Заморочки

      — Да, этот, — подтвердил Штефан.       Лери, не переставая лукаво улыбаться, бросил взгляд на изображение генерала и сопоставил его с тем, что видел сейчас.       — А вы… похудели, — хихикнул парнишка и достал из корзины серый плащ. — Вот. Это чтобы не напекло голову, пока будете искать дорогу домой, и чтобы вас никто не узнал.       Штефан посмотрел на Лери, как на умалишенного.       — Вернете потом, куда вы денетесь.       Штефан Вайс, накануне оказавшийся оборотнем, поразился такому повороту событий и даже забыл зарычать на незнакомца за подачки.       — Мне как-нибудь сказать, что вы живы? Или, может, повременить?        — Лучше вообще забудь, что ты меня видел. Ни одна живая душа не должна знать обо мне.       — А неживая?       — И неживая.       — Можно хоть нежити? — почти искренне возмутился Лери. — Эти вообще как рыбы молчать будут!       — Нет.       — Ну, ладно, — погрустнел мальчишка. Конечно же, наигранно. — Сами дойдете до дома? Или проводить? Я тут каждое деревце знаю!       — Нет, спасибо. Ноги еще ходят.       — Тогда до встречи! Я искренне желаю, чтобы мы еще раз встретились! Не разговаривайте с другими незнакомцами по дороге и обязательно умойтесь, когда придете домой!       Штефан промолчал в ответ, подождав, пока Лери уйдет, и встал с насиженного места. Предстоял долгий путь через лес обратно к знакомой полянке.       За углом, через два дома, находилась небольшая таверна. Одна на весь городишко — сюда стекались уставшие после трудового дня рабочие и расслаблялись за кружечкой крепкого настоя. Ноар не мог похвастаться большим количеством посетителей, поэтому здесь практически никогда не раздавался гул голосов, беспрестанно сплетничающих и обсуждающих новости, кроме того времени, когда приезжали посыльные, привозившие с собой глобальные и особо важные вести.       Сегодня здесь уютно расположились три подозрительных личности. Выглядели они как самые обычные посетители, особенно один, пьющий уже третью кружку настоя. Другой щелчком пальцев истреблял мух, летающих над первым, странно хихикая с каждым трупиком насекомого. Третья посетительница вертела в руках карту и, морщив нос при взгляде на первого, вздыхала. Все трое были в светлых льняных плащах, так как стояла жуткая жара, и ходить в более плотных и темных вещах было бы самоубийством. Но под плащом у каждого можно было разглядеть грязные цвета жилетов и курток, широкие пояса и ремни с пристегнутым оружием, а на том, что любил травить мух, была еще что-то плотное и черное.       Неожиданно одна из троицы резко встала, хлопнув по столу:       — Достал! Сколько можно пить, пьяница! Ты хоть в одном единственном городе можешь пропустить таверну? Обязательно сейчас нажираться в хлам, чтобы потом плестись в хвосте где-нибудь в миле от нас? Сколько можно, Кай?! Скажи мне, сколько еще терпеть, и я потерплю, буду любезна! — она яростно сверкала глазами и кричала на своего товарища, не замечая, как оборачивались другие посетители.       Убийца насекомых прыснул в кружку с настоем, но тут же сделал вид, что серьезней, чем он, никого в мире нет. Провинившийся бедняга лишь поднял взгляд на того, кто его отчитывал, пьяно моргнул и попытался поправить очки, съехавшие набок.       — Что… О, Ларура, ты не кричи сильно так… Мне показалась, что затряслася земля… — Кай перевел взгляд на другого напарника. — Акисель, скажи мне, я сильно пян… пьян?..       — Ты его не приплетай! Я разговариваю с тобой, и отвечать надо мне!       — Ну, подожди, сейчас я посмотрю на тебя так, шобы… чтобы… Сейчас я соберу глаза в кучу…       — Вот! Знаешь, что, Кай? Пошел ты к черту, и твой план пусть тоже горит в преисподней вместе с тобой!       Посетители проводили девушку упрекающими и удивленными взглядами и вздрогнули, когда хлопнула массивная дверь. Только Аксель смотрел на Кая.       — А что я сказал?.. — нахмурился тот и качнул головой, медленно моргая.       — Лаура опять на тебя обиделась, — ответил Аксель и улыбнулся клыкастой во всех отношениях улыбкой.       — Опя-ять?.. — по выражению лица Кая можно было понять, что для него это мало что значило. — А где мы вообсче?..       — В Ноаре.       — Это где?..       — Это у светлых эльфов.       — Значит, она не сможет что-нибудь сломать или разрушить… Я тут подумал, — Кай потер глаза под очками. — Так, а ну положь свои брови на место, хватит ими играть. Я, правда, подумал!.. А что, если цель наша прячется, м-м-м? Не ожидал, да?..       — Ничего, найдем. Мои питомцы прочесывают земли вокруг, и такого оборотня, как он, за версту чуют. Оборотни, можно сказать, двудушные: и человек, и зверь в одном теле.       — Ну, можно сказать и так… А почему мы еще не нашли его?       — Кай, ты подумай.       — Потому что Ламура опять заистре… Заис… Заистерила?..       — Потому что ты пьяница, вот, почему, — злобно захихикал Аксель.       — Я не пьяница, просто мне опять вместо сока принесли настой!..       — И так в каждой таверне? Тебе что, очень нравится пить?       — Неа, это вообсче для храбрости!.. Всего чуть-чуть…       — Три чашки.       — Это уже другой разговор…       — Ладно, пошли. Но смотри, понесет тебя опять кадавр.       — Не-е-ет! От него воняет!..       — Тогда сам шевели ногами.       Аксель встал со скамейки, поправил рукава своего черного кафтана, завязал потуже пояс, проверил содержимое висящей на нем сумки и, неприятно оскалившись, вышел на улицу. Кай, сидя в одиночестве, побурчал немного, покачался, заглянул в кружку, помаялся дурью и попробовал вылезти из-за стола. Грохот — и он разлегся на полу, прожигаемый взглядом трактирщика, ноги на перевернутой скамейке, взгляд плавал по потолку.       — Оплачивать как будешь, а? — спросил трактирщик, склонившись над Каем.       Тот похлопал себя руками по видной теперь коричневой куртке с пришитыми ремешками, по некогда бывшим светлыми штанам, по голове, по полу. Но не обнаружив искомого, набрал в грудь побольше воздуха и закричал:       — Аксе-е-ель!       Выйдя из трактира, Лаура устало вздохнула и села на ступеньку крыльца. Что бы он понимал, этот Кай. Только страдания одни с ним. Везде его вытащи из передряги, в которую он ввязался, будучи пьяным в хлам, везде помоги ему, понеси, поддержи, смирись, вытерпи. А Лаура не железная, она девушка, и ей хотелось внимания, а не пьяных бредней вроде «с каждой кружкой ты все красивее и красивее». Не понимает он намеков, но что поделать — мужчина.       Поначалу Лаура чуть ли не прямым текстом заявляла, чего она от него хотела: и в углу зажимала, и глазами пожирала, и похабными словами бросалась, и даже пыталась раздеться у него на глазах. Но Кай… Все как-то вывернется, извернется и — только его и видели. Это выводило Лауру из себя, и из-за этого она очень много времени проводила на полигоне, где с остервенением мутузила деревяшки и манекены, набитые соломой. А потом, когда у нее не оставалось сил сжать кулак, подрывала их магией. Когда Лаура устала от проявления знаков внимания, она переключилась на кого-то другого, она уже и не помнит, на кого. Помогло лишь на некоторое время. Но почему-то ей всегда хотелось кому-нибудь нагрубить, кого-нибудь унизить, растоптать, а если бы могла, еще и изнасиловать.       Кай, такой ненавязчивый и выбирающий слова для выражения своего мнения, вдруг перестал мозолить глаза, а значит, и пробуждать желание принудить к близости. Лаура вздохнула свободно и ушла в какой-то эльфийский город весело и приятно проводить время. Казалось бы, идея осквернить непорочное (в невинности Кая Лаура не сомневалась, почему-то) вертелась в голове постоянно, но стоило не видеть Кая сегодня, завтра, пять дней, — и одержимость прошла. Это было хорошее предзнаменование, поэтому Лаура не стала более заморачиваться.       Но тут неожиданно объявился лидер наемников, коими были и Лаура, и Кай, и Аксель. Стоило только всем собраться, как лидер сходу объявил, что наемники теперь будут работать в команде по три, кинул листовку со свежей новостью о смерти талантливого и широко известного полководца, и со всей серьезностью дал задание найти его. Многие покрутили у виска, но в глаза лидеру об абсурдности поручения не сказали. Если он организовал поиски, значит, он был уверен в ложности слухов. Распределением на команды занимался лично лидер, и когда Лаура услышала сразу после своего имени имя Кая, мгновенно чертыхнулась. Предстояло много светских бесед со своей одержимостью. Еще и левого какого-то приставили с подозрительными увлечениями.       Чем дольше Лаура проводила время с Каем, тем меньше ей хотелось проявлять инициативу. Парень в разговоре попался абсолютный зануда. Он постоянно говорил о каких-то умных вещах, о разнообразии магии и равенстве магов в мире. Ох, как бы Лауре хотелось заткнуть его приятным ей способом, вот только она не была уверена в эффективности своих действий. Тем более рядом постоянно вертелся Аксель, который слишком часто замечал за Лаурой ее желания относительно Кая.       И, святые Эрмеды, как Лауру выводила многозначительная мимика Акселя. Казалось, он одной своей клыкастой улыбкой говорил сразу: «А я все вижу. А я все знаю. Хватит вести себя как гулящая женщина. Я бы на месте Кая отымел тебя со всей жестокостью. Ты, случаем, в борделе не работала?» Лаура не захотела бы оставаться с ним наедине, потому что тот был буквально помешан на культе смерти, чего и следовало ожидать от некроманта. Иной раз подумаешь, что он тяготеет больше к мертвецам, чем к обычным живым людям. Но Каю Аксель нравился. Кай считал его тем другом, которого можно было остроумно подколоть, и тот бы не обиделся, ответив тем же. Лауре в корне не нравился их дуэт, поэтому она по возможности старалась свести общение двух друзей к минимуму, что удавалось крайне редко и только трепало нервы девушке.       Как же ей хотелось найти уже оборотня и поскорее отвязаться от этих идиотов. Терпеть их вместе она не могла, лишь по отдельности еще удавалось. И то, только Кай не вызывал у нее отвращения. Лаура пробежалась взглядом вдоль улицы и увидела фигуру в сером плаще, уходящую в лес. «Был бы он нашей целью, я бы уже сейчас почувствовала себя свободной от обязанностей командой работы», — с сожалением подумала она и вернулась к разглядыванию улицы. Если бы он и был их целью, Аксель бы сразу почуял его. Тот как раз из таверны вышел, к чему-то принюхиваясь.       — Лаура, мне кажется, или пахнет чьим-то неудовлетворенным желанием? — ехидно спросил он, расплываясь в своем оскале.       — Тебе кажется, — зло отозвалась Лаура, фыркнув.       — Похоже, наши поиски могут надолго затянуться, — продолжил Аксель, уже не так безумно улыбаясь. — Перед нами Зеркальный Лес. Поговаривают, многие сошли с ума, не сумев отличить настоящую тропу от ее отражений. Ведь через него ведет только один путь, а лесные духи любят создавать его бесконечные копии. Но нам ничего не стоит там пройти, мои питомцы под землей не имеют зрения, а лишь слух и нюх. Они проведут нас.       — Раз твои питомцы такие способные, что же они до сих пор не нашли оборотня? — съязвила Лаура, устав от присутствия Акселя.       — Если не нашли, значит, его здесь нет, но ночью они учуяли отзвук, похожий на рычание волка.       — Ха, — пожала Лаура плечами, явно насмехаясь, — и это все? А какого волка? Неразумную шавку или все же оборотня?       — Возможно, оборотня, — Аксель пропустил насмешку мимо ушей. — Рык был слабый. Заметь, сегодня луна светила сильнее, чем обычно. Скоро полнолуние, нужно быть во всеоружии.       — Спасибо, что напомнил, — презрительно скривившись, отозвалась Лаура. — А я то, дура, думала, почему у Акселя рожа еще тупее, чем обычно!       — Утихомирь свое разгневанное либидо. Наемники не должны поддаваться такой легкой провокации, Лаура.       — Черт, Аксель, отвали! Иди и капай на мозги Каю, ему это больше нравится!       Тут из глубин трактира донесся крик, зовущий на помощь Акселя. Лаура лишь фыркнула и отвернулась. Снова они потащат этого пьяницу на своем горбу.

***

      Штефан понятия не имел, что лес, в который он только что зашел, погубил тысячи жизней, а тех, кого не погубил, забрал себе как стражей. Обычно ими были призраки и нежить, но их вполне хватало для привлечения еще больших жертв. Штефан даже не предполагал, что тропинка, возможно, вела его к яме с кольями, а не к домику травника, или к пещере людоеда, или к болоту. И никто не мог точно сказать, доберется ли он до точки назначения или останется во веки веков блуждать по зеркальному лабиринту. Но Штефан не сильно пугался, когда вдруг сами по себе шелестели кусты или звучал жуткий звук, тянуло мертвецким холодом или появлялись черно-белые силуэты. Его это вообще не волновало, хоть слух и зрение улавливали что-то подозрительное. Главное, что не била тревогу интуиция, однако сейчас ее стоило называть инстинктом. Поэтому Штефан шел по практически незаметной тропинке без каких-либо сомнений, лишь иногда принюхиваясь к чему-то. Штефан никогда не думал, что нюх может быть полезней зрения. Он пока еще не понял, в чем его плюсы, но был уверен, что он в один прекрасный момент спасет его от неминуемой гибели. Теперь можно легко отличить ядовитое от съедобного, учуять отраву у себя в пище, почувствовать опасность по запаху крови, и это только начало!       Штефан, конечно же, не мог по запаху найти обратную дорогу, потому что пока не мог отличить собственный запах, но он замечал глубокие следы от когтей на коре деревьев, разбитые в щепки бревна, обломанные ветки. Похоже, он вчера много дел натворил, о которых не помнил. По крайней мере, надеялся, что деревья — единственные пострадавшие. Нахмурившись, Штефан попытался вспомнить, не навредил ли он Дортруту и Юлаю, но, благо, он знал, что растерзать их ему помешал мурши. Когда Штефан, наконец, найдет домик знахаря, он обязательно поблагодарит кота и спросит у Дортрута, чем его кормят. А пока Штефан мог лишь искать глазами следы ночного путешествия и двигаться дальше в лес. Обоняние же выступало, как подспорье: иногда можно было найти сразу несколько царапин, причем в разных местах, и в такие моменты спасал запах крови и гнили. Откуда доносились эти ароматы, там был неправильный путь. Тело само обходило те места, чувствуя опасность. В таком темпе Штефан шел до вечера.       Огромные частые деревья высотой с двадцатиэтажное здание закрывали своей листвой небо. Некоторые из них не имели веток ближе к земле, а ствол отличался поразительной гладкостью, будто отполированный. Но поваленные деревья не редкость, Штефан замечал, что практически на каждом есть следы его когтей. На земле было мало листвы, лишь короткая трава да мелкие ветки. В этом лесу ветки деревьев были непропорциональны их стволам, поэтому выглядели так, как Штефан и привык их видеть. Кое-где листва была не зеленая, а красная, синеватая или даже коричневая, будто пожухлая в период поздней осени. Интересно, а в этом мире есть времена года? Сбрасывают ли листву деревья? Выпадает ли снег? А если никто и грозу в глаза не видел? Штефан пообещал себе, что обязательно спросит об этом Дортрута.       Задрав голову, оборотень взглянул на небо, покрытое листвой, которую в большинстве своем не могли преодолеть солнечные лучи. До земли доходили лишь косые столбы света, но этого хватало, чтобы осветить лес. По крайней мере, то, что под ногами, рассмотреть было можно. Благодаря такому освещению, Штефан мог не щуриться от яркого света и, наоборот, раскрыть глаза шире. Слух улавливал пение птиц, почти человеческое, такое живое, и что-то новое, будто скрип окон. Но что странно: ни одну живность Штефан не заметил своим супер зрением, хотя все прекрасно слышал. Слышал, и как тяжело ветру качать деревья, слышал шелест листьев, абсолютно разное пение множества птиц. Даже мимо уха на огромной скорости прожужжало мелкое насекомое, не сильно проявляя интерес к чужаку.       Штефан слышал, как дышал лес. И это его пугало. Будто ловушка ждала возможности захлопнуться. Поспешив вперед, он скакал взглядом с одного дерева на другое. Вокруг темнели кусты, гудели овраги, трещали под ногами сухие ветки, шелест наполнял тишину монотонным звуком. Лес волновался. Он терял жертву. От непрерывного круговорота шума Штефан готов был сойти с ума, но, когда он готов был сорваться на бег, солнце резануло его по глазам. Закрыв лицо руками, Штефан отвернулся обратно к лесу и судорожно задышал. В груди нарастало раздраженное чувство, подогреваемое болью в теле, но оборотень сказал себе, что научится держать эмоции и инстинкты под контролем, как умел когда-то. Себя можно переделывать сколько угодно и как угодно. Кто сказал, что против природы не попрешь? То общество, в котором жил Штефан, доказало обратное, хоть и не сразу и еще не до конца.       Острый слух уловил низкое мяуканье мурши, все приближающееся и приближающееся. Сощурившись и нахмурившись, Штефан осторожно посмотрел через плечо. Через поляну с высокой, насыщенно зеленой травой во всю скорость бежал мурши на своих шести лапах и мяукал. На секунду Штефану показалось, что он настолько рад его видеть, что сейчас прыгнет на него и раздавит. И…       — О, черт, нет! Мурши! Стоять! Фу! Брысь! Не подходи!       Штефан понял, что увернуться в любом случае не сможет, потому что еле видит этого огромного кошака. А тот бежал себе спокойно, не заботясь о том, куда там улетал его язык, и что пыталась сказать потенциальная жертва. Он знал, что есть злой Штефан, а есть добрый Штефан. И сейчас перед ним не было опасности, поэтому он смело бежал к другу, чтобы как следует его встретить. Но друг не разделял его энтузиазма, и все пытался отскочить в сторону, чтобы не попасть под тушку немаленького животного. Но на счастье Штефана, с другого конца полянки мурши окликнули, а потом, немного погодя, закричали и имя самого Штефана. Имя, данное ему в этом мире. Но из страха еще прибавляли «господин». Оказалось, Штефана не искали. Когда он вошел в домик, Дортрут поприветствовал его взглядом и вновь принялся смешивать травы. Это в разы отличалось от реакции Юлая, который крутился и крутился вокруг Штефана, спрашивая, как он себя чувствует и далеко ли ему пришлось идти. И от реакции мурши отличалось. Дортрут вообще был сплошной загадкой для Штефана. На его месте можно было поставить один большой знак вопроса. Дортрут объяснил, что знал последствия превращения Штефана, поэтому не рванул искать его в первые же минуты утра. Он знал, что Штефан найдет дорогу обратно и вернется. Не зря же он оборотень, в конце концов-то. А вот Юлай хотел разорваться и бежать во все четыре стороны, чтобы найти сбежавшего гостя.       Вообще, Юлай был странный малый. Он постоянно имел вид неуверенного мальчишки, но было видно, что он не размазня и не тряпка. Юлай — растущий подросток, ему нужно было общество его сверстников, ему нужно больше общения, а все, что он делает, это ухаживает за мурши, помогает деду и в большинстве случаев не знает, куда деть энергию. Растрепанные, спутанные, рыжие волосы и россыпь веснушек на лице и на груди, виднеющейся из-под растянутой рубашки, будто по определению должны были сделать его непоседой и неугомонным вихрем движения. Но источник был прикрыт сухой дедушкиной рукой, и все, что мог делать Юлай, это ерзать на стуле, грызть ногти, барабанить пальцами по коленке и дергать ногой, стуча пяткой по полу. Со стороны казалось, что он какой-то дерганный, нервный параноик, но Штефан уже понял, что мальчишке нужно движение. И чем больше, тем лучше! И, наверное, это сможет дать Юлаю оборотень. Юлай не знает, как вести себя с чужими, с важными личностями, как принимать свои решения. Казалось бы, такой умный человек, как Дортрут, должен был обучить своего внука, но не похоже, что Юлай в состоянии сам сделать все ту же треклятую кукшу из хекика. Может, он знает, где брать эту хекика, но будь он один в каком-нибудь походе, то умер бы от голода. В этом Штефан почему-то был уверен.       Неторопливо стали тянуться дни Штефана в домике у травника.