по подошве вниз. Хочет он уже пройти вглубь квартиры, как перед ним оказывается Саша. — О, вернулся. Мы потом с тобой поговорим. Отойди, я опаздываю. Младшего Шепса отодвигают в сторону, пока он сам пытается сообразить – Саша ведь всегда находил время на то, чтобы высказать Олегу свое недовольство, а тут. — Саш, погоди, — Александра дергают за рукав именно в тот момент, когда он собирается выйти из квартиры, — я хочу тебе кое что важное сказать. Мне, походу, твоя помощь нужна. Олег мнется под взгляд брата, мол, "говори быстрее". — Диму помнишь? Матвеева. Я, — парень затихает, как только Саша меняется в лице, — Мне, ну, он... Слова застыли комом в горле, смелости не хватает договорить. Не по себе как-то. Мелодия звонка прерывает образовавшуюся тишину. Александр не задумываясь быстро берет трубку, кивая голосу на том конце, будто бы не знает, что собеседник не видит его. Олег точно не знает, о чем шла речь, но он четко услышал одну фразу, после которой Саша ненадолго застывает в ступоре, выдавливает краткое: "Хорошо. Я скоро буду". И этой фразой было: "Личность опознали, Санек. Она". — Олеж, извини, — Саша аккуратно вырывает рукав из слабой хватки брата, — я приеду, и ты мне расскажешь все, что хотел. Я выслушаю, обещаю. Чуть позже. Пиши, звони. Не успевает Олег и рта для ответа открыть, как дверь перед его носом захлопывается, а за ней слышатся громкие быстрые шаги, отдаляющиеся вниз, все дальше от квартиры. Саша ушел. Ушел именно тогда, когда Олегу больше всего нужно было выговориться. С одной стороны, Олег понимает, что сам выбрал не самое удачное время для разговора по душам. Но с другой...Что-то кольнуло его в серце. Снова. Который раз за сегодня. Который раз всего за шестнадцать лет. Шепс доходит до своей комнаты, заваливается на не заправленную кровать прямо так, в уличной одежде – не ебет это его сейчас. Усталость ударяет в голову именно сейчас. Сколько он уже не спал? Два дня? Нет, чуть больше даже. В висках отдается гудящей болью, как только Олег пытается принять удобное положение. От этого он мычит, отвлекаясь ненадолго от неприятного болезненного дискомфорта на непродолжительные вибрации в области горла. Шепс закрывает глаза, желая погрузиться в сон, дабы не чувствовать этой тягучей боли, что от висков постепенно охватывает, казалось, каждую клеточку сознания и становится все сильнее. С каждой минутой все хуже и хуже. Олег решает не мучать себя и дальше, тянется к тумбочке, выдвигает один из ящиков, роется там недолго, переберая неаккуратно сложенные там вещи и достает оттуда пачку парацетамола. Не в первый раз Олег забивает на сон. Не в первый раз прибегает к обезболивающим. Его организм за все это время успел привыкнуть к медикаментам такого рода, из-за чего не единожды парень увеличивал дозу, не редко выше нормы в разы. Вот и в этот раз Олег извлекает из блистера разом три таблетки, глатает на сухую, противясь горьковатому привкусу во рту. Тут же в голове очерчивается облик Череватого. Он ведь (как выразился сам Влад) аптечный нарик. Олег вспоминает, как тот при нем не стесняясь пачками глотал этот же самый парацетомол, после бился в эйфории(опять же, исходя из слов самого Влада). Хотя со стороны это выглядело так, будто бы его контузило, ей Богу. Сам Олег никогда не интересовался подобным, но вот сейчас что-то в нем переклинило. Захотелось попробовать чего-то нового. Ладно, Шепс соврет себе, если все так же будет пытаться убедить самого себя в том, что ему никогда не было интересно, что чувствуют во время так называемого трипа. Нерешительно, все еще сомневаясь в своем выборе, Олег глотает еще пару таблеток, тут же жалея. Не нужно было этого делать. Можно как-то...обратно? В конечном итоге Шепс решает: нет, обратно уже никак. Тошноты он все же боится больше. Не прошло и минуты, как он достает из блистера еще три таблетки, отрапляя их туда же, куда и предыдущие пять. Олег лежит на спине и тупо пялит в потолок. Голова уже не болит, зато к горлу подступает неприятный ком, сглотнуть который не получается. Сколько времени уже прошло? Да похуй. Комната вокруг начинает мигать блеклыми цветами, предметы будто сами перемещаются на другое место, пропадают и снова появляются; в ушах гул стоит, оглохгуть хочется. Уж точно не такого эффекта он ждал. Олег все меньше понимает людей, подсевших на вещества. В какой-то момент все затихает, предметы перестают двигаться, а комната мигать. Вот только зрение остается все таким же размытым. Однако это не мешает почувствовать...это сложно описать словами. Жизнь вдруг начинает казаться такой простой и прекрасной. От осознания этого (или примерного представления) губы растягиваются в еле заментой улыбке. Так легко становится. Все тело расслабляется, дыхание становится ровным, а сердцебиение становится все быстрее с каждым ударом. Дима. Он вскоре поймет, что отказал явно не тому человеку. Раз уж Дима его не любит, Шепс заставит себя полюбить, сделает все, чтобы добиться взаимности, обязательно. Телефон Шепса завибрировал в заднем кармане его джинс. Неохотно и вяло он достает его и ничуть не удивляется, видя на дисплее имя собственного брата. Недолго потупив, он отвечает на звонок. Саша на том конце молчит некоторое время, Олег слышит его тяжелый вздох, прежде чем тот наконец говорит: — Олеж, ты вряд ли обрадуешься, но я должен тебе сказать. Маму, наконец, нашли.