Заморочки

      Когда неопределенные шумы в голове Штефана начали приобретать более четкую форму, он услышал, как где-то далеко пели птицы. Именно, что «пели». Назвать эти плавные звуки «чириканьем» язык не поворачивался. Это первое, что насторожило Штефана. Он также слышал и странные пощелкивания рядом, и шипение еще ближе, почти рядом с головой, и собственное дыхание. Открыть глаза он не смог: было слишком ярко вокруг, будто кто-то увеличил контраст и резкость окружения. Нос учуял жуткую вонь, которая исходила от того самого шипения, запах цветов, неведомых Штефану, старого дерева, пыльной ткани, крови. Последнее, что было замечено его органами чувств — колющая боль в ране, про которую Штефан благополучно забыл. Забыл? Разве так бывает? Как такую боль можно не заметить?       Штефан не мог понять, где находился. Уж не в больничной палате, это точно. Иначе где пиликающие приборы и стерильное постельное белье? Почему так много абсолютно разных цветов и нет белого? Штефан, смаргивая навернувшиеся от изобилующих цветов слезы, приоткрыл глаза, тут же сощурившись, и оглядел помещение: какой-то деревянный дом с открытой дверью. Из нее лился яркий солнечный свет, но кровать Штефана находилась в другой части домика, недоступной для света извне, поэтому все было не так страшно для его глаз. Штефан обвел глазами помещение, отметив шипящий котелок, к слову, находившийся довольно далеко от его головы, а не так близко, как казалось поначалу, пучки трав, висящих вдоль стены, банок, склянок, мешочков, корзин и ступок. Старым деревом несло от большого стола напротив кровати, на котором расположились рассыпанные травы и ягоды. Напротив двери было маленькое окошко, но через него проникало куда меньше света. Сбоку от кровати на стене висели доспехи. Почему-то Штефану на миг показалось, что если бы его заставили их надеть, он бы ни за что в них не полез. В них будет абсолютно неудобно, к тому же они выглядели громоздкими. С другой стороны от кровати было какое-то подобие лежанки, меньшей по размеру, чем кровать. Штефан еще раз с облегчением подумал, что в этой части домика не было солнечного света, иначе он бы точно ослеп.       Неудачная попытка встать — и боль пригвоздила рыкнувшего Штефана обратно. На секунду его поразил свой звериный клич, по крайней мере, он мог бы соревноваться с рокотом моторов. Неожиданно тень на крыльце удлинилась, и Штефан замер, вслушиваясь в шаги. В дверном проеме сначала показалась чья-то рыжая растрепанная копна волос, а потом уже голова и тело подтянулись. Незнакомец явно нервничал.       — Эй… — громкий шепот тощего парнишки резал чувствительный слух.       Штефан промолчал, надеясь, что его пробуждения не заметят. Но не тут-то было. Некто продолжал говорить, и его слова поначалу представляли собой какофонию звуков, абсолютно незнакомый язык. В один момент, когда похожий на шуршание песка шум в голове перестал мешать, Штефан начал что-то понимать в речи незнакомца.       — Эй, ты спишь? Эй! Точно спишь?       Не выдержав, Штефан что-то ответил, сам не поняв, что, только бы тот перестал так надоедливо шипеть.       — А, ну, хорошо… Погодите-ка! — громко воскликнул рыжий, уставившись на больного во все глаза.       Терпение Штефана стремительно подходило к концу. И почему он так нервничал?       — Вы очнулись? Ой, простите, пожалуйста, я вас немножечко боюсь, — запинался парнишка, крутя в руках небольшую заточенную палку. — Сейчас деда придет и все Вам расскажет. Вы только не вставайте, хорошо? А то, боюсь, деда меня прибьет, если увидит Вас гуляющим. Он же сказал мне, чтобы я следил за Вами, ну, я и слежу! А толку-то от меня? Я Вам не указ, одной левой меня через всю Силиву полетом отправите, и что? А потом и от деды влетит, он-то к этому делу фантазию приложит!..       Сдерживая рыкающие нотки, осторожно дыша, Штефан процедил что-то, что его мозг отказывался понимать, как родной язык.       — Простите, пожалуйста…       — Ты уже извинялся! — теряя последнее терпение, зарычал сквозь зубы больной.       Рыжий подскочил на месте и, что-то бормоча, скрылся из виду. Штефан, судорожно анализируя только что прошедший диалог, умом понимал смысл, но теперь слова, сказанные этим парнишкой, и его слова казались иными, абсолютно непонятными, будто они только что поговорили на другом, незнакомом Штефану языке. Обессиленный, он задремал, отстраненно думая о конце сна и возвращении домой.       Штефан проснулся, когда услышал старческое бормотание и ноющий голос недавнего надоедливого знакомого. Он открыл глаза, вновь сощурившись от яркости, но вскоре свыкнувшись с ярким светом. У стола стоял старик в белой робе, который химичил над котелком под внимательным взглядом рыжего надоеды.       Вдруг старик что-то сказал, и по интонации можно было понять, что он обращался к своему гостю. Но Штефан не понял, чего от него хотели, и не пытался понять. Старик глянул на него через плечо и повторил сказанное, но снова остался без ответа. Тогда он заговорил со своим внуком, как стало понятно из первого разговора, и между ними завязалась отрывистая беседа, в ходе которой мальчишка иногда поглядывал на Штефана.       Еще не очнувшись от дремоты, нежданный и раненый гость попытался встать с кровати, хоть и ощущал ноющую, тянущую боль в боку. Ему надоело лежать, в теле было слишком много энергии, и откуда она бралась, Штефан пока не знал. Он чувствовал, как разжимались внутренние тиски, позволяя двигаться, что-то притупляло боль, и рана жутко чесалась. Сев на кровати, Штефан ощутил несильное головокружение, по большей части оттого, что все вокруг от движения даже не смазалось. Штефан видел каждую деталь жилища, будто ему надели очки, улучшающие его и так отличное зрение до орлиного. Тут же сбоку послышались обеспокоенные речи рыжика, ненавязчиво толкающего обратно на постель. Штефан глянул на него, вкладывая во взгляд угрозу, и, видимо, на парнишку это подействовало лучше всякого крика. Он отпрянул и попятился к деду, испуганно тараторя. Старик скрипуче засмеялся и, бросив взгляд через плечо, вернулся к своей работе, оставив своего внука боязливо поглядывать на Штефана.       А тому уже было не до парнишки. Он осторожно вздохнул, уперся руками в кровать и попытался встать. К его превеликому удивлению ему это удалось, правда, колени неожиданно ослабли и задрожали, но Штефан, оперевшись на стену, напрягся и выпрямился. Утяжелилось дыхание, организм требовал отдыха, но по ощущениям было похоже, что он способен двигаться самостоятельно, а если способен, то почему бы и не опробовать собственные возможности.       Суровое военное время научило Штефана использовать организм по максимуму, хотя его основная деятельность была умственной. Да, Штефан был обычным военным стратегом, но это не помешало ему взять в руки автомат и нашпиговать пулями врагов, не помешало на время заменить артиллериста, танкиста и снайпера. Может, он и не был асом в других ролях, но это не значило, что нужно упрямо следовать только по своему пути стратега. Шла война, некогда было думать о том, какое оружие стоило подбирать, и раздумывать — садиться в танк или нет. При прочих достоинствах Штефан имел хорошую физическую подготовку и аналитический склад ума, поэтому даже в горячих точках продумывал планы, зачастую обреченные на успех (но мало кто об этом знал). Он же военный стратег, а не философ гражданский.       Поняв, что стоит твердо и прямо, Штефан прижал ухо к плечу, хрустнув шейными позвонками, и размял плечи. Он чувствовал, как гудели мышцы, как сердце ускоряло ритм, хотя раньше это было абсолютно незаметно и неощутимо. Беспокоили какие-то неудобства в районе нижней челюсти. Почему-то не получалось расположить ее удобно, чтобы зубы касались друг друга правильно. Похоже, что они изменились. Штефан прошелся по ним языком и с удивлением отметил, как они немного заострились, а клыки и того — вытянулись.       Поначалу незаметный зуд в ногтях заставил руку сжаться в кулак несколько раз. Нос уловил множество запахов трав. Шею что-то защекотало… Шею? Штефан провел по ней рукой и нащупал длинные волосы, хотя поначалу не замечал, чтобы появившаяся длина как-нибудь давала о себе знать. Исследовав свою голову, он понял, что волосы отросли только там, сзади, у кромки волос, и что, если не поворачиваться к собеседнику даже полубоком, то их вообще не будет видно. Но! Во-первых, сколько он провалялся, что так непозволительно зарос? Во-вторых, кто его стриг? В-третьих, что за деревянный домик затворника-лесничего? На каком языке тут говорят? Почему птицы поют почти как люди, а не привычно щебечут? Шестой вопрос Штефан не придумал, поэтому двинулся к выходу из домика и крепко зажмурился от яркого солнечного света, бьющего по чувствительным глазам. Проморгавшись, он вновь попытался открыть глаза и…       — Господи, помилуй, — в чистейшем изумлении пробормотал Штефан, хотя доселе считал себя атеистом.       Вокруг — ни намека на живую душу. Перед ним была полянка, окруженная огромными деревьями. По ней бегало нечто, схожее с котом, но имевшее два хвоста, шесть коротких лап и размер с крепкую мощную лошадь. Притаившись в высокой траве, котище выжидал какого-то момента, а потом внезапно прыгнул. Штефан вздрогнул невольно.       Раздался скрип половиц. Старик, встав рядом со Штефаном, снова заговорил, хотя, вероятно, уже догадался о бесполезности этого занятия — Штефан не понимал ни слова, однако ему казалось, что понимание становилось ближе. Старик снисходительно улыбнулся и посмотрел на поляну. К ним присоединился рыжий малец, тоже устремив взгляд на котище, но потом, не выдержав скуки, принялся нарезать круги вокруг крыльца. То палочку поднял, то на небо взглянул, то в дом зашел и тут же вышел, то пощелкал пальцами.       Штефану казалось, что он до сих пор спит — настолько все было непонятно, но до ужаса реалистично. И деревья шумели так же, и солнце светило с той же теплотой, и люди тут имели вполне человеческий вид. Чего только Штефан не повидал, и только это зрелище ввело его в ступор.       Старик на какое-то время зашел обратно в домик и вернулся обратно на крыльцо со стаканом, в котором плавала какая-то отвратная на вид жидкость. Покосившись на дедулю, Штефан принюхался и тут же пожалел о своем действии. Запах у напитка был, мягко говоря, кошмарный. Больной списал это на чувствительный нюх и попробовал предложенное ему питье. На вкус оно было менее ужасным, поэтому Штефан потягивал его как чай, не смея оторвать взгляд от кота с шестью лапами.       Чувствуя надвигающийся шум в голове, Штефан прикрыл глаза и потер переносицу, чем привлек внимание старика.       — Ну, что? Как тебе наш мурши? Хорош, да? А ведь в лесу нашли, умирал от яда. Но, слава Натии, мы отпоили его быстрее, чем он лапы протянул. Теперь, вот — самое преданное животное, — сквозь шумовую завесу Штефан вдруг начал что-то понимать в речи собеседника. — Ты сильно не напрягайся и старайся не думать о языке, на котором говоришь, тогда не будет путаницы в сознании. Как тебя зовут?       — Грин Редгрэлл, — ответил Штефан, не задумываясь, едва слыша собственный голос.       — Нет, я обращаюсь к нашему гостю.       Мотнув головой, он исправился:       — Штефан Вайс.       Старик задумчиво нахмурился. Из-за морщин в уголках его глаз казалось, будто он щурился.       — Похоже, кто-то хотел убить очень влиятельного и талантливого полководца, да только не совсем получилось.       — Полководца?       Старец пропустил вопрос с намеком мимо ушей.       — Меня зовут Дортрут. А это непослушное чадо — мой внук Юлай.       Штефан, не располагая достаточными знаниями о себе и о месте, в котором пребывал, попытался добиться ответа отдельными обрывочными фразами, так как не мог сосредоточиться из-за шума, даже пытаясь следовать совету старика.       — Там травы... На вкус как недельной давности чай... Почему так шумит?..       — Вряд ли ты сейчас поймешь. Лучше сходи, приляг.       — Нет, спасибо...       Штефан, аккуратно опускаясь на крыльцо, не удержался в ровной позиции и плюхнулся на зад, пролив небольшое количество напитка. Вдруг мурши заметил, что за ним наблюдали, и осторожно прокрался через высокую траву к Дортруту, прося ласки. Старик погладил недокота, а Юлай, запрыгнув на животное сзади, оседлал его. Мурши поводил носом, чуя что-то, ласкающее нюх, и посмотрел в сторону Штефана.       — О, нет-нет-нет, — пригрозил Юлай, взяв мурши за поводья. Кота за поводья? — Тебе такое нельзя.       Но мурши неожиданно зашипел, выгнулся дугой, из-за чего Юлай на нем забавно приподнялся. Парнишка постарался животное успокоить и отвести от раздражителя. Дортрут, казалось, удивлен не был.       — А в чем дело?       — Не волнуйся, я тебе все расскажу в скором времени. Только иди, отоспись.       Штефану не хотелось спать, однако шум в голове весьма утомлял, поэтому он вернулся в дом и прилег на кровать, не надеясь, что уснет.