Макалаурэ Феанарион "Lúmequentalёnya"

Девы всегда любили слушать мою музыку и песни. Как во времена юности, когда мы жили в Тирионе, так и многим позже, когда мы обосновались в Эндорэ. Они, думаю, видели во мне застенчивого, лишенного высокомерия принца-менестреля, чья радость — развлекать слушателей звуками лютни, флейты или пением. Признаюсь, мне неизменно очень льстило их завороженное упоение, их восторженные вздохи и те полные обожания взгляды, которые девы бросали на меня. Внимание и восхищенные похвалы нисси давали мне свежие силы, вдохновляя на то, чтобы создавать все новые, воспевающие Аман, наш народ и красоту окружающего мира баллады, мелодии, ноктюрны и даже целые концерты, в которых должны были исполнять партии несколько инструментов и петь сразу несколько исполнителей. Однако мне казалось, что девы любят не меня самого, но лишь мою музыку. По крайней мере, я старался убедить себя в этом. Да и сам я был страстно влюблен в мою работу. Музыка отчасти заменяла мне желанную нежность дев, к которой я всегда втайне стремился и которой, при этом, избегал, страшась того пугающе дикого огня, что разгорался внутри меня при мысли о девах. Я не считал числа тех трепетных нисси, совершенных и духом, и плотью, что приходили в Тирион из Валмара и Альквалондэ, желая услышать моё пение и игру на арфе. Должно быть, моей музыке удалось привлечь многих дев Амана. Все они были милы мне, но ни одна не виделась особенной. Ни одна не смогла тронуть моего сердца так, как могла Музыка. Иногда я мечтал уподобиться создателю Арды и сотворить моей игрой и голосом такую деву, которая бы воплотила в себе все совершенство Музыки. Я назвал бы её Майлиндэ (Mailindë). Возможно, кто-то посчитает меня самовлюбленным, поскольку я не одарил любовью и особой привязанностью ни одну из дев, что приближались ко мне, привлеченные моей музыкой и голосом. Но лучше прослыть самолюбивым эгоистом, чем совратителем и лжецом. Не скрою, были среди моих слушательниц девы, искавшие… желавшие… чего-то большего, нежели наслаждение музицированием. Когда мы оказались в Эндорэ, когда улеглись бури и начался Длительный Мир, я вдруг понял, что некоторые из прекрасных дев, что отправились с нами в Исход, сделали это, ведомые надеждой получить большее, иное наслаждение, от меня или кого-то из моих братьев. То одна, то другая, заглядывали они мне в глаза, читая в них отсутствие возлюбленной и супруги. Это давало сердцам и душам этих нисси повод к напрасным мечтам. До моего чуткого слуха нередко долетали обрывки их фраз. Они шептались меж собой, говоря обо мне «...от его ласк будто земля из-под ног и блаженство, какого ни один из нэри дать не в силах…» Такие хрупкие, манящие, с тонкими станами, плотно обтянутыми шелками, и глазами с поволокой… Как хорошо, что они не знали, каким обжигающим и беспощадным может быть горящий во мне огонь! Каким непохожим на мелодичные трели флейты и пленяющие негой переливы арфы было бы то иное блаженство, которое я мог и желал дать им!.. но не осмеливался, оставаясь внешне бесстрастным к их чувствам и чаяниям, оберегая дев от губительного пламени и от проклятой доли, выпавшей мне и моим братьям в землях Белерианда.