Изумрудная верность

Аро обнаружился ровно там, где нам и сказали: в основной части Собора, на одной из скамеек примерно посреди помещения. Сидел вампир с опущенной головой и руками, сложенными в молитве; плащ лежал слева, так что красивое лицо мужчины привлекало внимание разглядывающих Собор изнутри туристов. Феликс остановился около стен, тогда как я пошла прямиком к Аро. Интересно, каково ему было чувствовать себя одним из экспонатов для разглядывания? Хотя, возможно, Аро было плевать на происходящее вокруг. Пускай ходят, смотрят, что угодно делают… лишь бы не трогали и не мешали. А вот туристам он мог казаться настоящим ангелом, спустившимся с небес… или поднявшимся из глубин геенны огненной; так-то, если вспомнить канон, Люцифер у нас тоже ангел. «Светоносный», да. Я подсела к Аро под завистливыми взглядами каких-то молоденьких девочек, что наблюдали за прекрасным молящимся вампиром издалека. Вот не понимаю я таких мадам: ну если нравится — так подойди и познакомься! А если не можешь, то и не пялься потом на того, у кого всё получилось. Сами виноваты в своей неуверенности, я-то тут при чём? Аро на меня даже не отреагировал. Как сидел с закрытыми глазами, так и продолжал сидеть, даже не шевельнув в мою сторону и единой ресничкой. Я решила немного подождать; не слишком долго, потому что запах ладана меня всё-таки грозил выгнать из святого здания, как чёрта из поговорки, но и не очень мало, чтобы диалог Аро с Богом хоть немного состоялся. — Отвечают? — спросила я где-то через десять минут молчания. Всё, на большее моего терпения не хватило. Ещё и ладан этот… Длинные ресницы дрогнули. Затем Аро медленно открыл веки; взгляд вампира был без какого-либо фокуса, немного потерянным, но очень… не знаю. Я смотрела на Аро сбоку, но всё равно с лёгкостью могла представить, как он выглядит анфас. В прошлом, наверное, вампира могли бы умолять стать моделью для какой-нибудь картины. Или иконы. Или, может, кто-то сваял статую в его честь. Я почему-то была уверена, что в истории искусства он отметился — с такой внешностью было бы грех не сделать это. И если статуя Аро не стоит в каком-нибудь музее, то она точно есть в частной коллекции. Если уж меня потянуло как-то зафиксировать в вечности облик одного из правителей Вольтерры, то и у других творческих личностей этот порыв несомненно возникал. — Тебе когда-нибудь говорили, что ты бываешь ужасно бесцеремонна? — спросил Аро. Несмотря на моё несомненное посягательство на его личное время и пространство, а также на вопиющую бестактность с моей стороны, — о которых я прекрасно знала, стоит отметить, — вопрос этот прозвучал без всякой агрессии или недовольства. Аро просто спросил, я просто ответила: — Конечно. Моя вторая серьёзная дружба закончилась из-за того, что меня за спиной назвали… всё время слово забываю. Бесцеремонной? Нет, там какое-то другое было. Что-то вроде «навязчивой», но более агрессивно. «Распущенной»?.. наверное. Молочно-красные глаза снова скрылись за ресницами. Аро мягко усмехнулся, словно услышал что-то забавное. — Слово не помнишь, а злобу сохранила? Ты в храме Божьем, отпусти это чувство. — А ты был обращён ещё до того, как христианство вообще появилось, — заметила я. — Так что видеть тебя на церковной лавке как минимум странно. — Тц. Аро выпрямился и нашёл взглядом одного из святых отцов. Затем вампир кивнул в сторону стоящих неподалёку девушек-туристок. Работник, — или всё-таки служитель? — церкви чуть заметно поклонился, после чего пошёл к своим. Вместе они обошли каждого пришедшего в церковь, кроме нас с Аро, и мягко выпроводили всех вон. Я и вампир остались в здании в полном одиночестве, даже Феликс нас покинул. Однако всё равно у меня было ощущение, что я не наедине с Аро: как минимум, иконы на стенах внушали мне определённые опасения. Слишком уж хорошо они были прорисованы. Словно не картины, а окна или зеркала, отражающие давно умерших людей, что по каким-то причинам стали считаться «святыми». — Как думаешь, — упавшим шёпотом начала я, неосознанно пересаживаясь ближе к Аро, — нас здесь двое, трое или больше? Он растерялся. Затем стянул перчатку с холёной руки и коснулся тыльной стороны моей ладони. Ничего, естественно, не произошло. Аро вздохнул и надел перчатку обратно. — Иногда мне жаль, что я не могу просто взять и залезть тебе в голову. Это замечание разобрало меня на смех. Громко смеяться я, правда, не рискнула: как обычно это бывало в подобных местах, католический собор был когда-то построен, чтобы внушать трепет и подавлять своим величием. В таком здании хотелось быть чинной, вести себя исключительно идеально и молиться, пока колени не сотрутся до крови. — Знаешь, Эдвард мне сказал однажды примерно то же самое. Я вот только понять не могу, почему вы оба так хотите залезть ко мне в голову. — Неизведанное всегда манит больше обыденного. — Но изучив это неизведанное, ты лишишь мир одной из его тайн, — я пихнула Аро в плечо, откровенно ребячась в месте, совсем для этого не подходящем. — А у тебя с твоим сроком давности надо бы поберечь тайны. Или… Я сделала большие глаза и уставилась на Аро, словно мне в голову пришло что-то невообразимо-удивительное, шокирующее до основания позвоночника. Вампир выпрямился на скамье и даже заинтересованно склонился в мою сторону — совсем немного, но достаточно, чтобы выдать его интерес, который я и заметила. Я тоже подалась ближе, смотря на вампира, как когда-то на своего младшего брата. Тот в свои шестнадцать вырос здоровенным, конечно, — выше меня, и при этом продолжал расти, — однако заинтересовать его было так же легко. — …или мир всё ещё прекрасен и удивителен, несмотря на прожитые тобой годы? — спросила я максимально таинственным и заинтересованным шёпотом. Аро поднял брови и приоткрыл рот. Затем улыбнулся и вдруг растрепал мне волосы — ну точно собачонку погладил, боже мой. Или «боже-не-мой», учитывая, где мы находимся. — Мир… разный, — произнёс мужчина чуть погодя. — Но тайн в нём всё ещё достаточно. Я отодвинулась от Аро, выходя из его личного пространства, и облокотилась и спинку скамьи. Задрав голову, я принялась рассматривать потолок: барельефы, фреска, трещины… — Я собираюсь жить вечно, — сказала я как нечто само собой разумеющееся. — Или хотя бы до тех пор, пока у меня есть идеи для книг. А это практически одно и то же. Раньше я боялась, что жизни мне не хватит и мечтала о её продлении. Была готова даже жить в свои сто пятьдесят как Стивен Хокинг, лишь бы могла говорить или печатать. — В долгой жизни свои печали. — Да, я знаю. Только, — я замялась, не зная, как сказать; как обычно бывает при такой неуверенности, в итоге я цыкнула и решила говорить как есть. — Только я из тех людей, что быстро отходят. Меняется эпоха — приспособлюсь. Умрут близкие — я буду горевать, несомненно. Когда умер человек, которого я воспринимала как любимого деда, я практически носила траур. Целых три месяца. А потом словно переключило, и я отпустила ситуацию. Я потёрла шею. — Когда я… потеряла человека, которого любила буквально больше жизни, я чуть было и сама коньки не отбросила. Но вот посмотри на меня. Прошёл год, и я снова заглядываюсь на красивых вампиров рядом… — Я женат. — А я про Фелицию, — фыркнула я, с удовольствием наблюдая за удивлением Аро. — Или про Джейн. Хотя нет, Джейн мной воспринимается исключительно как ребёнок… Розали Каллен — вот кто настоящая богиня. Или Элис… От звучания имени моего эльфа Санты мне захотелось улыбаться. Э-элис… девочка, покорившая время. Аро громко рассмеялся спустя пару секунд ступора. Этот смех отразился от свода потолка и вернулся к нам мелодичным эхом. Свечи за алтарём взвили пламя практически до лица каменного распятого мученика. — В общем, моя голова работает так, что после переживания горя и утраты я возрождаюсь… как жар-птица или феникс. Или Хоодо… — Хоодо? — Японский вариант феникса. Те же яйца, только в профиль. — И после таких поговорочек она ещё удивляется, что я хочу залезть в её голову… Он хмыкнул, как-то очень по-доброму посмотрев на меня. Я даже выпрямилась, потому что такое выражение у Аро я видела впервые. — Если бы я не был уверен в том, что это невозможно, то я бы так же впал в безумие Маркуса. Очень легко считать, что ты — перерождение Дидим… вы удивительно похожи. По крайней мере, ты похожа на мою сестру в начале нашего пути, когда они только-только встретились с Маркусом. Вампир вздохнул. Затем опёрся локтями о спинку скамьи перед нами и сложил руки в молитве. Закрыв глаза, Аро пробормотал: — Упасите боги её душу, потому что сама она уже не сможет этого сделать… — Ты не веришь в реинкарнацию или что? — Перерождение души — очень любопытная тема, но совершенно неблагодарная, потому что невозможно провести никаких экспериментов. Память не сохраняется. Да и живых существ каждую секунду рождается столько, что ты ни за что не сможешь отследить, в какое тело вернулась именно та душа, что тебя интересует. Мы с Карлайлом уже думали об этом. — Карлайл? — Тема души его всегда интересовала. Сын пастыря, сын охотника на ведьм, сын дьявола, что почему-то решил работать на Инквизицию. Возможно, Розамунд Каллен, отец Карлайла, решил встать под знамя креста лишь из-за вечной индульгенции за пытки и убийства. — Темнее всего ровно под факелом, — понимающе кивнула я. Аро тяжело выдохнул. — Карлайл долгое время изучал человеческую душу, однако так и не продвинулся в своих изысканиях ни на шаг. По сравнению с какой-нибудь средненькой ведьмой, способной вызывать умерших, Карлайл не более чем новорождённый щенок со слипшимися глазами. Вампир упёрся лбом о руки, всё ещё сложенные в молитве, и закрыл глаза. — Я делал всё, чтобы удержать Карлайла в Вольтерре. Потакал его интересу, зачастую втайне от него самого. Те Оболы, что на тебя вытряхнул Кайус… я извёл всех этих ведьм, потому что знал, что именно обладательницы пчелиного знака работают с душами и мертвецами. А значит именно они нужны были Карлайлу… Я по-новому взглянула на вампира. Да уж, ну и подробности открываются. Интересно только, почему же Сама в таком случае не открыла «сезон охоты» на Вольтури, раз уж они столько извели ведьм, которые вроде бы служили Покровительнице… С другой стороны, «пути Смерти неисповедимы». Может, ведьмы отошли от своих обетов перед Покровительницей, и Сама на них навела охоту. Может, они отказались от своего бремени — тут тоже тогда разговор короткий. Когда дело доходит до расправы, Смерть не откладывает дело в долгий ящик. Даже не так. Учитывая, насколько опасно человеку жить с его хрупким телом, Сама просто не выводит своих «неправильных» подопечных из смертельных ситуаций. Только и всего. Этого вполне достаточно, чтобы нить жизни была перерезана Норнами. Но всё равно, все, как правило, отживают положенный срок. Только при «ненужности» тех же ведьм их жизнь не продлевается и не спасается, как это произошло у меня. Ведь во время «встречи» с Сульпицией я точно должна была копыта отбросить. А я вот, сижу, с Аро разговариваю. — Я всегда завидовал людям вроде тебя, — вроде бы невпопад сказал Аро после продолжительного молчания. — Вы лёгкие как птичьи крылья. Скорбь, прошедшая за год… я не смирился с произошедшим с моей сестрой, хотя времени уже минуло немало. — Как Дидим умерла? Аро открыл глаза и скосил на меня кровавую радужку. — Умерла, мда?.. считается ли психическая смерть смертью в общем? — Что? Так, нет, стоп, вот это меня уже совсем запутало. Аро же, будто издеваясь, ничего объяснять не собирался. Снова закрыл глаза и приготовился к молитве. — Ты знаешь, кому молятся за душевнобольных? — спросил Аро, сжимая ладони. На руках у вампира выступили вены и сухожилия, так что силу он применял немалую в этом «рукопожатии». Я же, совсем потерявшись и чувствуя себя невообразимо тупой, смогла только проблеять что-то отрицательное. — Вот как, — Аро выдохнул и расслабил руки. — Я тоже. В католической церкви, насколько я знаю, нет какой-то специальной молитвы за здоровье сознания. А мне бы она очень помогла в своё время. — Так… а Дидим тут при чём? Она была душевнобольной? Аро поджал губы. Я же пыталась сложить в единый пазл то, что я знала о супруге Маркуса из книг, и то, что открылось только что. — Сестра всегда, с самого своего детства, хотела сделать всех вокруг счастливыми, — Аро повернулся ко мне. — Ей казалось, что мир вокруг прекрасен, удивителен, что в нём множество… «тайн», который только и ждут, чтобы их разгадали. Я кивнула. Ну, я тоже так считала — ясно, почему Аро сказал, будто мы с Дидим похожи. Только что-то я у своей мертвячки не видела подобного позитива, если так подумать. Всё больше одержимость Маркусом и тем, что рядом с ним кто-то всё время ошивается из девиц. — Я был обращён первым. Опустим подробности моего перерождения, они сейчас не важны. После того, как я наелся досыта, я пришёл в наш с Дидим дом, убил родителей и обратил сестру с нашей гетерой. Я любил Дидим так, как люблю сейчас только Сульпицию. Мы всегда с сестрой были вместе, каждую секунду наших человеческих жизней и каждое мгновение нашей новой начавшейся вечности. В голове у меня сразу мелькнули мысли про Маркуса. Если у Аро была такая любовь к сестре, как вампир говорит — не возникла ли ревность к избраннику сестры? Словно услышав мои мысли, Аро поморщился. Вот только менталистика тут была ни при чём, и я просто не уследила за выражением собственного лица. — Я был счастлив, когда Дидим и Маркус воссоединились, — с жаром произнёс Аро; по одному его тону мне стало ясно, что он не пытается убедить меня в том, что он говорит. Он действительно был рад за сестру, стоило только ей воссоединиться с Маркусом. — Они были идеальной парой. Созданными друг для друга глиняными человечками… как говорят в католицизме, их союз был освящён на небесах. Более гармоничного союза я не видел даже среди запечатлившихся. В те моменты, когда я и Сульпиция сражались друг с другом, не умея по-другому выразить собственную страсть, эти двое… у них всё было хорошо. И тем приятнее было на них смотреть. Только... Он запнулся и замолчал. Пламя свечей продолжалось виться и колыхаться рядом с каменным распятием. Иисус был высечен в полный рост, на голове у него возлежал терновый венец из чистого золота. Крест распятия был обычным, деревянным; дерево выглядело до того тёмным, что и само напоминало камень. Языки пламени качались то ближе к распятию, то дальше от него. Я почему-то начала волноваться о сохранности скульптуры, хотя стоило бы больше подумать о том же кресте. — Маркус, какой он есть сейчас, совсем не похож на себя в прошлом, — горько произнёс Аро, даже не смотря в сторону беснующегося пламени. — Два разных вампира, абсолютно. Иногда, в редчайшие моменты, я словно вижу его снова… но эти видения мимолётны, как мгновения счастья. И каждый раз они напоминают мне о том, что прошлое вернуть нельзя. Что как бы я ни старался, как бы я ни молился… ни Маркуса, ни Дидим это не вернёт. Он отвернулся от меня и наконец заметил огонь. Пламя медленно приобретало антропоморфные черты, и я могла только догадываться, чего же хочет добиться Иштар. Ну а кто это ещё мог быть? Только огненная богиня. И всё равно неясно, что ей нужно от распятия. Энергию она из него выпивает, что ли? По идее собор, в котором мы находились, был достаточно старым, чтобы считаться «намоленным местом». Здесь пролилось множество слёз за упокой, провелась не одна литургия. А сколько здешние стены видели счастья? Есть, чем подкрепиться духовной сущности. — Ты знаешь слухи, что ходят по Вольтерре? Насчёт меня, Маркуса и Дидим? Я недовольно цыкнула. — Ага, все и сразу. Меня слишком долго держали в одиночной камере, чтобы я успела обзавестись подружками и насплетничаться с ними вдоволь. Он усмехнулся. — Да. Точно. Прошу прощения. Слухи твердят, будто я убил свою сестру, чтобы не дать им с Маркусом уйти из Вольтерры. Так я должен был удержать в руках власть. Вольтури, говорят сплетники, в то время были слабы после войны с Румынским кланом, и только общность спасла нынешних правителей вампиров… Вздор и ересь! Он сжал кулак; перчатка заскрипела от этого, но выдержала неаккуратное обращение. Огонь замер, словно испугавшись громкого восклицания. — Вздор и ересь, — повторился Аро заметно тише. — Румынский клан мы перебили, как безродных шавок, коими они и являлись. Никаких проблем с этим не возникло, если не считать, что они не все сгорели под солнечным светом. Это, конечно, было неприятно… и я до сих пор ругаю себя порой, что не подумал о подобной возможности. Почему-то то тогда казалось, что среди Румынского клана все такие отсталые, что ни у кого там не может быть иммунитета к солнечному свету, как у нас… сравнивать нас с ними вообще не хотелось. — Молодость, — хмыкнула я. Аро улыбнулся. — Да, молодость… мы потеряли нескольких вампиров в той бойне. Подруга Дидим тоже умерла... вроде бы? Не помню. Однако именно после инцидента с Румынами я начал замечать, что что-то не так. В общем и в отношениях Дидим и Маркуса. Не могу сказать, что между ними кошка пробежала или возникли какие-то проблемы, нет. Наоборот, всё выглядело так же прилично, как и всегда… никаких изменений. — Как тогда понял, что «что-то не так»? — Дидим стала носить перчатки. Избегать прикосновений… раньше этого не было, она не боялась мне показать что-либо. Будь это её сексуальная жизнь, какие-то мелкие девичьи секреты, нюансы охоты. А тут вдруг даже при объятиях она стала словно сторониться меня. Больше жалась к Маркусу, а когда я спрашивал её о происходящем, то отшучивалась. Дескать, девице в её возрасте и положении, пора бы уже цепляться за законного супруга, а не за любимого старшего братца. Я списывал всё на боль потери. Они были близки с... нет, не помню имени. Я покусала губы. В принципе, это не звучало как-то странно для меня, однако я не до конца понимала степень глубины отношений между Аро и Дидим, так что просто решила принять на веру всё, что он мне говорил. И если изменившееся поведение «странное» — значит оно реально странное, хотя мне таким и не кажется. Намного больше меня волновала опять проклюнувшаяся у вампира амнезия, блин. — Отчуждение между нами росло, — продолжал Аро. — Более того, Дидим также прекратила нормально общаться с Афинодорой и Сульпицией, хотя до этого они были в неплохих отношениях и скрашивали друг другу досуг. Всё больше времени сестра проводила одна. После я узнал, что она взяла за привычку прогуливаться по местам захоронения тех, кого мы употребили в пищу. Тела мы всегда хоронили со всем уважением… до сих пор продолжаем это делать. Разве что сейчас сжигаем. Он потёр лоб и надавил пальцами на переносицу. — У сестры… у сестры… Я моргнула. Аро продолжал повторять своё «у сестры», словно его заело; честно говоря, мне от этого стало не по себе. Сразу вспомнились всякие рассказы из серии «я жил прекрасную и счастливую жизнь, а потом очнулся от комы, в которой провёл больше десяти лет». Нет-нет, не надо мне такого счастья. Я только основное психологическое дерьмо пережила! И всё это заново? Снова вписываться в прошлую безмагичную жизнь? Да я… да я… да я ещё даже вампиром не побыла! В следующую секунду я ослепла от яркости. Рядом с нами, опаляя жаром, оказался огненный элементаль. Пламя едва приобретало женские черты; глаза были как две звезды. Когда огненная фигура, переливающаяся рыжим, белым и золотым, опёрлась о скамью перед нами и наклонилась к Аро, я вдруг испугалась: — Не спали вампира! Огненная дева улыбнулась, — ни следа от зубов, ярко-красный гладкий рот больше из плазмы, чем из пламени, — и кивнула. Затем она прильнула к Аро в глубоком чувственном поцелуе. Я отползла по скамье дальше, потому что терпеть этот жар просто больше не могла; пахло в воздухе моими спалёнными бровями, не иначе. Одежда на Аро тлела, однако ни волосы, ни кожа вампира не пострадали: богиня была милостива достаточно, чтобы сохранить мужчину целым. Ну а одежда… а что одежда. Будто у Аро шмоток мало. Оголялось всё больше и больше кожи; пылающие ошмётки тканей и оплавленная фурнитура падали на пол. Я увидела, что золотой «ошейник» на шее Аро — лишь верхушка айсберга, и на самом деле всё тело вампира оплетено этими магическими линиями. Не как шибари, но немного похоже. Богиня отстранилась от вампира. На высунутом языке у неё была намотана верёвочка, что смотрелась очень… странно. Верёвочка — и не горит. Иштар сняла ту с языка и поднесла к глазам. Рассмотрев верёмку, она отбросила её в сторону и пошла обратно к распятию — прямо сквозь скамьи, сжигая их ещё до того, как касалась дерева. Так же богиня поступила и с алтарём, что мешался ей добраться до каменного Иисуса. Перед распятием огонь вздыбился, словно в него плеснули бензином. Или будто горящее масло попытались потушить водой… фигура Иштар стала больше, чем каменный Иисус. На секунду мне показалось, что богиня уничтожит идол чужой веры. Но вместо этого она протянула руки к распятию и сняла фигуру христианского Спасителя с креста. Уложив камень на пол, Иштар небрежно смахнула с головы Иисуса его терновый венец. Затем она посмотрела в нашу с Аро сторону, — заполошно дышащий вампир был шокирован и смотрел на неё в ответ, как на невероятное чудо; им Иштар и была, если так подумать, — и кивнула. Одна улыбка, и от огня вавилонской богини не осталось и следа. Я посмотрела на Аро. Между нами была прогалина из-за сожжённой части скамейки. На теле вампира всё ещё оставались золотые следы, но теперь это был только ошейник и нечто вроде браслетов. Остальное Иштар… вынула? Та верёвочка — это оковы Аро или что? Аро коснулся шеи. — Я вспомнил. Моя сестра никогда не любила Маркуса на самом деле. — Это реально то, что ты сейчас хочешь сказать? Он раздражённо посмотрел на меня, как на очень глупенькую рыбку, которая не вовремя выпустила большой пузырёк воздуха. — Моя сестра не любила Маркуса, никогда, — повторил он; я заметила, что от его ошейника медленно по коже расползаются следы золотых лент, точно повторяющие прошлые оковы Аро. — Но она всегда желала его, как дорогой приз. Заполучив Маркуса, она за короткое время в нём разочаровалась и захотела уйти, только вот он не мог ей этого позволить. Он был завязан на неё сильнее, чем Кайуса завязала Афинодора. Ведь она была его счастьем, ясно тебе? Миг — Аро рядом, нависает надо мной, практически укладывая меня спиной на скамью. Не давая и слова вставить, — а также очевидно торопясь, пока золотые полосы не расползлись по его телу вновь, — он зачастил: — Дидим всегда была более жадной, чем я, это наша общая черта. Не получали в детстве ничего из того, о чём мечтали, вот и вылилось в это. И она не хотела, чтобы мир был счастлив, я перепутал её с нашей гетерой. Но при этом также думала о счастье, потому что знала, что только счастливый человек будет выполнять все её желания. Для одной счастье было целью, для другой — средством, но они в итоге сошлись и начали даже вроде как дружить на этой почве. Дидим, когда того хотела, умела быть убедительной и легко водила других за нос. Он наклонился ко мне, широко распахнув глаза. — Вольтури считают, что я убил сестру, дабы удержать Маркуса рядом. Чтобы не дать этим двоим сбежать из Вольтерры, чтобы сохранить власть и силу после бойни с Румынским кланом. Это не так. Я никогда бы не смог убить свою сестру, она была моим счастьем, моей кровью и единственной любовью в семье. Не Сульпиция, но… Ещё ближе. Ещё немного — так, чтобы в кровавом молоке его радужек я видела затухающее пламя Иштар. Богини, чьего присутствия я больше не ощущала рядом. Я упёрлась ладонями в мужские плечи, отстраняя вампира от себя. — П-почему тогда все думают, что ты её убил? — тихо спросила я. — Я сделал всё, чтобы все так думали. Что она мертва. Потому что иначе Дидим убила бы Маркуса — выкинула бы его как деревянную лошадку, с которой наигралась. Ведь он больше не приносил ей ни радости, ни счастья. — Так твоя сестра жива?! У него задрожали губы. Золотой узор сплёлся до конца, и Аро зажмурился от боли. Значит, эта сбруя не давала ему говорить о Дидим — так, что ли? Когда Аро открыл глаза, они снова были спокойными. Ни следа от огня или прошлых эмоций. — Является ли смерть психической смертью в полном смысле этого слова, ведьма?..