Жизнь, сгоревшая в Огне

Самая страшная следственная тюрьма Мистралии да и, пожалуй, всего континента – Кастель Милагро – представляла собой странное уродливое строение кубической формы, похожее на крепость. И благодаря советнику Блаю уже давно получила репутацию тюрьмы, из которой не убегают. Из-за налаженной разбирающимися в технике переселенцами совершенной охранной системы это и в самом деле было невозможно. А если и возможно – то только на тот свет. Диего убедился в этом, когда его подтолкнули к какому-то устройству, заставили открыть рот и засунули в глотку какое-то мерзкое щупальце, да так глубоко, что он заблевал всё вокруг. А когда эту дрянь извлекли обратно, то любезно объяснили, что теперь у него внутри сидит маленькая капсула безопасности, с помощью которой, имея детонатор, с заключённым можно сделать всё, что угодно – парализовать, заставить корчиться от боли и даже убить. А если он попытается бежать, при пересечении периметра капсула сработает автоматически. Диего выслушал всё это, стараясь удерживать на лице бесстрастное выражение, хотя в душе волной поднималось отчаяние, а ещё обречённость, которой он не испытывал в лагере. Оттуда можно было бежать, что он в итоге и сделал – с помощью людей Амарго. Ходили слухи, что этот человек когда-то выбрался из Кастель Милагро, во что трудно было поверить. Нет, отсюда бежать невозможно. И никто не в силах помочь. Потом ему выдали тюремную робу и отвели в камеру, где и оставили до следующего утра, словно забыв о его существовании. И, несмотря на голод и жажду, Эль Драко был рад этому. Да пусть бы про него и совсем не вспомнили, чем... Он старался гнать от себя жуткие картины пыток, но они упорно всплывали в сознании. Всё, что он когда-либо слышал о советнике Блае, теперь снова и снова лезло в голову, и он ничего не мог с этим поделать. А потом перед его мысленным взором возникло обрамлённое смоляными кудрями лицо девушки с нежной кожей, тёмными бездонными глазами, точёным носом и приоткрытыми пухлыми губками. Патриция... За что же ты меня так, любимая? Ты часто снилась мне в лагере, я мечтал, что, когда вырвусь оттуда, снова тебя увижу. И пришёл, надеясь уговорить тебя отплыть со мной в Эгину. Ты почти согласилась, а когда я уснул, тайком привела в дом полицейских. Ты ведь не просто предала меня, ты меня продала за стандартное вознаграждение в пятьдесят золотых. И теперь надеешься, что я выдам беженцев, чтобы получить ещё больше. Как ты могла, Патриция? Нет, как я́ мог так ошибаться? Я ошибся в тебе, и теперь расплачиваюсь за это. А если сломаюсь, за мою ошибку будут расплачиваться ещё несколько десятков человек. Я сказал, что вернусь, хотя мы оба понимаем, что это невозможно. Кастель Милагро не выпускает своих жертв. Но я всё-таки надеюсь, что мы ещё встретимся, не в этой жизни, так в следующей, и ты заплатишь за то, что совершила. А пока прочь из моей головы, предательница, тебе не отнять то немногое, что у меня осталось. То, что поможет мне не уподобиться тебе. И если ты предала меня за деньги, то мне, скорее всего, предложат быструю смерть. Неравнозначный выбор, не находишь? Но если ты думаешь, что получишь дополнительную награду, значит, ты совсем меня не знаешь. Как и большинство моих знакомых, которые почему-то очень удивились, когда я отказался переписывать гимн, и меня арестовали. Уходи, любимая, и пусть тебя судит твоя совесть, если она у тебя есть. Уходи и больше не возвращайся. Никогда. Лишь под утро, измучившись, Диего забылся тревожным сном, который прервался так же неожиданно и грубо, как и предыдущий – в доме Патриции. – А ну, вставай! – проревел чей-то голос над головой, и сразу последовал удар в бок носком тяжёлого ботинка. – Жри давай, и поскорее, больше сегодня ничего не получишь! Он вскочил, часто моргая от яркого света принесённой тюремщиком лампы, и не сразу разглядел на полу миску и кружку, которые тот оставил. Уже хорошо знакомая вонючая баланда и вода, почему-то пахнущая болотом. А стоит ли вообще это есть? Не станет же Блай приказывать кормить и поить его насильно? А если и станет – посмотрим, как у них это получится. Диего вздохнул и поднял с пола миску. Его ждут допросы и пытки, и ему понадобятся силы, чтобы их выдержать. А ещё через некоторое время за ним пришли. Услышав стандартное «На выход!», он внутренне напрягся. Вот и началось... За последние полгода он много натерпелся и в следственной тюрьме, и особенно в лагере, но это же Кастель Милагро, здесь Блай, и теперь речь идёт не о барде, отказавшемся написать восхваляющий президента гимн, а о беглом государственном преступнике, которому известно, где прячутся остальные беженцы. Не только мужчины, но и женщины, и дети... И там же его друзья – Фидель, Хорхе, Антонио, Хоакин… Если Блай до них доберётся, большинство из них попадёт в лагерь, а кто-то – и сюда. Надо держаться, есть у него силы или нет. Для него всё уже кончено, для него – но не для них. И пусть советник хоть раз обломает себе зубы. Конвоиры привели его в кабинет на четвёртом этаже. Вполне обычный кабинет следователя, мало чем отличающийся от тех, в которых ему уже доводилось бывать. И опять с чашкой горячего кофе на столе, за которым сидел средних лет мужчина в чёрном костюме. Диего тихо выдохнул. Не Блай. По крайней мере, пока... – Садись, – следователь сухо кивнул ему на стоящий посреди кабинета трёхногий табурет. – Итак, Диего Алламо дель Кастельмарра, кабальеро Муэрреске, более известный как Эль Драко, ты у нас значишься, как заключённый номер 412. Опять номер... А впрочем, плевать. Уже на всё плевать. – Значит, так, – следователь, который даже не счёл нужным представиться, положил перед собой лист бумаги и устремил на заключённого пронзительный взгляд. – Ты знаешь, что нам от тебя нужно. Говоришь – и свободен. Ну, почти. Будешь жить под присмотром наших людей, писать себе песни и, возможно, даже выступать, это смотря что напишешь. Да, и наш президент по-прежнему заинтересован в том, чтобы ты написал гимн на его стихи. Что тебя ждёт, если откажешься, я рассказывать не буду – наверное, и сам понимаешь. Твой ответ? В кабинете повисло молчание. Следователь ждал, продолжая сверлить молодого барда пристальным взглядом. Эль Драко ждал, когда до того дойдёт. Почему непременно нужно что-то говорить? Разве молчание не красноречивее любого ответа? Неужели они всерьёз думают, что он согласится выдать несколько десятков человек и всю оставшуюся жизнь писать то, что прикажут? – Ну? – наконец не выдержал следователь. Не дошло. Что ж... – Такой ответ вас устроит? – сказал Диего и нагло выставил вперёд два пальца. Чиновник покраснел, потом побагровел и встал, с грохотом отодвинув стул. – Ты!.. Мальчишка, ты соображаешь, где находишься?! – И такое я когда-то уже слышал, – усмехнулся бард. – Что ж поделать, если вы других ответов не понимаете? И не надо так волноваться, вон как покраснели! Вредно для здоровья. Следователь хватанул ртом воздух, плюхнулся обратно на стул и кивнул конвоирам на заключённого: – Уведите его. Действительно, ценный экземпляр для советника. Завтра он вернётся – пусть им лично и занимается. В тот день его никто больше не тревожил, и ему даже удалось немного поспать, послав подальше и голод с жаждой, и страшные навязчивые картины с участием Блая. Утром ему опять принесли вонючую похлёбку и кружку воды, а потом повели на допрос. На этот раз – на второй этаж. Лязгнула тяжёлая дверь камеры. – Маэстро, – услышал Диего негромкий, уже знакомый вкрадчивый голос, и его мороз продрал по коже. – Президент Гондрелло ужасно разочарован, но ты не представляешь, как я рад, что из-за своего упрямства ты всё-таки попал ко мне! Маленького роста, с редкими волосами и неправильной формы лицом с острым носом, тонкими губами и светлыми, словно стеклянными глазами за круглыми стёклами очков – таким Эль Драко и запомнил Блая после первой встречи в следственной тюрьме почти полгода назад. – Я слышал, что ты эмпат, – продолжал тем временем советник. – Так вот, твоё мерзкое колдовство на меня и моих людей не подействует, – он вытянул из-под одежды экранирующий амулет. – Мы запаслись ими ещё год назад, когда впервые с этим столкнулись. Был тут у нас один заключённый… Впрочем, неважно. Ну, что молчишь? – прищурился он. – Боишься? – Нет, – ответил бард, подняв голову. Больше он ни за что не покажет этому ублюдку своего страха. – Нет? – поднял брови Блай. – Зря, очень зря, – и безо всякого перехода спросил: – Где они? – Кто? – Беженцы. Где они прячутся, когда и как собираются покинуть страну? – Не понимаю, о чём вы, – пожал плечами Эль Драко. – Ах, не понимаешь, – советник растянул губы в ухмылке, больше похожей на хищный оскал. – Ничего, скоро поймёшь. Он отступил на пару шагов назад, кивнул охране, и на Диего обрушились удары. *** На следующем допросе Блай с удовольствием заявил: – Бить тебя сегодня не будут, но это и не понадобится. Достаточно будет детонатора. Ты уже знаешь, зачем он нужен. Вижу, что знаешь. А сейчас и почувствуешь! Он слегка шевельнул пальцами правой руки, в ладони которой был зажат какой-то предмет, и Диего рухнул на колени – тело скрутило судорогой боли. Корчась на полу камеры, он вцепился зубами в кисть руки, чтобы не закричать. В глазах потемнело, сознание начало ускользать... как вдруг всё прекратилось. – Понравилось? – спросил Блай, облизнув тонкие бледные губы и жадно вглядываясь в блестящее от пота лицо барда. – Засунь эту хреновину себе в задницу и получай удовольствие, – прохрипел Эль Драко, оперевшись дрожащими от слабости руками об пол и пытаясь встать. – Сейчас незабываемое удовольствие получишь ты, – прошипел Блай и снова активировал детонатор. Диего распластало на полу, тело вмиг перестало слушаться, хотя чувствительность осталась прежней, и напряжённые мышцы всё ещё дрожали от только что перенесённой боли. – Режим парализации, – пояснил советник, хотя в этом не было никакой необходимости. – Теперь ты понимаешь, что я могу сделать с тобой всё, что угодно? Он присел на корточки возле неподвижного тела барда и потянул его за ворот и без того уже разорванной на груди тюремной робы: – И не только я. Ты ещё познакомишься с нашим лучшим палачом. И тогда одежда тебе точно не понадобится. Эль Драко хотел ответить, но язык и челюсти тоже не слушались. Тем временем Блай наклонился ещё ниже, изучающе вглядываясь в лицо оказавшегося в полной его власти парня, но ни отвернуться, ни даже закрыть глаза не было никакой возможности. И эта полная беспомощность была намного хуже любой боли. Если бы не проклятая парализация, Диего сейчас просто плюнул бы в морду этой твари в облике человека. И, видимо, это отразилось в его взгляде, потому что советник вдруг приподнял указательным пальцем его подбородок и задумчиво проговорил: – Надо же, действительно не боишься. А почему? Вот теперь Эль Драко рассмеялся бы, если бы мог: вопрос был задан с недоумением и даже обидой. Привык, сукин сын, что все от него шарахаются и по стеночке обходят. И теперь искренне не понимает, как это можно его не бояться. – Даже не надейся, что я позволю тебе быстро умереть, – сказал Блай, больно впившись ногтем в кожу под подбородком. – Ты будешь проклинать каждую минуту жизни, пока не ответишь на вопросы. Не знаю, как ты умудрился не сломаться в лагере, но уж я тебя сломаю, даже не сомневайся. И буду наслаждаться страхом в твоих глазах, – голос советника упал почти до шёпота, но от этого он звучал ещё более жутко, – пока ты будешь ползать на коленях и умолять меня... Диего внутренне содрогнулся. Мысленно он уже умолял, но не Блая, а всех богов, каких смог припомнить, – дать ему сил выдержать всё, что ему предстоит. – Итак, – советник перевёл детонатор в режим дезактивации и наконец поднялся во весь рост. – Где беженцы? Когда и как они должны покинуть страну? Бард пошевелился и сел. Руки и ноги ещё плохо слушались, но главное – язык повиновался без проблем. – Хочешь помахать им вслед платочком? Не трудись, всё равно уже не успеешь. Блай с любопытством посмотрел на него, как на какое-то диковинное животное: – Рад, что не ошибся в тебе. Это будет действительно интересно. Посмотрим, кто сдастся первым. Ещё одно движение пальцев, и Эль Драко снова забился на полу от дикой боли. – Где Амарго? Секундная передышка. – Отвечай! – Я... не знаю... кто это, – с трудом выдохнул бард. Блай усмехнулся. – Ведь это его люди вытащили тебя из лагеря? Новый болевой импульс. – Где беженцы? Не в силах справиться с болью, Диего снова вцепился зубами в руку – только бы не доставить этой мрази удовольствие слушать его крики. Он не знал, сколько это продолжалось, – ему казалось, что целую вечность. Потом он перестал слышать вопросы, осталась только боль, слепящая, раздирающая тело на части. А потом исчезла и она, и всё вокруг. *** Несколько дней Блай продолжал играться с ним с помощью детонатора, перемежая болевые импульсы с парализацией, во время которой Диего избивали охранники, а он даже не мог защититься. Потом советнику надоело это однообразие, и однажды он распорядился привести в камеру пыток какого-то мальчишку лет шестнадцати. Усадив Эль Драко на табурет и встав за его спиной, Блай кивнул палачу, и тот с удовольствием приступил к работе. – Смотри, – наклонившись к уху барда, прошептал советник. – Он страдает из-за тебя. Расскажи всё, и я отпущу его. Диего зажмурился, когда палач вздёрнул мальчишку на верёвке и начал хлестать плетью. Не будь у него связаны руки, он и уши заткнул бы, чтобы не слышать криков. Живо вспомнился лагерь, наказания у столба. – Ты же знаешь, как это больно, – продолжал настойчиво нашёптывать Блай. – Я читал доклады начальника лагеря, видел твою спину. Пожалей мальчика. Тебе надо всего лишь ответить на вопросы. Открой глаза. Открой, я сказал, иначе мальчишке будет ещё хуже! – Не надо, – срывающимся голосом проговорил Эль Драко и с трудом разлепил веки. По щекам тут же скатились слёзы, зрение затуманилось, чему он был только рад. – Не надо, пожалуйста! Прекратите это! – Где Амарго? – вкрадчиво спросил советник. – Только ответь, и всё закончится. Где беженцы? – Пожалуйста... – прошептал бард, чувствуя, что ещё немного – и он сойдёт с ума. – Не надо его, он же ни при чём... Пожалуйста... Прости меня, мальчик, я не могу сделать того, что от меня требуют. Иначе погибнет много хороших людей, среди которых и мои друзья. Пусть они останутся живы. Я не скажу, никогда... Крики избиваемого мальчишки стали ещё жалобней, и нервы Диего не выдержали. Голова закружилась, в глазах потемнело, и он рухнул с табурета на холодный пол пыточной камеры. А на следующий день на верёвке вздёрнули его самого. Палач одним движением разорвал на нём тюремную робу, бросил её в угол камеры, вскользь заметив, что она всё равно больше не понадобится, и снял со стены переплетённую проволокой плеть. Может быть и ту, которой избивал мальчишку. – Неплохо тебе досталось, – оценил он, проводя рукоятью по шрамам на спине Диего. Тот невольно вздрогнул от этого прикосновения, и его мучитель засмеялся: – Вспомнил? Сейчас ещё покричишь! – Нет, – сквозь зубы процедил Эль Драко. – Покричишь ты, когда советнику не понравится твоя работа! – А вот за это получишь дополнительно, – внушительно пообещал палач. – И чтоб ты знал – господину советнику всегда нравится моя работа! Он отступил на шаг, размахнулся, и на спину барда обрушился первый удар. …Огромный зал, как всегда на его концертах, был полон, и снова ревел от восторга. Не только женщины, но и мужчины пытались пробиться к сцене, чтобы быть поближе к своему кумиру. Громкие крики «Браво! Браво, маэстро!» заглушали неистовые аплодисменты. У ног молодого барда уже лежало море цветов, а благодарные зрители всё несли и несли новые. Большинство шикарных букетов Эль Драко тут же раздаривал своим юным поклонницам и целовал их в щёчку, отчего те мило краснели и уходили со сцены осчастливленными. Но вот бард поднял руки, и толпа затихла, словно по волшебству. – Что вам ещё исполнить? – задорно крикнул Диего. – «Любовь небесную»! – ожидаемо отозвались сразу несколько голосов, и все остальные дружно подхватили: – «Любовь небесную»! «Любовь небесную»! – Хорошо, – Эль Драко широко улыбнулся, бережно подхватил гитару, мягко, словно лаская, тронул струны… И люди снова, как по команде, притихли, устремив взгляды на стройную фигуру барда на сцене. А он, прикрыв глаза и забыв обо всём, взял первые аккорды и запел. И даже тем, кто не был магически одарён, стало видно, как ярко, ослепительно ярко горит его Огонь… ...Он даже не услышал, как хлопнула тяжёлая дверь, и в камере появился советник – всё заглушал грохот крови в ушах. Почувствовал только, что кто-то поддел пальцем его подбородок, и удары прекратились. Он открыл глаза, уже зная, кто стоит перед ним. И не ошибся. – Ну что, маэстро? – спросил Блай своим вкрадчивым голосом, от которого хотелось бежать на край света. – Не передумал? – Пошёл ты, – выдохнул Диего и мотнул головой, сбрасывая его палец. – Засунь его себе... – ...в задницу и получай удовольствие, – весело подхватил советник. – А тебе не приходило в голову, что я возьму, да и воспользуюсь твоим предложением? Только задницу для этого использую твою. А? Что сразу замолчал? За спиной часто и неровно задышал палач, и у Эль Драко подкосились ноги. Не будь он привязан – пожалуй, упал бы. – Если вы разрешите, шеф... он расскажет вам всё, что вы хотите, и даже больше. – Нет, – холодно ответил Блай. – Может быть, потом, если долго будет упрямиться. Продолжай, я посмотрю. Отойдя на несколько шагов, он склонил голову к плечу, став похожим на любопытную хищную птицу, разглядывающую насекомое, прежде чем его склевать. Диего хорошо помнил этот взгляд, но надеялся, что никогда больше его не увидит, как и самого советника. Зачем, зачем только он пошёл к Патриции? Почему не послушался старшего друга, который строго-настрого велел не покидать убежища? Дурак, какой же дурак... Как же – до города рукой подать, а там его ждёт любимая девушка красоты невиданной, переживает, небось, все глаза выплакала... Знал бы он тогда... Плеть, просвистев, обожгла уже окровавленную спину, и бард снова зажмурился, до скрипа стиснув зубы. Волной поднявшаяся в душе ненависть частично заглушила боль, и он уцепился за неё, разжигая ещё сильнее. Ненависть к очаровательной, предавшей его возлюбленной, к садисту Блаю, к этому палачу-извращенцу... Придёт время, и они за всё заплатят. Иначе и быть не может.