Без веры же угодить Богу невозможно. Всякий к Нему приходящий должен верить и в то, что Он существует, и в то, что вознаграждает Он тех, кто искренно ищет Его.
— Послание к евреям 11:6
Чонину казалось, что он парит, что в любой момент он мог бы улететь, если бы не Хёнджин, навалившийся сверху и вдавливающий его в подушки дивана. Его пальцы зарылись в ткань футболки парня, потёртый хлопок был таким мягким под кожей. Он ненадолго оторвался от Хёнджина и, тяжело дыша, посмотрел в тёмные глаза, которые прожигали его. Хёнджин облизнул губы и, дав младшему время собраться с мыслями, прильнул вновь. Чонину приходилось слышать, как люди говорят о своей зависимости от поцелуев, и он всегда считал их идиотами, ведь как может быть настолько удивительным и умопомрачительным соединение губ? Поцелуй — это просто прижатие губ к губам, он не может вызывать более сильную зависимость, чем настоящие химические вещества, не так ли? О, каким же неправым и невинным был Чонин. Неважно, сколько раз он целовал Хёнджина за последнюю неделю, Чонин просто не мог насытиться. Не имело значения, болели ли у него губы, не имело значения, что ему не хватало воздуха. Важно было лишь то, как Хёнджин двигался навстречу ему, как они с Чонином сливались в единое целое, один заканчивался там, где начинался другой. Даже здесь они идеально подходили друг другу. — Джинни, — вздохнул Чонин, когда Хёнджин наконец оторвался от его губ, только для того, чтобы оставить длинную дорожку поцелуев на шее. — Пожалуйста, — взмолился он, не зная, о чем именно просит. Всё, что он знал, это то, что ему нужен Хёнджин как можно ближе. В ответ Хёнджин прикусил нежную кожу возле уха парня. Чонин громко застонал и ещё глубже вжался в подушки, притянув его к себе за футболку. — Мой Инни, — прошептал Хёнджин, прижимаясь к горлу Чонина, и эти слова защекотали ему уши, заставив тяжелее дышать. Даже змей, совративший Еву, не смог бы звучать так соблазнительно и убедительно. — Тебе нравится, когда к тебе так прикасаются? — спросил парень и одна из его горячих рук скользнула под футболку Чонина, отчего тот запылал и покрылся мурашками. Он практически хныкал. Удивлённый издаваемыми им звуками, он схватил лицо Хёнджина и притянул к себе в беспорядочном поцелуе. Целоваться было хорошо, целоваться было приятно, благодаря поцелуям было легче игнорировать настойчивое желание, нарастающее внизу живота. Он не был готов, и предпочёл бы просто забыть, потому что, честно говоря, не знал, чем всё закончится, если он признает это. На данный момент, потеряться в поцелуях Хёнджина было всем, что он мог позволить. Он понимал, почему отец Ким предостерегал его от искушения, ведь если бы Чонин знал, что ему будет так приятно целовать мальчика, особенно Хёнджина, он бы не стал ждать этого так долго. Кому нужно было пространство для Иисуса, когда у Чонина был Хван Хёнджин. Этот чёртов Хван Хёнджин, нависающий над ним, прижимая к себе и разжигая чувства, которых Чонин никогда не испытывал. Прости, Господи. Прервав поцелуй, уже Чонин вырвал у Хёнджина стон, когда впился поцелуями в его горло. Кожа была такой тёплой и мягкой, и парень не смог удержаться от того, чтобы не укусить Хёнджина, не сильно, но достаточно, чтобы оставить след. — Блять, — задыхаясь, прохрипел Хёнджин, прижимаясь телом к Чонину, и зашипел от приятной боли. Рука под Чонином скользнула выше, играя с мышцами прямо под рёбрами. — Ты такой красивый, — пробормотал Хёнджин между поцелуями, заставив Чонина застонать, когда он прижал их груди друг к другу. — Чёрт, как же ты сейчас великолепен, — похвалил он, отстраняясь и глядя на Чонина, который тяжело дышал, сердце бешено колотилось в груди. Казалось, что его кровь поёт, бешено бегая по венам от эйфории. Теперь Чонин понял, почему многие готовы идти на такой грех, ведь он не был уверен, что сможет выжить, не испытывая подобных чувств снова. — Посмотри на себя, — сказал Хёнджин, разглядывая парня, словно он был одним из его произведений искусства. Хёнджин приподнялся на локтях, чтобы посмотреть на Чонина сверху вниз, его глаза потемнели от голода и желания. — Какой красивый мальчик, — произнёс он низким и хриплым голосом. Чонин не смог сдержать дрожь, особенно когда рука под его футболкой поползла выше, едва касаясь мягкой нежной кожи под грудью. Большой палец Хёнджина дразняще погладил его по грудине, прямо под соском. Туда-сюда, сводя с ума, ни капли не придвинувшись ближе. — Хён, — стонал Чонин, не отрывая взгляда от лица любимого. Он всегда считал Хёнджина великолепным, но сейчас, с растрёпанными волосами, розовыми и блестящими губами, благодаря Чонину, с бесконечно тёмными глазами, полными всего, чего желал Чонин, он выглядел как никогда потрясающе. — Прекрасен, — слегка задыхаясь произнёс парень. — Ты ещё красивее, — с убийственной ухмылкой ответил Хёнджин, снова наклоняясь. — Мой прекрасный Инни, — сказал он и провёл большим пальцем по соску парня. Пальцы Чонина крепче сжали футболку, и он едва слышно захныкал. Хёнджин усмехнулся, его улыбка стала лукавой, когда он повторил это снова, и Чонин застонал. — Какие звуки ты издаёшь, — сказал Хёнджин, со сбитым дыханием. — Моя идеальная муза. Чонин прищурился, его рука скользнула под футболку Хёнджина, прижалась к упругому животу, нащупав пирсинг в пупке, который преследовал его во снах, и щёлкнул по нему. Хёнджин зашипел, прижался к парню и впился в его губы диким поцелуем. Чонин застонал, впиваясь ногтями в его кожу, маленький камень пирсинга нагревался между пальцами. Он вздохнул, когда Хёнджин прижался ближе, их нижние части тел соприкоснулись, и молния удовольствия пронеслась через него, как от ощущения их близости, так и от осознания того, что Хёнджин хочет его, нет, нуждается в нём, так же сильно. — Блять, Инни, ты сводишь меня с ума, — сказал Хёнджин, разрывая поцелуй и снова глядя на своего парня. Не удержавшись, Чонин в последний раз провёл большим пальцем по пирсингу, а затем позволил своим рукам скользнуть по животу Хёнджина, по талии и к спине, чем вызвал шипение у своего возлюбленного. — Чонин, — с ноткой предостережения произнёс Хёнджин, когда парень опустил руку ниже, остановившись чуть выше поясницы. Чонин с вызовом приподнял бровь и позволил ладони опуститься ещё ниже, едва касаясь штанов. Он лукаво улыбнулся, когда Хёнджин резко вдохнул и наклонился, чтобы снова впиться в губы Чонина, зажал нижнюю губу между зубами и… Входная дверь с грохотом распахнулась. — Привет, Инни! — крикнул Феликс и до них донёсся звук расстёгиваемой молнии его большого пуховика. Чонин сдержал ругательство, когда Хёнджин спрыгнул с него и попытался привести в порядок свою одежду. Чонин соскочил и быстро положил подушку себе на колени. — Серьёзно, автобус был набит битком, когда я ехал домой. Не могу поверить, что такой толпе прям сейчас нужно куда-то ехать, — продолжал Феликс, когда звук его шагов известил о том, что он скоро войдёт в комнату. Хёнджин провёл рукой по волосам, почти бросившись на другой конец дивана и скрестил ноги. — Чем занимался… Ну, привет, Хёнджин, — ухмыльнулся Феликс, разглядывая их обоих. Чонин старался выглядеть невинно, прижимая к себе подушку, чтобы не привлекать лишнего внимания к… ситуации внизу. Хотя это очень быстро исчезало от чистого смущения. — Вижу, вы хорошо провели день, — весело добавил он, входя в гостиную и оценивая их внешний вид. — Мы просто болтали, — кашлянув, сказал Чонин, переведя взгляд на Хёнджина, который пытался выглядеть невинным. Абсолютно безуспешно. Если его растрёпанные волосы ещё не выдавали их с головой, то след от зубов, оставленный Чонином на шее, точно описывал ситуацию. — Наверняка о чем-нибудь захватывающем, — понимающе усмехнулся Феликс. — Пойду положу свою сумку, чтобы вы могли поправить одежду. И, Хёнджин, тебе возможно придётся замазать след от зубов для завтрашних пар, — подмигнул он, направляясь в свою комнату, а затем добавил вполголоса — Тихушники. Чонин застонал, мечтая о смерти. Он посмотрел на Хёнджина, который пытался привести в порядок одежду, расправить футболку и расчесывая пальцами волосы. Почувствовав на себе взгляд Чонина, он поднял голову, и их глаза на мгновение встретились, после чего оба разразились хохотом. — Блять, — вздохнул Хёнджин, придвигаясь к Чонину и притягивая его ближе. — В следующий раз мы займёмся чем-то подобным у меня или в твоей комнате, — засмеялся он, проводя руками по волосам Чонина, пытаясь уложить спутанные пряди. — По крайней мере, в этот раз на тебе была одежда, когда кто-то тебя застукал, — пошутил Чонин и рассмеялся, когда Хёнджин бросился на него, безжалостно атакуя рёбра. — Нет, Джинни, щекотно, — задыхаясь от смеха, он схватил Хёнджина за плечо, чтобы оттолкнуть его, и впился пальцами в мышцы. — Нет, нет, — взмолился он, отстраняясь, и крепче сжимая руку. — Вот заноза, — проворчал Хёнджин, хотя и прекратил свою атаку на парня. Однако ничего не сделал, чтобы выйти из его личного пространства. — Что ж, от Феликса это не утаишь… И ты действительно оставил след на моей шее? — спросил он, проводя рукой по нежной коже. — Он должен исчезнуть… ну, я надеюсь, — сказал Чонин, протягивая руку вверх, чтобы осторожно нащупать вмятины от собственных зубов. Они почти исчезли, но на бледной коже действительно остался красный след. — Хм, сексуально, — сказал Хёнджин, вздёрнув бровь. Чонин ничего не ответил, только шлепнул его подушкой, которой прикрывался. — Мне нравится, когда мои возлюбленные ставят на мне метки. Это заставляет меня чувствовать, что они хотят сохранить меня… заявить на меня права, — его голос стал темнее, он наклонился ближе, явно намереваясь впиться в губы Чонина ещё одним пылким поцелуем. — Вы не такие тихие, как вам кажется! — крикнул Феликс из комнаты, в которой он всё ещё прятался. Чонин закатил глаза, поклявшись отомстить, когда Чанбин придёт в следующий раз. Когда он хотел оттолкнуть от себя Хёнджина, тот схватил его за запястье и заставил Чонина посмотреть на него большими глазами. — Всё в порядке? — тихо спросил Хёнджин, переведя взгляд на комнату Феликса, который всё ещё не вышел к ним, и переплёл их пальцы. — Что Феликс знает? — Он уселся рядом с Чонином, руки по-прежнему были сцеплены. — Я был бы немного лицемером, если бы скрыл от него это, не так ли? — съязвил Чонин с кривой улыбкой. Он откинулся назад и посмотрел на Хёнджина. За последние несколько дней они не раз обсуждали, хотят ли, чтобы их отношения пока оставались в тайне, или же сразу рассказать всем. Чонину было всё равно или, по крайней мере, он заставил себя не волноваться, в то время как Хёнджин не хотел так скоро вводить остальных в курс дела. В конце концов, они решили, что могут позволить друзьям догадаться самостоятельно. Они не будут активно скрывать, но и не станут заявлять о своих отношениях всему миру, по крайней мере, пока. — Ты не лицемер, — сказал Хёнджин. — Ты человек, который до сих пор пытается разобраться в себе. На это нужно время, — он глубоко вдохнул и посмотрел на Чонина. — И если тебе нужно, чтобы мы немного остыли, я… я сбавлю темп, — закончил он с решительным выражением лица, сжав руку парня. — Показалось, что я хочу не торопиться? — сказал Чонин, наклоняясь ближе к Хёнджину. Он улыбнулся, украдкой поцеловав своего парня, от чего у того заныло в животе. — Если мне не понравится, как идут дела, я знаю, как сказать «нет», — закончил Чонин, улыбаясь в губы Хёнджина, прежде чем отстраниться. — Я не знаю, как мне так повезло, — вздохнул Хёнджин, глядя на Чонина своими мягкими тёмными глазами. — Я уверен, что не заслуживаю тебя. — Хм, лично я считаю, что у меня довольно хороший вкус на мужчин, — хитро прокомментировал Чонин, подняв их соединенные руки и нежно поцеловав. — Не смей оскорблять моего парня. Я рассержусь. — Ага, тогда я лучше заткнусь, — рассмеялся Хёнджин, снова скрещивая ноги. — Я до сих пор помню, как было больно, когда ты в последний раз разозлился на меня, — пошутил он и рассмеялся, когда Чонин толкнул его в плечо. — Я сейчас выйду! — Феликс крикнул из своей комнаты, и первым в комнату заглянула его лохматая светлая макушка, а следом за ней большие карие глаза. — Тут всё прилично? — С каких это пор мы ведём себя неприлично? — ответил Чонин, насмешливо глядя на своего друга. — Мы были полностью одеты, когда ты пришёл домой. Даже не прикасались друг к другу. — Хм, мне кажется, что если бы я пришел на десять минут позже, всё выглядело бы несколько иначе, — усмехнулся Феликс, заходя в комнату, одетый в одну из футболок Чанбина, которая болталась на его узкой фигуре. — Бедный диван. — Ага, но он уже привык к тебе и Чанбину, — парировал Чонин, рукой останавливая Хёнджина, не давая ему отойти. — Хёнджин останется на ужин, — добавил он, не допуская возражений. — Понял, — сказал Феликс, опускаясь на кресло напротив них с сузившимися глазами. — Я не буду пиццу, — было его единственным комментарием, после чего он пустился в драматический пересказ своей поездки домой. Хёнджин, казалось, на мгновение растерялся, но Чонин улыбался своему соседу по квартире, потому что они с Феликсом были похожи. Они понимали друг друга даже без слов. С довольным вздохом Чонин положил голову на плечо своего парня, смеясь над дикими жестами Феликса, и внутри у него расцвело что-то тёплое и радостное.oOo
Господи…
Пожалуйста, не принимайте близко к сердцу всё, что я думаю или говорю, когда Хёнджин целует меня.
Я действительно плохо соображаю, когда он прикасается ко мне.
Мне жаль…
Вроде как.
Он действительно талантлив в поцелуях.
oOo
— Хочешь сказать, я выгляжу уродливо? — спросил Джисон, держа в руках пёструю рубашку, которая выглядела так, будто ей вытирали разлитую краску и рвоту. — А мне кажется, что она мне идёт, — сказал Джисон, крутясь вокруг себя, как будто рубашка была бальным платьем, и зажав её края между кончиками пальцев. — В ней ты выглядишь как идиот, — ответил Минхо, разглядывая чёрные кепки, несомненно, в поисках подарка Чану на Рождество. — Ты даже не взглянул, — пожаловался Джисон, возвращая уродливую рубашку на место. — Я мог бы быть серьёзным, знаешь ли. — Ты никогда не бываешь серьёзным. Кроме того, я достаточно хорошо тебя знаю, чтобы понять, что ты позируешь с этим ужасным чудовищем, в виде рубашки, — сказал Минхо, подмигнув ему через плечо, и рассмеялся, когда Джисон на него надулся. — Тебе нужна новая аудитория, милый. Я видел всё это. Ты вряд ли сможешь меня чем-то удивить, — поддразнил Минхо и снова принялся рассматривать чёрные кепки, которые в глазах Чонина выглядели одинаково. — У них действительно странные отношения, — шепнул Хёнджин, наполовину спрятавшись за вешалкой с пальто, чтобы иметь возможность держать руку Чонина вне поля зрения остальных. — Вроде бы у Минхо и Чана что-то есть, но эти двое… — Они родственные души, — сказал Чонин, глядя на своих друзей, которые снова стали ссориться, как старая супружеская пара. — Я тоже не понимаю. Иногда мне даже кажется, что между Сынмином и Джисоном тоже что-то происходит. Но, думаю, им это не мешает, — пожал плечами парень. — Я просто рад, что у меня есть ты, — сказал Хёнджин, оглядываясь по сторонам, а затем притянул Чонина к себе и поцеловал его в лоб. — Всё, что мне нужно, — сказал он с нежной улыбкой. Чонин только закатил глаза, хотя трудно было не улыбнуться, когда внутри всё затрепетало, словно он поймал в ловушку целую кучу бабочек в своей грудной клетке. — Дурила, — только и сказал Чонин, продолжая рассматривать лежащую перед ним одежду. — Иди, примерь ту кожаную куртку, которую я тебе нашёл. Я не пропаду из-за того, что ты на пять секунд зашёл в раздевалку, — добавил он, отпихивая Хёнджина в сторону примерочных. — М-м, мне так нравится, когда ты командуешь, — засмеялся Хёнджин, уходя с курткой. Чонин только фыркнул и подошёл к Джисону, который зачем-то рассматривал старые сумки. Он протянул ему одну розовую из искусственной кожи с жёлтым грибом на ней, указывая на необходимость узнать честное мнение Чонина. Младший только приподнял бровь. Джисон вздохнул и снова положил её на место, сокрушённо покачав головой. — Вы двое кажетесь дружелюбными, — сказал Джисон, когда Чонин наконец-то встал на свободном месте рядом с ним. — Ты рассказал, что он твоя первая любовь? — спросил он, притворяясь невинным. Чонин только вздохнул, понимая, что скрывать что-либо от Джисона бессмысленно. Он был слишком проницателен для своего же блага. — Признался по пьяни, — сказал он свирепо глядя на друга, когда Джисон рассмеялся. — Оказалось, что он не против, — добавил он, нахмурившись при виде некоторых безвкусных вещей. Он поднял голову и остановил свой взгляд на большой шубе. Удивительную одежду можно было найти в этом магазине. — Хм, начинания заслуживают того, чтобы быть честными, — сказал Джисон таким тоном, что стал похож на какую-то неудачливую гадалку. — Особенно если хочешь, чтобы это длилось долго. О, ты наконец-то нашёл шубу, которую я хотел тебе показать? — спросил он, глядя вверх с понимающей ухмылкой. — Да, — ответил Чонин и снял её с вешалки. Он подержал шубу перед собой, любуясь видом и улыбнувшись надел. — Она очень крутая, но куда, блять, вообще можно надеть что-то подобное? — спросил он со смехом, позируя перед одним из многочисленных зеркал. — Как дела, босс? — с ухмылкой спросил Минхо, подходя к ним с чёрной кепкой, болтающейся на пальцах. — Ты похож на гангстера, Инни, — рассмеялся он, доставая свой телефон и делая несколько снимков. — Чану это понравится, — пробормотал Минхо. Джисон хихикнул, когда они с Чонином обменялись понимающими взглядами. — Инни? — Хёнджин подошёл к ним, кожаная куртка была восхитительно накинута на его плечи. — Как те… Какого хрена? Я оставляю тебя на пять секунд, а ты захватываешь преступный мир? — усмехнулся Хёнджин, прислонившись к стене, на которой висело зеркало. — Под неё просто необходимо надеть вот это, — добавил Минхо, вытаскивая кричащую шелковую рубашку с белыми и чёрными пятнами. — Тогда будет полный комплект. — Не забудьте солнечные очки, язычники, — засмеялся Джисон, глядя на Чонина. — Эй! — пробурчал Чонин, изо всех сил стараясь походить на мафиози, чтобы подыграть остальным. — Кем вы себя возомнили, вялые тараканы? Встаньте в очередь, неблагодарные ублюдки! — Он изо всех сил старался не рассмеяться, но когда Хёнджин расхохотался, чуть не согнувшись пополам, Чонин не смог сдержать ухмылки. — Потрясающе, — сказал Минхо, явно снимая его. — Одежда действительно делает человека. — Это шуба, — рассмеялся Чонин, снимая её с себя. Она была слишком тёплой, чтобы надевать поверх обычной зимней одежды. Он перевёл взгляд на Хёнджина, любуясь тем, как его парень одет в куртку, которую он выбрал для него. Она очень шла ему, идеально облегая плечи и делая длинные руки ещё более привлекательными. Чонину хотелось только одного — просунуть руки под куртку и обнять Хёнджина за талию. — Выглядит потрясающе, Хён. Я же говорил, что она будет сидеть идеально, — сказал он, расстегивая молнию на своём пуховике и распуская шарф, внезапно умирая от перегрева. Рядом с ним Джисон издал пронзительный вопль и бросился лапать Чонина, явно что-то ища. — Блять, Инни, ты уронил свой крестик? — спросил Джисон, обеспокоенно оглядывая пол в панике. — Чёрт, он по-любому был безумно дорогим. — Нет, всё в порядке, — сказал Чонин, поднимая руку к груди и встречая лишь мягкий хлопок собственной рубашки. Даже на коже он не почувствовал трения металла. — Я перестал носить распятие, — сказал он с глубоким вздохом. Почему-то признаться в этом было хуже, чем в том, что он встречается с Хёнджином. Может быть, потому, что он всегда знал, что в глазах собственной веры грешник, но никогда не думал, что дойдёт до полного отказа от неё. Даже если Чонин и не отказывался от Бога, иногда ему казалось, что он отказался от собственного воспитания… и это было больно. — Мне кажется, что было не очень уместно носить его, — сказал Чонин и оставил всё как есть. Он понимал, что должен просто сказать, что обратился, что нашёл место, где его вера и ориентация могут сосуществовать, но казалось, что ещё не время. Пока нет. — Всё ещё переживаю кризис веры, — сказал он, глядя на свои ботинки. — Справедливо, — сказал Джисон с понимающей улыбкой. — Всё, что делает тебя счастливым, — добавил он, взяв большую шубу и повесив на место. — Не хочешь пойти выпить кофе? — спросил он, смена темы была желанным подарком. — Да, — с улыбкой ответил Чонин. — С удовольствием. — Хорошо, возьми вещи Джинни, встретимся у кассы, — он похлопал друга по плечу и подскочил к Минхо, который смотрел на Чонина добрыми глазами. Тот, к счастью, ничего не сказал, только кивнул и последовал за Джисоном. Чонин повернулся и встретился с грустными глазами Хёнджина. — Ты снял его для меня? — почти нерешительно спросил Хёнджин. Он прикусил губу, опустив глаза к полу. — Потому что тебе не нужно было этого делать. Я бы не хотел, чтобы ты менял эту часть себя ради меня, — добавил Хёнджин, теребя руками завязки толстовки. — Я снял распятие, потому что оно было скорее символом моих родителей и их веры, чем моей собственной, — пожал плечами Чонин, подходя ближе. Он взял руку Хёнджина и поднял её так, чтобы прижать к своему сердцу, как раз там, где раньше покоилось распятие. — Оно мне не нужно, чтобы доказать свою веру. Мне не нужно носить его, чтобы чувствовать любовь Бога, и, Хёнджин, ты мне очень нравишься, но даже ты не можешь уничтожить мою веру в Бога, — сказал он, приподнимая пальцы Хёнджина, чтобы поцеловать их, и нежно улыбнулся ему. — Я набожный христианин и всегда им останусь. Мне всё равно, если ты больше не веришь или если твоя вера не требует от тебя следовать проповеди Христа. Ты мне нравишься, и никакая религия этого не изменит, — сказал Чонин, глядя прямо в глаза Хёнджину. — Я знаю, что ты никогда не попросишь меня измениться, потому что я бы никогда не попросил об этом тебя. Я снял распятие, потому что оно было очень похоже на старую и сломанную часть меня. Оно напоминало мне о том, что католическая церковь считает нашу любовь грехом, чем-то неправильным… А это не так, Хёни, — продолжил он, протягивая свободную руку, чтобы коснуться лица Хёнджина и нежно погладить его по щеке. — Наши отношения — не грех, — сказал Чонин, стараясь наполнить свои слова искренностью, на которую только был способен. Потому что ему нужно было, чтобы Хёнджин понял, что он больше не чувствует себя грешным, и на самом деле никогда не чувствовал. Чонину нужно было, чтобы Хёнджин знал, что он не боится. — То, что у нас есть — хорошо, прекрасно, и это дар Божий. Тот, кто говорит иначе, лжёт, и это распятие было моей последней привязкой к пути, на котором я скорее буду несчастен. Они используют слово Божье, чтобы управлять нами, чтобы осуждать нас от Его имени, хотя это не в их власти. Чонин глубоко вздохнул, большим пальцем погладил щеку Хёнджина, который терпеливо наблюдал за ним. По милости Божьей Чонину так повезло, что Хёнджин вернулся в его жизнь. Это было единственное чудо, в котором Чонин действительно нуждался, чтобы его вера подтвердилась. Его собственное чудо Лазаря. — Я верю в Бога, но не в того Бога, который ненавидит меня за любовь. Я верю, что Он снова свёл нас вместе. Он сделал так, что в этом огромном городе нам посчастливилось найти друг друга. Он привёл меня в протестантскую церковь, чтобы я узнал, что можно неправильно использовать Его слова, и дал мне новую семью в лице моих друзей, чтобы я узнал, что такое любовь, — сказал Чонин и его лицо озарилось яркой улыбкой. — А ещё Он даровал мне тебя, вернувшегося из мёртвых, чтобы я дорожил тобой до конца своих дней. Как я могу не верить, Хёнджин? — А если я никогда не смогу пойти с тобой в церковь? Если я не смогу быть с тобой в твоей вере? — спросил Хёнджин, настороженно глядя на Чонина. — Если Бог был использован в качестве наказания до такой степени, что моя вера треснула и я не смогу вернуться? — Тогда ты всё равно будешь мне нравиться, — с улыбкой сказал Чонин, потянувшись вверх, чтобы поцеловать Хёнджина в щеку. — Кроме того, я слышал от Доюна, что свадьбы на природе — это нечто. Он проводил их в самых разных местах: в парках, в лесу, на пляже. Протестанты женятся здесь, там и всюду, — поддразнил он. — А если мы не можем пожениться? — спросил Хёнджин, приподняв бровь. Чонин почувствовал головокружение при мысли о том, что он может стать его мужем. — Это же Южная Корея. Нас никогда не примут. По крайней мере, пока. — Тогда мы поженимся за границей или просто будем жить во грехе до конца своих дней, — пожал плечами Чонин. Это ни в коем случае не было препятствием. Он не ввязывался в это дело, не зная, что делает. — Я уверен, что потом смогу обсудить это с Богом. Он поймёт, какой хлопотной иногда бывает бюрократия. — Ты и впрямь нечто, — сказал Хёнджин, и плечи его расслабились, словно с них сняли камень. — Религия — это не кандалы. Если это так, значит, что-то неправильно, — ответил Чонин, нежно поглаживая лицо парня. — Я понял это на собственном опыте. Моё распятие стало оковами. Поэтому с ним нужно было расстаться. Когда-нибудь я куплю себе обычный крест. Возможно, тогда я буду меньше выделяться в церкви, но пока мне не нужно демонстрировать свою веру, потому что я знаю, на чём стою, — закончил он и отстранился, позволив своим рукам лечь на плечи Хёнджина. — А теперь отдай куртку, чтобы я мог купить её тебе на Рождество, — сказал Чонин, снимая с Хёнджина кожаную куртку. — Ты ничего не видел, — добавил он, пристально глядя на Хёнджина, который по-прежнему просто смотрел на него с нечитаемым выражением в глазах. — Что? — спросил Чонин, сбитый с толку тем, что парень продолжал смотреть на него. — Ты потрясающий, — только и сказал Хёнджин, протягивая руку и заключая Чонина в объятия. — Я не заслуживаю тебя. — Но ты заслуживаешь, — убеждённо сказал Чонин, обнимая Хёнджина в ответ. — Если бы ты не заслуживал, ты бы меня не получил. И это действительно было так просто. Они заслуживали друг друга, и они заслуживали счастья. — Чёрт, — вздохнул Хёнджин, прижимая к себе Чонина. Парень ничего не ответил, почувствовав, как несколько слезинок смочили его волосы. — Я знаю, на что я согласился, Джинни, — прошептал Чонин на ухо Хёнджину. — Я знаю, что я оставляю позади и что я принимаю. Это будет нелегко, но это того стоит. Ты стоишь этого, и я. Бог любит нас, даже если мы не верим. Нам просто пиздец как не повезло родиться в свободном мире, где Бог не может вмешиваться слишком сильно, и где Его слова используются для причинения вреда другим. Мы в этом не виноваты, и даже если мы оба выросли с мыслью, что мы грешники, это ложь. Это ложь, которую сказали нам наши родители, потому что они не могли признать, что были неправы. — Хотел бы я иметь твою веру, — пробормотал Хёнджин, отстраняясь. Его глаза немного покраснели, но это было не страшно. Ничего такого, что Чонин мог бы скинуть на пыль, если бы Джисон задавал слишком много вопросов. — Вот почему у меня достаточно для нас обоих, — с улыбкой ответил Чонин. — Нелегко было достичь этого, Хёни, но теперь я знаю, что могу любить Бога и при этом оставаться собой. Я могу быть с тобой и быть любимым Богом. Это всегда было возможно, — сказал он, приподнявшись и целомудренно поцеловав Хёнджина в губы. — А теперь иди забери свои вещи. Хёнджин посмотрел на Чонина, словно хотел что-то сказать, но в итоге лишь прикусил губу, кивнул и ушёл, чтобы забрать свои вещи. Как и было обещано, Чонин купил куртку и упаковал её. К счастью, ни Джисон, ни Минхо ничего не сказали, когда они вышли из Секонда, а просто потащили их в ближайшее кафе, не удостоив даже вопросительным взглядом. Чонин всё время держал Хёнджина за руку, даже когда несколько пожилых дам бросили на них странный взгляд. В конце концов, это оказалось не так больно, как он опасался. Ведь с Хёнджином рядом он чувствовал, что может сделать всё что угодно. С Хёнджином он впервые за долгие годы почувствовал себя целым, как будто весь пазл наконец-то был собран.oOo
Боже правый…
Кажется, я люблю его…
Нет, я уверен, что люблю его.
Спасибо, что сотворил моё сердце достаточно большим для этого.
Спасибо, что даровал мне его.
За то, что позволил мне любить его
oOo
— Я действительно не понимаю, как ты умудряешься найти в этом смысл, — сказал Чанбин, хмуро глядя на домашнее задание Чонина. — Что вообще означает половина этих букв? — добавил он, наклонив голову, словно надеясь, что так будет понятнее. — Это константы и обозначения для чисел, которые я ещё не вычислил, — объяснил Чонин, вбивая цифры в калькулятор. Голова уже начинала болеть. — А иногда я вообще сомневаюсь, что в этом есть какой-то смысл, — сказал он с тяжёлым вздохом, получив во второй раз неверный результат. Должно же быть что-то, что он упускает. — Инни такой умный, — сказал Хёнджин, глядя на Чонина и переполняясь гордостью. Тот поднял бровь, глядя на своего парня. — Нет ничего, что он не мог бы сделать, — добавил он, и Чонин не мог не смутиться от этой похвалы. Это слишком напоминало ему то, как Хёнджин хвалил его, когда они целовались. — А как же анализ романа, который ты должен был сделать? — спросил Сынмин, оторвавшись от своего домашнего задания. Чонин не смог сдержать улыбку и, покопавшись в сумке, достал книгу и протянул её другу, который принял её обеими руками. — Закончил вчера. Можешь взять. — Спасибо, — пропел Сынмин, листая страницы. — Подожди, а разве его не нужно было сдать только через неделю? — спросил он, устремив острый взгляд на Чонина. — Да, но это было весело, поэтому я закончил раньше, — сказал Чонин, снова просматривая свои цифры. Он ткнул локтем Чанбина и понял, что забыл половину вычислений. Неудивительно, что раньше ничего не сходилось. — Как только я начал разбирать этот роман, уже не смог остановиться. Поэтому я просто закончил. Теперь ты быстрее получишь свою книгу, — добавил он, думая больше о цифрах, чем о чём-либо другом. Он просто хотел закончить. — А ты не думал сменить специальность на литературу? — спросил Сынмин, заставив Чонина поднять глаза от калькулятора. — Похоже, тебе это очень нравится, и у тебя хорошо получается. Чонин закусил губу, возвращаясь к своим расчётам. — Это было бы напрасной тратой времени, не так ли? — он поморщился, услышав отголосок слов отца. — Я ведь целый год учился на инженера, и уже выбрал себе предметы на следующий семестр, — поспешно добавил Чонин, ни разу не подняв глаз. — Ты получил стипендию из-за своих безумных оценок, Инни, — сказал Джисон, не отрывая взгляда от Библии, которую тот по какой-то причине листал. Чонин предположил, что это из-за потребности Джисона в знаниях, его желания заполнить все возможные уголки своего мозга информацией, неважно, бесполезной или плодотворной. Если Чонин правильно помнил, Джисон вырос не в религиозной семье, поэтому возможность окунуть свои неопытные пальцы в горшок с незнакомым пониманием, столкнуться с новым восприятием и испытать его на себе, безусловно, была бы более чем достаточным стимулом для того, чтобы взять в руки религиозный текст. Так получилось, что Библия Чонина лежала ближе всего к изголодавшемуся уму Джисона. — Возможно, тебе стоит последовать зову своего сердца и потратить эти деньги на то, что сделает тебя счастливым, а не на то, что медленно убивает тебя, — со вздохом добавил Джисон, аккуратно и почтительно положив книгу на колени. Чонину не нужно было поднимать глаза, чтобы понять, что руки на его плечах принадлежат Хёнджину. — Джисон, — сказал Минхо с оттенком предупреждения в словах. — Не сейчас, — добавил он, и Чонин почувствовал себя дерьмово. Ведь они были правы. Он поступал неправильно, продолжая учиться на нелюбимой специальности. В глазах родителей он уже был грешником. Последние три недели он почти не разговаривал с мамой, почти не отвечал на настойчивые расспросы братьев о здоровье, а если учесть, как они с Хёнджином целовались, то Чонину, скорее всего, придется целый год повторять «Отче наш», если он хочет снова попасть на милость отца Кима… И всё же Чонин никогда не был так счастлив. Он был счастлив, когда, придя домой с универа, мог написать Хёнджину и поужинать с Феликсом. Он был счастлив, когда мог запереться в квартире Чана, чтобы поваляться на его кровати и сделать домашнее задание, под аккомпанемент созданной им музыки. Он был счастлив, когда по пятницам они с Сынмином проводили часы наедине, просто читая книги и делая задания, разговаривая, и он был счастлив, что наконец-то вернулся в спортзал с Чанбином. Чонин был счастлив, что мог часами гулять с Джисоном, покупая подержанную одежду, и был счастлив, что мог ужинать с Минхо два раза в неделю. Чонин был счастлив. Вот только когда он вставал утром, целый день лекций нависал над ним, как тёмная туча. — Я уже записался на курсовую работу на следующий семестр, — сказал Чонин, его голос был негромким, а цифры на странице немного расплывались. Он не знал, почему так трудно признать, что друзья правы, но почему-то обращение далось ему легче. Возможно, потому, что это было духовное дело, а учёба — нет. Чонин мог скрывать свою религию, носить распятие и чётки и быть хорошим сыном-католиком, которого вырастили его родители. Он мог бы скрыть от посторонних глаз все свои бунтарские и католические грехи, просто не признаваясь в них в присутствии родителей или надев свою старую маску. Однако в этом случае он становился лжецом, а независимо от вероисповедания Чонин не был уверен в том, насколько комфортно ему было бы лгать об этом. Он уже потратил годы втайне мучая себя из-за своей ориентации, и это принесло больше вреда, чем пользы. Образование было последней частью жизни Чонина, которую всё ещё решали за него родители. Все остальные мосты были сожжены, тихо и незаметно, но если Чонин пойдёт против них так открыто, пути назад уже не будет. Они узнают о его грехах, о том, что он изменил свои взгляды, о том, как сильно он от них отклонился. Они разозлятся. Разочаруются. Будут стыдиться. Они могут наказать его за непослушание, и как бы Чонин ни был утешен и спокоен в своем новом образе жизни, сколько бы счастья он ни нашёл здесь, Чонин боялся, как отреагируют родители, если узнают об этом. — Ты можешь легко это изменить, — сказал Феликс, его голос был более добрым, чем у других. — Но только если захочешь, — добавил он, когда Чонин продолжал смотреть на свой калькулятор. Остальные не понимали. Они могли делать всё, что хотели, им было позволено идти своим путем, с благословения родителей или без него, потому что они не боялись. Но Чонин с ужасом думал о том, что будет, если он отделится от родителей. Даже если бы он не хотел этого, он мог бы в какой-то мере играть роль послушного сына. Ему хотелось рассказать им о своём новом «я», но он также знал, что результат будет неожиданным. Чонин не знал, готов ли он к неожиданностям. — Инни, — тихо позвал Хёнджин, соскользнув с дивана, чтобы прижавшись грудью к его спине, обхватить его своими длинными руками и заключить в крепкие объятия. Чонин не смог сдержать вздоха, прижавшись к своему парню. — Всё в порядке, — сказал он, упираясь подбородком в плечо Чонина. — Я подумаю об этом, — это было всё, что сказал Чонин, усиленно моргая, чтобы прогнать муть из глаз. Остальные, к счастью, поняли, что Чонин закончил говорить о своём образовании, и вернулись к своим обычным разговорам. Хёнджин остался рядом с Чонином, прижимаясь к нему и поглаживая его живот по ткани толстовки, и тот не мог не улыбнуться, продолжая работать. Для человека, не желающего афишировать свои отношения, Хёнджин очень плохо справлялся со своей работой. Чонин не замечал, как Чан с ухмылкой смотрит на них, как Чанбин хихикает над их близостью. Чонину было всё равно, в данный момент он был уверен, что единственное, что удерживает его от падения, это то, что он чувствует, как Хёнджин прижимается к нему. Он не обращал внимания на остальных, пока доделывал последнее задание. До экзаменов оставалось чуть больше недели, и если он не войдёт в колею, решая подобные уравнения, то окажется в полной заднице. — Какого хуя?! — неожиданно воскликнул Джисон, заставив всех оторваться от своих дел и разговоров. — Какие-то детишки назвали чувака плешивым, и он заставил Бога растерзать их к хуям послав двух медведей? Это что, блядь, за эгоизм здесь пропагандируется? — Серьёзно? — спросил Чанбин, оторвавшись от блокнота, в котором он постоянно что-то писал, чтобы посмотреть на Феликса и Чонина. — Ваш Бог поощряет насилие над детьми? — Не смотри на меня, — пожал плечами Феликс. — В церкви моих родителей мы больше изучаем Новый Завет. Если Иисус такого не говорил, то мы не придерживаемся этого, за исключением тех случаев, когда мой пастор может использовать это, чтобы ударить меня по голове за то, каким плохим человеком я был. Часто слышал «мужчина не должен ложиться с другим мужчиной, как с женщиной, это мерзость», — добавил он, закатив глаза. От Чонина не ускользнула нотка обиды в голосе. — Елисей, лысый парень, о котором идёт речь, почему-то был в списке друзей Бога, хотя в этом нет особого смысла, — со вздохом сказал Чонин, закончив, наконец, последний расчёт. — И технически эта история не имеет особого отношения к христианству, поскольку мы находимся в новом договоре с Иисусом. Это Ветхий Завет и часть Торы. Правила, которые там прописаны, не должны распространяться на христиан. Следовательно, что «мужчины не могут быть вместе» недействительно, — сказал Чонин, слегка улыбнувшись Феликсу. Возможно, это было небольшое утешение, но для Чонина много значило, когда Доюн упомянул ему об этом. — Кроме того, есть некоторые сомнения по поводу перевода этой части, Феликс, и многие на самом деле считают, что она относится к кровосмешению, а не к гомосексуальным отношениям, — добавил Чонин, пожав плечами. — Если посмотреть на это реально, то, если вы не родственники, Бог не возражает против того, чтобы люди были вместе, и не устанавливает правила на этот счёт. Сексуальный разврат — это запрет, но здоровые любовные отношения нигде не запрещены. Даже сексуальные, — добавил он, стараясь не покраснеть. И что с того, что в последнее время он проводил более тщательные исследования? Ему нужно было знать, как далеко он может зайти, чтобы не согрешить, теперь, когда рядом с ним Хёнджин. Хёнджин крепче обхватил его за талию, украдкой поцеловав в шею. — Ну, моя любимая часть, — сказал Джисон, выглядя странно гордым тем знанием, которым он собирался поделиться. — Это закон о том, что женщины не могут защищать своих мужей, хватаясь руками за гениталии нападающего, без того, чтобы им не отрубили руку. Кажется очень специфичным, если вы спросите меня, — весело сказал Джисон, возвращая взгляд к страницам. — Что мне лично нравится в этой истории, в частности, так это то, что в детстве ты, похоже, пометил её как глупую, — усмехнулся Джисон, сузив глаза, чтобы прочитать крошечные строчки заметок, которые Чонин написал на полях, когда был ребёнком — «Я до сих пор удивляюсь, почему тщеславие — это грех, но если тебя называют лысым, то Бог всё равно помогает тебе в твоём возмездии», — прочитал он вслух, в своей лучшей интерпретации голоса молодого Чонина. — Он действительно это написал? — спросил Чанбин, с улыбкой глядя на Чонина. — Бля, это забавно. — Да, смотри, — сказал Джисон и поспешно поднялся на ноги. Он протянул руки к Чанбину, и чёрная Библия пронеслась мимо лица Чонина. Он не смог сдержать яростного вздрагивания, слабое хныканье «не надо» невольно вырвалось из его горла, и он бросился назад, да так сильно, что чуть не повалил Хёнджина на диван. Он с ужасом смотрел на чёрную книгу, всё ещё находящуюся в руках Джисона, и его глаза расширились от паники, сердце сильно билось в груди, эхо боли пронеслось через него. Вся комната замерла, глаза обратились к дрожащему Чонину. — Чёрт, Инни, ты в порядке? — спросил Джисон, положив Библию обратно и вскочив с дивана. — Я тебя ударил? — спросил он с беспокойством, сквозившим в его словах. Чонин не хотел, но снова вздрогнул, когда книга ударилась о стол. — Я в порядке, — пролепетал парень, голос его немного дрогнул. Хёнджин дотронулся до его плеча, и Чонин дёрнулся, по его коже словно муравьи ползали. Он изо всех сил старался этого не делать, но чувствовал, как учащается его сердцебиение. — Прости, — пробормотал он, закрывая глаза и сосредотачиваясь на дыхании, ногти впились в ладони. Он попытался нащупать своё распятие, но когда обнаружил, что шея пуста, его охватило чувство облегчения. Этого было недостаточно, чтобы успокоиться, но достаточно, чтобы вернуть его из в прошлого. Его отца здесь не было. Он не мог причинить ему вреда. — Инни? — спросил Чан, его голос потемнел от гнева и беспокойства. — Почему ты решил, что Джисон ударит тебя? — Я так не думал, — быстро сказал Чонин, заставляя свои лёгкие расслабиться. Он всё ещё чувствовал зуд и тревогу, но, по крайней мере, паника прошла. Ничего не болело, его не били. Его не били. Его отца даже не было здесь. Чонин не был дома. Он был в Сеуле. Его не было с родителями. Если он продолжал повторять это, то мозг, возможно, наконец, возьмёт верх над телом и заставит его осознать это. — Просто иногда так бывает. Моя голова работала слишком быстро, — добавил он с дрожащим вздохом, сопровождаемым слабым смешком, пытаясь снять напряжение в комнате. Когда Хёнджин прикоснулся к нему, он слегка подпрыгнул, но потом расслабился, почувствовав внезапную усталость. — Чонин, тебя кто-то бил? — осторожно спросил Чан, гнев всё ещё окрашивал его слова. Чонин не смог сдержать дрожь, прижавшись к груди Хёнджина. — Я… Нет… Не то чтобы прям били, — пробормотал он так тихо, что Хёнджину пришлось повторить это для остальных. — Что это значит, Чонин? — спросил Сынмин, протягивая руку, чтобы вернуть потрясённого Джисона на место. — Это ничего не значит, ничего необычного не произошло, — сказал Чонин, прижимаясь ближе к Хёнджину, который в ответ крепче прижал его к себе. Ему не нравилось, как они смотрели на него. Как будто он сделал что-то не так. — Ничего необычного? — вздохнул Чан, глядя на Чонина обиженными глазами, как будто это его ударили. — Что ты имеешь в виду, Инни? — Ничего, — сказал Чонин, ухватившись за руки Хёнджина, сложенные на его животе, как будто это могло как-то удержать его на земле. Он не хотел находиться здесь в данный момент, и, если честно, ему хотелось побить себя за то, что так отреагировал. Следовало бы знать, что нельзя вздрагивать в присутствии друзей. Теперь они переживали из-за того, о чём даже не должны были знать. Чонин чувствовал себя виноватым. Его отец всегда говорил, что он слишком остро реагирует на происходящее. Что Чонин слишком мягкий. Слишком наивный. Слишком эмоциональный. Что он поднимает шум по пустякам. И вот он здесь, беспокоит всех своих друзей из-за того, из-за чего они не должны волноваться. Он прикусил губу, опустив глаза в пол. — Инни, пожалуйста, — прошептал Хёнджин ему на ухо, его дыхание щекотало щеку. — Тебе не нужно ничего скрывать. Пожалуйста, расскажи нам. Мне нужно знать, — добавил он, и в его голосе прозвучало нечто, подозрительно похожее на подавленный гнев. Чонину захотелось спрятаться. — Я… — Чонин вздрогнул. Хёнджин прижал его к себе, безмолвно побуждая говорить. Чонин знал, что если он не хочет рассказывать, то может просто сказать об этом. Если он промолчит, это может вызвать беспокойство у остальных, но он знал, что они не станут обижаться на него. Но с другой стороны, если он позволит этому остаться невысказанным, остальные могут нарисовать в своём воображении ужасающие сценарии, а этого бы не хотелось. Они заслуживали того, чтобы получить полное представление о его жизни. — Когда я был маленьким, отец вбивал в меня слово Божье, — признался Чонин, слегка вздрогнув от нахлынувших воспоминаний: страх, боль, обида. — Ничего ужасного. Он перестал, когда мне было лет шестнадцать, — добавил он, стараясь говорить беззаботно, но у него это ужасно получалось. Когда он наконец открыл глаза, все в шоке уставились на него. — Что? — Чонин задрожал, в его словах проскользнул страх, и он оглядел своих друзей. Он не мог отделаться от мысли, что сделал что-то неправильно. Даже крепкие объятия Хёнджина не смогли его полностью успокоить. — Я сделал что-то не так? — испуганно спросил он, и голос его сорвался в жуткой тишине. — Нет-нет, — поспешил сказать Минхо, наклоняясь вперед и сжимая руку Чана так сильно, что костяшки пальцев побелели. — Ты не сделал ничего плохого, — быстро успокоил друг, глубоко вдыхая. — Как… Как часто отец бил тебя? — Э-э-эм… не часто, — сказал Чонин, немного смутившись, когда Хёнджин, вздрогнув, глубоко выдохнул ему в затылок. — Может быть, раз в месяц, когда я был маленьким, потом все реже и реже по мере того как я рос и понимал, что был неправ. Правда, он делал это только тогда, когда я был совсем плох… Например, когда… Когда я сомневался в Библии, или… Или когда я не переставал плакать, думая, что Хёнджин умер. Он пожалел об этом почти сразу же, как только почувствовал, что руки Хёнджина сжались вокруг него, как тиски. — Это было для моего же блага, — сказал Чонин, глядя на свои руки, лежащие на коленях. — В Библии говорится, что мы должны уважать своих родителей, поэтому, когда я срывался на них или не слушался, он считал, что это правильное наказание. — А твоих братьев он тоже бил? — спросил Минхо, голос его слегка дрожал. — Не так часто… Я был трудным ребёнком. Никогда не слушался, много плакал, расстраивался по любому поводу, — сказал он, поднимая голову и оглядывая комнату. Чанбин выглядел разъярённым, как и Сынмин. Феликс и Джисон выглядели так, будто их сейчас стошнит, а Чан… Чан даже не поднял глаз от своих рук. — Я не был таким уж непослушным. Он же не пытал меня, — сказал Чонин с небольшой натянутой улыбкой. — Мне нужно подышать воздухом, — сказал Чанбин, поднимаясь с пола и вышел на кухню, вскоре раздался звук открывающегося окна. — Я пойду, — сказал Феликс и, показав жестом, куда исчез его парень и поспешил за ним. — Что? — спросил Чонин, растерянно оглядываясь на Минхо, и в его душе медленно нарастала паника. — Что случилось? Ты же сказал, что я не сделал ничего плохого, так почему они ведут себя так, будто я виноват? — в голосе Чонина явно слышалась паника. Минхо бросился к нему, взяв его руку с коленей и прижал к себе. — Ты не сделал ничего плохого, Чонин. Совсем ничего, — осторожно произнёс он, явно глубоко обдумывая свои слова, прежде чем продолжить. Он переплёл их пальцы и на мгновение поймал взгляд Хёнджина, после чего вновь перевёл его на Чонина. — Ты не сделал ничего плохого. Чан и Чанбин просто расстроены и злятся, но не на тебя, а потому что ты пострадал, а они не смогли тебе помочь. Они злятся на себя, потому что кто-то причинил тебе боль, а они не смогли это предотвратить. — Но они даже не знали меня, когда это случилось в последний раз, — защищался Чонин. — К тому же, не то чтобы отец причинил мне боль. Это нормально, когда родители дисциплинируют своего ребёнка. — Чонин, — сказал Хёнджин, голос его был придушен и влажен от слёз. — Это ненормально — бить своих детей. В некоторых странах мира это вообще запрещено законом. И это не считается нормальным, даже если дети доставляют неприятности. — Но, — сказал Чонин, дрожа. — Это его право. Как хозяин дома, он должен устанавливать правила. Он должен решать, что хорошо, а что плохо, — поспешил сказать Чонин, на глаза навернулись слёзы. — Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына; а кто любит, тот с детства наказывает его, — процитировал Чонин, протягивая свободную руку, чтобы нежно погладить руку Хёнджина. — И я действительно не был хорошим ребёнком, когда был младше, — добавил он, умудрившись ещё больше разозлить Минхо. — Послушай, Чонин, ты никогда не должен расти в страхе перед родителями, — сказал Минхо, медленно расслабляя плечи, словно заставляя их опуститься. — Избиение ребёнка может привести к целому ряду проблем, когда он вырастет. Это неправильно. Никто здесь не злится на тебя, мы злимся, что кто-то обидел того, кого мы любим. Что кто-то обидел тебя. — Но… — Чонин хотел возразить, защитить своих родителей, но чем больше он искал аргументов, тем более потерянным себя чувствовал. Дело было не в том, что он не знал всего этого. Он не был слепым. Но только плохие родители жестоко обращались со своими детьми, родители Чонина не были плохими. Они ошибались и поступали неправильно, но он верил, что они всегда поступали так из любви. И никогда из ненависти. Чонин искренне верил в это. Когда отец бил его своей Библией, он никогда не смотрел на него после этого. Он всегда винил Чонина в том, что тот заставил его это сделать, что он недостаточно хорошо понимает слова Господа, чтобы не провиниться, и злился, что сын не оставил ему другого выбора. Конечно, после «смерти» Хёнджина, когда парень не смог справиться со своим горем, ситуация сильно обострилась, но всё прекратилось, как только он начал притворяться, что с ним всё в порядке, когда он вернулся к тому, чтобы быть нормальным. — Никаких «но», Чонин, — сказал Чан, в его голосе закипал гнев, когда он поднял глаза, почти чёрные, как смоль от злости. Чонин не смог сдержать дрожь. — Нет никаких оправданий. Ты никогда не бил детей. Никогда. Ударить тебя было его выбором, и не смей перекладывать его вину на себя. Ты был ребёнком, он был взрослым. Ударить было его выбором. Он виноват. Целиком и полностью. — Ты, блять, больше никогда туда не вернешься, — усмехнулся Чанбин, возвращаясь в комнату и, сжав кулаки, словно готовясь к драке. — Я не позволю им забрать тебя. Они могут хоть подраться со мной. Придурки. — Бин, — с тихим вздохом сказал Феликс, обхватывая его руками. — Спокойнее, я не думаю, что злость поможет. — В этом слишком много смысла, — наконец сказал Сынмин, лицо его побледнело, когда он потянулся, чтобы нежно коснуться волос Чонина. — Всё в порядке. Мы не позволим ему снова обидеть тебя, — Сынмин сполз на пол, чтобы обнять Хёнджина и Чонина. — Он не бил меня уже много лет, — сказал Чонин, глядя на Минхо широко раскрытыми глазами. — Но ведь они причиняют тебе боль другими способами, не так ли? — Минхо ответил с мягкой, понимающей улыбкой. — Никто не говорит тебе, что ты должен ненавидеть своих родителей. Мы просто говорим тебе, что они были неправы. Ты говоришь, что они неправильно понимают слово Божье, когда говорят о гомосексуальности. Может быть, они неправильно поняли его, когда в Библии говорится о том, что нужно бить детей и контролировать их, — сказал он, и слова прозвучали настолько логично, что Чонин немного расстроился, что не додумался до этого сам. — О, — Чонин только и смог ответить, а Джисон слабо улыбнулся. — Именно, — сказал Джисон, хотя вид у него был такой, будто он хочет либо удариться обо что-то, либо его тошнит. — И я больше не буду размахивать Библией возле твоей головы, — сказал он, явно пытаясь казаться смешным и отстранённым, как всегда, но провалился. — Ты не мог знать, — вздохнул Чонин, пока Сынмин продолжал гладить его по волосам. — Хм, если что, мы с Сынмином знаем, как спрятать тело, — добавил Джисон, его улыбка на этот раз стала менее хрупкой. — Мне стоит спрашивать откуда? — раздражённо спросил Чонин, глядя на своих друзей, его сердце было слишком мягким и переполнено любовью. — Коварный вдохновитель, — сказал Джисон, указывая на Сынмина. — Ботан и чудаковатый любитель YouTube, — бросил в ответ Сынмин, тыча пальцем в сторону Джисона. — Успокаивает, — улыбнулся Чонин, откидываясь назад в объятия Хёнджина, беспокойство начало нарастать, когда парень продолжил молчать, уткнувшись головой в его плечо. — Подожди немного и ты поймёшь, насколько суровой может стать твоя история просмотров, — сказал Джисон, с вызовом подняв голову. — Кроме того, вообще не стоит лезть в нераскрытые дела об убийстве. Некоторые из них чертовски странные, — добавил он. — Как и ты, дорогой, — с лёгкой улыбкой ответил Минхо. — А теперь я объявляю конец всем домашним заданиям, — сказал он, свободной рукой проводя по волосам. — Чан, иди, плесни немного холодной водой на лицо, — добавил уже чуть мягче, когда Чан продолжал просто пялиться на Чонина тёмными глазами. — Феликс, я думаю, тебе нужно привести в порядок этих мужчин на кухне, — вздохнул Минхо, когда Чан ничего не сказав, просто встал и пошёл на кухню, за чем последовал громкий грохот. — И, пожалуйста, убедись, что у меня нет дыры в стене, — добавил он, поморщившись. — Сделаю всё, что в моих силах, — сказал Феликс и потащил Чанбина за собой на кухню. Чонин вздрогнул, когда несколько шкафов с грохотом захлопнулись, но один строгий выговор на английском от Феликса, казалось, утихомирил шум. — Я не хотел портить вечер, — со вздохом пробормотал Чонин. — Ты ничего не испортил, — с ободряющей улыбкой сказал Минхо, поднимаясь с пола. — Но у нас будет жареная курица, картофель фри и вся вредная еда, которую я смогу заказать, — добавил он со вздохом, наклонив голову и улыбнувшись Чонину. — Боюсь, тебе придется смириться с тем, что тебя будут комфортить до конца вечности. — Я могу с этим жить, — ответил Чонин, откинувшись назад в объятия Хёнджина. — Ты в порядке, Хён? — спросил он, прижавшись щекой к макушке Хёнджина. — Прости меня, — сказал парень, его голос был прерывистым и влажным. — Из-за меня ты пострадал, — сказал он, слегка вздрагивая и прижимаясь ближе. Сердце Чонина разбилось, когда он почувствовал, как по его шее потекла слеза, и вскоре за этим последовало печальное шмыганье. — Хён, — вздохнул Чонин, с тяжелым сердцем освобождаясь от объятий, и повернулся так, чтобы полностью обнять Хёнджина, пусть и немного неловко. — Ты не причинил мне вреда. Ты был здесь, один, тебя выгнали родители. Откуда тебе было знать, что мне плохо? — сказал он, украдкой поцеловав парня в висок. — Он ударил тебя, — сказал Хёнджин, вцепившись руками в спину Чонина. — Как ты можешь спокойно относиться к этому? — спросил он, в его тоне проскользнул намёк на гнев. — Не знаю, — сказал Чонин, поднимая руку, чтобы погладить Хёнджина по волосам. Его корни теперь действительно выделялись на фоне неестественно белого блонда. — Я… Просто меня так воспитали. Сам я никогда никого не бил, но для моего отца это обычное дело — наказывать, — он неловко пожал плечами. — Я не хочу, чтобы ты возвращался туда, — пробормотал Хёнджин, отстраняясь. Даже с красными глазами и с пылающей в них ненавистью он был прекрасен. — Они не смогут тебя забрать, — сказал он, и сердце Чонина подпрыгнуло. — Ни за что, — ответил Чонин, заправляя прядь волос возлюбленного за ухо. — Теперь я весь ваш. Никто из вас не сможет от меня избавиться. Во мне не осталось ничего от сына моих родителей, — сказал он, понимая, что это даже не голословная правда. Иногда он даже не узнавал того, кем он был раньше. — И слава Богу за это, — подбодрил Сынмин, подмигнув Чонину. — Нам этот Инни нравится гораздо больше. — Да, и мы не будем делиться, — сказал Джисон, прижимаясь к Чонину. — Не плачь о прошлом, Хёни, радуйся будущему, — добавил он с мягкой улыбкой. — Слова, по которым стоит жить, — сказал Сынмин, одарив Джисона одной из тех странных мягких улыбок, которые всегда вызывали у Чонина любопытство. — А теперь пойдёмте посмотрим, осталась ли что-нибудь от кухни и что хотят есть остальные. — Закажи в два раза больше курицы, чем Чан говорит, что сможет съесть, — прокричал в след Чонин, когда все трое вышли из комнаты, оставив его наедине с Хёнджином. Чонин не пропустил, как все они понимающе улыбнулись друг другу, и задумался, стоит ли рассказать своему парню, что все уже знают о их отношениях. — Да, босс, — бросил Минхо через плечо, оставив их одних в окружении бумаг и брошенных домашних заданий. — Хён, — тихо сказал Чонин, зная, что тонкие стены квартиры не заглушат его слова. — Пожалуйста, — парень не совсем понимал, о чём просит. Ответ он получил в виде жёсткого, оставляющего синяки поцелуя, губы Хёнджина горели, когда он притянул парня ближе, прикусывая его нижнюю губу, когда углублял поцелуй. Хёнджин заявил права на Чонина, обнажил его душу и украл её частичку для себя. Чонин мог только крепко держаться за него, сердце бешено колотилось. — Я больше никому не позволю к тебе прикоснуться, — прошептал Хёнджин, давая нерушимую клятву. — Ты, блять, больше никогда не позволишь им морочить твою голову. Я этого не потерплю. Они тебя не заслуживают, и ты больше никогда туда не вернёшься, — с трудом выговорил он. Чонин мог только улыбнуться, нежно поглаживая его лицо. — Сейчас я здесь, не так ли? — сказал Чонин с улыбкой. Он знал, что может пообещать Хёнджину никогда не видеть свою семью, может поклясться, что останется в Сеуле до самой смерти, и дать ему тысячу пустых обещаний, но это было не в его стиле. Чонин знал, кто он такой, и знал, что ему придётся столкнуться с родителями, если он хочет сохранить их в своей жизни. И он хотел, чтобы они были частью его будущего. — В конце концов, я всегда буду здесь. Я всегда выберу тебя. Я всегда выберу эту семью, — он надеялся, что хотя бы этого будет достаточно. Потому что Чонин знал, что должен вернуться. Когда он найдёт в себе достаточно смелости, он не был уверен, но он знал, что у него нет другого выбора, кроме как встретиться лицом к лицу с семьёй. Он хотел рассказать им о своем обращении в другую веру, о своём росте… о Хёнджине. Чонин не хотел жить скрываясь, не хотел иметь две жизни — одну в Пусане, другую в Сеуле. Он заслуживал лучшего, теперь он это понимал. И он заслуживал прощания, чтобы в последний раз увидеть свой дом. В последний раз прожить сладкую ложь прежней жизни, если родители не смогут принять его. — Неси только свой крест, — сказал Чонин, наклоняясь и нежно целуя губы Хёнджина. — Не неси на себе чужой вины. — Я действительно не заслуживаю тебя, — вздохнул Хёнджин, хотя его глаза становились всё светлее, так как гнев постепенно испарялся. — Прекрати, — сказал Чонин, выпутываясь из объятий, чтобы вместо этого притянуть их обоих к дивану. Хёнджин, не колеблясь, лёг, накрыл Чонина одеялом и вдавил его в диван, прижав их сердце к сердцу. — Мы достойны друг друга, — сказал Инн, крепко переплетая их пальцы. Одно Чонин знал точно — он никогда не отпустит руки Хёнджина. Не после того, как он наконец-то вернул утраченную часть себя.