Небо на двоих

Раннее утро в Париже представляло собой зрелище, отличающееся от всех столичных городов: рассвет ярко-оранжевого цвета переходил в свет утреннего мягкого солнца и падал на крыши невысоких домов, на улице едва ли можно было увидеть спешащих куда-то в такую рань людей, если только они не прилетели из другого города, как Рози. В центре города начинали открываться кафе, и улицы понемногу наполнялись запахом свежесваренного кофе и не успевших остыть круассанов. Октябрь в Париже выдался поистине золотым: погода была теплая, но иногда появлявшийся порыв холодного ветра все же напоминал о том, что на дворе уже не лето. Стоя на балконе, на последнем этаже дома, Розамунд наблюдала за восходом солнца, укутываясь поглубже в свое идеально светло-коричневое пальто, которое они с Армандом купили в одном из дорогих бутиков на пятой Авеню в Нью-Йорке. Вспоминая о том походе по магазинам, девушка улыбнулась, ведь тогда за их спором по поводу цвета наблюдал весь магазин. Смешно. Она уступила ему, как всегда. Он, как обычно, оказался прав — пальто было идеальным и также сидело на фигуре Рози; она была похожа на модель в этом пальто — она была безукоризненна. События этой поездки захватили ее с головой, окунув в круговорот любви и страсти. Теперь девушка никак не могла понять, что же ей делать в сложившейся ситуации — пришло время возвращаться домой, там ждал муж и обязательства, а тут — в Париже она снова чувствовала себя беззаботной влюбленной девчонкой. Возвращаться совсем не хотелось, но и продолжать продлевать свое пребывание в Париже становилось невозможным. Порыв ветра растрепал красивую прическу, а полы пальто взмыли вверх словно в фильме, создавая впечатление королевского шлейфа. Девушка улыбнулась, а за ее спиной появился молодой пилот. Он обнял Рози сзади и положил голову на ее плечо: — Останься еще хотя бы на неделю, — дыхание Джастина обжигало шею девушки, порождая в душе странные чувства. Она запуталась. Согласившись тогда в самолете на чашку кофе, брюнетка и представить себе не могла, что эта непримечательная встреча закончится для нее романом, который все больше и больше тянул ее на дно. Она поежилась в руках любовника, постаравшись отстраниться, но он не позволил. — Я не могу, мне пора возвращаться, — ее слова будто безжизненные, сказанные в пустоту. Хочет ли она вернуться? Нет? Да? — К нему? — в голосе Бибера звучит нервозность, вызванная ревностью. Он не звезда Голливуда, едва ли станет ей когда-то, зато муж Рози — мечта миллионов. Какой кретин — отпустить бесценное сокровище. Джастин не повторит его ошибку, он не отпустит. — Арми мой муж, я люблю его, — она говорит это, повернувшись и глядя в глаза Джастину — откровенно и без сомнений. Кровь в жилах мужчины стынет, эти слова выжигают в нем все словно каленым железом. Она любит мужа? Что, черт подери, тогда это было последние три недели? — Скажи еще раз, — он словно выплевывает эти слова. Они напитаны ядом, — беспомощность вызывает не просто злость, она вызывает ненависть. Ненависть к сопернику. Джастина изнутри разрывает на сотни атомов. Он влюбился в нее с первого взгляда во сне и теперь он проиграл — ее брак выиграл, Арманд выиграл несмотря ни на что. Девушка смотрит на него с сожалением, и снова повторяет: — Я люблю Арми. Я нужна ему, а он нужен мне, так было всегда. Ты не сможешь заменить его, — убрав от себя чужие мужские руки, Розамунд покидает балкон, а вскоре и квартиру. Выйдя из подъезда, она вновь может вдохнуть полной грудью — ее больше ничто здесь не держит. Три недели назад. Все началось с того невинного кофе в аэропорту после рейса. Я думала, что это просто случайность и я быстро позабуду об этом, ведь даже если кто-то снился тебе, это не обязательно должно значить, что вы предначертаны друг для друга. Казалось, что сейчас мы просто познакомимся, выпьем кофе и я вернусь к коллегам и концертам, а он к своим полетам. Я думала, что нужно закрыть этот гештальт. Гештальт оказался куда больше, чем казался на первый взгляд. Наши встречи не ограничились одним кофе и на следующий день мы снова увиделись — Джастин ждал меня у концертного зала после репетиции. На нем был темно-синий костюм, который забавно выглядел на его не слишком высокой, по сравнению с моим мужем, фигуре. Волосы были уложены в молодежную прическу: зачесаны назад, но некоторые концы выбивались из общего тандема, создавая небольшой вид неряшливости. В руках у него был букет розовых пионов — в юности эти цветы казались какими-то особенными, высказывающими романтическую привязанность, отличающуюся от страсти своей нежностью и непорочностью. Все это было какой-то детской игрой и, не заметив, как, я поддалась на его манипуляции, приняла приглашение на прогулку после концерта. Выступление прошло прекрасно, и я без каких-либо мыслей направилась на вечернее дефиле по центральному парку. О, если бы я тогда только могла знать, к чему это приведет! Приглушенный свет фонарей освещал темные парковые аллеи, которые пустели все больше и больше, наполняя пространство чувством свободы и раскрепощенности: я не чувствовала страха быть обнаруженной папарацци, не боялась, что из-за угла выскочит репортер и станет расспрашивать о моем муже, впервые за долгие годы я могла спокойно дышать, не боясь быть за это вынесенной на всеобщее порицание. Как оказалось, зря. Когда мы с Джастином остановились у озера, чтобы посмотреть на уток, которых я безумно любила, я не могла предположить, что, если облокочусь на перила ладонями, моему новому знакомому хватит смелости и решимости дотронуться до них, а после и вовсе притянуть меня ближе и поцеловать. Я не ответила на поцелуй, но послевкусие было горьким. От такой напористости и наглости я оторопела. Блондин отхватил за это здоровую оплеуху: — Как? Как ты посмел? — я была в ярости, от возмущения буквально задыхалась, — У меня есть муж! — демонстративно указываю на кольцо с бриллиантом на безымянном пальце, но на его лице лишь ухмылка. Меня буквально трясет от такого поступка, и я сама привела ситуацию к этому, понимание с опозданием приходит в мою затуманенную голову. Боже, что я наделала? Мои щеки пылают словно их обжигает огнем. — Я не заметил, чтобы ты все это время была против, — молодой человек вновь предпринимает попытку обнять меня, но я отталкиваю его. Это все слишком, я не могу так поступить. Внутри меня борются противоречивые чувства и желания — с одной стороны я действительно люблю Арми, но с другой, меня и правда тянет к этому человеку как магнитом. Так странно, что после сна мы встретились в реальности. — Я не позволяла себя целовать, — твержу я, стоя рядом и чувствуя, как сердце учащенно бьется не то от возмущения, не то от внезапно накатившего волнения. Невозможно отрицать, что меня влечет к нему, но разве это правильно дать этому интересу и чувствам шанс? Ветер начинает шуметь все сильнее, заставляя осеннюю листву падать с сиротеющих ветвей еще быстрее, чем прежде. Листопад создает красивое зрелище, но также вызывает бурю ассоциаций. Мой взгляд опускается вниз, к ногам и я чувствую себя словно первоклашка, которая схлопотала двойку. Как жаль, что моя проблема вовсе не в неудовлетворительной оценке — в таком случае все было бы гораздо проще. — Но ты и не запретила, так ведь? — он встал напротив и оперся руками на перила, я оказалась в ловушке, не имея возможности выбраться. Его горячее дыхание на прохладном воздухе доносилось до меня, опаляя губы, а янтарного цвета глаза смотрели так, словно пожирают изнутри. В нем горело желание и, возможно, азарт. В ответ мне не пришлось ничего говорить, Джастин отстранился и взял меня за руку, увлекая в прогулку по парковой дорожке. Я лишь смотрела под ноги и прислушивалась к шуршанию гальки под подошвой тяжелых ботинок. Казалось, произошла максимально абсурдная ситуация и я сама в ней виновата, но что-то не давало просто вырваться и сбежать. Возможно, это было желание попробовать что-то новое. Арманд был моим первым мужчиной, он был первым и единственным во всем — до него я никогда никого не любила. И сейчас происходящее было странным и непривычным, каким-то невероятным даже. — Какой он, твой муж? — вдруг спросил блондин и я удивилась вопросу. Свет фонарей освещал аллею и темные части парка видны не были. В какой-то момент мне показалось, что кто-то из темноты следит за мной, по телу прошлась волна неприятной дрожи. — Хочешь заранее узнать соперника? — он кивнул, а я продолжила, — ты ему не конкурент. — Отчего? — Не конкурент, так случается. Знаешь, любовь и все такое, — я посмотрела на темное, уже ночное небо, подумав о том, чем сейчас занят Арманд, очень хотелось услышать его голос. Я знала, сейчас он был на съемках, и каждая его минута была расписана. Я ненавидела его работу за постоянные разлуки, за присутствие женщин рядом с ним, за постоянные письма от влюбленных поклонниц, за журналистов, преследующих нас по пятам. Я ненавидела его работу, заставляющую меня делить мужа со всем миром. Особенно мерзко было читать комментарии, обсуждающие нашу личную жизнь и рассуждения о том, как такой мужчина мог жениться на такой простушке. — Ты влюбишься в меня за неделю и забудешь мужа, спорим? — в его глазах горел азарт, который еще никогда не приводил ни к чему хорошему. — Спорим, что ты не сможешь затмить Арми ни в чем? — я была уверена в своих чувствах к мужу и ни на секунду не сомневалась, что никто на всем Белом Свете не сможет для меня его заменить, а уж заставить чувствовать тоже или что-то большее — просто невозможно. — Спорим!

***

В темной комнате приглушенно играла музыка и клубился сигаретный дым. В бокалах был налит виски, жадно употребляемый мужчинами во время любого совместного времяпровождения. Световые лампы временами освещали лица посетителей, но все они надевали маски, так как не хотели быть узнанными. Стриптизёрши крутились на шестах, зазывая клиентов на приватный танец с продолжением, рекой лился алкоголь. Молодой мужчина курил сигарету и с интересом наблюдал как опадал пепел с окурка, когда он стряхивал его в пепельницу. Он умело крутил в пальцах сигарету и, если бы было возможно описать этот процесс, можно было бы использовать одно слово: «сексуально». — Вероятно занимательное действо, — к нему подошел мужчина постарше и хлопнул по плечу, обращая внимание на то, как светловолосый делает затяжку, — пойдем развлечёмся! Сегодня самые лучшие девочки. — Не хочу, — последовал односложный ответ и, мужчина вновь втянул в легкие едкий дым. Мыслями он был очень далеко от того места, где находился, а конкретнее — в Париже. Каждую минуту он думал о своей любимой Рози, об их последнем разговоре дома, о том, что скоро их семья станет больше и ему хотелось больше времени проводить дома, а не в разъездах. От мыслей об этом на душе становилось теплее, и они приносили куда больше удовольствия, чем предлагаемые другом действия. Арманд стал взрослее и ему уже больше хотелось домашнего уюта, чем одноразового секса на стороне. — Ты что, заболел? — Ронсон с удивлением взглянул на светловолосого мужчину. Прежде он не отказывался зависнуть на ночь в клубе и выпить чего-нибудь покрепче. Ронсон не был моралистом, его принципы оставляли желать лучшего и Арми было это хорошо известно. Он всегда пытался убедить еще совсем молодого парня в том, что брак — вещь приходящая и вряд ли уходящая, но чертовски надоедающая. «- Ронсон, я так люблю ее! Она невероятная! — глаза молодого мужчины горели огнем любви к новоиспеченной супруге. Чувства поглощали его полностью, сердце билось как сумасшедшее; каждую минуту он думал о своей жене и том, насколько она прекрасна. — Хаммер, попридержи язык. Ты несешь какую-то любовную чепуху. Пойди прополощи рот и больше не неси при мне эту чушь. Оставь лапшу для своей женушки. Ей будет чем успокоить себя в одинокие ночи, — грубый смешок сорвался с его губ и оставил пребывать Арми в недоумении». Арманд усмехнулся. На красивых губах заиграла презрительная улыбка, и он поднял взгляд голубых глаз на менеджера. Ему было искренне жаль своего давнего знакомого, который за всю свою жизнь так и не смог познать чувства любви, не обзавелся семьей, не нашел родную душу. Роджер был отличным агентом, но ни черта не смыслил в отношениях, а может без них ему было проще. Арми предпочитал не думать об этом. Единственное, что он никак не мог простить своему менеджеру — один вечер в клубе, когда он, празднуя окончание очередных съемок напился до невменяемого состояния. В тот вечер, Роджер должен был остановить его и отвезти домой, но вместо того лишь подзадоривал невменяемого мужчину. Именно Ронсон притащил в тот вечер к Хаммеру девушку легкого поведения. «Это всего лишь секс, ничего серьезного». Слова менеджера так глубоко записались на подкорку опьяненного мозга, что Арми не мог их забыть уже больше двух лет. Он ненавидел Роджера и себя за то, что случилось тем вечером. Часть воспоминаний затуманенный рассудок не сохранил, но некоторые из них мучали Хаммера в кошмарах, заставляя каждый раз ощущать чувство вины и горечь предательства. Ронсон всегда говорил, что он не будет мужчиной, если в его постели всегда будет присутствовать только одна женщина. — Пошел ты, Роджер, со своими учениями, — Ронсона будто холодной водой окатили. Он всегда считал, что был прав и никому не позволял так с собой разговаривать, но в этот раз все же стерпел выходку звезды Голливудских холмов. Не решившись продолжать этот разговор, он покинул стол Хаммера и направился вглубь ночного клуба, увлекаемый всеми существующими порками общества. Сейчас, став старше, Арманд понимал, как сильно ошибся, послушав своего менеджера, но прошлое уже было не вернуть. Чувство вины пожирало светловолосого, когда он смотрел в глаза любимой жены. Так не может продолжаться, он не вынесет такой пытки. Вспоминая руки чужой женщины на себе, Арми чувствует тошноту, подкатывающую к горлу: никогда больше он не позволял ни одной женщине кроме Рози прикасаться к себе. Только она могла действовать на него магнетически, только ее смех приносил удовольствие, только ее податливое тело заводило все больше и больше, только ее голос, шепчущий его имя возносил к небесам. Устав от гнетущей клубной атмосферы, Хаммер поспешил отправиться домой, туда, где он чувствовал себя свободным. Войдя в дом, он снова ощутил себя одиноким. Комнаты как обычно были идеально убраны, столы и прочая мебель натерта до блеска. Система увлажнения распространяла по комнате ароматизатор, выбранный Розамунд — ей нравился запах апельсина, как она говорила, он заряжает бодростью. Несмотря на огромные площади комнат и зала, пространство давило на него, а чувство вины в отсутствие жены рядом, обострялось выпитым алкоголем. Одинокий рояль стоял у окна, из открытого окна веял осенний ветер, колыша шторы. На полках вдоль стены стояли фотографии в рамках. Раньше Арманд считал, что это излишне сентиментально, сейчас они помогали ему пережить разлуку: по утрам она проходил вдоль них, рассматривая и вспоминая счастливые моменты. Тяжелый вздох вырвался из груди и светловолосый сел за рояль, а после и положил голову на инструмент, подложив под голову руки. Инструмент выглядел столь же прекрасно, сколь и одиноко сейчас, в этой комнате, без умелых рук Розамунд, пальцы которой могли извлекать изнутри этого рояля различные мелодии, вызывая в слушателе как радость, так и печаль. Мужчине нестерпимо захотелось услышать любимый голос и Арми потянулся к телефону. Он без труда нашел номер супруги и набрал его. Гудки тянулись словно жвачка, раздражая и без того уставшего актера, но вскоре на другом конце послышался родной, теплый, будто обволакивающий голос Рози. — Ам? Привет, милый, — она улыбалась. Арманд мог с точностью утверждать это. У Рози был особенный голос, когда она улыбалась. Он напоминал голос заботливой мамочки, которая принесла молоко с медом для любимого ребенка, когда тот болел. Хаммер, не заметив, расплылся в улыбке: по телу разлилось тепло, которое возникало только с ней. — Привет, Рози. Как ты? Как концерт? — он лежал на ковре в зальной комнате и разговаривал с ней, разглядывая потолок. Когда они вместе по вечерам проводили здесь время вместе, представляли, что потолок — это звездное небо и причудливо выводили фигуры на нем. — Концерт прошел хорошо. Зал был полный. Знаешь, мне даже подарили цветы! — Арми усмехнулся. К ее ногам можно было положить все цветы мира, но ни один из них не был бы столь же прекрасен, как она сама. — Возвращайся поскорее домой, я подарю тебе все цветы, которые есть в городе. Я соскучился, — с полки над камином на него смотрели их счастливые фотографии со свадьбы. Рози улыбалась, и ее широкая светлая улыбка могла бы согреть любого, но была призвана греть его. Это счастье досталось только ему и потерять ее значит лишиться смысла жизни. Они привыкли друг к другу, стали родными. Страсть с годами не прошла, а приобрела другие формы, например, Арми все чаще задумывался о ребенке. — Знаю, милый, — ее голос перестал быть таким звонким и стал более сдержанным. Хаммер мог поклясться, она сейчас терла затылок левой рукой. Она всегда так делала, когда чувствовала неловкость или волновалась и это выдавал ее голос. — Рози? Что-то случилось? Ты взволнована, — он каждой клеточкой теле чувствовал — что-то произошло, ее что-то волнует. За несколько лет вместе они стали единым организмом и могли понимать друг друга даже на расстоянии. Такое единение чаще всего возникает между супругами, после нескольких лет жизни, если они действительно любят друг друга; в браке обнаруживаются совершенно удивительно милые вещи, которые невозможно заметить сумасшедше влюбленным взглядом. Во времена влюбленности люди видят в другом человеке скорее больше надуманные качества, в то время как брак раскрывает их настоящих друг перед другом. — Нет, все в порядке, просто подумала: с кем ты сейчас проводишь время, — ее голос стал грустным. Девушка всегда боялась отпустить мужа хотя бы ненадолго — вокруг него вьется столько красивых девушек, просто не счесть. Ей всегда казалось, что любая из этих женщин может занять ее место: как же сильно она ошибалась. Под давлением общества Рози казалось, что она недостаточно хороша собой, что ей не сравниться с коллегами мужа по работе, но она совершенно забывала об одном: он любил ее такой, какой она была сама по себе — с ее пухлыми щечками, ворчливым по утрам характером, невысоким ростом, любовью к музыке и неординарным чувством юмора. Арманду всегда хотелось побыстрее закончить съемки и оказаться дома, рядом с ней, а не идеальными голливудскими красотками, за которыми, чаще всего, ничего не стояло, а как личности они не могли ничем удивить. — Один, — он ответил совершенно односложно. Скрывать было нечего, да и не хотелось сеять подозрения в недоверчивой супруге. Арманд знал, как сильно она волнуется из-за этих мыслей. Розамунд не раз говорила ему о том, как боится, что он полюбит другую. Глупая его девочка. — Совсем? — Совсем, — подтвердил он, разглядывая потолок, — знаешь, я помню, как впервые мы лежали здесь на полу и придумывали «нашу вселенную» на потолке, — он потянулся, лежа на ковре. Рози растянулась на большой кровати в своем парижском номере, слушая его голос. Где-то в углу комнаты валялись туфли и вечернее платье, на столе стояло недопитое шампанское, но все это было совсем неважно, когда в телефоне был слышен голос любимого мужа. Они разговаривали еще около получаса о всякой полной ерунде, но каждого из них тяготила ошибка, совершенная случайно, они не могли прекратить думать о произошедшем, слова так и рвались наружу. Разговор прервал сигнал мессенджера у Розамунд. — Погоди, Арми, мне что-то пришло в сообщениях, — она открыла мессенджер, — о, это Роджер что-то прислал, — она пролистнула сообщение, — видео какое-то. Пишет, что там ты — она засмеялась, но Арманду в тот момент было уже не до смеха. Мужчина прекрасно понял, какое видео отправил жене его менеджер. Меньше всего в жизни Аманду хотелось, чтобы она его открыла. Ронсон угрожал, что если Хаммер не будет делать то, что он ему велит, любимая женушка узнает о совершенной нерадивым мужем ошибкой: «Какая разница как давно это произошло? Ты же не хочешь разбить ее сердце, Арми?» — Рози, не открывай, погоди, Рози, — но было поздно, потому что в следующую секунду он услышал ее шепот, прерываемый всхлипами: — Как ты мог? — в ее голосе разочарование, отчаянье, обида. Девушку трясло от увиденного, она поспешила закрыть видео и удалить его. От слез ее тело содрогалось, она едва могла мыслить. Все мечты, надежды, ее чувства — все в один момент разбилось вдребезги. Девушка была словно в бреду: перед глазами раз за разом всплывала картина того, как чужие руки обвивают тело ее мужа, а он прижимает другую женщину к себе все ближе и ближе. Глаза щиплет от слез, и горячая жидкость струится по щекам, словно водопад. Она уже не слышит, что он кричит в трубку, словно они в разных мирах, хотя, наверное, так и было в тот момент. — Рози, я могу объяснить, подожди, Ро, — он тараторил как первоклассник, выучивший тему на урок. Голос больше не был ровным и выверенным, он был в растерянности. Треклятое чувство вины. Арманд не знал, что ему делать — она слишком далеко сейчас, в телефоне чертово видео и она не слышит его или даже не хочет слушать. Сейчас бы выбросить этот телефон вместе с видео, обнять ее и крепко прижать к себе, не позволив уйти. Потерять ее равносильно самоубийству. Эта ситуация — худшее из того, что могла бы преподнести ему жизнь. Он мог бы пожертвовать всем, что имел, лишь бы его дорогая Рози никогда не видела того, что сейчас оказалось на экране подаренного в прошлом году Армандом смартфона. — Что здесь можно объяснить, Хаммер? — ее голос начинал звучать жестче, чем несколько секунд назад, — Мне кажется, здесь все кристально ясно. Спасибо Ронсону за разъяснения, что видео снято через два месяца после нашей свадьбы, — она утирала слезы рукавом белоснежного халата, оставляя на нем следы черной туши. Париж больше не был для нее самым романтичным городом на Земле; теперь девушка ненавидела Париж. — Ро, я тогда был пьян в дрызг, я не понимал, что делал! Никогда больше я не изменял тебе, услышь меня. Я люблю тебя, Рози, — последние слова он сказал совсем тихо, словно боялся, что она не поверит. Луна на небе светила слишком ярко, что позволяло лунному свету проникать внутрь дома и освещать ковер, на котором расположился светловолосый мужчина. Ночная темнота и тишина окутывали со всех сторон, увеличивая давящее чувство одиночества. Вина тяжелым грузом вновь легла на плечи Хаммера, не позволяя дышать полной грудью. Ро — прозвище, которое муж дал Розамунд во времена их романа, чтобы никто точно не мог догадаться кому он звонит и пишет. Девушке нравилось такое короткое прозвище — оно делало их связь по-настоящему особенной: у них был секрет, шифр, понятный только им двоим. Тогда, пять лет назад, она была безумно влюблена и услышав: «Ро», предвкушала встречу. Сейчас это прозвище обожгло ее изнутри: он больше не должен так ее называть, он не посмеет оскорбить то, что раньше было между ними. А было ли все это или она сама все придумала? Два месяца после свадьбы… Недолго он продержался в роли благоверного и честного мужа. Стоило ли этого ожидать — однозначно да. Розамунд не была глупой, кроме того, она не тешила себя иллюзиями, прекрасно понимая, что у ее мужа могут быть любовницы. Хотела ли она знать правду — нет, не хотела. Она искренне верила, что ее чистая любовь поможет уберечь их с Армандом брак, ее должно было хватить на двоих. Увы, не вышло. Однажды Рози навещала свою маму и, сидя с ней на кухне за чашкой чая, обсуждала личную жизнь: «- Мам, как ты относилась к другим женщинам рядом с папой? Что бы ты делала, если бы узнала о любовнице? — девушка испытующе смотрела на мать, ожидая ее ответа. Ни одной женщине не хочется оказаться в ситуации, когда любимый заводит отношения на стороне, но большая часть женщин так или иначе оказывается вовлеченной в эту нелицеприятную историю. — Относилась, ну относилась я в общем, — женщина похлопала дочь по плечу, — ты же не думаешь, что он всю жизнь просидит подле твоей юбки, моя дорогая — мать рассмеялась, смотря на Розамунд, но той было совсем не до смеха. От мысли о другой женщине рядом с Хаммером ей становилось дурно. — Я не смогу делить его с другими, — Рози опустила глаза в пол, нервно крутя кружку в руках. — Тебе придется научиться это делать или ты потеряешь Арманда, — мама философски улыбнулась дочери и похлопала ее ободряюще по плечу, — Ах, мужчины. Важно лишь то, какие чувства ты вызываешь в нем. В конце концов женат он на тебе. До тех пор, пока у него не появится одна женщина нет повода для беспокойства». — Я не думаю, что нам стоит сегодня это обсуждать, — на этих словах девушка отключила телефон, а Арми в ярости со всей силы, что была в его теле, бросил попавшийся под руку пустой бокал в стену; множество осколков рассыпались на пол и разлетелись вокруг — несколько из них от сильного удара отскочили от поверхности камина и порезали виновника уничтожения новенького хрустального изделия прямо в сгибе локтя, точнее они слишком глубоко рассекли рану прямо в месте прохождения вены: у Арманда по руке потекла кровь, но мужчина не спешил что-либо делать с этим. Он лишь смотрел на то, как капли струились по коже, стекая на белоснежный ковер и окрашивая его в красно-кровавый цвет. Нужно ли было предпринять что-то чтобы остановить кровь? Однозначно да. Хотел ли он это сделать? Точно нет. Волновала ли его возможная смерть от кровопотери? Совсем нет. В парижском отеле Рози плакала, уткнувшись в подушку — ее темные волосы скрывали заплаканное лицо, но сдавленный крик отчаянья разносился по всему огромному номеру. Она едва могла дышать от душивших отчаянья и обиды. Руками девушка хваталась за простыни и мяла их в приступе ярости. Вскочив с кровати, брюнетка схватила вазу с цветами и ударила ее о пол. Слезы лились по ее щекам и в своей агонии она проклинала мужа: — Ненавижу тебя, Хаммер, ненавижу! Ты черствая бездушная скотина! Видеть не могу! Не-на-ви-жу! Как же я тебя ненавижу! Лучше бы тебя и вовсе не было, — ее голос стихал и пока последние слова совсем не были произнесены шепотом, — За что ты так со мной? — силы иссякли, и она уснула на полу среди груды разбитого стекла, совершенно не задумываясь о том, что может порезаться. Рана в ее душе болела так сильно, что любая физическая боль была просто иллюзией. Непогашенный свет в хозяйской столовой посреди ночи не давал спать миссис Эванс и настораживал ее. Женщина знала, что хозяин давно вернулся домой, но его нигде не было видно. К тому же мистер Хаммер обычно в такое время уже спал и персонал не смел тревожить покой хозяина. Миссис Эванс не решалась пойти и проверить — не забыл ли он выключить свет, но отблески лампы попадали прямо в окно ее спальни и не давали уснуть. Поборов чувство неловкости, женщина посчитала, что лучше будет проверить все ли в порядке и, если все хорошо, просто извиниться за беспокойство. Ее тревога оказалась не беспочвенной: войдя в дом, Эмилия обнаружила Арманда лежащим на полу — кровавый ручеек почти остановился, но еще немного струился: белоснежная рубашка была испачкана кровью, как и идеального молочного цвета ковер. Дыхание хозяина было едва ощутимым, кожа была белее белой бумаги, а сам он почти безжизненным. Женщина схватилась за голову, увидев Хаммера в таком состоянии: в памяти почти сразу же всплыли воспоминания о ее сыне. Это не могло повториться, это не могло снова стать правдой. Эмилия должна была уберечь этого молодого мужчину от гибели. Она бросилась к нему и поняв, что под рукой нет жгута, недолго думая оторвала подол своей ночной рубашки. Схватив ткань, миссис Эванс перекрутила ее в жгут и туго повязала на руке хозяина выше пореза — кровь прекратила струиться. Убедившись в том, что кровь остановилась, Эмилия вызвала скорую помощь и взяв лекарства из ящика, поспешила обработать рану. Прибывшая бригада врачей констатировала у Арманда геморрагический шок, вызванный острой кровопотерей. Мужчина был без сознания, его тело прошибло холодным потом, давление сильно понизилось, а пульс просто бил все рекорды по значениям. Врачи около получаса пытались стабилизировать его состояние, но организм неохотно реагировал на вводимые препараты и, врачам пришлось госпитализировать сложного пациента. Миссис Эванс очень волновалась за него. — С ним все будет в порядке? — спросила женщина врача, который уже собирался уходить, так как пациента уже уложили в карету скорой помощи. Она испытующе смотрела на медика, надеясь услышать слова ободрения и надежды. — Давать сейчас прогнозы очень сложно, судя по всему, кровопотеря хоть и не была мгновенной, но происходила в течение нескольких часов. Мы постараемся сделать все возможное, но пока что полностью оценить риски не представляется возможным. Обратитесь завтра к лечащему врачу, думаю, что к утру все станет понятнее. Миссис Эванс поблагодарила доктора и, проводив хозяина в путь, отправилась в гостиную, чтобы прибраться после ночного происшествия. Женщина не могла даже предположить, что могло случиться, чтобы довести мистера Хаммера до такого состояния. POV Розамунд Легкие утренние лучи парижского солнца начали пробиваться внутрь моего номера, заставляя открыть глаза. Голова слишком сильно болела после вчерашних слез, глаза опухли, сил не было совсем. Заставив себя подняться хотя бы в сидячее положение, я случайно задела рукой какой-то из многочисленных осколков, усыпавших собой весь пол моей комнаты. Стекло больно впилось в кожу и заставило вскрикнуть, в месте укола проступила кровь. Неприятно. Я быстро слизала с ладони красное пятнышко и забралась на кровать, поджав под себя ноги. Воспоминания о вчерашнем вечере болью отдались в моей груди. В области сердца неприятно саднило при мысли о другой женщине рядом с моим мужем. Глаза снова стали слезиться и мысленно я приказала себе не раскисать. Тот, кто сказал, что душевная боль длится лишь две минуты явно слукавил или попросту никогда ее не испытывал. Мне кажется, что эта боль вросла в меня и стала моей неотъемлемой частью, не позволяя даже дышать. Произошедшее не укладывалось в моей голове. Я не хотела бы никогда знать об этом. Зазвонил мобильный телефон, и я нехотя, потянулась за аппаратом, надеясь, что на экране горит имя мужа. На другом конце провода послышался голос Джастина. — Привет, не спишь? — его голос был сладким и тягучим словно карамель, он обволакивал с ног до головы, забирая в свой плен и заставляя забыть обо всем, что произошло хотя бы ненадолго. — Уже нет, — ответила я вполне односложно, не желая вдаваться в подробности раннего подъема. Стоящий на тумбочке будильник показывал девять часов утра. Это пунктуальное чудовище я привезла с собой, потому что он напоминал мне о доме, о том, кого я видела по утрам, когда открывала глаза. Сейчас мне не хотелось смотреть на это утреннее чудище, вспоминать о далеком Лос-Анджелесе тоже совсем не хотелось. Я внезапно подскочила с кровати и резким движением рук распахнула шторы, наполняя комнату ярким солнечным светом. Он словно показывал мне, что жизнь продолжается и я должна радоваться каждому дню. — Отлично, значит, мы идем гулять. Собирайся, через час я буду в холле твоего отеля, — Джастин не принимал никаких возражений. Как истинный капитан он все всегда держал в своих руках, желая контролировать ситуацию от начала до конца. — Через час я спущусь, — лишь ответила я и отключила телефон. Идти никуда не хотелось, хотелось умереть. Настроение было настолько паршивым, насколько это вообще возможно. Прогулка могла помочь отвлечься и как-то собрать свои мысли в кучу. Решив, что прогулка лучше самокопания в номере, я направилась в ванную, чтобы привести себя в порядок. Подумав, что не хочу придавать слишком много внимания своему внешнему виду, я нанесла немного туши на ресницы, румяна на щеки и легкий блеск на губы. Волосы собрала в аккуратный пучок. Наряжаться желания не было и я просто надела первые попавшиеся джинсы и белый свитер в темно-синюю полоску. Зазвонил телефон, поняв, что меня ожидают в холле, я поспешила спуститься, забыв мобильник на кровати. В холле Джастина не оказалось, наверное, звонил кто-то другой. Концерт сегодня не предвиделся, а все остальные звонки могут подождать. Оставшись на первом этаже отеля, я принялась рассматривать убранство большого лобби. Красиво и дорого обставленные коридорные холлы были уставлены большими высокими вазами, в которых стояли живые цветы. Позолоченные края журнальных столиков словно горели в свете софитов, которыми освещалось большое помещение. Зеленый ковролин покрывал весь пол и придавал официозности этому помещению. За стойкой можно было увидеть милых девушек-портье, которые улыбались постояльцам и были в любую минуту готовы прийти на помощь. Посередине комнаты было расположено большое зеркало в золотом подрамнике, которое привлекало большое количество желающих сделать в нем селфи. Я на секунду улыбнулась, вспомнив, как пару лет назад мы с Арми фотографировались в таком же большом зеркале, дурачась и смеясь. Окружающие смотрели на нас так, словно мы сумасшедшие. Мы были безумно влюблены и это чувство кружило нам голову. Кого тогда могло волновать, что в Турции было нельзя проявлять свои чувства на виду? Нам принадлежал весь мир, ведь мы и были этим миром друг для друга. Мысли о муже отдавались болью внутри — мы провели три года совместной прекрасной жизни, пусть даже и не все было идеальным, но мы любили друг друга. Чем он занят сейчас? Даже не попытается позвонить? Не попробует извиниться? — Привет, Рози, — слева послышался голос нового знакомого и я, невольно вздрогнув от чужого голоса, повернулась в его сторону. Передо мной стоял Джастин. На этот раз он был одет просто: джинсы и толстовка, кроссовки — в общем, простой мальчишеский стиль для прогулки по улице мегаполиса. В нем было что-то необычное, раньше мне недоступное, простота что ли, открытость. — Привет, — ответила я и непринужденно улыбнулась. Джастин смотрел на меня с какой-то загадкой во взгляде, казалось, он что-то задумал. — Ты сегодня какая-то расстроенная, — молодой человек коснулся моих волос, заправляя прядь за ухо. От такого прикосновения меня пробрала дрожь: никто кроме … Никто не касался моих волос. Этот жест всегда был слишком личным и интимным для меня. Я постаралась как можно мягче убрать чужие руки от своих локонов: — Не надо. — Извини, — в карих глазах отразилось недоумение, — я не хотел тебя обидеть. — Ты не обидел, просто не делай так больше, — я подняла взгляд на пилота, — пойдем скорее на улицу. Здесь становится нечем дышать, — в холле действительно становилось слишком душно и вовсе не от того, что система приточной вентиляции и кондиционирования не справлялась со своей задачей, нет. Расстояние между мной и парнем из коматозного сна критически сокращалось, и обстановка начинала давить. Обида на Арманда тоже играла свою роль, и я боялась потерять самоконтроль. Нельзя допускать действий, вызванных эмоциями. Они не приводят ни к чему хорошему. — Хорошо, — он широко улыбнулся, — идем! — схватив мою руку, он потащил меня на улицу, заставляя перебирать ногами неестественно широко и быстро. Мы почти нигде не останавливались и неслись сквозь толпу удивленных французов. Эта ситуация смешила меня. — Куда мы бежим? — спросила я, задыхаясь, когда нам пришлось остановиться на пешеходном переходе из-за горящего красного света светофора. Ветер остужал наш пыл, а французская речь повсюду придавала романтизма происходящему в этом месте, наполненном любовью. Антураж старинного города будто приглашал нас в любовное приключение, в которое мы устремлялись с невероятной скоростью. Сердце билось в ритме вальса, пропуская один удар, голова кружилась от новых впечатлений, и я позабыла все на свете, даже историю со вчерашним видео: хотелось жить здесь и сейчас, одним моментом, не задумываясь о будущем, о последствиях, ни о чем. Джастин был таким уютным что ли во всей этой сумасшедшей истории и, мне хотелось окунуться в его объятия и закрыться от той боли, которую мне вчера причинили. — Туда, где будем только мы вдвоем, — Джастин заговорчески улыбнулся, а табло светофора поприветствовало нас милым зеленым человечком. Он смотрел в мои глаза так, будто видел в них смысл жизни. Его взгляд завораживал меня. Мы снова двинулись в путь. Добравшись до моста Сольферино, мы увидели прекрасный городской пляж, оборудованный вдоль берега главной реки Парижа — Сены. Он протянулся до моста Александра III на левом берегу и от моста Сюлли до Нового моста на правом берегу. Просто невероятно — пляж посреди города, откуда видно главные достопримечательности такие как Эйфелева башня, а пешком можно дойти до Лувра и музея Орсэ. От красоты увиденного я потеряла дар речи и смотрела словно завороженный ребенок, который впервые увидел новогоднюю елку. Едва ли я когда-нибудь оказалась бы без Джастина. Он открывал мне прежде неизведанные места и по определению делал их нашими, наполняя каждую встречу необычными милыми сюрпризами или шутками, которые могли надолго задержаться в моей памяти. Нам было легко и все происходящее нас ни к чему не обязывало. — Невероятно красиво, — прошептала я, глядя на пляж и не имея возможности сказать еще хоть слово, чтобы описать увиденное. Джастин довольно глядел на меня, радуясь моему удивлению. Его щеки слегка порозовели от быстрой прогулки, а солнечные лучи, попадая на карие глаза, придавали им желтовато-солнечный оттенок, будто напитывая летней энергией и светом. — Рад, что ты оценила, — он постарался приобнять меня и в этот раз я позволила этому свершиться. Думаю, что блондин в этот момент засчитал себе одну маленькую победу над Армандом, я же всего лишь хотела почувствовать: каково это — ощущать чужие руки на себе. Наверное, я даже на эту встречу согласилась, пытаясь понять, каково это: быть с другим, когда есть любимый муж. Мы смотрели на плещущуюся воду Сены, и она уносила с собой все напряжение, горе и печаль. Руки Джастина притянули меня ближе, и мы оказались на слишком маленьком расстоянии друг от друга — нас разделяли всего лишь какие-то миллиметры, взгляды пересеклись и неожиданно полные мужские губы накрыли мои. Сопротивляться желания не было, я обвила шею пилота руками, углубляя поцелуй. Мои глаза были закрыты, и я полностью отдалась лишь чувствам и эмоциям, накрывшим меня с головой. Пусть это неправильно, и я буду корить себя, но мне отчаянно хотелось почувствовать себя любимой, хотелось ощутить тепло рядом, понять, что есть человек, который во мне нуждается больше, чем Хаммер, ведь он не нуждается во мне. Пусть это эгоистично с моей стороны, но легкие и короткие романы оживляют женщин, а Арманд никогда не узнает об этом. Воспоминания из сна вновь завладели моим разумом, и я почувствовала, что с каждым прикосновением к Джастину, с каждым словом, обращенным к нему, я начинаю влюбляться. Забытое чувство волнения и ожидания взаимности стало пробуждаться во мне. Все отчетливее я стала понимать это вечером того же дня, когда мы гуляли по вечернему городу, украшенному подсветками в виде лампочек и, создававшему романтическую атмосферу. Глядя на Джастина, я представляла, как мы могли бы поехать путешествовать или отправиться в кругосветное путешествие, как могли бы мило дурачиться дома, гоняясь дуг за другом с подушками. Мы были почти ровесниками и так легко, просто и весело я не чувствовала себя давно: на улице играли музыканты, блондин подхватил меня на руки и кружил, а после мы танцевали прямо посреди площади — все было словно в сказке, когда принцесса встречает своего принца. Еще днем я распустила свои волосы, и они спадали мне на плечи, летая во время танцев, щеки горели румянцем как в юности, а сердце билось так, будто вот-вот выскочит из груди. Я чувствовала себя свободной и счастливой.