семь дней в неделю

Тридцать первого августа Нила и Эндрю отвозят в школу-пансион для мальчиков имени Джорджа Пибоди, чтобы они успели заселиться перед началом учебного года. На протяжении всей дороги Мэри и Натан по очереди нахваливали будущее учебное заведение мальчиков, словно им действительно было дело до того, где они собираются провести следующие двенадцать лет своей жизни с перерывами на каникулы. И Нил и Эндрю сошлись во мнении, что раз школа удовлетворяет каждый из их личных критериев, коих не столь много — детей не бить, фехтование предоставить — то она их уже полностью устраивает. Ни один из мальчиков не тешил себя иллюзиями, что жизнь и обучение там пройдет гладко и никаких проблем не будет, но было принято решение жить с девизом — все это проблемы будущего. Но будущее наступило раньше, чем ожидалось, а именно в тот момент, когда главный воспитатель — мужчина-брюнет лет сорока пяти — сообщил о том, что заселение в одну комнату возможно исключительно при предварительном обсуждении этого момента во время оформления документов. Мэри, Эндрю, Нил решили прогуляться по территории, оставив главу семейства решать все проблемы: — Мистер…? — уточняет Натан, уже готовясь отстаивать право на совместное проживание для мальчиков. — Браунинг, сэр, — отвечает тот. — Мистер Браунинг, мои сыновья были бы очень признательны Вам, если бы они все же смогли бы жить вместе, — нарочито вежливо проговаривает Натан. — Я не сомневаюсь в этом, сэр, но вынужден сообщить, что это, увы, действительно невозможно. Единственный вариант — соседи обоих мальчиков захотят поменяться своими местами и будут жить вместе, но, настолько мне известно, они не захотят. Натан удивленно приподнимает бровь. — И откуда же Вам известны такие подробности? — Сосед Натаниэля и сосед Эндрю так же являются братьями и они не особо ладят, — поясняет Браунинг. — Они уже заселились? Я могу хотя бы попытаться поговорить с ними? — не сдается мужчина. — К сожалению, нет. Мальчики приедут лишь завтра вечером, — никакого сожаления в голосе воспитателя и близко не было. По большей части, ему было плевать, что неудивительно. Во времена учебы Натана воспитателю были безразличны отношения учеников, он вмешивался лишь в моменты, когда ситуация выходила из-под контроля и действия переходили в поле физического насилия. Веснински вздыхает. Он сделал все, что мог. По крайней мере, его сыновья не выглядели расстроенными, им не привыкать жить в разных комнатах, но с учетом того, что у каждого из них появится сосед, так еще и незнакомый мальчик, то было бы лучше, если бы они все же жили вместе. Ладно. В конце концов, это полезно для социализации, черт ее дери. Натан натягивает на лицо вежливую улыбку: — Все равно благодарю Вас, мистер Браунинг, — слегка кивнув, Натан разворачивается, чтобы отправится на поиски своей семьи, как видит, что те уже заходят через парадные двери в общежитие, где он и вел свой разговор с воспитателем. — Ох, а я как раз собирался искать вас! Мы здесь с мистером… — мужчина оборачивается к Браунингу, чтобы представить его, но того уже и след простыл, — мы здесь обсуждали возможные решения нашей проблемы, — Натан возвращает свое внимание к семье, — и пока что таковых нет. Мэри ласково ему улыбается, как бы благодаря за то, что он хотя бы попытался. Мальчики синхронно кивают. — Мы уже все обсудили, — говорит Нил. — Мы с Эндрю не против жить с другими ребятами, главное, чтобы они не оказались такими же козлами, как Рико, — со смешком выдает Нил. Эндрю опускает голову вниз, стараясь не засмеяться. — Натаниэль! — тут же возникает Мэри. — Раз знаешь такие взрослые слова, хотя бы постарайся не произносить их так беспечно, — строго проговаривает она, а после смягчив тон добавляет, — но да, я тоже надеюсь, что ваши соседи окажутся хорошими мальчиками. — А наши комнаты рядом? — спрашивает Эндрю. — Как я понял, у вас соседние комнаты, — отвечает Натан. — А соседи так вообще братья, мистер Браунинг предупредил, что они не особо ладят, так что, точно не соскучитесь здесь, но все это будет уже завтра, сегодня можете их не ждать. Их комнаты оказались на третьем этаже, а на двери в каждую висела табличка с именами проживающих. Нил быстро забегает в свою, бросает рюкзак на кровать — стоит заметить, что не просто кровать, а нереально огромную кровать — и выбегает в коридор, врезаясь в отца. — Натаниэль! Боже, куда ты несешься? — восклицает мужчина, чуть не уронив чемодан сына, который он уже успел забрать из машины. — Хочу посмотреть комнату Эндрю! — не оборачиваясь, выдает он. Перед тем, как зайти внутрь, мальчик жадным взглядом оглядывает табличку на двери. «Эндрю Джозеф Миньярд» и «Николас Эстебан Хэммик» красуется черными буквами. Тебе лучше оказаться очень милым мальчиком, Николас, — думает про себя Нил, все же открывая дверь, чтобы зайти в комнату. Она просторная, если честно, он ожидал худшего. В комнате стоит две кровати, — боже, они что, рассчитаны на пятерых, почему такие большие — два письменных стола, пара стульев, шкафов, тумбочек и полок, каждая из которых висит над кроватью. Даже визуально комната делится на две ровные части, как бы намекая, что у каждого есть свое личное пространство, которое нарушать нет никакой необходимости. Это хорошо. Нилу начинает нравится, что здесь равенство мелькает даже в мелочах. Эндрю, выбравший себе кровать слева от окна, которое расположено так же ровно посередине стены, сейчас сидит на своем спальном месте, осматриваясь. — Как тебе? — интересуется он. Эндрю переводит взгляд на него. — Нормально. Наверное, даже нравится, но стены слишком пустые. — Ох, ну это мы сейчас исправим, — заявляет Мэри, внезапно появившаяся за спиной Нила. — Мы не знали, что вам можно подарить на такое своеобразное новоселье, но все же остановились на нескольких плакатах и креслах, как в ваших комнатах дома, — радостно объявляет она. — Натаниэль, твои плакаты я оставила на столе в твоей комнате, потом посмотришь, а вот твои, Эндрю, — говорит она, проходя в комнату, чтобы протянуть небольшую стопку листов Миньярду. Эндрю бурчит что-то, что, вероятно, должно быть словом «спасибо» и тут же начинает рассматривать свои плакаты. Нил внимательно следит за ним, отчего-то в последнее время счастье и улыбка Эндрю стали для него важнее собственных, вот и сейчас он ждет реакцию блондина в надежде увидеть радость на его лице. Но тот удивляет, когда заканчивая изучение подарка Мэри, поднимает голову. Слезы. У него в глазах стоят слезы. Мэри тут же тушуется. — Я…мы… Эндрю, мы думали, что тебе понра… — она не успевает договорить из-за Миньярда, который бросается к ней, обнимая. — Спасибо, спасибо, спасибо, — как заведенный шепчет он. Женщина успокаивается — все хорошо — и немного подумав, начинает поглаживать волосы мальчика, который так и стоит прижавшись к ней. Нил в замешательстве. Что там за плакаты такие, которые смогли вызвать такую реакцию? Он обходит маму и Эндрю, подходя к кровати, на которой блондин оставил подарок, прежде чем резко подорваться. Нил осторожно поднимает стопку. Всего плакатов семь. Он начинает их рассматривать. Боже. — Мам…— робко начинает он. Мэри переводит взгляд на сына, не прекращая перебирать волосы Эндрю. — Вы… — он не знает, что сказать, не знает, как выразить эмоцию, которая сейчас будто застряла у него в горле. Эндрю приходит ему на помощь даже в такой ситуации, просто отведя руку в сторону в жесте, приглашающем присоединиться к объятиям. Нил не раздумывает ни секунды, бросаясь вперед, чтобы приобнять одной рукой талию мамы, а другой — спину Эндрю. Он так же утыкается в живот Мэри, встречаясь там взглядом с Миньярдом. Возможно, кому-то все это покажется глупым. Возможно, кому-то все это покажется бессмысленным. Плакаты как плакаты — всего лишь надписи и картинки, всего-то. Но именно эти бессмысленные и глупые плакаты обладают невероятной ценностью. Нил уверен, что плакаты выбирались обоими родителями — сложно представить, чтобы Натан выбрал картинку с лягушкой, желающей хорошего дня, как и сложно представить Мэри, выбирающую изображение с анатомией гуся. Так почему же какие-то жалкие семь листов бумаги вызвали такие эмоции? Все просто. Каждый плакат отражает Эндрю, отражает его интересы, внутренний мир, его прошлое и его будущее, обязательно счастливое. Там не написано «ух ты, чувак, ты столько пережил, но дальше лучше», нет, ничего такого, но это читается и так. Эндрю, несмотря ни на что, все еще остается ребенком, и именно через призму детских интересов Натан и Мэри постарались показать, что они понимают. Понимают, что мальчик пережил, понимают, какой он, понимают, что он действительно решился довериться им и главное — понимают, что подвести его сейчас уже просто непозволительная роскошь. Эндрю лишь раз упомянул, что ему очень нравится космическая тематика, поделился тем, что думая о звездах, он забывает о своих тревогах и все они в масштабах Вселенной стираются в его голове — его услышали. Нил показал Эндрю «Шрека», ведь как он может не поделиться своим самым любимым мультиком со своим самым близким человеком, Эндрю понравилось — на это обратили внимание. Мэри рассказывала истории о своем детстве и как-то упомянула кошку, которая жила с ней в детстве, Эндрю признался, что в приюте тайком ухаживал за бездомным котенком, потому что всегда мечтал о таком — это не оставили без внимания. Даже в выборе цветовой гаммы были учтены его предпочтения. Невероятно, но факт — Эндрю ощущал искренность и заботу его новой семьи, просто смотря на плакаты. Что касается Нила, то он ведь тоже всего лишь ребенок и для счастья ему нужно не так много — понимающих родителей и счастливого близкого человека вполне достаточно. Идиллию прерывает Натан, зашедший в комнату, держа в руках два кресла-мешка — зеленое и бежевое — и сходу начав: — Мальчики, есть разница, кому кресло какого цвета или вы…— он замолкает, смотря на улыбающуюся Мэри, которая стояла в центре комнаты, обнимая двух мальчиков, двух зареванных мальчиков. — Господи, что уже успело произойти? — испуганно спрашивает мужчина. — Эндрю не понравился твой гусь, я же говорила, — отвечает Мэри, стараясь разбавить обстановку. Натан опускает на пол мешки лишь для того, чтобы потом притворно ахнуть, прижав руку к лицу. — Значит твоя лягушка ему понравилась? — пораженно выдает он. — Эндрю, — зовет он мальчика, — скажи, что все это наглая ложь, ты, видимо, не заметил, но у гуся в клюве нож, — последнее слово Натан произносит так, словно это все должно объяснить само по себе. Эндрю, шмыгнув носом, остраняется от Мэри, чтобы ответить: — Это же отсылка к фехтованию, да? Натан одобрительно кивает. — Я знал, что ты все поймешь, — гордо говорит он. — Мне понравилось, — признается мальчик. — Большое спасибо. Натан и Мэри переглядываются: — Большое пожалуйста, — на что Эндрю и Нил начинают хихикать. Это семейная шутка. Их семейная шутка. — Надеюсь, у меня тоже крутые плакаты? — интересуется Нил, тоже отстраняясь от мамы. — И я хочу себе зеленое кресло, Эндрю, ты не против? — тот отрицательно мотает головой. — Отлично! Мальчик идет в сторону двери, по пути хватая свое кресло-мешок, и прежде чем выйти в коридор, объявляет: — Я иду проверять свои плакаты и раскладывать вещи, мне нужно где-то полчаса, сходим потом пообедать, а то ведь еще не скоро получится поесть вместе? Получая кивки от родителей, Нил кивает им в ответ и направляется в свою комнату, таща кресло по полу. Спустя двадцать минут раздается стук в дверь. Нил отрывается от расстановки книг на полке и удивленно смотрит на дверь, которая через секунду открывается, являя Эндрю. — Эндрю, представляешь, у меня такой же плакат с лягушкой, я повесил его над столом, тебе давай повесим туда же, будет миленько, — тут же выдает он и лишь после обращает внимание на то, что блондин уже успел переодеться и…немного отрастить волосы? Эндрю вскидывает брови и кривит лицо так, как раньше никогда не делал, но делает шаг в комнату. — Тебя не научили читать? Меня зовут Аарон, а не Эндрю, и про какую лягушку ты там вякнул?