Жизнь, сгоревшая в Огне

Он падал и падал куда-то в чёрную пустоту. Нестерпимо кружилась голова, ему показалось, что его сейчас вывернет наизнанку. Желудок подскочил к горлу и завязался в тугой узел. Жуткое падение и невыносимое головокружение, казалось, никогда не кончатся… …А потом он открыл глаза и огляделся… Диего стоял посреди каменистой бесплодной пустыни. Она была бесконечной и тянулась от горизонта до горизонта. Серая потрескавшаяся земля, гравий, валуны, кое-где мелькали редкие колючие кустики, да то там, то тут возникали и исчезали из виду шары перекати-поля. Маленькое белое солнце неподвижно стояло в зените и нещадно палило. У Диего мгновенно пересохло во рту, глаза заслезились от невозможно яркого света, а кожа на плечах и спине вздулась огромными волдырями. Он сморщился, постарался как следует оглядеться и понять, где и, главное, каким образом он здесь очутился. И вдруг в мозгу словно молния сверкнула. Он в Лабиринте – в другой реальности. Это что-то среднее между жизнью и смертью. Здесь всё было не так, как в жизни. Но если для других Лабиринт был всего лишь иллюзией, о которой они, очнувшись, забывали или вспоминали как сон или бред, то он мог чувствовать себя здесь своим. Вот в чём дело. Эль Драко усмехнулся и вытер испарину. Лабиринт. Когда-то давно отец рассказывал о нём маленькому Диего, и даже показывал. Эта параллельная реальность, в самом деле, была лабиринтом, и каждый раз другим. Мэтр Максимильяно ориентировался здесь как у себя в гостиной, а Диего чувствовал себя неуютно. И не только потому, что давным-давно здесь не был и не узнавал место, и даже не потому, что пустыня эта была совсем негостеприимной, но ещё и потому, что на этот раз он оказался здесь один. Отец, конечно, показывал ему, как найти выход, но с тех пор миновало почти тринадцать лет. Так получилось, что за всё это время он ни разу не проваливался сюда, тем более, в одиночку. Только с папой, который водил его за руку и не оставлял ни на миг. Выход должен быть. А то он здесь долго не протянет. Уже тоненько, на одной ноте, звенело в голове, и звон этот с каждой секундой нарастал. Диего облизал пересохшие губы, вздохнул поглубже и решил: нечего стоять на одном месте, как болван, надо искать выход. Вот только сперва надо решить, в какую сторону идти. Где это выход? Диего напряг память. Он прикрыл глаза и постарался сосредоточиться, так, как учил его отец… – Диего, открой глаза и посмотри вокруг. Что ты видишь? – голос отца, звонкий и какой-то необычный, раздался над самым ухом. Мальчик несмело приоткрыл один глаз, потом второй и вскрикнул, отшатнувшись. Вместо папы в привычной мантии придворного мага, с тронутыми сединой волосами, сплетёнными в неизменную косу, перед ним стоял молодой лохматый парень, совсем немного старше самого Диего, в каких-то варварских одеждах совершенно незнакомого покроя, а на ногах вообще была немыслимая обувка чёрно-синего цвета на непонятных застёжках. Мальчик в страхе попятился, но тут же постарался взять себя в руки и выкрикнул: – Кто ты?! Парень удивлённо глянул на него сверху вниз, и вдруг рассмеялся: – А, ты об облике? Не пугайся. Это я. Просто здесь, в Лабиринте, всё другое. Лабиринт не терпит лжи – он показывает вещи в их истинном обличье. Ты видишь меня таким, каким он запомнил меня. Здесь, в Лабиринте, я такой. Но я по-прежнему твой отец, а ты по-прежнему мой сын. Это место доступно только избранным. И ты, и я – одни из этих людей. Многие могут попасть в Лабиринт, но позже не помнят ничего из того, что с ними здесь происходило. Мы же с тобой другие. Лабиринт может стать родным и для тебя. Ты сможешь найти здесь убежище и ответы на многие вопросы, которые будет ставить перед тобой жизнь. И ещё запомни: из Лабиринта существует два выхода – ступени наверх и тоннель вниз… – А что это за тоннель? – перебил его Диего. Он уже не боялся, его снедало любопытство, и он с восхищением вертел головой по сторонам. Максимильяно помрачнел, но ответил: – Тоннель – выход на другую сторону. И запомни: если ты однажды почувствуешь, что тебя несёт к тоннелю, хватайся за что угодно, что подвернётся под руку, ухватись мёртвой хваткой и зови на помощь. И не бойся уронить этим свою честь. – А… кого звать? Кто может прийти, если это всё ненастоящее? – Лабиринт – настоящий. Это другая реальность, недоступная обычным людям, но это не делает его иллюзией, – терпеливо повторил Максимильяно. – И помощь к тебе придёт, не сомневайся. Тебя услышат и помогут. – Я понял, – серьёзно кивнул Диего, он хотел было спросить «Кто поможет?», но посмотрел на отца и прикусил язык. Правило: молчание – золото, он усвоил с самого раннего детства. Он уже привык к необычному облику отца, и верил ему, как всегда, безоговорочно. Максимильяно протянул сыну руку и сказал: – Идём, я покажу тебе, что представляет собой Лабиринт, как здесь ориентироваться и как найти выход. Тоннель я тоже тебе покажу. Издали. Для того, чтобы ты всегда узнавал его и держался от него подальше. В прошлые разы Лабиринт был куда гостеприимнее. Он то походил на пронизанный солнцем лес, где незнакомые деревья вздымали стройные стволы к самому небу, а свет и тень мешались в причудливой игре; то это были горные тропинки, по которым два подростка – отец и сын – карабкались и весело болтали. А однажды они оказались в каком-то смутно знакомом городе – это был Арборино и одновременно какой-то другой, незнакомый город, полный таинственного шёпота, потрескивания фонарей, аромата свежезаваренного крепкого кофе и волшебного перезвона невидимых колокольчиков… А вот сейчас Лабиринт, похоже, решил над ним поиздеваться. Пустыне не было видно конца: куда ни глянь – до самого горизонта простирается всё та же серая равнина, а над головой – палящее солнце. Диего уже не шёл, он бежал, обливаясь потом. Дыхание перехватывало, отчаянно кололо в боку, язык распух и прилип к нёбу – жажда сводила с ума. И что самое противное, не появлялись ни знакомые ступени, ни даже тоннель. Диего проклинал всё на свете, матеря на чём свет стоит и Лабиринт с его злыми шутками, и лагерное начальство, и палача Фероза, и президента Гондрелло, и Блая – всех, из-за кого он оказался в таком положении. И вдруг… пространство пошло трещинами, реальность Лабиринта дрогнула и начала рассыпаться. *** Он пришёл в себя от сильного удара по лицу. Лучше бы не приходил… Тело было словно чужим и не слушалось, но разрывающая его зверская боль меньше от этого не становилась. С трудом разлепив веки, он увидел прямо перед собой ухмыляющуюся рожу охранника. Уже другого – видимо, они сменились. – Не спать, – буркнул тот. – Не положено. – Не положено терять сознание? – тихо, но от этого не менее ядовито проговорил Эль Драко. – Так это от меня не зависит... – Всё равно не положено, – упрямо, но при этом как-то неуверенно повторил охранник. Диего снова устало закрыл глаза. Очень хотелось провалиться обратно, пусть даже в эту долбанную пустыню. Во всяком случае, в Лабиринте не было боли и причиняющих её мразей. Он мысленно выругался в адрес своего не в меру бдительного стража. Но хоть сколько-нибудь расслабиться ему так и не дали: по гравию снова заскрипели чьи-то шаги, и раздался знакомый голос, от которого барда затрясло: – Не возражаешь, если я с ним поговорю? – Не положено, – как заведённый, повторил приставленный к наказанному заключённому охранник. – А никто не узнает, – успокоил Фероз. – Ты же никому не скажешь, верно? И он не скажет. Он для этого слишком гордый. – Не знаю... – заколебался страж, и Диего почему-то затрясло ещё сильнее. Он и сам до конца не осознавал, почему Фероз вызывает у него такой ужас. Было в нём что-то... настолько мерзкое, отвратительное, что даже само его присутствие рядом заставляло всё внутри переворачиваться. – Да брось, – между тем продолжал уговаривать местный палач. – Только посмотри, какой он аппетитный... А вот такой исхлёстанный – особенно... «Что?.. ЧТО он сказал?! – прорвались панические мысли сквозь кровавый туман в голове. – О Небо, НЕТ!!!» – Ты соображаешь, о чём просишь? – в голосе охранника послышался неприкрытый испуг. – Да на его вопли сейчас весь лагерь сбежится! А господин начальник велел никого к нему не подпускать. Понимаешь – никого! Если тебе плевать на свою должность, то мне – нет! – Он же упрямец. И слишком гордый. Ему будет понизко кричать. Думаешь, он захочет, чтобы все сбежались и увидели, что с ним делают? Так ведь, красавчик? – презрительно скривился Фероз. – Могу тебя уверить, что он и рта не раскроет. – Но... – А как он умеет терпеть боль, ты и сам видишь. Потом он доверительно наклонился к солдату и понизил голос, хотя вокруг, кроме прикованного барда, не было ни души, а Эль Драко в любом случае прекрасно мог их слышать: – Сегодня я получил особые инструкции насчёт этого парня. Ты же понимаешь… Охранник захлопнул открывшийся было рот и испуганно кивнул: видимо, такое происходило не впервые. Причём в обход непосредственного начальства. И солдат даже думать не хотел, от кого эти самые «особые инструкции» могут исходить. – Ладно, давай, – пробормотал он. – Только быстро! Фероз подступил ближе к бессильно висящему в кандалах барду и расплылся в похотливой улыбке: – Знаменитый Эль Драко… Я с первого дня хотел тебя попробовать, да велели не трогать. Так что сегодня у меня праздник. Сколько баб ты перетрахал?.. Весь континент со счёта сбился. А теперь сам станешь моей сучкой! Он с вожделением посмотрел в полные ужаса и отвращения глаза Диего и выразительно причмокнул губами, посылая ему воздушный поцелуй: – Ну что, красавчик, продолжим игру? Ты же знаешь, что я тебя сломаю! *** Несмотря на то, что было уже за полночь, в кабинете начальника лагеря всё ещё горел свет. Сам Груэсо восседал в своём любимом мягком кресле, в той же излюбленной позе – поставив локоть на деревянный подлокотник и подперев рукой голову. В кресле напротив сидел хмурый как грозовая туча Мальвадо. А на диване пристроился Санадор, который пока безуспешно пытался добиться для Диего отмены карцера. Начальник и слышать ничего об этом не хотел. – Вы же понимаете, – медленно и с удовольствием повторял он, – что этот зарвавшийся юнец должен понести заслуженное наказание! – А вам не кажется, что вы уже достаточно его наказали? – возразил доктор. – Между прочим, он получил пятнадцать ударов вместо двадцати, – ехидно напомнил Груэсо и стрельнул недовольным взглядом в сторону своего заместителя. – Никогда не подозревал тебя в излишней жалости! – Это не жалость, – поморщился Мальвадо. – А что же ещё? – Мне кажется, что излишняя жестокость тоже ни к чему, и может привести к обратному результату. Тем более, президент велел... – Кхе, – многозначительно кашлянул Груэсо, и Мальвадо, вовремя спохватившись, что они не одни, замолчал. «Ну разумеется, президент, чтоб его, – подумал Санадор и вздохнул. – Бедный парень! Иногда быть слишком талантливым опасно для жизни…» – Одним словом, если вы не собираетесь его убить, то я настоятельно рекомендую отменить карцер. Мне и без того теперь его латать… – Десять дней, – перебил Груэсо. – Шутите? Да там и двух недель не хватит! – Десять дней, – холодно повторил начальник лагеря. – И я сам зайду проверить! – Значит ли это, что вы отменяете карцер? – с надеждой спросил Санадор. – Да. Что бы вы ни думали, у меня нет намерения его убивать. Но у столба он простоит положенные двадцать четыре часа и будет освобождён во время утренней поверки, после чего его доставят в лазарет. – Спасибо, – сквозь зубы поблагодарил доктор и, рывком вскочив, стремительно вышел за дверь. *** Выйдя из здания администрации, он хотел было направиться к себе – при лазарете была пристройка, где он и жил, – но ноги сами понесли его на центральную площадь. И предчувствие не обмануло: у столба для наказаний он увидел не только фигуру охранника, но и чью-то ещё. Санадор поспешил туда и услышал знакомый голос: – Ну что, красавчик, продолжим игру? Ты же знаешь, что я тебя сломаю! Небеса, это же Фероз! – Если ты… сучий выблядок… посмеешь… я убью тебя, – донёсся хриплый, прерывающийся ответ Диего. И сразу вслед за этим – звонкая пощёчина. – Когда ты станешь моей девочкой, то захочешь убить разве что себя, – прошипел в ответ Фероз, и Санадор содрогнулся, поняв, что тот задумал. О нездоровых предпочтениях палача в лагере было хорошо известно, но начальство смотрело на это сквозь пальцы, а иногда даже и поощряло, прибегая к его услугам в качестве наказания для особо строптивых заключённых. Конечно, этого никто не афишировал, даже наоборот. Если случайно Груэсо или Мальвадо узнавали о подобных «развлечениях» Фероза, тот всякий раз получал разнос. А однажды, после того как он до смерти замучил какого-то политического заключённого, палача самого посадили в карцер. Правда, всего на сутки, но и это было событием из ряда вон выходящим. После этого Фероз исчез из лагеря на несколько недель. А потом появился вновь, ещё более самодовольный, наглый и отвратительный. И Санадор подозревал, что на самом деле за этим вроде бы простым надсмотрщиком стоят очень и очень влиятельные люди. Но сейчас ему было совершенно наплевать и на Фероза, и на его покровителей, и на те неприятности, которые ему грозили. Палач и наблюдающий за ним охранник были так увлечены, что даже не замечали его приближения. Видимо, были свято уверены, что уж ночью-то свидетелей точно не окажется. Поэтому оба вздрогнули, когда доктор, ни капли не сдерживаясь, крикнул: – Оставь его, ублюдок! Фероз отпрянул от неожиданности и оглянулся. – А, это вы, доктор! Какого демона вы здесь делаете ночью?! Санадор стремительными шагами приблизился к прикованному к столбу барду, неудавшемуся насильнику и хлопавшему глазами охраннику: – А что здесь забыли в такое время вы? Но палач уже пришёл в себя и гаденько ухмыльнулся: – Я выполняю приказ. Так что извольте не мешать мне! – Сильно сомневаюсь, что господин Груэсо мог… – с негодованием начал Санадор, но Фероз ухмыльнулся ещё более мерзко: – Причём тут господин Груэсо? – Но кто… – начал было доктор и резко замолчал, внезапно всё поняв. Лагерное начальство и в самом деле могло ничего не знать, или знать, но делать вид, что не знает. А при необходимости тому, кто отдал непосредственный приказ, было на кого всех собак повесить. Посмотрев на Эль Драко, Санадор увидел в его глазах отчаяние, боль и такое же понимание происходящего. Но вот чего там точно не было – так это обречённости. Была решимость сражаться до конца. И при необходимости убивать. – Вы не станете этого делать, – выплюнул Санадор в лицо надсмотрщику. – Вы меня хорошо поняли? Убирайтесь немедленно! – Мы ещё поговорим, доктор, не сомневайтесь, – скривился Фероз и, метнув на Диего многообещающий взгляд, пошёл прочь. – А вы… – напустился Санадор на охранника, – как вы могли пропустить его?! – Не кричите на меня, – недовольно поморщился тот. – Я не хотел его пропускать, но приказ… – Где этот приказ? Кто его подтвердил? Или он предъявил какие-то бумаги? – Нет, но… – Я вынужден буду поставить в известность господина Груэсо, – припечатал несчастного охранника доктор и подошёл вплотную к Диего: – Я больше никуда не уйду. До утра. – Спасибо, Фидель, – Диего с трудом заставил голос повиноваться. – Но не стоит… – Господин Санадор, вы не можете стоять здесь всю ночь, – возразил солдат. Доктор холодно посмотрел на него: – Когда ты заступил на этот пост? – В полночь, – непонимающе ответил охранник. – И будешь стоять до?.. – Побудки. – А теперь напомни, сколько здесь стоит он, – Санадор кивнул на Диего. Солдат бросил быстрый взгляд на исхлёстанного барда и отвёл глаза. – Фидель… ты не можешь… постоянно… быть рядом, – выдохнул Эль Драко. – Нет, – печально ответил доктор. – Но сейчас – могу. Так они и встретили рассвет – время от времени проваливающийся в забытьё бард, удерживающий его на краю доктор и стоящий поодаль охранник, старательно делающий вид, что ничего не замечает. А утром, когда отряды выстроились для переклички, Груэсо отдал приказ, и охранники отомкнули кандалы. Диего тяжело рухнул на колени и начал заваливаться вперёд, но двое солдат тут же подхватили его под руки и поволокли в сторону лазарета. – Осторожнее! – прикрикнул на них Санадор, услышав тихий стон барда, и поспешил следом. Теперь ему предстояло нелёгкое дело: за десять дней поставить на ноги едва живого пациента. И самое главное – чтобы сам пациент захотел выздороветь. Иначе помочь ему будет очень трудно.